остояние,  которое  я  наз[ываю]  счастьем, которое
неразрывно связано с Вами, с Вашим образом, с воспоминаниями  о Вас. В Ваших
письмах  я несколько  раз  читал Ваши сомнения в  мою память о  Вас, мысли о
возможности  забыть [Вас] в новой обстановке, такой удаленной и непохожей на
ту, в которой Вы находитесь. Нет, Анна Васильевна, я не забывал и  не забуду
Вас. Я так привык соединять свои мысли  о Вас с тем, что  называется жизнью,
что я совершенно не могу представить себе такого  положения, когда бы я  мог
забыть Вас.  Были дни, когда  я был близок к отчаянию и когда я желал забыть
Вас, но  результат получался совершенно обратный - это  было очень больно, а
боль  и  страдание совсем  не  способствуют  забвению.  Да, в периоды ударов
судьбы я готов был всегда отказаться от того счастья, которое у меня связано
с Вами, но это  не значит забыть Вас.  То враждебное  чувство к самому себе,
которое  создается в такие  периоды, всегда  соединялось  у меня  с чувством
боязни, чтобы  даже тень или что-либо, имеющее отношение  к моему несчастью,
не могло  бы коснуться  того, что  мне  было самым дорогим, самым лучшим,  -
Вашего отношения ко мне. И Вы тогда  в моем представлении уходили от меня, я
терял чувство  близости  к Вам, утрачивал радость  и счастье,  с которым оно
связано.  Так и теперь в эти недели после прибытия в Yokohama,  когда Россия
окончательно  проиграла войну,  когда  война  у  нас закончилась и  я  вновь
пережил все то, что связано со словом "поражение", "проигранная война", - Вы
отдалились  от меня куда-то очень далеко. Я получил здесь семь Ваших  писем,
полных  очарования Вашей милой ласки, внимания,  памяти обо мне, всего того,
что для меня  составляет самую большую радость и счастье, но я чувствую, что
я недостоин этого, я не  могу,  не имею  права испытывать этого счастья.  Я,
может быть, выражаю [В рукописи: выражаюсь.] недостаточно ясно свою основную
мысль; мысль о том, что на меня же ложится  все то, что  происходит сейчас в
России, хотя бы даже  одно то, что делается в нашем флоте, -  ведь я адмирал
этого  флота, я  русский... И с таким сознанием я  не  могу думать  об  Анне
Васильевне так,  как я  мог бы думать  при других, совершенно неосуществимых
теперь условиях и обстановке.
     Милая Анна Васильевна, Вы совершенно ни  с какой стороны не причастны к
этому состоянию какой-то душевной раздвоенности, которая у меня возникла под
влиянием двух таких, казалось, различных представлений, как война и Вы. Я не
умею передать Вам достаточно ясно это состояние. Когда я думаю только о Вас,
я хочу видеть Вас, мне хочется пережить  хоть еще один раз счастье  близости
Вашей,  посмотреть на  Вас,  увидеть  Вашу  улыбку, услышать Ваш голос, но я
редко,  почти никогда не думаю о Вас  вне связи с войной, и, когда я думаю о
ней,  - то не хочу Вас видеть - какое-то  чувство,  похожее на стыд, чувство
боязни вызвать у Вас презрительное сожаление или что-то похожее на это - вот
что  я ощущаю, когда я думаю о Вас  в  связи с войной,  с которой я соединял
всегда все лучшее, самоe дорогое, и, конечно, Вас.
     Я  когда-то  писал  Вам,  что  какое-то  чувство,  похожее  на  веру  в
индивидуальность военного  начала, создало представление,  что Вы  и все то,
что  для меня  связано с Вами,  дано мне этим началом. Пускай  это  будет, с
Вашей  точки  зрения, какой-то  мистический  бред, одна  из диких  фантазий,
которыми я иногда руководствовался в  жизни, но я не могу избавиться от этой
веры. Я не буду ни защищать, ни доказывать, ни объяснять этого, но  никогда,
кажется, я не верил  так в индивидуальность войны, как теперь. Так  посудите
же, милая  Анна  Васильевна,  какой  невероятный абсурд возникает в связи  с
настоящим положением вещей. Проигранная война, то, что не имеет имени и чего
не  было  еще  в  человеческой  истории,  а  я  участник  этого феномена  по
происхождению и положению.
