крайней мере - он безнадежен  для  нас,  на  то
время, что осталось в нашем распоряжении;  мы  просто  будем  растрачивать
попусту дни в погоне за бесконечно ускользающими числами после запятой.  С
таким же успехом можно дать задание  Отцам  Города  произвести  вычисления
конечного значения пи.
     - Пожалуй, я ошибался, - произнес доктор Шлосс  тоном,  сочетавшим  в
себе угрюмый юмор и легкое разочарование. - Вы совершенно правы,  Мирамон;
именно здесь та разрывность, которую мы не можем определить  теоретически.
Как неэлегантно.
     - Элегантность может и подождать, - сказал Амальфи. - А тем  временем
- неужели так невозможно определить значения  энергетического  уровня  для
другой стороны? Доктор  Шлосс,  ваша  исследовательская  группа  вроде  бы
что-то говорила насчет возможности сконструировать прибор из антивещества.
Так не могли бы мы использовать  такую  штуку  в  виде  исследовательского
снаряда и отправить его на другую сторону?
     - Нет, - тут же ответил доктор  Шлосс.  -  Вы  забываете,  что  такой
объект мог бы существовать на другой стороне - но прежде всего, он  должен
существовать на нашей. Нам понадобилось бы  изыскать  возможность  собрать
его здесь для эксперимента в будущем; а к тому времени,  когда  мы  сможем
его увидеть - в настоящем эксперимента - он будет находиться на стадии  по
меньшей мере довольно сильного распада, и затем будет эволюционировать  до
уровня своей сборки. И от него мы ничего не сможем получить,  кроме  того,
как ведет себя антивещество в нашей вселенной; и он ничего нам не  сообщит
о любой вселенной в которой антивещество - норма.
     Спустя мгновение он добавил задумчиво:
     - И кроме того, такой проект едва ли  удастся  реализовать  за  время
меньшее, чем столетие, я бы даже  сказал  -  два  столетия;  и  при  таких
обстоятельствах я предпочел бы сыграть в покер.
     - А вот я бы не стал, - неожиданно заявил  Джейк.  -  Думаю,  Амальфи
прав принципиально. Несмотря на  трудность  проблемы,  необходимо  создать
какую-то исследовательскую станцию, которую мы могли бы послать в  разрыв.
Имейте  в  виду,  что  я  в  принципе  согласен  -  создание  прибора   из
антивещества  -  полностью  ошибочно.  Эта  штука  должна  быть  абсолютно
нематериальна, нечто производное из  того,  что  мы  могли  бы  набрать  в
Ничейной Земле. Но видеть что-то на огромных расстояниях, несмотря на  все
шансы против - дисциплина, которой я обучен. Я не  думаю,  что  мы  должны
считать это неразрешимой проблемой. Шлосс, а что думаете  вы?  Если  вы  и
ваша группа готовы отказаться от вашего прибора из антивещества  в  пользу
покера, не хотели бы вы  поработать  со  мной  некоторое  время  над  этой
проблемой? Мне понадобится ваш опыт, но вам, в свою очередь  -  моя  точка
зрения; и быть может, вместе нам удастся создать этот  прибор  и  получить
данные. Должен отметить, Мирамон, что я не испытываю особой надежды, но...
     - За исключением той надежды, которую вы нам только что предложили, -
ответил Мирамон с загоревшимися глазами. - Вот теперь я услышал от вас то,
что надеялся услышать. Это голос Земли из нашей памяти. Мы предоставим вам
все, что только в  наших  силах;  для  начала,  мы  предоставим  вам  нашу
планету. Но вселенную, обе вселенных и немыслимую метавселенную, вы должны
создать для  себя  сами.  Мы  и  запомнили  вас  такими  -  в  вас  всегда
присутствовала эта безграничная амбиция.
     Неожиданно он слегка приуныл.
     - И мы будем вашими учениками; и  это  тоже,  как  это  было  всегда.
Только начать - это все, что мы просим.
     Амальфи окинул взглядом и понял, что за столом достигнут консенсус. И
подобное согласие, в котором он нуждался со  стороны  слушателей  с  Новой
Земли, он смог получить, с тем же успехом, исходя из общего молчания.
     - Я думаю, - медленно констатировал он, - что мы уже начали.



                               4. ФАБР-СУИТ

     В  полуденном  сиянии  огромной  Цефеиды,  вокруг   которой   планета
находилась на орбите в данный момент, на холме  Он  было  особенно  жарко.
