за  последние
дни.
   Много, слишком много оставалось белых пятен. Ну что же: с отсутствием
нужных данных я сталкивался,  пожалуй,  в  каждом  из  дел,  какими  мне
приходилось заниматься. Это стало как бы одним из основных правил  игры.
Но  какие-то  выводы  можно  было  сделать  и   сейчас.   Я   постарался
сосредоточиться, чтобы не упустить ничего важного.
   Итак, что же  мы  имеем?  Существует  некое  дерево.  С  ним  связано
некоторое количество открытых вопросов. Росло ли это дерево на Синере  и
до освоения планеты - или пришло туда с людьми? Если пришло - то где его
подлинная родина?
   Или, быть может, оно продукт  биологии,  генетики,  вернее  -  генной
инженерии?
   Если второе - чей это был замысел, какова была его цель? Если  первое
- то каким образом удалось выяснить,  что  уракара  оказывает  на  людей
определенное воздействие, если сами синерианские колонисты  его  влиянию
не подвержены? Далее:  как  попали  семена  (или,  быть  может,  ростки)
уракары на Тернару? Ветром занести не могло. Кто-то завез случайно - или
они  были  привезены  намеренно  и  высажены  именно  там,  где  нашлись
подходящие условия для их роста? Нашлись условия  -  или  были  созданы?
Иными словами: случайность или заговор? Если заговор, то - чей?
   Целиком и полностью синерианский? Точно утверждать я в  этот  миг  не
мог, но помнил, что Синера в  подобных  делах  никогда  раньше  не  была
замешана. Кстати, и от перенаселенности, помнится, этот мир не  страдал.
Следовательно: действительно ли иммиграция на  Тернару  -  синерианская?
Или этот мир - только вывеска,  своего  рода  маскировочная  завеса,  за
которой орудует кто-то другой?
   Если так - кто и с какой целью? Просто ли кому-то оказалось  тесно  в
своих пределах или же дело не в жизненном  пространстве,  а  в  каких-то
более обширных - и, не исключено, гораздо более опасных планах?
   Вопросы росли как грибы после дождя. Ответов пока не было.
   Тем не менее я ощутил, что у меня наконец  проснулся  какой-то  свой,
личный  интерес  к  этому  делу  -  или,  возможно,  к  делам:  интуиция
подсказывала, что здесь я налетел, может быть, на айсберг,  о  подводной
части которого пока, за скудостью  данных,  не  мог  даже  догадываться.
Вернее - мог, но не позволил себе.
   Чрезмерное количество версий, пожалуй, ничем не лучше, чем полное  их
отсутствие: когда версий нет вовсе - их ищешь, а когда их много - можешь
ненароком пропустить единственно верную: она часто  выглядит  достаточно
не правдоподобной.
   Самой же не правдоподобной была...
   Но сейчас я не позволил себе углубиться в разжевывание  этой  версии.
Не ко времени было. Отметил только: если она хотя бы близка к  истине  -
то просто страшно становится представить...
   Ну, может быть, я действительно смогу кое-что сделать  в  сложившихся
обстоятельствах.
   Но мне нужно куда больше серьезной информации, чем  у  меня  имеется.
Верига, лжепокойник,  обещал  пополнить  ее,  но  теперь  этого  уже  не
сделает. Или?..
   Если на  Топси  мне  удастся  осуществить  задуманное,  то  следующим
местом, куда я направлюсь, будет скорее всего Синера.
   Но для начала нужно попасть хотя бы  на  Топси.  Есть  люди,  которым
хотелось бы этому помешать. И они, конечно, не ограничатся  отвлеченными
пожеланиями. Они уже действуют.
   Пока что они (благодаря фокусу с личными кодами) меня  потеряли.  Но,
конечно,  уже  принялись  искать.  Широким  поиском.  На   всех   входах
вневремянки. И на бортах, стартующих с Теллуса.
   Корнет,  успевший  сесть  в  последнюю  минуту.  Болтливый   паренек.
Совершенно вроде бы безвредный.
   Но просмотр его сознания показал совсем другую картину.
   Человек из Службы власти "О".
   Другие преследователи пока отстали.  Хотя,  может  быть,  и  как  раз
наоборот.
   Опередили. Не сопровождают, но ждут.
   Корнет меня, естественно, в лицо - в сегодняшнее мое лицо - не знает.