     Какое  же отношение ко мне этого начала -  сущность войны? И  на  что я
могу рассчитывать с  его  стороны?  -  думаю, что  это  отношение, во всяком
случае, отрицательное, а тогда все совершенно ясно, и  просто, и понятно. Вы
знаете  мое  другое credo  [Кредо  от  лат. "верую".]: виноват  тот,  с  кем
случается несчастье, если даже он юридически и морально ни в чем не виноват.
Война  не  присяжный   поверенный,  война  не  руководствуется  уложением  о
наказаниях, она  выше человеческой справедливости,  ее правосудие не  всегда
понятно, она признает только победу, счастье, успех, удачу - она презирает и
издевается над  несчастьем, страданием, горем - "горе побежденным"  - вот ее
первый символ веры.
     Я поехал в Америку, надеясь принять  участие в войне, но когда я изучил
вопрос о положении  Америки с военной точки зрения, то я пришел к убеждению,
что  Америка ведет войну  только  с чисто своей национальной психологической
точки  зрения - рекламы, advertising  [Рекламы (англ.).]... Американская war
for democracy  [Война  за демократию (англ.).] - Вы  не  можете  представить
себе, что за абсурд и глупость лежит в этом определении цели и смысла войны.
Война и  демократия - мы видим,  что это за  комбинация, на своей родине, на
самих себе. Государственные люди Америки понимают это, но они не могут иначе
действовать, и потому  до сих [пор] американцы не участвовали еще ни в одном
сражении и потеряли 3 убитых, 4 раненых и 12 пленных, о чем в Америке писали
больше,  чем  o Марнском  сражении1. До сих пор американцев нет в
первой боевой линии на Зaпадном фронте. Я решил вернуться в Россию и там уже
разобраться в том, что делать дальше. Объявление проклятого мира2
с  признанием  невозможности  вести  войну  -  с первым  основанием  в  виде
демократической трусости -  застало меня,  когда я приехал в Японию. Тогда я
отправился к английскому послу Sir Green'у3 и просил его передать
английскому  правительству,  что  я  не  могу признать  мира  и  прошу  меня
использовать  для войны, как угодно и где угодно, хотя бы в качестве солдата
на фронте.  Что  лично у меня одно  только желание  -  участвовать активно в
войне и убивать немцев [Зачеркнуто: и другой деятельности я не вижу нигде.].
Я получил  ответ от английского правительства, переданный Sir Green'ом,  что
правительство благодарит меня и просит не  уезжать из Японии до последующего
решения о наилучшем моем использовании. Ответ был в высшей степени любезный,
но, во-первых,  он меня  связал с пребыванием в Японии, а во-вторых,  мне не
нравится, что они собираются придумать  какое-то для меня назначение,  тогда
как я хочу только одного - участвовать в войне, где и как угодно.
     И  вот  я уже 2-й  месяц  в Японии, куда попал, совершенно  не думая  о
возможности такого  пребывания. Вы спрашиваете меня, что  я делаю.  Давно  у
меня  не  было  такого  положения  полного безделья, ибо нельзя  же  считать
посылку телеграмм и  расшифровку  их  за дело.  Я  перечел в пути все книги,
какие  имел   по  части  American  Commonwealth  [Американского  содружества
(англ.).], мне все стало до такой степени отвратительным, что я начал искать
забвения    в    какой-нибудь   работе,   не   имеющей   ничего   общего   с
действительностью.  Я  вспомнил   свои   занятия   в  первое   плавание   на
Восток4 буддийской  литературой и  философскими учениями Китая, я
даже пытался когда-то заниматься китайским языком,  чтобы иметь  возможность
читать  подлинники.  Я  достал  несколько трудов  по этому  вопросу. Я решил
познакомиться  с  учением одной из  буддийских сект,  известной  под  именем
Зен5. Секта Зен -  это монашеский орден  воинствующего  буддизма.
