Илью нежно. Я  очень вас люблю, но я ведь  Марфа и  холостая любовь не по
моей части.

     Те  ощущения,  которые  к  этому  времени вызывал у  нее Енисейск, Анна
Васильевна достаточно определенно выразила в таком стихотворении:

     Удушливая желтая заря
     Над пыльными и низкими домами,
     Зубчатая стена монастыря
     Да черный кедр, истерзанный ветрами...
     И в бликах угасающего света
     Чужой реки неласковая ширь...
     Нет, я не верю, что Россия это,
     Не признаю землей своей Сибирь!

     От 8.02.53

     ...Опера "Морозко" в  педучилище - я там  и швец, и жнец, и художник, и
исполнитель, и бутафор. Спектакль  26-го, а так  как не могу же  я  лишаться
постоянных  своих   работодателей,  то  плюс  к  этому  -  еще  куча  мелкой
посторонней работы. Выносливая старушка - эта Анна Васильевна!
     Скажи  пожалуйста,   проявляет   ли  Илья   какие-нибудь   определенные
склонности в  смысле  профессии или все  еще  плавает  в  волнах  страстей и
увлечений? Загадочная фигура - этот Илья!
     Дорогая  Леночка, не  впадай  в  слишком матерное  [Так  в  оригинале.]
настроение.  Реальных  оснований к осуществлению этого совета представить не
могу - а ты без оснований (яичница с куриными пупочками). Целую тебя и очень
жалею,  что не могу с  тобой изображать лошадей,  помахивающих  хвостами.  А
насчет исполнительской работы в театре: постарайся, чтобы ее делал  медведь,
- он сделает.

     От 29.05.53

     Дорогая Леночка, вчера получила твое  письмо памяти Володи [Речь идет о
Володе Дмитриеве. См. примеч. 59 на с.  ...] и, как  всегда перепутав числа,
только ночью сообразила, что число-то не 22-е, а 23-е и, следовательно, твое
рождение, а  я  тебя не поздравила -  свинство!  Но у меня очень  заморочена
голова,  как,  впрочем,  у   всех   нас.   Бесконечное  количество   слухов,
предположений и толкований действует даже на такую холодную голову, как моя.
"Старик, испытанный в боях, как мальчик,  не был малодушен" - но все же! [Не
забудем, что пишется это вскоре после смерти  Сталина - события, которое  не
могло  не пустить мощной  волны  "слухов,  предположений" и  т.д.  в  местах
репрессий. - С.И.]
     Я не удивляюсь, что вечер, посвященный Володе, был  хорош - человек, до
такой  степени лишенный всякой  пошлости, "самый  человечный из художников",
как -  кто это сказал о Володе? Он имел дар вызывать на поверхность лучшее в
людях,  оттого его так и любили те,  кто  соприкасался с ним  и в жизни, и в
искусстве. А что драгоценнее такого свойства, я не знаю, да, верно, такого и
нет.  И  оттого  думать  о  нем  и  вспоминать  всегда  хорошо,  несмотря на
непроходящее горе от его потери. Дорогой Володичка!
     Работаю  я  по-прежнему  с  А[лександрой]  Ф[едоровной],  взяв  себе  в
качестве  мальчика для растирания красок и перестановки  козел  безработного
поэта,  переводчика  Джамбула, который  поэтому  называется  Кисой.  Человек
занятный, но приверженный к бутылке, что отражается слегка  на нашем  образе
жизни  - прекрасно в нас влюбленное вино!..  Да и то сказать, Леночка, когда
колеблется почва под ногами, надо же к чему-нибудь прислониться.
     Сегодня  Троица, а вчера был первый  теплый  день.  Ледоход продержался
битый месяц:  прошел Енисей,  затем поперли ладожские льды из Тасеевки и две
недели из Ангары. Ждали наводнения, так как  в низовьях был  огромный затор,
но его, к счастью,  разбомбили с  самолетов,  и  дело обошлось благополучно.
Ледоход  здесь скучный,  нет того  стремительного  праздника, как на русских
реках. Береза едва только распускает карамазовские листочки - а конец мая!
     Работа у меня по-прежнему эпизодическая и всякая. Кроме малярки в своей
бригаде,  чего  только я не делаю:  вазы,  цветы,  архитектурные  интерьеры,
копии, ремонт иконостаса - Господи! Но это и хорошо, а  то можно "если долго
так продлится, скоро крышка будет  мне, и  могу  я повредиться  в  небольшом
своем уме!". Все же - что бы ни было, жизнь стала интереснее, т.е. просто не
такой мертвенно  неподвижной. Зато  местные жители надстраивают заборы и  не
выставляют  двойные рамы, а в столовках нельзя пообедать, чтобы не нарваться
на скандальчик.
     Илюшин  светский  образ  жизни  меня не приводит  в восторг - с  его-то
темпераментом  и амплитудой! О сем ему пишу. К  счастью,  завистливостью сей
гражданин с  детства не отличался. Целую тебя, милая Аленушка;  как хотелось
бы сделать это лично.
     Там же записка мне:

