башмаками.  Теперь
они представляли собой не более чем зеленоватую слизистую грязь на  желтом
деревянном полу палубы.
   Доктор помолчал еще несколько секунд и произнес:
   - Оно походило на обычную старую рыболовную сеть и лежало вот здесь,  у
лееров. Возможно, медузы отправили эту тварь  сюда  поохотиться  для  них.
Госпо пнул ее сапогом, она схватила его за ногу и...
   - Но что?.. Что это за дерьмо? - Делагард бросил испуганный  взгляд  за
ограждение, затем посмотрел на руки Вальбена и  на  слизь,  оставшуюся  на
палубе. - Неужели вы говорите серьезно? Выходит, что-то, похожее на  сеть,
появилось из моря и схватило Госпо?
   Лоулер кивнул.
   - Но это же невозможно! Должно быть, кто-то толкнул его за  борт...  Но
кто? Ты, Вальбен? Кинверсон? -  Делагард  растерянно  захлопал  ресницами,
словно абсурдность сказанного  стала  ясна  самому.  Затем  он  пристально
взглянул на доктора и Гейба. - "Сеть"? Живая  сеть,  которая  выползла  из
моря и схватила Госпо?
   Лоулер снова кивнул,  неторопливо  сжимая  и  разжимая  пальцы.  Жжение
начало постепенно проходить, но он понимал,  что  будет  ощущать  его  еще
несколько часов. Кроме того, во всем теле возникло какое-то  онемение.  Он
чувствовал себя потрясенным до глубины души и оглушенным. Кошмарная  сцена
снова и снова  возникала  в  его  воображении:  Струвин  замечает  "сеть",
ударяет ее ногой, запутывается  в  ней,  чудовище  начинает  "переползать"
через леер ограждения, унося с собой капитана...
   - Нет, - пробормотал Делагард. - Боже, я не могу поверить! - Он покачал
головой и вперил взгляд в неподвижные спокойные воды. - Госпо! -  закричал
Нид. - Госпо! - В ответ - полная тишина. -  Черт!  Пять  дней  в  открытом
море, и уже одного недосчитываемся. Вы можете себе это представить?
   Руководитель экспедиции резко отвернулся от ограждения, и в этот момент
на  палубу  высыпали  остальные  члены  экипажа  корабля:  вначале  -  Лео
Мартелло, затем - отец Квиллан и Оньос Фелк, вслед  за  ними  выбрались  и
другие славные представители флагманского судна. Делагард сжал  губы.  Его
щеки раздулись, лицо покраснело от удивления, гнева и потрясения.  Лоулера
поразило, как сильно  Нид  переживает  случившееся.  Струвин  умер  весьма
страшно, но смерть редко бывает красивой. И доктор никогда бы в  жизни  не
подумал, что судовладельца и командира экспедиции  хоть  в  какой-то  мере
что-то или кто-то заботит, кроме него самого.
   Делагард повернулся к Кинверсону.
   - Вы слышали о чем-либо подобном раньше?
   - Никогда. Ни разу.
   - Нечто, похожее на обычную сеть,  -  снова  повторил  Нид.  -  Старая,
грязная сеть, которая прыгает и хватает вас... Боже! Что же это  за  место
такое?! Что за место?! - Он продолжал  покачивать  головой,  словно  таким
образом хотел вытащить из воды беднягу капитана. Затем судовладелец  резко
повернулся к священнику. - Отец Квиллан! Помолитесь за нас, пожалуйста.
   Тот совершенно растерялся и  принялся  переминаться  с  ноги  на  ногу,
бессмысленно переспрашивая:
   - Что? Что?
   - Неужели не слышали? Один из нас погиб.  Струвина  больше  нет.  Нечто
заползло на борт и унесло его с собой в море.
   Священник  молчал.  Он  только  поднял  руки  ладонями  вверх,   словно
показывая, что существа, появляющиеся из океана,  находятся  вне  пределов
его компетенции.
   - Боже мой! Ну скажите же хоть  что-нибудь,  -  взмолился  Делагард,  -
пожалуйста... Скажите! Прошу вас...
   Квиллан продолжал  оставаться  в  прострации.  Голос  из  задних  рядов
неуверенно бросил полушепотом:
   - Отче наш, иже еси на небеси... Да святится имя твое...