Как ни  странным покажется Вам это определение, но это так. Доктрина чистого
индийского буддизма6,  эзотерическое учение  Махаяна7,
развившееся  впоследствии   в   Тибете  и   Китае  из  буддизма,   философия
Конфу-дзы8   (или  Конфуцзы  -   почему[-то]  латинизированное  в
Конфуциуса   или   даже    Конфуция)   с   небольшим   влиянием    японского
синтоизма9 создали это  странное учение, представляющее сочетание
чистого   буддийского  атеизма   с  глубочайшей  мистикой,   суровой  морали
стоической  школы с гуманитарной философией  Конфуция  [Далее  перечеркнуто:
Секта  Зен  интересна  для   меня   еще  потому,   что  задача  секты  чисто
практическая:  это  укрепление  моральной стороны сознания (я  умышленно  не
говорю  души -  ибо это понятие сектой совершенно  отрицается)  для борьбы с
жизнью.  Учение  Будды  сводится   к   противопоставлению  страданию   жизни
спокойствия, вызывающегося  путем подавления волей желаний, с вечным идеалом
нирваны. Зен  преследует  ту же  цель,  но  в  форме не пассивной нирваны, а
активного  состояния,  стремящегося  разрушить  самое  страдание. Буддийские
приемы отрешения,  отказа, подавления желаний,  страсти в секте  Зен приняли
форму   послушания  и  повиновения  и   дисциплины,   дисциплины  совершенно
сознательной и добровольной, простирающейся не  только на внешние  формы, но
на внутренние до мышления включительно...].
     Свободное   добровольное  самоотречение  чистого   буддизма  секта  Зен
заменяет  особой  дисциплиной в форме, распространяющейся даже на сознание и
мышление. Секта Зен смотрит на дисциплину как на  известную  способность или
искусство, которое  можно развить  определенными приемами,  и  развитие этой
способности  составляет  одну из  задач секты. Военные  Японии сразу оценили
значение этой секты для  войны, и  эта секта получила распространение  среди
военного элемента немедленно по ее возникно-вении.
     Скучно и без конца тянутся дни, нарушаемые  изредка только шифрованными
телеграммами,  для разбора  которых приходится  ездить  в  посольство  или к
морскому агенту (к[онтр]-адм[иралу] Дудорову10) в Токио.  Но надо
ждать, и я жду окончательного ответа. Вы спрашиваете, милая Анна Васильевна,
что я делаю, чем занят и каковы мои намерения.
     Я живу в гостинице и пребываю преимущественно в одиночестве. В Иокогаме
большое русское общество - это в  большинстве случаев бежавшие от  революции
представители нашей бюрократии, военной  и гражданской. Не знаю почему, но я
в это  общество  не  вошел  и не  желаю  входить. Я сделал два-три визита  и
получил  ответы  на них,  и  этим  все  ограничилось.  Это  общество  людей,
признавших свое бессилие в борьбе, не могущих и не желающих бороться, мне не
нравится  и не вызывает  сочувствия. Мне оно  в лучшем  случае  безразлично.
Кое-какое  знакомство  чисто  официального  характера я  имею  среди  нашего
посольства, английского и японского военного общества. Я ежедневно вижусь, и
то  на  короткое  время,  с  двумя офицерами  своей  миссии,  которые решили
разделить свою участь с моей11. Преимущественно я один, и в  моем
положении это  самое  лучшее. Мысленно и  душой  (учение буддизма совершенно
поколебало  мое  представление  о  последней)  я  всегда  с  Вами, точнее, с
представлением и воспоминаниями  о Вас. Это  также все, что  мне надо с этой
стороны существования.
     Кроме  чтения  по буддийской  философии,  я знакомлюсь  с переводом  (с
английского)  рукописи  одного  японского офицера,  переведшего с  оригинала
книгу стратегии китайского  величайшего военного мыслителя Суна12
(по-яп[онски] Сон) эпохи VI столетия от Р[ождества] Х[ристова]. Сун, или Бу,
совершенно неизвестен на Западе, но  он является  основателем учения о войне
Востока.  Для Китая и Японии сочинение Суна классическое и [он] стоит в ряду
таких  имен,  как  основатели философских и этических школ, как  Конфуций  и
Менций13.  Величайшие  завоеватели   признавали  и   подтверждали
авторитет  Суна.  Надо  отдать  справедливость,  что при  всей странности  и
образности выражений,  затемненных условными формами, при вторичном переводе
с чуждого языка книги Суна оставляют глубочайшее впечатление.
