а
словом,  вместо  того,  чтобы   постараться   ухватить   полное   значение
предложения.
     - О, теперь я поняла, - ответила Эстелль.  -  Но  как  они  оценивают
превосходство одной  правды  над  другой?  Если  в  моем  рассказе  солнце
восходит утром, и я скажу, что на мне одето что то  такое,  например,  как
этот хитон, снизят ли мне за это под одному очку?
     - Я попытаюсь спросить у него, - с сомнением произнес Уэб. - Но я  не
уверен, что знаю все имена существительные, которые мне нужны.
     Он перевел этот вопрос Онианскому мальчишке, обнаружив, что  вынужден
задать его более абстрактно, чем ему  бы  хотелось;  но  мальчишка  быстро
ухватил не только суть того, что он попытался сказать, но и смог сам найти
возможность передать в конкретных именах  существительных  с  внушительной
догадливостью.
     - Все решают судьи, - сказал он. - Но есть правила. Одежда  -  только
маленькая правда, и это значит  -  только  одно  очко.  Восход  солнца  на
планете, подобной Новой Земле - закон природы, и  это  может  стоить  тебе
пятидесяти очков. На свободной, внесистемной планете, вроде Он, это  может
быть частично правдой и обойтись  в  десять  очков.  Или  это  может  быть
абсолютная ложь и в этом случае - ничего. Вот почему у нас имеются судьи.
     Уэбу пришлось все это передать во все увеличивающихся  более  простых
формах, когда в свою очередь ему пришлось все это  объяснять  Эстелль.  Но
наконец, он уже достаточно уверился, что оба игрока с Новой  Земли  поняли
правила игры.  Чтобы  придать  этой  уверенности  двойную  надежность,  он
попросил Ониан начать первыми, так чтобы он и Эстелль смогли познакомиться
и различными видами вранья, наиболее  похвального  и  тем  образом,  каким
судьи из игроков наказывали за каждую нечаянную правду.
     Первые два рассказа почти что  убедили  его,  что  он  был  чрезмерно
осторожным. По крайней мере,  все  казалось  весьма  простым,  в  том  что
касалось как  самих  условий  описания  игры,  так  и  самих  рассказанных
историй, а также и то что у Ониан, как у  расы  имелось  мало  талантов  к
выдумке. Но, тем не менее, третий игрок -  девочка  лет  примерно  девяти,
совершенно очевидно, просто взрывавшаяся от нетерпения  в  ожидании  своей
очереди поведать историю, полностью поразила его. Как только до нее  дошел
черед она начала:
     - Этим утром я видела письмо, и адрес на нем было указан - Четыре.  У
письма были ножки, и ножки были одеты в  сапожки.  Хотя  письмо  доставила
почтовая ракета, но оно само  протопало  весь  путь.  И  хотя  Четыре  это
четыре, все это - тройная устроенная тревога, - триумфально закончила она.
     За этим последовала короткая, растерянная тишина.
     - Это совсем не похоже на вранье, - обратилась на своем языке к  Уэбу
Эстелль. - Это скорее похоже на загадку.
     - Это нечестно, - в то же  самое  время  начал  выговаривать  строгим
голосом лидер  Онианской  ребятни  девятилетней  девчушке.  -  Мы  еще  не
объяснили правил переворота.
     Он повернулся к Уэбу и Эстелль.
     - Еще одна часть игры - это попытаться  рассказать  историю,  которая
совершенная правда, но звучит как ложь. При перевороте,  судьи  наказывают
вас за каждое вранье, на котором они вас подловят. Если вы не пойманы - вы
сказали полную правду; что выиграет один круг даже над  полной  ложью.  Но
было нечестно со стороны Пилы попытаться проделать переворот  прежде,  чем
мы вам объяснили его правила.
     - Я вызываю один раз, - важно объявил Уэб.  -  Действительно  ли  это
утро было? Если да, тогда мы знали; но мы не знали.
     - Это  утро,  -  настаивала  Пила,  защищая  перед  лицом  очевидного
неодобрения своих соратников свой  переворот.  -  Вас  тогда  не  было.  Я
видела, как вы ушли.
     - А как ты можешь все знать об этом? - спросил Уэб.
     - А я тут была неподалеку, -  ответила  девочка.  Неожиданно  она  не
удержалась и захихикала. - И я слышала, как вы оба разговаривали, тоже, на
склоне холма.
