, что ко мне
могут  предъявлять  какие-то  героические  требования  там,  где  я  никаких
элементов  героизма  не  усматриваю. По  совести  говоря, "грабящий героизм"
никогда  не  привлекал  меня,  и  я сомневаюсь  даже в  существовании такого
понятия. Только одна  известная причина  могла бы  подвигнуть  меня на такой
поступок,  который иногда в моих глазах кажется просто нелепостью. Вы знаете
ее - но ведь на это сейчас никто  же и не пойдет, тем более  что остается  всего три месяца. Но довольно философии.
     Господи, как я думал все  о Вас. Ваш милый, обожаемый образ все
время  передо  мной.  Только  Вы  своим  приездом  дали  мне  спокойствие  и
уверенность в  будущем, и только  Ваше [Фраза не  дописана. Далее прочерк во
всю страницу.]
     Все это  не имеет  серьезного  военного значения. Лично для меня только
Вы,  Ваш  приезд  явился  компенсацией  за  все  пережитое,  создав душевное
спокойствие  и веру  в будущее. Только Вы одна и можете это сделать. Все дни
эти я думаю о Вас,  как всегда, и Ваш обожаемый  и бескон[ечно]  милый образ
так  ясно  и  отчетливо  находится передо  мной. Я  боюсь  с  каким-то почти
суеверным  чувством  думать о том, что, может быть, я еще раз перед отъездом
увижу Вас, я не смею просить ни у судьбы, ни тем более у Вас об этом.
     Примите мое обожание и поклонение.
     Целую ручки Ваши.
     А. Колчак
     д. 1, лл. 41 об.-45

     __________

     1   Плеске  (урожденная   Сафонова),  Мария  Ильинична  -  тетка   Анны
Васильевны, родная сестра ее отца (см. также примеч. 14 к ФВ).
     2  18 июня  началось наступление русских войск на Юго-Западном  фронте,
7-9  июля -  на Северном, Западном и Румынском фронтах.  Главные успехи были
достигнуты поначалу армиями Юго-Западного фронта, однако 6  июля  германские
войска перешли в  контрнаступление, продолжавшееся  до 21 июля и отбросившее
русских далеко за исходные позиции.
     3 Плеске, Дмитрий  Эдуардович (1895-?) - с января 1917 г. -  подпоручик
Семеновского  полка; в  полк  прибыл  в 1916 г.  прапорщиком  (из  Пажеского
корпуса).
     4  Несмотря  на   ультимативные  нотки,  содержавшиеся  в   официальном
предложении Э. Рута и Дж.Г. Глэнона,  обращенном к Временному правительству,
российские власти  не  торопились  с  отправкой миссии.  Первоначально в  ее
состав намечались М.И. Смирнов, А.А. Тавастшерна и подыскивались кандидатуры
еще  одного-двух  офицеров. В  конце концов в состав  миссии  Колчака  вошли
контр-адмирал  Михаил  Иванович  Смирнов, флаг-артиллерийский  офицер  штаба
командующего  Черноморским  флотом  Дмитрий Борисович  Колечицкий  и еще три
морских офицера - специалисты  по минному  делу: Василий  Викторович Безуар,
Иван Эммануилович Вуич и Анатолий Михайлович Мезенцов (Мезенцев).
     5 А.А. Тавастшерна с 1908 г. состоял в браке с Марией Львовной Левицкой
и имел сына Георгия (р. 1909).
     6 В неопубликованных воспоминаниях председателя Главного комитета Союза
офицеров  армии  и флота  Л.Н. Новосильцева, входившего  в  сформировавшееся
конспиративное   ядро  союза,  вынашивавшего  план  установления  в   России
диктатуры, сообщает, что после посещения им Колчака и вручения  ему оружия с
надписью "Рыцарю чести от Союза офицеров армии и флота", он вскоре побывал у
Колчака  еще   "для  совершенно  секретной  беседы",  во  время  которой  он
познакомил его с этим планом.