     В коротких императивных формах заключается  такая глубина мысли,  такое
знание  и  понимание сущности  и природы  войны,  что,  может  быть, капитан
Colthrop прав, говоря, что перед Суном бледнеет Клаузевиц14. Одна
из  книг (вернее, глав) Суна говорит о победе  и  выигрыше  войны без боевых
операций, без сражений.  Позвольте  привести несколько слов  из  этой книги:
"Высшее  искусство  войны  заключается  в  подчинении  воли  противника  без
сражений;  наиболее искусный полководец принудит неприятеля к сдаче без боя;
он  захватывает  его  крепости, но не осаждает  их;  он  создает смущение  и
поселяет  недоверие в  неприятельской  армии; он  вызывает  вмешательство  в
управление неприятельской армии со стороны правителей и гражданских властей;
он создает  политические  комбинации среди  соседних  государств;  он делает
неприятельскую   армию  опасной  для  своего  государства;  и   наконец,  он
уничтожает неприятельскую армию,  лишая  ее способности сопротивляться, и со
своей нетронутой  армией  захватывает  неприятельские владения". Я не  знаю,
изучал  ли  Вильгельм15 и  Гинденбург16  Суна,  но  мы
переживаем с момента  "великой Российской революции" приложение идей Суна на
практике, это сущность нашей революции.  Но довольно о стратегии.  Простите,
что я занимаю Вас такими скучными разговорами.
     Когда   мне  надоедают  буддийские  философы  и  Сун,   я   отправляюсь
обыкновенно один,  иногда со  своими  офицерами  куда-нибудь в Токио  или  в
окрестности. Я  иногда посещаю Камакуру17  в 40 м[инутах] езды по
ж[елезной]  дор[оге]  от Иокогамы,  небольшой японский  городишко,  когда-то
бывший центром военного управления Японии, местом учреждения наследственного
сиогуната  династий  Минамото  и  Ходжо18 в  XII  и  XIII  веках.
Когда-то  блестящая  военная  столица  Японии была  разрушена  и  уничтожена
междуусобными   войнами  феодального  периода  и   землетрясением.  Осталось
несколько храмов и колоссальный бронзовый Будда в позе  "тихого созерцания",
продолжающий  сидеть с половины XIII  века как бывший  свидетель  разрушения
Камакуры Киотой и Асикагой19 и  уничтожения ее огромной приливной
волной,    вызванной   землетрясением20.    Этот    Будда,    или
Дай-Бутсу21,  хорошо  известен   всем  побывавшим  в  Японии.  Он
производит  удивительно хорошее,  какое-то  успокаивающее  впечатление своей
экспрессией созерцания и отрешения  от "всех желаний,  составляющих источник
страдания  и  горя"22, пути  к  нирване, которая  выше  счастья и
несчастья,  радости  и  горя, потому что она ничто. Как странно, что идея   этого  Будды  и  начало его  сооружения принадлежат  первому  сиогуну
Минамото-но  Иоритомо23,  величайшему,  может  быть,  военному  и
государственному  деятелю  Японии.  Его  жизнь  - материал для  героического
эпоса, и, может быть, он  потому так ценил мечту о высшем счастье буддийской
философии - счастье покоя небытия,  - потому что никогда  в жизни ею не жил.
Но как  бы  то  ни было,  а  Дай-Бутсу  действительно хорош,  и,  когда  мне
становится  очень  уж нехорошо,  я  отправляюсь к нему с  визитом и  остаюсь
всегда благодарным ему за то, что он дает мне.
     Я прилагаю здесь снимок с этого Будды со мной и двумя моими спутниками.