     Так весь ее этот ответ был произведен на быстром,  хотя  и  весьма  с
сильным акцентом  beche-de-mer  Бродяг,  очевидно  не  было  необходимости
задавать дальнейшие вопросы.
     Уэб испытывал с большим  трудом  удерживаемое  вежливое  обращение  с
женщинами, но все же предложил Пиле свою самую вежливую  из  улыбок.  -  В
этом случае, - официально произнес он, - ты выиграла. Мы  благодарим  тебя
из самых глубин наших сердец. Это - хорошие новости.
     Он так и не смог решить определенно, сказались ли его неполное знание
Онианского языка, превратившее эту вежливую речь в нечто вроде  "Чертовски
гримасничаешь, не смотря на то, что тебе  девяносто"  или  "Почему  это  я
выгляжу похожим на кусок коричневой дыни?" или все же ему удалось  сказать
то, что он намеревался, но к его великому удивлению, Пила расплакалась.
     - О, о, о, - заревела она. - Это мог быть мой самый первый переворот.
И ты победил меня, ты победил меня.
     Судьи уже собрались тесной кучкой  и  что-то  обсуждали.  Несколькими
минутами  позже,  Сильвадор,  лидер  ребятни,  мягко  погладил  по  голове
плачущую Пилу и сказал. - Ну, а теперь успокойся. Напротив, наш  друг  Уэб
должен быть наказан за вранье.
     Подмигнув, он предложил свою руку Эстелль, и она  поднялась  на  ноги
распутав одним грациозным движением тот узел, в который она себя завязала,
во время игры во вранье.
     - Этот штраф включает в  себя  и  нашего  друга  Эстелль,  -  зловеще
добавил он. - Вы оба должны пойти с нами, прямо в город и быть, -  тут  он
принял позу палача, - погружены в сон на некоторое время.
     - Нет, - возразил Уэб. - Мы уже должны идти. Он,  пошатываясь,  встал
на слегка затекшие ноги.
     - Пожалуйста, - попросил Сильвадор. - Мы в действительности не  имели
ввиду наказание. Вы хотели учиться во сне. Вы можем привести вас к учителю
во сне. Разве не об этом вы просили сегодня утром? У  Пилы  сегодня  после
полудня должны были быть два часа обучения. Мы собирались предоставить  их
вам; и тогда бы вы смогли выучить язык планеты Он и разговаривать с нами!
     - Но каким образом мы солгали? -  спросила  Эстелль  лукаво  прищурив
глаза.
     -  Уэб  сказал,  что  это  были  хорошие  новости,   -   торжественно
провозгласил Сильвадор, - что его друг Ди уже приехала. Он  солгал  насчет
уже свершенного факта; это стоит пятидесяти очков.
     Дети с Новой Земли переглянулись друг  с  другом.  -  Уф,  ну  ладно,
водоросли  и  гравитация,  -  неожиданно  сдался  Уэб.  -  Что  ж,  пошли,
попробуем. Все равно мы достаточно скоро увидим Ди.


     Ди просто взорвалась, когда услыхала об этом.
     - Ты вообще-то хоть что-нибудь соображаешь, Джон? - потребовала  она.
- Откуда тебе знать, что именно они здесь учат с помощью  гипнопедии?  Как
ты мог позволить детям самим бегать по совершенно незнакомой планете, даже
не зная, что эти дикари могут с ними сделать?
     - Он ничего с нами не сделали... - сказал Уэб.
     - Они не дикари... - сказал Амальфи.
     - Я то уж хорошо знаю, что они такое. Я тоже была здесь первое время,
когда и ты был тут тоже. И я считаю, что это -  преступная  небрежность  -
позволить дикарям вмешиваться в работу детского разума. Или  иного  любого
цивилизованного разума.