   Значит, будет проверять. Именно меня. Обоих солдатиков он уже обшарил
- все их неглубокое сознание. Я отлично чувствовал, как он это делал. Но
когда попробовал войти ко мне,  наткнулся  на  крепкую  защиту.  У  меня
просто не было времени построить фантомную картину сознания, и  пришлось
действовать самым простым образом. Парень  -  к  его  чести  -  не  стал
пытаться взломать блок; решил, видимо, выждать. Но ясно, что я стал  для
него серьезным подозреваемым.
   Так что с  его  стороны  можно  ожидать  активных  действий  в  самое
ближайшее время. Похоже, он неплохой практик.
   Ладно - будем ждать...
   Какую-то часть неимоверно растянутого прыжкового времени  я  спокойно
лежал, наблюдая за тем, что происходит - или, вернее,  не  происходит  в
каюте, - потому что и на самом деле  ничего  не  происходило.  Наблюдать
было удобно: выгнутая сундуком крышка компенсатора была прозрачной.  Так
что я хорошо видел, как  дверь  каюты  распахнулась,  вошел  корабельный
ревизор, чьей задачей было проверить, все ли пассажиры угнездились перед
прыжком так, как положено по  инструкции,  посмотрел  сквозь  крышку  на
корнета, потом на меня, остался доволен порядком и вышел. Корабль нырнул
в прыжок и уравновесился в Просторе; теперь оставалось лишь ждать,  пока
он,  выждав  необходимое  время,  не  совершит   выхода   в   нормальное
пространство. Именно в это время,  по  моим  прикидкам,  и  должно  было
что-то произойти - если, разумеется, мои ощущения были верными.
   Они и на сей раз не подвели.
   Как только тело привыкло к странному  ощущению,  всегда  возникающему
при выходе из Простора (ты чувствуешь себя как бы стремглав  падающим  в
бесконечной пустоте - и вместе с тем совершенно замершим во времени),  я
увидел, как крышка второго  компенсатора  медленно,  словно  с  опаской,
начала подниматься, на полдороге замерла - было ясно видно,  что  корнет
уже не лежит, а сидит в своей скорлупе, - потом отворилась до  упора,  и
он вылез. Я наблюдал за ним, чуть приподняв веки, при скудном освещении,
какое давал маленький дежурный плафон, мой сосед не  мог  заметить,  что
глаза мои не совсем закрыты. Плавно, бесшумно передвигаясь,  он  пересек
каюту (для этого достаточно  было  двух  шагов)  и  склонился  над  моей
дорожной сумкой, что лежала в  зажиме,  совершенно  беззащитная.  Корнет
обшарил ее со сноровкой, говорившей о немалой практике; извлекал предмет
за  предметом,  неспешно  осматривал  и  клал  на  стол,  потом  лез  за
следующим. Я, в общем, уже догадался, что ему нужно, знал, что  в  сумке
он этого не найдет, но решил его  об  это  не  предупреждать,  чтобы  не
облегчать его задачу.
   Корнет добрался наконец до  лежавшего  в  самом  низу  моего  оружия:
дистанта и того сериала с последними накрутками что  я  позаимствовал  у
покойной  дамы-стрелка,  повертел  руках,  покачал  головой,   взял   на
изготовку и сделал вид, что стреляет.
   Я все еще сохранял  спокойствие:  стрелять  в  этих  условиях  он  не
станет, это было совершенно ясно, хотя он мог  бы,  конечно,  попытаться
инсценировать самоубийство  -  если  его  задачей  было,  кроме  обыска,
нейтрализовать меня (я все более укреплялся в мысли, что так оно и было,
но решил выжидать до пределов возможного). У меня не осталось сомнений в
том, что корнет пришел к очень не благоприятному для меня заключению,  и
если даже не идентифицировал меня, то все равно  решил,  что  я  человек
нехороший, опасный: нормальный вояка сдал бы оружие при  посадке,  чтобы
получить его в целости и сохранности после окончания полета, я же  этого
не сделал. Так что если я и не тот, кого он ищет, то, во всяком  случае,
могу оказаться пиратом или еще кем-нибудь в этом же роде. Поэтому у него
есть право поступить со мною крутенько.