     Относительно  твоих  высокопоставленных друзей скажу  тебе  вот  что: я
охотно верю,  что это  "прекрасные ребята", я даже думаю, что они совершенно
такие же, как  все  остальные люди. И именно  потому уверена, что, поскольку
они находятся в привилегированном положении, оно действует на них совершенно
так же, как  на  всех остальных людей, т.е. неважно (сама знаю). То есть они
просто не понимают, как живут все остальные. А ты будешь за ними тянуться со
свойственной тебе способностью увлекаться до самозабвения.  Надо очень много
иметь твердости характера, чтобы не попасть в положение покровительствуемого
мальчика. Есть  ли  у тебя эта твердость характера, я не  знаю - суди сам; и
напиши мне, что  ты думаешь по этому поводу. А затем - будь здоров и весел и
дружи с Евсеем.

     Приведенная часть содержания этой записки имеет целью показать вот что:
стремление  Анны   Васильевны   из  своего   отнюдь  не  прекрасного  далека
участвовать в семейных делах, а также высочайшую проницательность, понимание
тонкостей  мальчишеских и, говоря шире, человеческих слабостей  и отношений.
Увы, беспокойство по поводу  моих "высокопоставленных  друзей"  и  значение,
которое этому придавали обе мои тетки, были не напрасными. Не  буду ворошить
свою биографию, наполненную самым разным  - не об этом здесь речь, - и скажу
только, что тетя Аня оказалась во многом,  если не целиком, права - экзамена
на твердость  характера я не выдержал ни перед самим собой,  ни  перед этими
самыми своими друзьями. Теперь-то что уж выяснять - что, откуда и почему; не
выдержал, и все тут!
     Вообще, примеров внимания тети Ани к Тюле, ко мне и ко множеству других
близких ей  людей в ее енисейской почте предостаточно; почти в каждом письме
упоминаются самые разные имена, просто перечислять которые бессмысленно.
     Время от времени  в  письмах  встречаются  стихи;  в  частности, от  13
октября  - видите, слухи-то слухами, а  время  идет и  люди остаются,  как и
были,  прикованными  к  галерам  -  в   письмо   было   вложено   прекрасное
стихотворение "Зима-зверюга крадется без шума...", о котором Анна Васильевна
пишет: "Утром послала тебе последний опус известного тебе автора, достаточно
точно изображающий современность. По мнению одного эксперта,  там  недостает
упоминания о бутылке, но я оставляю место для воображения  и соответствующих
выводов - зачем точки над  "i", которые с 18-го года отменены! Кроме того, я
еще не спиваюсь (за будущее кто поручиться может?)".
     Пошел уже 54-й год, а переменами  в положении Анны Васильевны не пахло.
В феврале она пишет:

     Конец зимы здесь  тяжеловат: колебания  температуры  и  давления многих
просто валят с ног  вчистую. Я-то держусь - все-таки казачья косточка, а вот
Ал[ександра]  Фед[оровна]  совсем доходит и похожа на  себя только  как сено
похоже на  свежую траву. О  работе ей и думать нечего  - какое  уж! Дай  Бог
окончательно  не свалиться. Не скрою, что это не содействует моему радужному
настроению. Второй мой товарищ по работе тоже едва таскает ноги. Как видишь,
я   все-таки  верблюд.  Настоящей  работы  сейчас  мало,  но  я  пробавляюсь
картинками,  цветами и пр. Например, окрасила дугу за дрова, букеты на комод
променяла на мясо  и сало  - словом, по мелочам перехожу на натуроплату, так
вот  и  верчусь. За недостатком  кистей пишу свои картинки  отчасти  ватой -
делаю ею круглые  пятна, а  потом подписываю  чем Бог послал. Беззастенчивая
халтура! В  данный  момент  у  меня  стоят  две такие  - 1.20 на 0.8[м] -  и
занимают  полкомнаты, завтра их сплавлю в один из детских садов. Здесь так -
сделай одному, а потом всем надо. К сожалению, это уже третий и  больше их в
городе нет. Боже, Боже! - две "дедки с репкой",  две "волк и семеро козлят",
две "заячьих избушки"  и  пр. и  пр. Яркость красок необыкновенная  -  прямо
ковры. Каково это, как ты думаешь?
     Неуклонно  хожу в кино,  смотрела  "Скандербега" -  очень скучно, много
цирковых лошадок, а грузины  в кино мало выносимы, да еще с  акцентом, Бог с
ними.  В  "Свадьбе  Кречинского" лучше всех  Сухово-Кобылин - вот пишет  так
пишет, собака!