   - Нет, - оборвал священник читавшего  молитву.  Создалось  впечатление,
что он медленно пробуждается от долгого и тяжелого сна. -  Не  эту.  -  Он
облизал губы и произнес с нотками неуверенности и неловкости в голосе:
   - Если я пойду и долиною смертной тени, то не убоюсь зла, потому что ты
со мною... (псалом 22:4) - Квиллан сделал паузу, снова  задумчиво  облизал
губы, словно подыскивая нужные слова.  -  Ты  приготовил  трапезу  в  виду
врагов моих... Так благость и милость да  сопровождает  меня  во  все  дни
жизни моей (псалом 22:5-6).
   Тила Браун подошла к Лоулеру, взяла его за локти и повернула руки  так,
чтобы рассмотреть ожоги на ладонях.
   - Ну, - тихонько сказала она, - пойдем вниз, и ты покажешь  мне,  какой
мазью их нужно обработать.


   В своей каюте, маленькой и уютной, среди  порошков  и  снадобий  Лоулер
окончательно пришел в себя.
   - Возьми вот этот пузырек, - указал он своей спутнице на ряд препаратов
на полке.
   - Этот? - уточнила Браун. В ее вопросе прозвучало явное  подозрение.  -
Но это же не мазь.
   - Знаю. Смешай несколько капель с водой и дай  мне.  А  потом  займемся
мазью.
   - Что это такое? Обезболивающее?
   - Да, что-то вроде этого.
   Тила занялась приготовлением лекарства для него. Ей было около двадцати
пяти лет. С золотистыми волосами, карими глазами, широкоплечая, с крупными
чертами  лица,  с  блестящей  кожей   оливкового   цвета   она   выглядела
привлекательной,  физически  сильной  женщиной.  Кроме  того,  по   словам
Делагарда, Тила считалась неплохим работником. Она  прекрасно  разбиралась
во всех тонкостях корабельной оснастки.  Лоулер  мало  общался  с  ней  на
Сорве, но двадцать лет назад умудрился переспать пару раз  с  ее  матерью,
Аней, когда ему самому исполнилось примерно  столько  же,  сколько  сейчас
Тиле Браун (ее мамочка была аппетитной тридцатипятилетней  бабенкой).  Эта
связь  являлась  самым  идиотским  поступком  с   его   стороны.   Вальбен
сомневался, что дочери что-либо известно об их отношениях. Мать  Тилы  уже
умерла. Три года назад она ушла  на  тот  свет,  отравившись  испорченными
устрицами. В ту пору Лоулер закружился в вихре любовных  увлечений  -  его
очень любили женщины. Это случилось вскоре после того, как развалился брак
Вальбена, короткий и  с  самого  начала  обременительный,  но  теперь  все
миновало, и ему становилось очень неловко  от  пристального  взгляда  Тилы
Браун, которым она смотрела на него, словно доктор совмещал  в  себе  все,
что, ей казалось, нужно для мужчины. Но девушка ошибалась. А  вот  сказать
об  этом  Лоулер  не  мог  в  силу  или  сверхгалантности,   или   полного
безразличия.
   Она протянула ему стакан, до краев наполненный розоватой жидкостью.  За
это время кисти  рук  Вальбена  совершенно  онемели.  Пальцы  сгибались  с
огромным трудом, словно превратились в  деревянные  палочки.  Ей  пришлось
помогать Лоулеру удерживать стакан с питьем. Успокоительная смесь из  трав
сразу же оказала свое спасительное действие, сняв то страшное  напряжение,
возникшее  как  следствие  шока,  пережитого  им  во   время   чудовищного
происшествия на палубе. Браун взяла опустевший стакан и поставила  его  на
полку рядом с постелью доктора.
   Здесь Лоулер  хранил  предметы,  связывавшие  его  с  Землей,  -  шесть
маленьких обломков когда-то  существовавшего  мира.  Тила  остановилась  и
внимательно посмотрела на  них:  монетка,  бронзовая  статуэтка,  черепок,
карта, пистолет,  обломок  камня.  Она  осторожно  коснулась  миниатюрного
скульптурного изображения, словно боялась обжечься.
   - Что это?
   - Маленькая фигурка бога из местности, называвшейся Египтом... Это было
еще на Земле...
   - На Земле? Так, значит, это вещи...
   - Да, оттуда. Семейные реликвии. Например, вот  этой  -  четыре  тысячи
лет.
   - Четыре тысячи лет! А этой? - Она бережно взяла монетку. - Что  значат
слова на этом маленьком кусочке белого металла?
   - Мы верим Богу (In God We Trust) - так написано на  той  стороне,  где
изображено женское лицо. А на другой, там где птица,  слова:  "Соединенные
Штаты Америки" - вверху и "четверть доллара" - внизу.