     "Когда  я  был у Колчака,  - пишет Новосильцев, - то он мне сказал, что
ему, в  сущности, предложено поступить в  американский  флот, но он счел это
неудобным, и  американцы предложили ему быть  инструктором флота. Он сказал,
что  он был назначен в Черноморский  флот именно ввиду  ожидавшихся активных
действий на Босфоре, что в первое время революции  ему  удалось справиться и
наладить  было  отношения,  но  он сам  себя ослабил, отправив  черноморскую
делегацию на фронт для  призыва  к  наступлению  -  Балтийский  флот прислал
агитаторов...  Был  устроен  бунт, который  на  другой день прекратился  сам
собой, а министр Керенский поторопился отделаться от него. Он интересовался,
что,  собственно,  сделано  -  какие  планы. Говорил, что,  если надо, то он
останется,  но  только  если есть  что-либо серьезное, а  не  легкомысленная
авантюра.  Я должен был ему объяснить, что  серьезного  пока  еще ничего  не
готово, что скоро ничего ожидать нельзя.  Я посоветовал ему уехать, а  затем
вышло так,  что  Керенский предложил ему  уехать чуть ли  не  в  одни сутки.
Колчак  соглашался  даже перейти на  нелегальное положение, если бы это было
надо,  но надобности скоро не предвиделось, в Америке он мог принести больше
пользы, и он уехал" (ГА РФ ф. Р-5422, оп. 1, д. 1, лл. 164-165 об.).
     Одновременно с  Л.Н. Новосильцевым  с  Колчаком вели переговоры, как  с
реальным кандидатом на  пост диктатора, входившие  в "Республиканский центр"
петроградские военные организации, в частности  Военная  лига, а также лидер
партии кадетов П.Н. Милюков (см.: Д е н ик и н А.И. Очерки русской смуты. Т.
2. М., 1991, с. 28-29. Иоффе Г.З. Белое делo. Генерал Корнилов. М., 1989, с.
52-54,  59-60).  Можно  предположить,  что Керенский, не  желавший выпускать
Колчака из страны и надеявшийся вновь использовать его на  высоких командных
постах,  переменил  эту позицию  на противоположную,  как  только  увидел  в
Колчаке своего соперника - реального претендента на власть. Об  этом пишет и
М.И. Смирнов (Указ. соч., с. 28).
     7  Зарудный, Александр  Сергеевич  (1863-1934) - юрист.  В марте-апреле
1917 г. -  товарищ  министра  юстиции,  с  23 июля  по 27 августа -  министр
юстиции  Временного  правительства.  По партийной  принадлежности - народный
социалист (март 1917 -  весна 1918).  С сентября 1917 г. работал в советских
учреждениях. В Севастопольскую комиссию входили, кроме Зарудного, с.-р. И.И.
Бунаков  (Фундаминский) и с.-д. А.П. Борисов. После возвращения  комиссии из
Севастополя в Петроград  Зарудный заявил Колчаку: "Совершенно  ясно, что все
это работа  немецкой агентуры, сколько мы  ни расследовали этот вопрос, было
ясно,  что против  Вас команда решительно ничего не имеет. Поэтому Вы должны
принести  жертву  и снова  вернуться  во  флот, так  как большинство  лучших
элементов  желает  Вашего  возвращения"  (Допрос  Колчака,  с.  92).  Колчак
отвечал, что он настолько оскорблен,  что  командовать  Черноморским  флотом
считает ниже своего достоинства.
     8 В.В. Романов.


     No 24
     [В начале страницы перед письмом сделана запись:
     "5 июля 1917 г. Г[лубокоуважаемая] А[нна] В[асильевна].
     Вчера  вечером я  получил  письмо  Ваше  от  3  июля"  -  и  затем  все
зачеркнуто,
     кроме обращения "Г.А.В." и слова "вечером", вставленного между строк.]

     Лондон 4/17 августа 1917 г.

     Милая, дорогая, моя обожаемая Анна Васильевна.
     Третий день, как я в Лондоне1. Последнее письмо Вам я послал
из  Бергена  за несколько часов  до ухода на  ss [Ss.  - Steamship - пароход
(англ.).] "Vulture" в Aberdeen. Переход Северным морем с конвоем  миноносцев
был прекрасен и не сопровождался какими-либо особенностями, хотя  дня за два
немцы  утопили на этой  линии пароход, несмотря на охрану  и  некоторые меры
предосторожности. В Абердине я провел  только одну ночь и  на следующее утро
выехал в Лондон, где теперь нахожусь в ожидании ухода в Америку. Впечатление
после оставления России  и тем более  в  Англии  и Лондоне очень  невеселое.
Испытываешь чувство, похожее на стыд, при виде того порядка и удобств жизни,
о которых как-то давно утратил всякое представление у себя на Родине. А ведь
Лондон  находится  в  сфере  воздушных  атак2,  которые   гораздо
серьезней  по  результатам,  чем об  этом сообщает пресса.  Немцы  стараются
атаковать Сити - район банков и главных торговых  учреждений - и кое-что там
попортили. Иногда они сбрасывают бомбы,  как Бог (немецкий) на душу положит,
и убивают почему-то преимущественно женщин и детей.  Англичан это приводит в
ярость,  но   средств прекратить  эти немецкие  безобразия  нет,
равно  как и  работу подлодок,  преисправно топящих  ежедневно  коммерческие
пароходы.