     - А как именно ты определяешь цивилизованный разум? - в свою  очередь
потребовал от нее Амальфи. Но он сразу же понял, что это бесплодный вопрос
и вдобавок еще и язвительный. Он достаточно хорошо  смог  разглядеть,  что
она осталась той же самой девочкой, которую он встретил во время  разборки
с Утопией - Гортом.  Она  осталась  той  же  самой  женщиной,  которую  он
продолжал любить, тем же светлым физически обликом, который он мог лелеять
вплоть до самого конца времени. Но она постепенно старела -  и  как  можно
объяснить это  женщине?  Ониане  и  дети  приближались  к  концу  времени,
испытывая при этом отношению к  нему,  как  к  чему-то  новому,  какому-то
новому опыту. Но Ди, Марк и Амальфи,  а  с  ними  -  действительно  и  все
население Новой Земли, подходили к этому с позиций века,  с  позиций  двух
материальных форм,  которым  суждено  столкнуться;  Ди  ничего  не  хотела
думать, а просто отставить в сторону  это  новое  знание,  чтобы  спокойно
доживать при свершившемся факте. Да и сам он никак  не  хотел  принять  за
неизбежно то, что должно было произойти; и Ди ни за что не  хотела,  чтобы
дети  учили  новый  язык:  они  оба  явственно  проявляли   все   признаки
наступающей старости, что сопутствовало и  их  собственной  культуре.  Да,
лекарства по-прежнему действовали; и физически они все еще были молоды; но
возраст тем не менее неотрывно сопутствовал им и быть может, это было и  к
лучшему. В  конце  концов,  невозможно  обмануть  ни  время,  ни  градиент
энтропии, но не было и надежды, кроме той, что существовала в виде Ониан и
детей. Больной раком гигант  -  Король  Будапешта  и  Глава  Служителей  в
джунглях были столь же стары, как и Амальфи сейчас, когда они встретился и
победил их, и с тех пор он даже заимел idee  fixe  [идея  фикс];  хотя  он
по-прежнему находился в отличном физическом состоянии,  но  умственно,  он
уже почти полностью использовать всего себя.
     И оставались лишь два пути, которыми ты мог идти к своей смерти; либо
ты принимал как данное, свою неминуемую смерть, либо ты отказывался в  это
верить. Отрицать  эту  проблему  значило  бы  вести  себя  по  детски  или
маразматически,  как  дряхлый   старик.   Ему   не   хватало   подвижности
приспособления, который назывался процессом взросления;  и  когда  дети  и
дикари более подвижны в этом, чем ты - тогда ты должен узреть, что  уже  и
для тебя пробил вечерний звон и ты должен уйти успокоенно. В ином  случае,
они просто похоронят, тебя, их номинального лидера, заживо.
     Конечно же  Ди  не  стала  отвечать  на  вопрос;  они  просто  угрюмо
посмотрела на Амальфи. Так или иначе, только что прекращенный  спор  велся
sotto voce [здесь - вполголоса], потому  что  в  остальной  части  комнаты
совета Ониан  все  остальные  присутствовавшие  были  полностью  поглощены
попыткой определить количество гамма-излучения, которое будет  произведено
в результате прохода двух вселенных  друг  сквозь  друга,  и  степени  его
перехода в одну из двух форм материи, в результате такого столкновения.  И
Ди пришлось довольно  трудно,  когда  она  попыталась  проникнуть  в  гущу
дискуссии, чтобы найти Уэба и Эстелль, которые к данному моменту стали уже
полноправными, хотя  и  молчаливыми  партнерами  в  подобных  головоломных
совещаниях.
     - Меня это совершенно не удовлетворяет, -  говорил  Ретма.  -  Доктор
Шлосс утверждает, что значительная часть этой энергии выльется  в  обычный
шум, словно встреча двух вселенных аналогична лязгу  соударяющихся  цимбал
[первое издание этого романа,  здесь  имеющего  название  ТРИУМФ  ВРЕМЕНИ,
имело другое название - A Clash of Cymbals - "Гул  Цимбал",  по  Библии  -
"кимвал"]. Чтобы допустить это, надо принять, что Постоянная Планка так же
верна и для Гильбертова пространства,  о  чем  бы  не  имеем  и  малейшего
свидетельства. Мы не можем накладывать градиент энтропии под прямым  углом
к  реакции,   которая   сама   включает   в   себя   энтропии   совершенно
противоположные по знаку и расположенные в уравнении  по  обе  стороны  от
знака равенства.
     - Почему вы считаете, что это невозможно? - спросил доктор  Шлосс.  -
Именно для этого и предназначено пространство Гильберта:  для  обеспечения
выбора осей на случай именно такой операции. И если у вас имеется подобный
выбор,  остальное  -  достаточно  простое   упражнение   по   проекционной
геометрии.
     - Я этого не отрицаю,  -  несколько  натянуто  произнес  Ретма.  -  Я
всего-лишь ставлю под вопрос применимость этого. У нас нет никаких данных,
которые бы предполагали, что решение проблемы именно таким  образом  могло
быть чем-то _б_о_л_ь_ш_и_м_, чем простое упражнение; так  что  дело  не  в
том, какое это будет упражнение - простое или сложное.