   - А что значит "четверть доллара"? - спросила Браун.
   - Это разновидность денег на Земле.
   - Гм... А "Соединенные Штаты Америки"?
   - Такое место.
   - Ты, наверное, хотел сказать, остров?
   - Не знаю... Нет, не думаю. На Земле не было таких островов, как у  нас
здесь.
   - Ну, ладно. А это животное... с крыльями? Такого не существует.
   - Оно жило на Земле, - ответил Лоулер. - Это орел, вид птицы.
   - Птицы? Что это такое?
   Доктор замешкался, подбирая слова.
   - Нечто такое, что летает по воздуху.
   - Как эр-скиммер?
   - Ну-у... что-то вроде этого. Я, правда, сам точно не знаю...
   Тила принялась задумчиво перебирать другие предметы.
   -  Земля,  -  очень  тихо  сказала  она.  -  Значит,  и  в  самом  деле
существовало такое место?
   - Конечно!
   - Я всегда сомневалась в этом. Возможно, это просто выдумка,  фантазия.
- Она повернулась к нему,  кокетливо  улыбаясь,  и  протянула  монетку.  -
Подарите ее мне, доктор. Она  мне  очень  нравится...  Так  хочется  иметь
какую-нибудь вещь с Земли.
   - Я не могу этого сделать, Тила.
   - Ну, пожалуйста... Пожалуйста. Она такая красивая!
   - Но монета принадлежит моей семье уже сотни лет. Нет, я не могу отдать
ее.
   - Я буду разрешать тебе смотреть  на  нее  всякий  раз,  когда  у  тебя
появится такое желание.
   - Нет, - ответил Лоулер.  -  Извини...  Мне  очень  жаль,  но  не  могу
отдать... Я не имею права раздаривать семейные реликвии.
   Она кивнула, даже не пытаясь скрыть своего разочарования.
   - Земля, - снова повторила Тила, словно пробуя на язык  это  загадочное
название. - Земля. - Она положила монету на полку. - В  следующий  раз  ты
расскажешь мне о других предметах с Земли? Ой! Чуть не  забыла...  Нам  же
еще нужно поработать над твоими ладонями! Мазь... Где мазь?
   Лоулер показал ей на тюбик. Девушка выдавила  немного  на  его  кожу  и
сокрушенно покачала головой:
   - Посмотри... У тебя же останутся шрамы!
   - Навряд ли.
   - Но ведь эта тварь могла бы и тебя утащить за борт?
   - Нет, - уверенно отрезал Вальбен. - Никак не могла... И она не сделала
этого. А Госпо... Он находился слишком близко к борту. Кроме того,  "сеть"
схватила его прежде, чем капитан успел сообразить, что с  ним  происходит.
Мне было легче.
   Доктор заметил страх в ее красивых глазах с золотыми блестками.
   - Если не сейчас, то в следующий раз чудовище обязательно нас  схватит.
Мы все умрем, прежде чем успеем добраться куда бы то ни было, - со слезами
в голосе прошептала она.
   - Нет, нет, все будет в порядке.
   Тила рассмеялась:
   - Тебе всегда во всем удается отыскать что-нибудь хорошее. Но, в  любом
случае, это путешествие станет печальным и смертельно опасным. Ах, если бы
мы только могли повернуть обратно и возвратиться на Сорве! Доктор, неужели
тебе не хочется этого?
   - Тила, дорогая, мы не можем возвратиться. И ты прекрасно знаешь это. С
таким же успехом можно предложить отправиться на  Землю.  Увы!  Мы  больше
никогда не увидим Сорве.




ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОСТРОВ СОРВЕ


1

   С наступлением ночи пришло ясное и простое понимание  того,  что  он  -
избранник судьбы, тот, кто способен  совершить  нечто,  способное  сделать
существование семидесяти восьми обитателей  искусственного  острова  Сорве
посреди водного мира Гидроса и легче, и лучше.
   Это была идиотская идея, и Лоулер прекрасно знал это. Но она мешала ему
спать, и ни один из привычных методов борьбы с бессонницей не помогал:  ни
медитация, ни  таблица  умножения,  ни  розоватые  капли  транквилизатора,
полученного  из  морских  водорослей,  от  которых  у  него   уже   начала
развиваться зависимость. Почти  с  полуночи  до  рассвета  он  пролежал  в
кровати, ни  на  мгновение  не  сомкнув  глаз,  захваченный  своей  яркой,
хронической и безумной идеей.