Несмотря на то, что она находилась на почтительном расстоянии  в  тридцать
пять астрономических единиц, что составляло удаление, в тридцать пять  раз
превышавшее расстояние  от  Солнца  до  старой  Земли.  И  даже  на  таком
удалении,  сияние  звезды,  чья  абсолютная  магнитуда  составляла   минус
единицу, едва было переносимо в пик  ее  восьмидневного  цикла.  В  низшей
точке этого цикла, когда интенсивность излучения падала  в  двадцать  пять
раз, наоборот, становилось довольно холодно, да так, что можно  отморозить
уши;  ситуация,   далекая   от   идеальной   для   планеты,   в   основном
агропромышленной. Но Ониане и не  собирались  задерживаться  во  владениях
Цефеиды дольше, чем на один сельскохозяйственный сезон.
     Уэб и Эстелль расположились в высокой  траве,  покрывавшей  холм  под
палящими лучами светила и медленно приходили в себя. Уэб особенно был  рад
каникулам.  Это  утро  началось   с   трезвого   исследования   Фабр-Суит,
величайшего  монумента  прошлого  планеты  Он,  а  в  настоящем  -  центра
философской мысли планеты; до сих пор это оказалось  единственным  местом,
найденным  ими  на  Он,  которое  им  позволено  было  исследовать  самим.
Разрешение на это они  получили  как  от  самих  Ониан,  так  и  от  своих
родителей. Тем не менее, этим утром, свобода преподнесла  им  неожиданное,
но логичное последствие: они обнаружили, что Фабр-Суит являлся также одним
из немногих городов на  планете,  где  детям  Ониан  разрешалось  свободно
перемещаться. Во всех иных местах располагалось слишком много механизмов и
машин, необходимых для жизни планеты в целом; и Ониане не хотели допустить
и малейшей возможности, чтобы дети могли попасть в гущу работ, кроме того,
с их  незначительным  населением,  они  не  могли  допустить  утраты  даже
одной-единственной жизни.
     Уэб и Эстелль переоделись в одеяния наподобие хитонов - одежду  Ониан
в тот же момент, когда им сообщили о разрешении исследовать город, хотя  и
на весьма ограниченных условиях, но у детей Ониан  не  составило  большого
труда разобраться в маскировке, так как Уэб и Эстелль могли  разговаривать
на их языке  с  большим  трудом.  Этот  языковый  барьер  оказался  частью
раздражения - хотя  большинство  взрослых  Ониан  разговаривали  на  смеси
Английского, Интерлинга и Русского, считавшегося beche-de-mer [нечто вроде
матросского сленга, пиджин, "тр„панг" (фр.)] глубокого космоса, давно  уже
выученного Бродягами, в то время как дети его не знали -  что  к  тому  же
оказалось  и  так  уж  и  плохо,  поскольку  это  незнание   предотвратило
интенсивный допрос Уэба и Эстелль об их собственном мире, его  культуре  и
истории. Вместо этого, они вскоре  обнаружили,  что  принимают  участие  в
довольно сложной игрой преследования,  называвшейся  Матрица,  похожей  на
перебежки-пятнашки, за одним исключением - игра  была  трехмерной.  В  нее
играли в двенадцатиэтажном здании, имевшем прозрачные перекрытия, так  что
всегда можно было разглядеть положения  других  игроков  и  кроме  того  -
расположенные в стратегических точках  спиндиззи  и  шахты  с  фрикционным
полем позволяли быстро перескакивать с  этажа  на  этаж.  У  Уэба  первого
зародилось подозрение, что здание либо построено специально для этой игра,
либо его полностью оставили для этой цели, так как  прозрачные  перекрытия
были соответствующим образом расположены и кроме того, само здание, похоже
не имело ничего другого, что можно было бы использовать для других целей.
     Сперва Уэб посчитал, что игра достаточно увлекательна, но  так  же  и
сбивает с толку - он оказался одним  из  первых  ликвидированных  игроков.
Если бы не импровизация со сменой правил, он оказывался бы  "Этим"  каждый
новый цикл, но даже и под защитой новых правил он не смог показать хороший
результат. С другой  стороны,  Эстелль,  восприняла  Матрицу,  словно  она
родилась для этой игры и буквально через полчаса ее длинноногая, худенькая
фигурка,  столь  же  худенькая,  как  и  у  остальных  мальчишек,  стрелой
проносилась среди калейдоскопа бегущих фигур с поразительной грациозностью
и  быстротой.  Когда  пришло  время  ленча,  запыхавшийся  Уэб  со   своим
уязвленным чувством  собственного  достоинства,  более  чем  приветствовал
возможность выбраться из города в жаркий полудень пологих холмов.