     Но при всем том,  повторяю, делается стыдно за нас, и испытываешь  тихо
укор совести за тех, кто остался в России.
     Но последнее время в Англии появилось  угрожающее движение Labour Party
[Лейбористской  партии  (англ.).]3  с тенденцией создания Советов
С[олдатских]  и  Р[абочих] Депутатов.  Это  несомненно  немецкая  работа,  и
англичане имеют в лице Ramsay Macdonald'а4 достойного сподвижника
Ленина и проч[их] немецких агентов, которые у нас чуть ли не входят в состав
правительства.
     Нo  стоит ли говорить о политике, тем более что я почти ничего не знаю,
что делается теперь у нас. Если бы Вы знали, как мне хочется  участвовать  в
войне и  думать об Анне Васильевне в обстановке, ее достойной. Только  война
может  дать мне право  на счастье  ее видеть, быть вблизи  нее,  целовать ее
ручки, слышать ее голос, и я хочу [Зачеркнуто: завоевать это все.] иметь это
право.  Но как  трудно  его  завоевать, все,  что  ни  делаешь,  то  кажется
совершенно  ничтожным  и  недостойным.  И  вот теперь,  сидя  в  Лондоне,  я
чувствую, что я ничего не делаю уже  два  месяца  в этом смысле, и возникают
мрачные мысли,  что,  может быть, это не удастся сделать так, как я  бы  это
хотел. Что, если американцы не будут действовать активно своим  флотом? Root
и Glenоn ведь  не выражают мнение всех U.S. of  A[merica] [Соединенные Штаты
Америки  (англ.).].  Я   ведь   тоже  хотел   выполнить  то,   о   чем   они
говорили5,   но  ни  высшее  командование,  ни  правительство  не
признали это  возможным [Зачеркнуто: И я смотрю на Вашу  фотографию, которая
стоит передо мною, и мне кажется, что она улыбается с...].

     Лондон 7/20 августа
     Мое письмо  задержалось на  три дня.  5/18-го я с утра уехал на морскую
авиационную станцию в Felixtowe,  на берегу Северного моря, вернувшись, имел
свидание с  адмиралами  Jellicoe6  и Penn7;  6/19-го  я  совершил
поездку на английском автомобиле в Brighton  и Eastbonrne  [Здесь и  далее у
Колчака ошибочно  -  Isbourne.], а сегодня  с  утра опять был в Felixtowe  и
участвовал в воздушной операции для поисков за подводными лодками в Северном
море. Только что я вернулся из Felixtowe, и после трех дней довольно  дикого
движения на экспрессах, автомобилях и гидропланах я чувствую себя в довольно
уравновешенном состоянии, и мне так хочется думать о Вас и говорить с Вами.
     Рассказать  Вам про  английскую  гидроавиацию?  За  два года  англичане
создали это оружие в таком размере и такого свойства, о  котором мы не имеем
представления. Я  в Черном  море хотел уничтожить существующую гидроавиацию,
чтобы начать ее создавать вновь8, но только здесь я убедился, что
был прав. Англичане получили из авиации действительно грозное оружие, и надо
приложить немедленно все усилия, чтобы не отстать и создать его у нас. Но Вы
понимаете,  какова  задача  "создать  новое  оружие"  в  нашей обстановке  с
"товарищами" и депутатами!