   Наконец в первые утренние часы, когда ночная мгла еще не  рассеялась  и
не появились его первые пациенты, которые обычно приносят  с  собой  новые
проблемы и затуманивают первозданную чистоту только что родившихся мыслей,
Лоулер вышел из ваарга, расположенного почти в центре острова. Вальбен жил
одиноко, чтобы никто не мешал ему погружаться в мир грез и размышлений.
   Сейчас доктор направлялся к дамбе, желая воочию убедиться  в  том,  что
джилли в самом деле сумели за ночь запустить свою новую энергостанцию.  Он
бы от всей души поздравил их, если бы им это действительно удалось. Лоулер
задействовал бы весь свой словарный запас  языка  жестов,  чтобы  выразить
восхищение перед технической доблестью аборигенов.  Он  выскажет  им  весь
свой восторг по поводу того, что они  одним  мастерским  движением  сумели
преобразить жизнь на всем Гидросе - не только на  Сорве,  но  и  на  целой
планете. А после всех словоизлияний Вальбен произнесет своеобразную речь:
   - Мой отец, великий  доктор  Бернет  Лоулер,  которого  вы  все  хорошо
помните, верил, что это мгновение  обязательно  придет.  "Когда-нибудь,  -
частенько замечал он в беседах со мной, когда я еще был мальчишкой, - наши
друзья-двеллеры   добьются   надежного    и    стабильного    производства
электроэнергии. Тогда здесь наступит новая эпоха,  если  двеллеры  и  люди
пойдут дальше рука об руку в братском сотрудничестве".
   И так далее, и так далее, и так  далее...  Вальбен  будет  очень  тонко
перемежать  свои  поздравления  с  выражением  необходимости  установления
гармоничных отношений между обеими расами.  Таким  образом  он  постепенно
подойдет к откровенному заявлению, что гидранцы и  люди  должны  отбросить
былую отчужденность  и  начать  трудиться  совместно  во  имя  дальнейшего
технического прогресса. Вспоминая как  можно  чаще  отца,  ставшего  почти
святым для всех, Лоулер напомнит им о  собственной  самоотдаче  в  области
медицины на благо процветания двух  рас  -  двеллеров  и  хомо  сапиенсов.
Доктор  мечтал  о  том,  как  благодаря  его  словам  атмосфера  достигнет
предельного эмоционального накала и джилли со слезами на глазах  от  вновь
пробудившегося в них чувства межвидового братства с радостью согласятся на
мимоходом брошенное предложение, что неплохо  бы  открыть  новую  страницу
общей книги  жизни  -  разрешить  людям  приспособить  электростанцию  для
производства не только непосредственного продукта, но  и  свежей  воды.  А
затем последует главное:  люди  сконструируют  и  построят  опреснительный
комплекс и передадут его джилли, сопроводив сей акт следующими словами:
   - Это ничего не будет вам стоить, а мы  избавимся  от  обязанностей  по
сбору дождевой воды для пополнения своих  запасов.  Нас  навеки  связывает
дружба, которая крепнет год от года...
   Примерно так выглядела фантазия, лишившая Лоулера покоя и сна, хотя  он
обычно  старался  не  впутываться  в  такие  ненадежные  начинания.   Годы
врачебной практики - он, конечно, не являлся тем гением медицины, каким  в
свое время был его отец,  а  просто  зарекомендовал  себя  трудолюбивым  и
по-своему неплохим врачом, которому многое  удавалось,  -  развили  в  нем
реалистический и практический взгляд на окружающий мир. Но почему-то  этой
ночью ему удалось убедить  себя  в  собственной  гениальности.  Лишь  ему,
единственному на всем острове, удастся уговорить джилли присоединить к  их
электростанции оборудование по опреснению воды.  Да,  он  добьется  успеха
там, где все другие потерпели поражение.
   Шансов  ничтожно  мало,  и  Лоулер  это   прекрасно   понимал.   Но   в
предрассветные часы ситуация порой выглядит гораздо более  обнадеживающей,
чем при ярком свете дня.
   Те способы добывания электроэнергии, которыми ныне  располагали  жители
острова, являлись очень примитивными; основным источником была  простейшая
батарея - ряд  малоэффективных  химических  секций,  то  есть  цепочка  из
цинковых и медных дисков  с  бумажными  прокладками  из  волокон  ползучих
растений, пропитанных соляным  раствором.  Джилли,  гидранцы,  двеллеры  -
словом, исконное население острова и того мира, в  котором  Лоулер  провел
всю  свою  жизнь,  постоянно  работало  над  усовершенствованием   средств
производства электроэнергии. И  вот  теперь  -  по  крайней  мере,  таковы
оказались слухи, распространявшиеся по Сорве, - новая электростанция почти
готова к пуску. Неважно, когда она начнет действовать, -  сегодня,  завтра
или на следующей неделе. Главное, что  мечта  претворяется  в  реальность.