     -  Они  такие  хорошие;  мне  они  нравятся,   -   сказала   Эстелль,
приподнявшись  на  локте,  чтобы  задумчиво  попробовать   дыню,   имевшую
очертания  тыквы  и  зелено-серебристый  цвет,  которую  ей  дал  один  из
мальчишек-Ониан - очевидно, как приз. При  первом  же  укусе,  послышалось
тихое, но довольно долгое шипение и воздух  вокруг  них  наполнился  столь
сильным ароматом пряностей, что Эстелль пришлось чихнуть  сразу  пять  раз
подряд. Уэб было засмеялся, но его смех неожиданно  прервался  пароксизмом
его собственного чиха.
     - О да, они нас _л_ю_б_я_т_, - выдохнул он, вытирая глаза. -  Ты  так
здорово сыграла в их игру, что они  подарили  тебе  бомбочку,  наполненную
газом для чихания, чтобы ты больше уже не играла в нее.
     Но  тем  временем  запах  резко  упал  по  интенсивности,   снесенный
навевавшим  едва  заметным  ветерком.  И  спустя  какое-то  время  Эстелль
осторожно запустила пальцы в рану, которую она нанесла плоду  и  разломила
дыню. Больше ничего не произошло; запах теперь был вполне переносим, и они
оба неожиданно заметили, что он  едва  различим,  но  одновременно  вызвал
усиленное слюноотделение. Эстелль передала Уэбу его половинку. И он впился
зубами  в  хрустящую  белую  плоть  гораздо  активнее,  чем   намеревался.
Результат   заставил   его   прикрыть   глаза;   вкус   был    похож    на
быстрозамороженную музыку.
     Они  прикончили  плод  в  уважительной  тишине  и,  утерев  свои  рты
хитонами,  снова  улеглись  на  траву.  Спустя  какое-то  время,   Эстелль
произнесла:
     - Хотелось бы мне, чтобы мы могли поговорить с ними получше.
     - Мирамон мог разговаривать с _н_а_м_и_ достаточно  хорошо,  -  сонно
ответил Уэб. - Ему и не нужно было нудно учить наш язык. Здесь у  них  это
делается с помощью машин, как это было у нас, когда мы были  Бродягами.  Я
хотел бы, что бы и у нас так оставалось и сейчас.
     - Гипнопедия? - спросила Эстелль. - Но  я  думала,  что  с  этим  все
покончено и забыто. Ведь  в  действительно  ты  не  _у_ч_и_ш_ь_с_я_  таким
образом; ты просто узнаешь факты.
     - Точно, только факты. Естественно, так нельзя  научиться  пониманию.
Для этого у тебя должен быть наставник. Но это  было  вполне  неплохо  для
запоминания таких вещей как 1 х 1 = 10, или таблиц на обложке  книги,  или
850 слов, более всего необходимых для изучения нового языка. Обычно на это
уходило около пятисот часов, чтобы набить твою башку всем этими,  знаниями
с помощью обратной ЭКГ-связи, мерцающего видения, звукового повтора и я не
знаю чего там еще - и все это время ты находился под гипнозом.
     - Звучит довольно легко, - также сонно прокомментировала Эстелль.
     - То, что должно быть легким, таковым и является, -  ответил  Уэб.  -
Какой смысл учить такие вещи зубрежкой наизусть?  На  это  уходит  слишком
много времени. Ты сама знаешь, что можешь выучить какую-то вещь за  десять
повторений или пять, а  у  других  детишек  на  это  может  уйти  тридцать
повторений. И тебе придется просидеть дополнительно двадцать или  двадцать
пять повторов, в которых ты вовсе не нуждаешься. Если я что и  ненавижу  в
школе - так это зубрежка - все это время затраченное  попусту,  когда  его
можно было бы по-настоящему использовать на что-то полезное.
     Неожиданно Уэб осознал,  что  уже  некоторое  время  слышит  странный
хлопающий звук, доносившийся с вершины холма позади  него.  Он  достаточно
хорошо знал, что опасных животных на планете Он не было, но только  сейчас
он понял, что уже какое-то время слышал этот звук, пока еще говорил;  и  у
него появилась мысль, что быть может, его определение  опасного  зверя  не
обязательно должно совпадать с таковым у Ониан. Так или иначе, он мог лишь
надеяться; в лучшем случае  это  мог  оказаться  только  тигр.  Он  быстро
повернулся, на локтях и коленях.