     Рассказать   Вам  про  свидание  с  адмиралом  Jellicoe?   Адмирал  был
исключительно любезен со мной  и доказал лучшим  образом свое  отношение  ко
мне, перейдя  сразу  к делу,  достав  наиболее  секретные  карты заграждений
Северного  моря и  Канала и  посвятив меня  в  самые  секретные  оперативные
соображения.  Вы согласитесь, что  большего  внимания и  любезности я не мог
ожидать   от   бывшего  командующего  Grand   Fleet'ом   [Гранд-Флит   (флот
метрополии), букв. Большой флот (англ.).] и 1-го морского лорда. Я  провел в
высшей степени приятные 1л часа, обсуждая с Jellicoe вопросы войны, забыв на
время  все остальное.  Как редко  у нас можно иметь  такое  удовольствие.  Я
перешел под конец  к  морской авиации и выразил желание  принять  участие  в
одной  из  обычных операций  гидропланов. Jellicoe  отнесся  к  этому  как к
наиболее естественной  вещи и только спросил, желаю ли я  идти на  миноносце
или на гидро. После ответа моего, что я хочу идти на гидрo, чтобы посмотреть
их  боевую  работу,  был вызван  адмирал Penn,  5-й  лорд  Адмиралтейства  и
начальник  морской авиации. Penn, выслушав Jellicoe,  ответил  только: "Yes,
Sir" [Да, сэр  (англ.).] - и спросил,  какой род операции я желал бы видеть:
против  подлодок или  против цеппелинов. Обсудив  над картой вероятность той
или другой операции и имея в  виду, что воздушное крейсерство для наблюдения
за  цеппелинами менее  вероятно  в смысле встречи, т[ак]  к[ак] в общем  они
появляются теперь над морем после нескольких случаев уничтожения английскими
аэропланами  очень редко,  я остановился  на  чисто морской операции  против
подлодок. Penn  ответил,  что  два  аппарата  последнего типа  будут  в моем
распоряжении  [Далее зачеркнуто:  и узнав, что  я уже неоднократно летал  на
гидро.],  а  сегодня  я  с  утра  в  Felixtowe.  Вчера  же  я  с лейтенантом
Дыбовским9   сделал  автомобильный   пробег  на  лучшем  гоночном
автомобиле Rolls-Roise, дающем 120-130 км. Мы сделали около 250 миль, пройдя
из  Лондона в  Брайтон и  Eastbourne,  и только ночью вернулись в Лондон.  Я
первый раз  видел  такую совершенную  машину такой мощности, и при идеальном
управлении лейтенанта Дыбовского подобный  пробег  действительно  доставляет
высокое удовольствие. Сегодня я утром перебрался  в Felixtowe на авиационную
станцию,  где меня  ждали два поразительных аппарата  - это уже  не летающие
лодки, а нечто вроде воздушных  миноносцев, вооруженных 5-ти и 8-ми пудовыми
бомбами,  4-мя пулеметами,  с  незнакомой у  нас мощностью двойных моторов и
радиусом действия.
     Три аппарата уже вышли в море - до  моего  приезда, - я понял,  что это
мера предосторожности, о  которой не  сказал  мне  ни  Jellicoe, ни Penn,  и
понял, что встретить теперь противника почти невозможно, ибо немцы  не имеют
таких  огромных  воздушных крейсеров и  их гидро не рискуют нападать на них,
цеппелины также  избегают с ними встреч, а  подлодки  немедленно прячутся на
глубину.  Пять   таких   воздушных   крейсеров   действительно  осуществляют
господство над воздухом там, где они появляются, и от них спасается все, что
может. Т[аким] обр[азом], полет получил только технический интерес почти без
надежды встретить противника. Но говорить об  этом не  приходилось, конечно.
Когда я  ознакомился с управлением пулеметом Lewis'а  и прицельным аппаратом
для бомбометания, два огромных биплана поднялись на воздух  и направились  к
голландскому маяку North Hinder и  далее  в  море  к  бельгийскому берегу. В
районе Hinder посредине Северного моря уже крейсировали три  другие  машины.
Английские  траулеры  и  миноносцы  остались  далеко позади,  и кругом  было
пустынное Северное море с  обычным для него мглистым горизонтом, несмотря на
ясный солнечный день. Аппараты  разделились, и каждый пошел по определенному
направлению,  осматривая  море с высоты 10001200  z.  [Z. - zenith  distance
(англ.) -  зенитного  расстояния.] футов. Ни одного  воздушного  аппарата не
замечалось со стороны Остенде и Ньюпорта10, где находятся большие
немецкие аэропланные станции, ни  одного  неприятельского судна  там не было
видно,  только  одно место мне показалось  подозрительным  -  между  пятнами
отмелей,  более  светлыми, чем  глубины  моря,  был  виден какой-то  силуэт,
похожий на судно, лежащее под водой. Мы снизились и детально обследовали это
место, по-видимому, там  лежал потопленный  пароход - по форме это  не  была
подлодка, и  я, приготовившись  сбросить  бомбы, все-таки воздержался, т[ак]
к[ак]  мне не  хотелось делать несерьезное дело  - бросать бомбы в какого-то
утопленника. К вечеру все машины вернулись в Felixtowe, и  я с гидро пересел
в  автомобиль  и после отличного пробега  километров по 80 в  час переехал в
Ипсвич, откуда по железной дороге  вернулся в Лондон. Мне немного  жаль, что
не удалось встретиться с неприятелем, но для  этого нужен, конечно,  не один
день, или же надо было бы перебраться на материк в Дюнкерк, откуда постоянно
делают  полеты воздушные эскадрильи для бомбометания на фронте и каждый день
происходят  встречи  с противником. Англичане действительно владеют морем не
только  на поверхности, но и в воздушном районе  над  этим  морем,  и  немцы
только  неожиданно  могут  совершить  воздушные  рейды такого  же  характера
случайных  облав, как  и  своими  судами,  -  систематически  же  оспаривать
господство  англичан  там они не могут. Надо  видеть средства, которыми  они
располагают, чтобы понять, что  такое  господство над морем или  воздухом, и
почувствовать, как далеки мы от этого.