     По-моему,  это письмо  - образец стойкости:  каково  это - рассуждать о
Сухово-Кобылине, когда люди один  за другим катапультируются из затрещавшего
по швам ГУЛАГа, а  ты как  будто бы позабыта! Но  проходит  еще  полгода,  и
наконец  Анна Васильевна  решает предпринять очередную  попытку хоть  как-то
действовать, понимая, что лежачий камень так и останется лежачим.

     От 2.07.54

     Вот  что,  Леночка:  обстоятельства  таковы,  что  я  пишу   заявление,
последнее. Ты  прости,  что я тебя обременяю, уж как  мне  этого не хочется,
если  бы ты знала. Но приходится, и  времени  в моем распоряжении не  так уж
много, это надо сделать сейчас. ЭТО заключается в том, что ты должна узнать,
кто  первый  секретарь М. [Маленкова, очевидно.  - С.И.], всеми  правдами  и
неправдами ему  передать мое  заявление  с тем,  чтобы  он  его доставил  по
адресу, не опаздывая, иначе  будет поздно. Думаю, что  вообще наше положение
[по-видимому,  имеются в  виду ссыльнопоселенцы. - С.И.]  ликвидируется,  но
надо постараться избежать привесков, это очень важно. Народ разъезжается, но
вот КАК [Выделено в оригинале.] уехать - довольно существенно! Посоветуйся с
Катюшей  [Е.П.  Пешкова.  - С.И.],  может  быть, она  посоветует  что-нибудь
путное. Скажи ей, что я прошу.
     Сейчас  у  меня  очень  трудное  время,  ты  этого  не  забывай.   Надо
выбираться, пока я еще не  совсем развалилась  и могу работать. К сожалению,
маляркой я  сейчас не занимаюсь - ее вообще мало, кроме того, одной работать
нельзя, а Ал[ександра] Фед[оровна]  лежит в больнице в Красноярске, ей очень
плохо,  а по существу, она для меня -  единственный здесь дорогой  и близкий
человек. Второй мой напарник реабилитирован, по этому случаю пьет вмертвую и
нетрудоспособен. Значит, остались мелочи - церковные мои  дела. С удивляющим
меня самое нахальством пишу метровые иконы и как-то выхожу из положения. Все
мне осточертело. О честная бутафория, где ты!
     Лето паскудное. Когда-то выдастся хороший денек, а то после дикой здесь
- а по-моему, совершенно нормальной -  жары наступили дожди, ветры и холода,
которые ко всему прочему совершенно убивают человека. Если выдастся денек, я
часа на три вырываюсь за город хоть посмотреть на зеленую траву и цветы.
     Надо бы  уже заботиться о дровах,  но  уж так это сложно и  дорого, что
пока откладываю, и не потому, что денег нет - они  на это  будут; просто все
так шатко стало, а монеты в обрез.

     Время  шло, но  воз не торопился сдвигаться,  и письма  Анны Васильевны
вновь демонстрируют завидную душевную прочность:
     От 24.07.54

     Недавно перечитывала чеховскую "Чайку" - увлекательнейшая пьеса. На мой
взгляд, Чехов - революционнейший  из писателей; всегда, читая его, вспоминаю
Варюшу,  которая  ориентировалась  на "Столицу  и  Усадьбу", чтобы принимать
закономерность  всего происходящего. Государственного ума была женщина, хотя
и  своеобразного склада. Что же, всякий идет своим  путем.  [Имеется  в виду
сестра Анны Васильевны - Варвара. - С.И.]
     Енисейск  -  для  меня -  постепенно превращается  в  пустыню.  Люди, с
которыми я общалась, разъезжаются, надо как-то иначе строить жизнь, а это не
так легко.
     От Нины Владимировны недавно получила письмо.  Ты права, она совершенно
дивное  создание.   Я  не  знала   человека  более  естественного   в  своем
благородстве.  Все нужное  [другим] для  нее просто как  дыхание. Она  может
последнее отдавать, выкапывать  людей из  земли  после  бомбежки,  со своими
силенками колоть для другого дрова или спустить подлеца с лестницы и хранить
верность  друзьям  при  всех  обстоятельствах  и даже не  замечать,  как это
прекрасно. "Ну,  уж это как Вам  будет угодно", - только  и  скажет. Вот  уж
действительно праведник, без которого и мир не стоит.
     Сегодня,  после  омерзительнейшей погоды первый теплый день, а  вчера я
увидала на земле первые желтые листья и чуть  не заплакала: вот и лету конец
и опять этот страх перед зимой и всем, что с нею связано!