     - Не глупи, - произнесла Эстелль, не пошевелившись и даже  не  открыв
глаза. - Это всего лишь Эрнест.
     Из-за вершины холма  показался  свенгали  и  покатился,  похрустывая,
через высокую траву, целой симфонией  отчаянной  дезорганизации.  Он  лишь
мельком "взглянул" на Уэб и затем склонился  над  Эстелль  с  укоризненным
взглядом совершенного позабытого зверька, но по-прежнему - и он  надеялся,
что вы это заметите - твердого в своей искренней преданности. Уэб  подавил
возникший было смешок, потому что едва ли можно было винить это  существо;
так как оно было столь же безмозглым, как и бесполым -  несмотря  на  свое
прозвище - оно не смогло придумать никакого  иного  способа  следовать  за
Эстелль, кроме как принять участие и повторить каждое ее движении  в  игре
Матрица, в игре, для которой существо абсолютно не было приспособлено, так
что оно только что закончило ее. Просто счастье, что  дети  не  сочли  это
создание одним из игроков, иначе бедному Эрнесту пришлось бы пробыть  Этим
- и об этом Уэб подумал с неосознанной неприязнью - вплоть до самого конца
времени.
     - Мы могли бы и здесь подписаться на это, - неожиданно выпалил он.
     - На что? Гипнопедию? Твоя бабушка нам не позволит.
     Уэб повернулся и снова сел на  траву,  выдернув  при  этому  длинный,
пустой внутри стебель бамбукоподобной травы  и  вонзая  в  задумчивости  в
мякоть корешка свои зубы. - Но ее здесь нет, - сказал он.
     - Нет, но она обязательно приедет, -  сказала  Эстелль.  -  Она  ведь
школьный воспитатель на Новой Земле. Мне не раз приходилось  слышать,  как
она воевала по этому поводу с моим отцом, когда я еще была маленькой.  Она
обычно  говорила  ему:  "Зачем  вы  теперь  учите  ребятишек   всем   этим
вычислениям  и  истории?  Что  полезного  от   всего   этого   тем,   кому
предначертано когда-нибудь улететь осваивать новые планеты?" Обычно  после
этого, мой Папаша нес какую-то ужасную чепуху.
     - Но сейчас ее здесь нет, -  повторил  упрямо  Уэб  с  незначительным
ненамеренным ударением. Только сейчас он вдруг понял, что лицо  Эстелль  с
прикрытыми глазами, было столь прекрасно в своей безмятежности под  лучами
бело-голубой звезды  в  это  однодневное  лето,  гораздо  прекраснее,  чем
что-либо виденное им прежде. Он понял, что  больше  ничего  уже  не  хочет
добавлять.
     А в это самый момент,  свенгали,  отдохнув  уже  достаточно,  что  бы
прийти к консенсусу среди разбросанных  по  его  телу  ганглиевых  клеток,
служивших ему мозгом, сколь бы ни было плохо,  заключил,  что  его  долгий
преданный "взгляд" на Эстелль ничего хорошего ему не  сослужил.  В  то  же
время одно из его щупалец, все это время подрагивавшее, тянущееся к  одной
из корок дыни, неожиданно преодолело определенный порог и  телеграфировало
назад, остальной части зверька о  значения  этого  едва  заметного  запаха
специй. И вся остальное  существо  Эрнеста  с  радостью  перетекло  в  это
щупальце  и  свернулось  в  шарик  вокруг  этой  корки;  и  затем  моллюск
безнадежно покатился вниз по холму, свернувшись  шариком,  но  корка  дыни
были надежно зажата у него в  середине.  Когда  существо  покатилось,  оно
издало тонкий  переливчатый  свист,  заставивший  пошевелиться  волосы  на
позвоночнике у Уэба - в первый раз он услышал, чтобы свенгали издал звук -
но существо ни за что не хотело расставаться с своей добычей; наконец  оно
плюхнулось в небольшой  ручеек,  лениво  текущий  внизу  в  долине  и  его
медленно понесло вниз по течению, несмотря на его едва слышимые  протесты,
но по-прежнему свенгали алчно переваривал свою добычу.
     - Эрнест поплыл, - прокомментировал Уэб.