     Надо  испытать  то  чувство  уверенности  в  силе,  желание  встречи  с
противником,  которое   является,  когда  имеешь  действительно  совершенное
оружие, качественно и количественно превосходящее таковое же у противника.
     Первый  раз на воздухе я испытал это чувство и вспомнил свой флот, свою
авиацию,  и  невесело сделалось на душе.  Невольно является зависть к людям,
которые действительно ведут войну и  работают для своей родины,  и  при этом
работают в прекрасной обновке, о которой мы утратили всякое представление. А
ведь все это могло бы быть и у нас, но... лучше не говорить на эту тему.
     Я  думал, конечно, и  о Вас, как всегда  думаю  во время всякой военной
работы, -  я уже писал Вам  и говорил, что я, как ни  странно,  но  во время
военной работы вблизи неприятеля  или в районе его, вспоминая Вас, переживаю
вновь то чувство радости и счастья, точно  я нахожусь вблизи Вас. Я понимаю,
что  это, может  быть, нелепо, но, вероятно, я невольно чувствую себя как-то
более  достойным  этого  счастья,  когда  занят  войной,  когда  нахожусь  в
обстановке военной  работы, чем в обычных условиях будничной серой жизни.  И
сегодня я так был счастлив, думая о Вас в Северном море, вспоминая последние
наши дни,  когда  я Вас видел, когда Вы были  так  близко ко мне, когда Вы с
такой лаской отвечали моему желанию  видеть Вас, быть около Вас, слышать Ваш
голос; так хорошо вспоминать  Ваши милые  обожаемые ручки, Ваши  глазки, так
похожие на голубовато-синее море.  Правда,  Северное  море, представляющее в
этих районах  местами  какое-то чудовищное  минное  болото  с тысячами мин и
сетей с  - не  очень лестное сравнение, особенно на
мостике  миноносца или крейсера, но с аэроплана оно не вызывает своеобразных
и  малоприятных ощущений. Я почти с удовольствием посмотрел на всплывшую или
сорванную мину, плавающую  у  отмелей голландского берега,  -  с  высоты 500
метров  она производит другое  впечатление,  чем  когда  проходит  по  борту
миноносца.  Но  я  начал  говорить  вздор.  А  Jellicoe  - настоящая химера;
достаточно сказать, что все находят странное сходство между ним и мною. Я не
берусь  судить,  насколько  это  верно, но что  некоторой  общности  приемов
держать себя и говорить, я не могу отрицать.

     8/21 августа
     Сегодня приехал с Grand Fleet кап[итан] 1-го р[анга] Шульц11
и рассказал  об  ужасном  взрыве английского  дредноута  "Vanguard" на рейде
Скапа12.
     Около 11л  h[our]  [Часов  (англ.).]  вечера "Vanguard",  стоя на якоре
посреди  Grand  Fleet'а, взорвался  весь, причем с него подобрали только 2-х
матросов, оставшихся в  живых.  Это из 1100 человек экипажа.  Причины так же
неизвестны,  как  и во всех подобных  случаях.  В  английском флоте  это 4-й
случай, и  надо думать,  что  дело лежит  в  каких-то внутренних  изменениях
пороха.  Худо  то,  что  у  англичан происходит  при  частном  взрыве  общая
детонация  боевых запасов,  чего  не  было,  напр[имер],  на  "Имп[ератрице]
Марии". Это случилось у них и в Ютландском бою с "Queen Mary"13 и
другими кораблями при взрывах  погребов. Простите меня, Анна Васильевна, что
я пишу  Вам о таких вещах. Я  так привык  думать  о  Вас в связи  со всякими
военными делами и вопросами, что иногда  невольно начинаю говорить с Вами на
темы, совершенно  для  Вас чуждые и неинтересные. Не  поставьте в