     И наконец, от 31.08.54

     Дорогая  Леночка,  не  хотела  тебе  писать, пока  паспорт не  будет  в
кармане. Вчера  я его  получила.  Восторга  не испытываю.  Стала я старая, и
трудно начинать все сначала.  Но и оставаться здесь что-то не  хочется. Надо
закончить  тут еще одну работу в  музее, поскольку  в этом учреждении всегда
прилично ко мне относились,  то  да се привести в относительный порядок, так
что  думаю  -  иншаллах  -  выехать  числа  5-7-го. С Ниной Владимировной  я
стелеграфировалась  и  пока думаю базироваться  на  Щербаков.  Тебе  я  буду
телеграфировать  из Красноярска  и проездом хочу  быть у  тебя. Денег мне не
надо, так как того, что у меня есть, - 1500 р.- достаточно вполне.
     Паспорт интересный: никакой  справки  об освобождении, будто и  не было
этих пяти лет; только "положение о паспортах". Добиться, что оно обозначает,
невозможно  -  приблизительно  первобытное  состояние.  Отсюда  -  повальное
бегство. Задерживаются пока только те, кто не были на воле после лагеря (это
просто 1-я и т.д. категория), да те, кто не может  ехать из-за жен  и мужей,
не  входящих в эту паспортизуемую категорию. На рынке продают старые штаны и
помятые  кастрюли. Не мешало бы и мне, но,  кажется,  раздарю  все немногое,
благо  почти ничего  и не заводила.  Шубу и другое барахло, вероятно,  пошлю
посылкой, как здесь принято.
     Вот, кажется, и все. Увидимся, ужо поговорим.

     Я  не  могу похвастаться точными  деталями приезда  Анны  Васильевны  в
Москву после ее енисейской  пятилетки. Это ее  появление в Москве слилось  у
меня в памяти со множеством других, когда Анна Васильевна уже обосновалась в
Щербакове  на очередной виток тамошней  жизни и время от  времени наезжала в
Москву,  чтобы  побыть среди  своих,  купить разных нужных для быта и работы
предметов,  повидать друзей и т.д. По моим сегодняшним  вычислениям,  следом
именно этого ее приезда в  Москву является фотокарточка,  снятая посредством
автоспуска  моим фотоаппаратом "Любитель": на ней мы втроем - тетя Аня, Тюля
и я. Вычисления построены на  достаточно простом фундаменте: 1. Раньше осени
54-го такой фотографии быть просто не могло; 2.  Прическа  у  меня на голове
носит следы  изготовления  модного тогда кока, а моя подверженность  веяниям
одежно-причесочной  моды,   простиравшаяся  ничуть   не   далее   достижений
Эллочки-людоедки, как раз тогда подходила к концу  и  годом позже  я был уже
совсем  другим;  3.  Выражение лица тети  Ани  -  счастливое, энергичное, на
подъеме,  что  естественно  для человека,  вернувшегося  почти из  небытия и
ежеминутно  еще и  еще  раз убеждающегося: да, я  среди  своих,  я сам  себе
хозяин, теперь все будет хорошо! 4. Привычный налет озабоченности на Тюлином
лице, никак, правда, не  уточняющий время  и привязываемый к нему,  пожалуй,
только  литературно,  для  характеристики момента фотографирования; 5. Я  на
фотографии  имею  вид  несколько  отсутствующий, и это легко объяснимо, если
учесть, что  в  это время я  сгорал в пламени первой любви и вообще мало что
осознавал, кроме счастливых мук  этого пожара.  И вся  картина на фотографии
выглядит  для меня  сейчас  срезом со  счастливого для  всех нас  тогдашнего
состояния: обе моих тетки - и Тюля, и тетя Аня - стояли на пороге  нового и,
как  им тогда  казалось, наконец-то более человеческого этапа жизни; рядом с
ними  был  еще  не  реализовавшийся, не  наделавший  взрослых  ошибок  и  не
разочаровавший их Илья, на которого также обе они делали какие-то ставки как
на фамильное  продолжение; и наконец, я сам - влюбленный и переполненный.  К
тому  же год  был 54-й  -  начало  общей  оттепели, когда  все  должно  было
становиться только лучше.