Если джилли на  самом  деле  сумеют  это  сделать,  их  достижение  станет
огромным  шагом  вперед  для  обоих  видов  разумных  существ.   Они   уже
согласились,   хотя   и   без   особого   энтузиазма,   позволить    людям
воспользоваться частью произведенной энергии от  новой  электростанции,  и
все сразу же признали это проявлением  большого  благородства  со  стороны
умельцев. Но было бы еще лучше, если бы по отношению к  семидесяти  восьми
представителям  человеческого  рода,  влачившим  жалкое  существование  на
суровом и узком отрезке суши, именовавшемся Сорве, джилли проявили хотя бы
частичную  заботу,  позволив  им  подключить  к  станции   установку   для
опреснения воды. Тогда бы люди не зависели от  случайных  и  не  таких  уж
частых благодеяний, которыми для них являлись сезоны дождей.  Ведь  именно
осадки - только осадки! - поставляли человечеству пресную воду.  Даже  для
джилли должно быть ясно, что жизнь их соседей станет легче и  лучше,  если
те смогут рассчитывать на  надежный  и  неограниченный  запас  живительной
влаги.
   Но, естественно, аборигены  не  подавали  вида,  что  заинтересованы  в
оказании помощи людям. Да они никогда  и  не  предлагали  ее,  никогда  не
проявляли  особого  интереса  к  тому,   чтобы   хоть   как-то   облегчить
существование этой горстки человеческих существ, что жила  рядом  с  ними.
Возможно, эти люди не могут обходиться другой водой, кроме пресной, но это
нисколько не беспокоило джилли. До нужд,  забот,  желаний  и  надежд  хомо
сапиенсов им не было никакого дела. Именно мысль, что только  ему  удалось
одним простым убеждением изменить ситуаций, лишала Лоулера сна в ту ночь.
   Черт побери! Кто не рискует, тот ничего не добивается в жизни.


   В эту тропическую ночь Вальбен обошелся без обуви, а его костюм состоял
лишь из обмотанного вокруг торса куска желтой материи из волокон,  добытых
из веток водяного салата. Вокруг тишина.  Воздух  теплый  и  густой,  море
застыло в неподвижном спокойствии.
   Остров, эта паутина из  живых,  полуживых  и  уже  мертвых  организмов,
медленно перемещавшаяся по поверхности огромного, всеохватывающего океана,
едва заметно покачивался у него под ногами. Подобно всем обитаемым оплотам
жизни на Гидросе, Сорве не имел  корней  и  являлся  своеобразным  морским
странником, двигавшимся по воле течений, ветров и приливных  волн.  Лоулер
чувствовал тесно переплетенные прутья настила, мягко  пружинившие  у  него
под ногами, и слышал, как волны облизывают их на глубине каких-нибудь двух
метров.  Но  он  шел  легко,  не  прилагая  никаких  усилий,  инстинктивно
приспосабливая  движения  своего  тела  к  ритму  колебаний  острова.  Это
казалось столь обычным делом, что доктор фактически не замечал перемещения
поверхности.
   Спокойствие ночи могло кого угодно ввести в заблуждение. Большую  часть
года Сорве представлял собой совсем не лучшее место для жизни. Его  климат
отличался чередованием жарких и сухих периодов  с  холодными  и  влажными,
прерываемых короткой интерлюдией благодатного лета, когда остров проплывал
по экваториальным  широтам.  Эта  чудесная  передышка  приносила  с  собой
короткую иллюзию спокойной и легкой жизни. Теперь как  раз  и  стояло  это
лучшее время года. Еда - в изобилии, воздух ласкает легкие...  Островитяне
наслаждались наступившими радостными днями. Существование в другие периоды
больше напоминало борьбу за выживание.
   Лоулер неторопливо обогнул резервуар и спустился по  склону  на  нижнюю
террасу. Здесь к самому краю острова шел пологий склон.
   Доктор миновал несколько беспорядочно разбросанных построек  верфи,  из
которой Нид Делагард  управлял  своей  морской  империей.  Строения  имели
какие-то неопределенные куполообразные очертания. На  первый  взгляд  даже
невозможно было определить