     - Знаю. Я слышала. Он такой глупыш. Но он вернется.  И  твоя  бабушка
приедет тоже. Как только Мирамон, Мэр и доктор Шлосс  и  остальные  решили
остаться на планете Он, потому, что вся  необходимая  работа  должна  быть
проведена здесь, они послали домой сообщение  о  том,  что  о  нас  кто-то
должен  побеспокоиться.  Они  думают,  что  мы  не  можем  сами   о   себе
побеспокоиться. Они не хотят  позволить  нам  шататься  по  чужой  планете
самим, в полном одиночестве.
     - А может быть и нет, - уклончиво произнес Уэб. Он  уже  взвесил  это
предположение; похоже, в нем содержалось немало неясностей.  -  Но  почему
обязательно это должна быть бабушка?
     - Что ж, это не может быть папочка, потому что он  должен  оставаться
на Новой Земле и  работать  на  своей  частью  проблемы,  над  которой  мы
работаем здесь, - констатировала Эстелль. -  И  это  не  может  быть  твой
дедушка, потому что он должен  оставаться  дома  и  исполнять  обязанности
мэра, пока Мэр Амальфи здесь. И это не может быть и моя мама,  потому  что
все они - вовсе не ученые или философы, они просто бы  внесли  еще  больше
суматохи на Он, чем  мы  сами.  Если  они  кого  и  отправят  сюда,  чтобы
приглядеть за нами, то это будет только твоя бабушка.
     - Похоже, что так, - признал Уэб. - Это помешает нам, уж точно.
     - Даже больше, - с досадой сказала Эстелль - Она отошлет нас домой.
     - Он не сделает этого!
     - Еще как сделает. Они привыкли  так  думать.  Она  весьма  практично
отнесется к этому вопросу.
     - Это вовсе не практичное  отношение,  -  запротестовал  Уэб.  -  Это
предательство, вот и все. Она просто не может  вот  так  прилететь,  чтобы
заботиться о нас на Он, просто как предлог для того, чтобы  отправить  нас
домой.
     Эстелль не ответила. И спустя мгновение Уэб снова открыл свои  глаза,
запоздало поняв что на его лицо упала тень.
     Над ними стоял Онианский мальчишка, подаривший Эстелль дыню, спокойно
и уважительно ожидавший в тишине, но очевидно, вполне готовый  возобновить
игру, как только они к этому будут готовы  сами.  Позади  него,  виднелись
лица других Онианский детей, очевидно гадавших, что чужаки  и  их  странно
пахнущий любимец без костей сделают в следующий момент, но  при  этом  они
оставили всю инициативу своему представителю.
     - Привет, - сказала Эстелль, снова приподымаясь.
     - Привет, - запинаясь, ответил высокий мальчик. - Да?
     На  какой-то  момент,  он  похоже,  замешкался;  но  затем,   улучшив
ситуацию, он присел и и продолжил на простейшем  Онианском,  каком  только
смог.
     - Вы отдохнули. Да? Сыграем в другую игру?
     - Только не я, - ответил почти  негодующе  Уэб.  -  Лучше  сыграем  в
Матрицу вчера, завтра, в какой-нибудь день. Да?
     - Нет, нет, - ответил Онианин. - Не Матрица. Это  другая  игра,  игра
отдыха. Вы играете в нее сидя. Мы называем ее игрой в неправду.
     - А. И каковы же ее правила?
     - Каждый играет по очереди. Каждый рассказывает историю.  Это  должна
быть настоящая история, но без какой-либо правды в ней.  Другие  игроки  -
судьи. Вы получаете очко за  каждую  мысль,  которая  правда  в  рассказе.
Побеждает тот, кто меньше всего набрал очков.
     - Знаешь, я похоже упустила по меньшей мере пять ключевых слов в том,
что он сказал, - обратилась Эстелль к Уэбу. - Как это все на  самом  деле,
повтори-ка.
     Уэб быстро объяснил. Хотя его владение разговорным языком планеты  Он
ограничивалось временами прошлого подлежащего,  настоящего  возбудимого  и
будущего  безысходного,  его  словарь,  представлявший  довольно   пеструю
неботаническую смесь родов и корней и несмотря на его  склонение  в  одной
массивной несклонности уклонения, он заметил, что довольно  неплохо  начал
разбираться в  языке,  по  крайней  мере  тогда,  когда  на  нем  говорили
медленно. Вполне возможно, что и он так же упустил те же  пять  слов  пока
говорил мальчик-Онианин, но он понял значение всего сказанного  из  самого
контекста. Эстелль же, очевидно, по-прежнему пыталась перевести  слово  з