     Свое возвращение в Щербаков Анна Васильевна описывает так:
     От 13.10.54

     Дорогая Алена, пишу тебе только сегодня, т[ак] к[ак], попав сюда, сразу
ввалилась в 1000 дел - от квартиры до бутафории.  Доехала  я роскошно: взяла
постель и  проспала  почти до Щербакова.  Нина  Владимировна меня встретила,
доехали  мы   на  такси.  Кстати,   щербаковские  таксисты   таксометром  не
пользуются, а берут с человека по 5 рублей - акулы!
     Живу я пока у Н[ины] В[асильевны], но здесь многочисленное семейство, и
я попросила Шуру, не  возьмет ли, дескать,  меня.  Эта милая женщина  тут же
сказала, что она, собственно, это самое и предполагала. На днях она пропишет
меня, и я перееду к ней.  Комнаты я еще не  видала, но, говорят, хорошая.  А
так за  комнату  в 5 кв. м берут 130 рублей + дрова + электричество + чистка
уборной  +  хозяин,  пьяный  сапожник,  -  к  черту  этакое  счастье.   Нина
Влад[имировна] делает  бутафорию в кукольный театр, и  так как к тому же еще
работает  целый день  в музее, а  театр  наседает  со сроками,  то положение
ясное.  Директор  театра, толстая Демидова,  с места  в карьер заявила,  что
имеет на меня  виды. Я  не протестую, но пока ни  о чем не  договариваюсь, а
работаю  под  марку  Н[ины]  В[асильевны],  что и  в дальнейшем  предполагаю
делать.
     Как  только пропишусь,  пойду в учреждение со своей повесткой. [Что  за
учреждение - ясно, но повестка? - С.И.]
     Вера Семеновна  оказалась  совершенно  права  относительно  снабжения -
хлеба нет, яблоки - 20 руб. кило, виноград - 20, масло - мечта поэта. Словом
- Енисейск.
     Персонал музея меня  бурно приветствовал - уборщицы и технички, которые
почему-то  питают ко мне  слабость. Директор музея, старый, - болен: "хватил
кондратий";  на  его  месте молодая женщина, партийная, высшее  образование.
Довольно мила. [Здесь корни  нежнейшей впоследствии дружбы  с  действительно
прелестным человеком - Эмилией Павловной Стужиной, востоковедом, умницей и -
вдобавок  ко  всему  -  очаровательной  женщиной.  -  С.И.]  Музей  приобрел
благообразие, вероятно, на почве Нины Владимировны.
     В  театре  осталось  немного  старых актеров,  которых  я  своевременно
повидаю. Бутафор театра, кажется, мечтает об уходе, но  пока я  шагов в этом
направлении предпринимать не  намереваюсь  до получения резолюции. Не так-то
легко передать весла на этом перевозе. Илюшка  пропился догола, его отовсюду
повышибали, но - так как пить  ему больше не на что - взяли обратно  в кино,
на котором висит  реклама его работы - "Бродяга". [Илюшка Лифшиц - тот самый
добровольный помощник  тети  Ани в  доссыльные времена, о котором говорилось
выше. - С.И.] Может быть, удосужусь здесь посмотреть.
     Вот исчерпывающий  отчет о моем существовании за  эти  три  дня. Да,  к
моему великому удовольствию, сохранился  мой старый  матрас,  т[ак] ч[то] не
надо покупать, а кровать мне дают напрокат.

     От 7 февраля 1955 г., по-видимому, после наезда в Москву:

     Всю  неделю я  занималась  преимущественно  разговорами  и  устройством
работы. Результат вот какой: я договорилась во Дворце культуры вести  кружок
ИЗО. Это выражается в 12-ти  занятиях по 2 часа с двумя группами ребят и 400
рублях fix-а [Фиксированно (фр.).]. Все остальное, которое безусловно будет,
оплачивается    особо.    По   первости    мне    было    предложили    быть
художником-исполнителем  там же. Но  я  предпочла вести кружок, так как быть
белым негром, на которого будут обязательно сваливать все  говно, мне что-то
не  захотелось. Заниматься я буду,  вероятно, с марта,  но зачисляют  меня