20 лет тому назад  я первый раз увидел  этого Будду и,  право, не думал, что
когда-нибудь  снова придется познакомиться  с ним более подробным образом. В
Камакуре  есть   храм  бога   войны  -  Хасимана24.   Этот   храм
государственной религии Синто,  и  в нем обычная для этих  храмов пустота, и
только    старинное,     весьма    примитивное    изображение     императора
Ожин-Тенно25  (начала   IV   в.   по   Р[ождеству]   Х[ристову]),
канонизированного впоследствии в виде  бога  войны, напоминает внутри  храма
объект поклонения. Зато  около храма находится богатейшая  коллекция военных
реликвий. Микадо, сиогуны  и военные деятели передавали  после  своей смерти
свое  оружие, которому  Хасиман  даровал успешное применение. Там  хранятся,
начиная с Иоритомо,  сабли и военные доспехи почти всех сиогунов  с клинками
великих  оружейников Японии, произведения которых  надо  признать  первыми в
мире, превосходящими шедевры Дамаска и Индии. К числу достопримечательностей
этого храма  относится камень,  который  способствует дамам иметь  потомство
[Далее  зачеркнуто:  Как  ни странно,  но  это так.].  Этот  странный камень
(вернее, два среднего размера простых  валуна, обнесенных каменной  оградой)
служат предметом паломничества японок даже в  настоящие дни. Легенда об этом
камне связана  с именем жены  Иоритомо  -  Мази  Ходжо26, которая
испросила у  Хасимана  сына, впоследствии  наследника сиогуната. Почему  она
обратилась  к  Хасиману не  по крайности, так  как в синтоистской  мифологии
можно было бы, наверное, найти более подходящее божество, не знаю, вероятно,
в силу большей интимности этого бога к  фамилии Минамото и Ходжо, всю  жизнь
занимавшихся  войной.  Надо  отдать  справедливость,  что  Хасиман  исполнил
несвойственное  ему дело  наполовину -  потомство  Иоритомо  было совершенно
неудовлетворительно,  и скоро  наследственный  сиогунат  перешел по  женской
линии к  свирепым представителям фамилии Ходжо, которых даже японцы называют
тиранами и извергами.
     Вообще, прошлое  Камакуры  - сплошная  война, место  эпических подвигов
буси27  и самураев, давшее высокие образцы величия духа, служения
долгу   и   отвлеченной   идее   войны,   того,   что   явилось   основанием
государственного могущества Японии и отсутствие чего [стало] причиной нашего
упадка и  гибели. Там же находится и первый в  Японии по времени и  значению
монастырь секты Zen28. Приор  монастыря - европейски образованный
человек, говорящий по-английски и по-французски, я познакомился с  ним, и он
дал мне несколько  ценных указаний по буддийской литературе. Я  еще в первое
плавание  на восток довольно  много читал по этому  предмету  -  литература,
особенно японская,  очень  велика, но надо знать, что стоит и что  не  стоит
читать. Строго говоря,  изучить буддизм можно, зная только китайский  язык и
древнеиндийские наречия, как и санскрит, что касается  до сект, то необходим
местный  язык  секты.  В  храме  этого  монастыря  очень  интересен  Будда -
насколько знаменитый Дай-Бутсу в Камакуре представляет чисто учение буддизма
Ханаяна, настолько Будда в Кеншаджи29 символизирует эзотерическую
Махаяну. Будда там изображен сидящим на огромном лотосе - символ творческого
начала жизни, с нимбом вокруг головы, со скипетром и державой в  руках - это
уже  бог, владыка мира, а  не просто Будда "просветленный" [Далее прочерк во
всю страницу.].

     _______

     Между  прочим  я занимался поисками старинного японского  клинка работы
одного из знаменитых мастеров, которые теперь  достать очень трудно. Я долго
ходил   по   разным   антиквариям   и    наконец   нашел    клинок    работы
Го-Иосихиро30 первой половины XIV столетия. Я  кое-что понимаю  в
этом  деле и изучил отличительные  свойства  и  признаки клинков  нескольких
художников,  пользуясь  указаниями  знатоков  этого вопроса и знакомством  с
богатейшими собраниями клинков  в военном музее в Токио31. Передо
мной  прошли десятки поразительных  клинков,  пока я нашел  то,  что  искал.
Клинки Го-Исихиро являются  первоклассными среди 3000 японских  оружейников,
зарегистрированных с  XI-го столетия. Его имя стоит в первом ряду, в котором
значится  около  10-ти  художников, шедевры  которых  являются  несравнимыми
[Далее  зачеркнуто:   Они  вели   регистрацию  своих  произведений,   и  она
сохранилась  в японской литературе  с удивительной... Следующая  далее часть
письма начинается  на новой странице и написана, по-видимому, 12 января 1918
г. (30 декабря 1917).].
     Итак,  сегодня  решилась  моя  (не  хочу  говорить  судьба  или участь)
дальнейшая  программа.  Я  очень много  пережил  за  последний  месяц  моего
ожидания,  длительных  телеграфных  сношений с крайне удаленными пунктами  и
сегодня  испытываю какое-то облегчение, почти радость.  Я  не  скрываю  всей
тяжести всей тяжелой концепции (простите, ради Бога, это слово) предстоящего
будущего  и  "не  рисую  себе к