     - Я думаю, нам пора идти, - сказала Ди. - Уэб,  Эстелль,  пожалуйста,
проследуйте за мной; мы только мешаем, а у нас есть еще много дел.
     Ее  громкий  сценический  шепот  прервал  дискуссию   гораздо   более
эффективно, чем могла бы любая речь,  произнесенная  обычным  тоном.  Лицо
доктора Шлосса  на  мгновение  скривилось  в  раздражении.  И  так  же  на
мгновение, лица Ониан стали вежливо отчужденными; затем Мирамон повернулся
и посмотрел сперва на Ди, а затем - на  Амальфи,  вопросительно  приподняв
брось. Амальфи кивнул, слегка раздосадованно.
     - Неужели нам надо уходить, бабушка? - запротестовал Уэб.  -  Я  имею
ввиду, что именно для  этого  мы  здесь  и  находимся.  И  Эстелль  хорошо
разбирается в математике; то и дело Ретма и доктор Шлосс обращаются к ней,
чтобы подобрать сочетание Онианских определений с нашими.
     Ди немного подумала на этот счет.
     - Ну что ж, - сказала она, - я думаю, это не принесет вреда.
     Это был совершенно ошибочный ответ, которого и  можно  было  ожидать,
хотя Уэб никоим образом не мог его предугадать. Он не знал, как это хорошо
понимал и знал Амальфи из своих воспоминаний, что женщины  на  планете  Он
когда-то находились в положении худшем, чем рабы.  В  действительности,  к
ним  относились,  как   чему-то   совершенно   отвратительному,   хотя   и
необходимому - что-то вроде сочетания между  демоном  и  низшим  животным.
Таким образом, он  не  обладал  возможностью  распознавания,  что  даже  и
сегодня, Онианские женщины были по-прежнему исключительно подчинены  своим
мужчинам и куда как менее приветственны в ситуации такого рода. Амальфи не
видел и возможности в данный момент объяснить Уэбу - или Эстелль, если  на
то  пошло  -  почему  оба  ребенка  теперь  должны  уйти.  Это  объяснение
потребовало бы большего знания и понимания Ди, чем имели Уэб и Эстелль;  к
примеру, им пришлось бы узнать, что в глазах Ди женщины  планеты  Он  были
теперь эмансипированы, все но еще не наделены равными правами; и для Ди  в
этом абстрактном различии заключался весьма высокий эмоциональный заряд. И
более того -  поскольку  сами  Онианские  женщины  вполне  удовлетворялись
существующим положением.
     Мирамон  собрал  свои  бумаги,  поднял  и  медленно  подошел  к  ним;
выражение его лица  было  исключительно  вежливым.  Ди  наблюдала  за  его
приближением с  выражением  затаенной,  но  решительной  подозрительности,
которой Амальфи ничем не мог помочь, только лишь симпатизировать, несмотря
на то, что он находил это немного смешным.
     - Мы рады  приветствовать  вас  здесь,  миссис  Хэзлтон,  -  произнес
Мирамон, наклоняя голову. - Многим из  того,  чем  мы  стали  сегодня,  мы
обязаны вам. Я надеюсь, вы позволите на выразить нашу признательность; моя
жена и ее леди ожидают вас, чтобы оказать вам почести.
     - Спасибо, но я не... я в действительности имела в виду...
     Ей пришлось замолчать, совершенно очевидно, обнаружив, что в короткое
мгновение ей не вспомнить то, что она значила так много лет  назад,  когда
она была,  понимала  она  это  сама  или  нет,  совсем  другим  человеком.
Действительно, тогда она оказалась одним из главных факторов в эмансипации
женщин планеты Он, и Амальфи был рад ее энергичной помощи, особенно, когда
она оказалась исключительно важной в кровавой борьбе  за  власть  на  этой
планете. И  таким  образом  -  жизненно  важной  для  выживания  города  -
последнее, пожалуй, было формулой,  которая  когда-то  являлась  столь  же
магической и за пределами проверки, как и само желание к жизни;  а  теперь
это был ничего не значащий лозунг, к  тому  же  довольно  застарелый,  как
например "Помни Бастилию" или "Мэйсон, Диксон, Никсон и Йетс" или  "Звезды
Должны Быть Нашими!". Первая встреча Ди с женщинами Он произошла еще в  те
дни, когда они были лишь вонючими неумытыми существами,  содержавшимися  в
церемониальных клетках. И что-то в  нынешнем  обращении  к  ней  Мирамона,
очевидно напомнило ей об этих  давних  днях,  быть  может  даже  заставило
почувствовать прикосновение решеток и грязи вокруг  ее  самой.  И  все  же
временной интервал был слишком велик,  а  вежливость  слишком  интенсивна,
чтобы позволить ей почувствовать себя обиженно при таких  обстоятельствах.