   Разумеется, поднять стрельбу он и на самом деле не рискнул; наверное,
потому, что времени у него оставалось все меньше, и он это чувствовал  -
судя по тому, что все чаще поглядывал на часы - десантные, те, что шли и
в условиях прыжка. Быстро и аккуратно сложил в  сумку  все  вынутое,  не
забыл застегнуть ее и вновь закрепить в зажиме  и,  лишь  закончив  это,
подошел и склонился над моей норой.
   Я  ритмично  дышал,  руки  лежали  на  груди.  Видимо,  зрелище   его
удовлетворило, но на всякий случай корнет перевел  взгляд  на  панель  с
приборами,  контролировавшими  мое   состояние,   и   несколько   секунд
внимательно изучал их.
   Похоже, результат его тоже  удовлетворил:  если  верить  приборам,  я
сейчас крепко спал и видел сны. Приборы - существа  туповатые,  обмануть
их при наличии даже небольшого опыта совсем нетрудно.  Корнета,  видимо,
об этом не предупредили.
   Успокоившись, он нащупал клавишу открывания и нажал ее, другой  рукой
он  придерживал  крышку,  чтобы  она  не  отскочила  рывком.   Я   лежал
по-прежнему неподвижно, меня интересовало, что  он  собирается  со  мной
сделать. Пассажир, конечно, может умереть  в  компенсаторе  с  таким  же
успехом, как и в любом другом  месте,  и  причина  смерти  необязательно
окажется  установленной,  чаще  всего  в  таких  случаях  ссылаются   на
внезапную остановку сердца. Интересно все же,  какую  последовательность
он  выберет:  сначала  нейтрализовать  меня  и  потом  искать  -  или  в
противоположном порядке? Первый вариант - спокойнее, но если он и  тогда
не найдет искомого, то будет совершенно неизвестно - где же его  искать,
а  живой  я  смогу  и  потом  навести  на  след.  Я  постарался   легким
воздействием на его рефлексы склонить его к первому  варианту:  так  мне
было удобнее.
   Все пошло как по писаному. Корнет уже держал на изготовку  шприц  без
всяких признаков жидкости в нем: воздушная эмболия - вполне приемлемый в
такой обстановке способ. Приподнял мою расслабленную руку, сдвинул рукав
вверх - умело, почти неощутимо.  Я  поймал  себя  на  том,  что  слишком
рискую, растягивая удовольствие, и начал свою контратаку,  не  пошевелив
даже пальцем. Только сильным, хорошо сфокусированным психоэнергетическим
лучом, проникающим  через  любую  защиту  -  кроме  немногих  ее  видов,
известных лишь продвинутым.
   На миг мне стало даже жалко  его,  когда  я  представил,  какой  удар
обрушился сейчас на его бедный мозг, какие незримые молоты заколотили  в
виски. Лицо его искривилось в гримасе, он выронил шприц, поднял  руки  к
вискам, как бы защищая их от внезапной беды или,  может  быть,  стремясь
сжать голову  ладонями  и  тем  помешать  ей  расколоться  на  множество
осколков, именно такое ощущение у него сейчас и  возникло.  Обо  мне  он
больше не думал, да и вообще рассудок его отключился,  работали  у  него
только инстинкты. Он бросился в поисках укрытия к  своему  компенсатору,
захлопнул за собой крышку,  скорчился,  словно  младенец  в  материнской
утробе, но покоя не нашел: боль накатывала на него - волна за волной,  и
всякий раз его  подбрасывало  и  он  кричал  -  страшно,  истошно,  всем
организмом  ощущая  свою  медленную  смерть,  страшась  ее  и  не   умея
противостоять ужасу. Поднимаясь и вылезая из  своего  гнезда,  я  следил
лишь, чтобы процесс не перешел грань необратимости: мне  не  нужно  было
убивать его, а чувству мести я поддаюсь лишь  в  редких  случаях,  да  и
тогда оно остается под моим контролем. От корнета мне нужно было другое.
   Подойдя к нему, я поднял крышку. Надо было торопиться: вопли  корнета
были, конечно,  услышаны  ревизором,  чьей  задачей  сейчас  являлось  -
следить за состоянием пассажиров все время нашего пребывания в  Просторе
да и после выхода тоже; каждый  компенсатор  поэтому  имел  акустическую
связь  с  постом  обслуживания  пассажиров.  Правда,   приступы   ужаса,
приключавшиеся у пассажиров во время прыжка, не были такой уж редкостью:
психика, лишенная привычной среды обитания -  нормального  Пространства,
насыщенного множеством и ведомых, и вовсе пока неизвестных нам полей,  -
бедная наша психика, бывало, закатывала  такие  вот  концерты.  Так  что
ревизор  мог  и  пренебречь  сигналом  -  если  был  достаточно  опытным
специалистом, - и не поспешить к терпящему бедствие, на самом деле  лишь
кажущееся. Однако если он из молодых - прибежит обязательно. Мне  сейчас
не хотелось тратить силы на поиски - при помощи тонких  тел,  конечно  -
этого члена экипажа и на анализ  его  мыслей  и  намерений,  проще  было
поторопиться с моим делом. Так я и поступил.
   Сосредоточившись на корнете, я начал понемногу убавлять наведенную на
него боль, не ослабляя, однако,  ощущения  предельного  страха:  психика
парня мне нужна была покорной и восприимчивой.  И  одновременно  занялся
воздействием на его рассудок, память и подсознание. Теперь в  его  мозгу
проявлялась  и  закреплялась,  как  снимок  на  пленке,  новая   картина
произошедшего, на самом деле не имеющая  с  реальными  событиями  ничего
общего. Придя в себя, корнет будет совершенно уверен в том, что  задание
выполнил, нужное нашел и сохранил,  меня  же  навсегда  вывел  из  игры.
Искомую бумагу я тут же изготовил при помощи блокнота, аккуратно  сложил
и засунул во внутренний  карман  корнетской  куртки,  только  содержание
документа было вовсе не тем, на какое рассчитывали пославшие молодца;  я
был уже совершенно уверен, что знаю, кто  стоит  за  корнетской  спиной.
Правда, проверить это мне не удалось в памяти и  самого  исполнителя,  и
его мика все, что касалось вышестоящих лиц, было  тщательно  стерто  при
помощи  знакомого  мне  метода  замедленного  возврата,  когда  как   бы
уничтоженная информация  восстановится  сама  собой  через  определенное
время - или в заданных конкретных условиях. Мне удалось установить,  что
парень вспомнит, кому и куда он должен доложить о выполнении задания, не
раньше чем на третьи сутки, считая от нынешнего дня. Но мы  должны  были
расстаться уже завтра, а тащиться за ним ради выяснения  второстепенной,
по сути, детали мне было недосуг. Тем более что, как уже  сказано,  я  и
так знал, кто послал его, - или полагал, что знаю.
   Убедившись в том, что корнет с его измордованной  психикой  воспринял
все именно так, как следовало, я закончил насылать боль и  погрузил  его
(теперь уже блаженно улыбающегося) в глубокий сон, в котором  он  должен
был еще раз пройти через события, придуманные мною.  Убедившись,  что  с
ним все в порядке, я закрыл крышку его компенсатора и вернулся  в  свой.
Мне трудно было удержаться от ехидной усмешки, когда я представил, какая
каша заварится в его голове после того, как он, проснувшись, увидит меня
здоровеньким - в то время как, по его представлениям, я был уже  мертвее
мертвого. Но стоит ему покинуть корабль,  как  всякая  двойственность  в
ощущениях и памяти исчезнет, и он готов будет под  присягой  утверждать,
что благополучно угробил меня, как и  следовало.  Правда,  в  документе,
который он доставит, будет изложена другая точка зрения;  ничего,  пусть
сторонник опасной  игры  поломает  над  этим  противоречием  свою  умную
голову.
   Так я и уснул в компенсаторе: с удовольствием  представляя  себе  эту
сценку.
   И мне снились приятные сны. Снилось, что я снова вошел  в  медитацию,
общаюсь с тем, кого привык встречать там, и он успокаивает меня, обещая,
что все будет хорошо и я вернусь к нормальной жизни, потеряв не  так  уж
много в совершенствовании своего духа, а упущенное наверстаю быстро.
   К сожалению, я знал, что это лишь сон.
   Топси оказалась и в самом деле веселой планетой.  В  особенности  для
меня.
   Такой веселой - уж дальше некуда.
   Большую часть своих тридцати семи лет я провел на Теллусе. Но по роду
деятельности  приходилось  бывать  и  на  Других  мирах,  иногда  весьма
отдаленных от прародины.