Если она и помнила о них в действительности. Она бросила быстрый взгляд на
Амальфи,  но  лицо  мэра  оставалось   совершенно   беспристрастным;   она
достаточно хорошо знала его, чтобы увидеть - отсюда ей не получить никакой
помощи.
     - Благодарю вас, - безнадежно произнесла она. - Уэб, Эстелль  -  пора
идти.
     Уэб повернулся к Эстелль, словно  ища  поддержки,  в  подсознательной
пародии на невыраженный призыв о помощи  Ди  к  Амальфи,  но  Эстелль  уже
подымалась со своего места. В глазах Амальфи,  девушка  выглядела  немного
развеселенной и чуть высокомерной. Да, у Ди еще будет масса хлопот с  этой
штучкой. Что же касается Уэба, то любой совершенно ясно мог  увидеть,  что
он  влюблен,  так  что  в   _е_г_о_   случае   не   потребуется   никакого
специфического управления.
     - Я бы вот что предложил, - откуда то  из  воздуха  проговорил  голос
отца   Эстелль.   -   Предположим,   мы   примем   что    не    существует
термодинамического перехода между двумя вселенными  до  момента  контакта.
Если это так, нет никакой возможности применить симметрию, если только  мы
не предположим, что этот момент перехода -  в  действительности  мгновение
полного нейтралитета, не обращая внимания на то, сколь  взрывной  характер
несет этот знак эквивалентности для обеих сторон. Мне кажется, это  вполне
здравомыслящее предположение, и оно позволит нам избавиться от  Постоянной
Планка - здесь я согласен с Ретмой что в подобной ситуации это  всего-лишь
мешающий фактор - и тогда мы может работать с противоположными знаками  на
условиях старой теории нейтринно-антинейтринной природы  тяготения  Шиффа.
Кроме того, ее с той же легкостью можно подвергнуть квантованию.
     - Но только не по условиям Греба, - возразил доктор Шлосс.
     - Дело не в этом, Шлосс, - возбужденно возразил ему Джейк. -  Условия
Греба не переходят; они применимы  к  нашей  вселенной,  и  возможно,  они
применимы и на другой стороне. _Н_о _о_н_и _н_е_ п_е_р_е_с_е_к_а_ю_т_с_я_.
Что нам по-настоящему нужно, так это функция, которая могла  бы  допустить
подобное пересечение. Либо какое-то предположение,  подходящее  к  фактам,
которое позволило бы нам полностью освободиться  от  перехода.  Именно  об
этом и говорил Ретма, если только я его правильно понял, и я  считаю,  что
он прав. Если у  вас  нет  уравнения  описания  такого  перехода,  которое
совершенно нейтрально в  любой  точке  пространства  Гильберта,  тогда  вы
автоматически  приходите  к  предположению  о   реальности   существования
Ничейной Земли. А здесь мы вынуждены начать с полного ОТРИЦАНИЯ.
     Эстелль остановилась у двери и  повернулась  к  невидимому  источнику
голоса ее отца.
     - Папочка, - сказал  она,  -  если  это  все  равно,  что  переводить
Онианскую математику на математику Новой Земли.  И  если  вам  приходиться
иметь дело с Ничейной Землей, почему бы вам не начать с пуль?
     - Идем, дорогая, - сказала Ди. Дверь закрылась.
     После этого в комнате воцарилась весьма протяженная тишина.
     -  Вы  позволяете  этим  детям  просто  растрачиваться  впустую,  Мэр
Амальфи, - наконец сказал Мирамон. - Почему вы это  делаете?  Если  бы  вы
только наполнили их умы фактами, которые им необходимы - и это так  легко,
как вы хорошо знаете, вы научили нас, как это делать...
     - С нами это уже теперь не  так  легко,  -  вздохнул  Амальфи.  -  Мы
гораздо старше вас; и мы больше уже не разделяем ваше  озабоченность  суть
вещей. И ушло бы слишком времени на объяснение, как  мы  пришли  к  такому
пути. А теперь у нас достаточно много  других  проблем,  с  которыми  надо
разбираться.
     - Если это правда, - медленно произнес Мирамон, - тогда действительно
не имеет смыс