   Они были очень разными, и - если верить историкам - это  разнообразие
было свойственно им с самого начала освоения. Хотя люди, прилетавшие  на
них, были, в общем одинаковыми: тип энергичных людей без предрассудков с
очень туго закрученной внутренней  пружиной;  людей,  готовых  принимать
крутые решения и незамедлительно выполнять их. Но  часто  уже  следующее
поколение, и уж обязательно - третье  становилось  по  своему  характеру
совершенно другим, нередко даже - противоположным по отношению  к  своим
отцам или дедам. Почему? Для себя я нашел лишь один ответ:  миры  влияли
на них.
   У каждой планеты - свой характер, и люди достаточно быстро перенимают
его, потому что иначе  им  не  выжить.  Характер  планеты  определяют  и
диаметр ее, и гравитация на поверхности, и химический состав, и  уровень
радиоактивности, и количество энергии,  получаемое  от  светила,  и  его
спектр, и наличие  (или  отсутствие)  больших  водных  массивов  и  рек,
рельеф, господствующие ветры и течения, флора и фауна, геология  коры  и
мантии, количество и масса спутников, космическое  излучение  и  наличие
озона в атмосфере, вид звездного неба - одним словом, все на свете и еще
кое-что.
   Поэтому разбегание цивилизаций началось сразу же при их возникновении
и сегодня стало уже совершенно очевидным фактом, с  которым  приходилось
считаться.
   Перед посещением любого мира очень полезно бывает познакомиться с его
характеристиками. Обычно для этого  достаточно  заглянуть  в  популярный
ежегодник "Где, Что, Кто". Если же вам нужны какие-то конкретные цифры и
факты, придется искать доступ к закрытой информации, это куда сложнее. У
меня такой доступ - хотя и не на самом высоком уровне - был, так что еще
заблаговременно я мог бы получить нужную справку по любому миру. Но если
говорить о Топси, то я и так знал все, или  почти  все  о  ней  давно  и
наизусть. Хотя и не стал докладывать об этом Королю пентаклей.
   Политически Топси не была независимым государством, но принадлежала к
системе  Армага  -  как  известно,  самого  богатого  и  мощного   члена
Федерации.
   Фактически же зависимость выражалась  разве  что  в  том,  что  Топси
ежегодно вносила в копилку своей метрополии немалую сумму налогов.  Зато
федеральные налоги ей платить не приходилось. Это устраивало и Топси,  и
Армаг. Официальный статуc  этого  мира  был:  свободно  присоединившаяся
территория.
   Помимо резко консервативного типа цивилизации, Топси выделялась среди
прочих  населенных   миров   самым   низким   коэффициентом   соблюдения
Федерального законодательства, и одновременно - наиболее высокой  суммой
собираемых налогов, а  также  -  для  неграждан  -  легкостью  получения
разрешений на коммерческую деятельность  и  практической  невозможностью
раздобыть лицензию на деятельность производственную.  Проще  говоря,  вы
могли там за час решить вопрос об открытии, скажем, супермаркета, но вам
и за год не удалось бы продвинуться ни на  шаг,  если  хотели  построить
фабрику. Столь же сурово был ограничен импорт на Топси механизмов,  зато
широко распахивались двери перед ввозимой электроникой.
   Вывозить же в силу отсутствия серьезной промышленности с  Топси  было
вроде бы нечего.
   На первый взгляд характер и уровень  жизни  на  планете  держал,  как
говорится у летчиков, площадку - то есть соблюдал  постоянную  высоту  и
скорость полета. На Теллусе такие площадки известны,  они  выдерживались
иногда долгими столетиями, как, например, европейские средние  века  или
же современность, отсчет коей идет вот уже три века, от двадцать первого
столетия (после ирреального двадцатого)  и  по  сей  день  (так  принято
считать - на самом же деле прародина людей хиреет, особенно в  последние
годы, но замечать это и говорить об этом вслух считается дурным  тоном).
Такие площадки перемежаются то стремительными пике, то крутыми  свечами,
а то и такими петлями, что  мертвее  не  бывает.  На  Топси  же  за  сто
двадцать  лет  ее  существования  в  качестве  населенного  людьми  мира
площадка держится по сей день. Хотя есть немало миров, которые с первого
дня существования двигались ускоренно, и на сегодня во многих отношениях
основательно обогнали своих сверстников и соседей по Простору. Не иначе,
разница в  образе  развития  определялась  той  самой  индивидуальностью
светил и планет, о которой тут уже сказано.