Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
а одну кальпу, и вместо пяти будет
около четырех. Разве не стоит этого Месопотамский фронт с холерой в виде
бесплатного приложения? Я почти не шучу, я говорю серьезно, что, с моей
точки зрения, стоит, хотя бы потому, что ничего другого придумать не могу.
Окончив разговор с Sir Green'ом, я остался некоторое время в посольстве
для получения справок о ближайших пароходах, идущих в Индию, и задумался о
Вас, конечно, как меня вызвал по телефону к[онтр]-адм[ирал] Дудоров,
сообщивший, что пришла на мое имя вализа из Америки. Я получил три Ваших
письма и одну открытку. Письма эти от 14 августа, 11 сентября, 16 сентября и
открытка от 13 августа. В последней Вы спрашиваете, будет ли большая разница
в сроке доставки мне этой открытки и письма, отправленного с вализой через
Генмор. Как видите, практически я получил их одновременно 30 декабря, хорошо
еще, что того же года. Какое счастье получить эти письма. Ведь каждое письмо
Ваше - лучшее, что я могу желать и иметь теперь, и через несколько дней и
эта радость станет невозможной на неопределенный, может быть, очень долгий
срок. Я получил, по-видимому, все Ваши письма до половины октября -
последнее по сроку от 14-15 октября, после этого наступил перерыв, и когда и
где он возобновится, не знаю. Но как хорошо в такой день, как сегодня,
получить написанное Вашими ручками. Какое счастье читать Ваши слова,
говорящие с такой лаской, с таким вниманием о Вашей памяти обо мне, о
желании увидеть меня. Что сказать мне в ответ на желание Ваше, высказанное в
такие тяжелые минуты, чтобы я вернулся.
Увидеть Вас, побыть с Вами, услышать Ваш голос, - да ведь испытать
вновь радость близости Вашей, да ведь это представляется мне таким счастьем,
о котором я не смею сейчас и думать и не думаю. Думать о Вас все время
сделалось более чем привычкой, почти моим свойством, но теперь я очень редко
[Далее зачеркнуто: почти никогда не думаю.] думаю о Вас в будущем [Далее
зачеркнуто: почти никогда не.], испытываю желания Вас увидеть. Было время,
когда я всегда связывал свои мысли о Вас с мечтой или надеждой Вас увидеть,
теперь я думаю о Вас в связи с прошлым, с воспоминаниями. Я не могу точно
объяснить Вам, почему это так. Мне очень тяжело думать об этом [Далее
зачеркнуто: о будущем.], связывать будущее с Вами - мысль эта иногда
приводит меня в состояние такой отчаянной тоски, что развитие ее, право,
может навести [на] мысли о том, что японцы деликатно называют "благополучным
выходом"7. И я боюсь этого состояния, которое временами неожиданно находит
на меня, как короткое очень мучительное состояние, из которого стараешься
выйти какой угодно ценой. Прошлое определенно и понятно, будущее
представляется таким [Далее зачеркнуто: ужасным.] отрицательным и в
отношении самого себя, и со стороны Вашего отношения ко мне, что я, может
быть, по малодушию избегаю представлять Вас в будущем. В буддийской
философии есть поразительное представление о двойном отрицании: есть три
формы существования: положительное - быть; отрицательное - не быть; двойное
отрицательное - не не быть; последнее - совершенно особое сверхсознательное
представление, отличное от первого и второго. Реального представления этого
существования [нет] сознания. Мне кажется, что в
отношении Вас в будущем представлении я могу сказать в двойной отрицательной
форме: я не не желаю Вас видеть. Что это такое - я сам не знаю.
Вы не рассердитесь на меня, милая, дорогая Анна Васильевна, за этот
буддийский философский вздор? На днях, когда я усиленно им занимался, я
получил по почте Вашу открытку от 5 сентября - это был мой Рождественский
подарок. Позвольте мне сказать несколько слов о нем. Помните ли Вы эту
открытку. Она - снимок с картины, судя по надписи, Lor. Mayer'а8
(вероятно, немец). Картина изображает даму, держащую в руках небольшую
статуэтку Будды, симметрия позы и выражение лица дает экспрессию глубокой
задумчивости, почти самоуглубления. Самое замечательное в этой картине - это
световой эффект, по-видимому выполненный художником, как говорится, с умом;
невидимый источник света исходит как бы от статуэтки Будды и
распространяется между сложенными симметрично руками и освещает снизу лицо
изображенной особы, как бы созерцающей этот свет. Кажется, это называется
"idols" [Кумиры (англ.).]. Я получил эту открытку, занятый разбором одного
из положений буддизма, трактующего об особом состоянии, достигаемом
самоуглублением, состоянии, называемом "джаной"9. Было бы
неинтересно и долго разъяснять эту глубокую буддийскую мистику, пытающуюся
познать то, что лежит за пределами нормального сознания. Это, не правда ли,
странное совпадение. Вы, наверное, не думали на эту тему, когда писали в
этой открытке "надо же было выбрать самое далекое место на свете, чтобы туда
уехать", и вслед за этим я был вызван к телефону, по которому Sir Green меня
уведомил, что правительство Великобритании, с удовольствием принимая мое
предложение, просит меня не уезжать до окончательного решения вопроса о
месте, где это предложение могло бы быть использовано наиболее выгодным для
войны "образом". Это место гораздо удаленнее, чем Соединенные Штаты, не
географически, а в смысле трудности сообщения, прибытия и возврата оттуда.
Мне очень нравится эта символическая открытка, быть может символизирующая
гораздо больше, чем я написал, и которую Вы послали, вероятно совершенно не
думая о том значении, которое она для меня получила.
д. 1, лл. 76 об.-82 об.
____________
1 Начато в тот же день, 30 декабря 1917 г. (12 января 1918), когда
написан конец письма No 31, продолжено на том же листе, отделено от
предыдущего текста чертой. Условно выделено в отдельный No 32.
2 На Месопотамском фронте с 1914 г. шли бои между британскими войсками
и 5-й турецкой армией. В 1916 г. британские войска потерпели крупное
поражение; оправившись от него, в начале 1917 г. развили удачное
наступление, заняли Багдад, вышли на мосульское направление. С
противоположной (встречной) стороны на мосульское направление вышла русcкая
Кавказская армия. Конный корпус генерала Н.Н. Баратова, действуя на
багдадском направлении со стороны Керманшаха, в апреле 1917 г. вышел из
горных районов непосредственно на Месопотамскую равнину. После этого
продвижение русских войск остановилось, однако до конца 1917 г. сохранилась
возможность эффективного взаимодействия их с британскими войсками, которые в
октябре осуществили новое наступление на Мосул. При выборе места службы для
Колчака британское правительство, по-видимому, учитывало его опыт боевых
действий против Турции и знакомство со смежным (Кавказским) военным театром.
3 С сентября 1916 г. британскими силами в Месопотамии командовал
Фредерик Мод (1864-1917). После взятия Багдада произведен в
генерал-лейтенанты. Умер от холеры во время подготовки наступления на Мосул.
4 "Краса и гордость революции" - крылатое выражение 1917 г.,
обозначавшее революционных матросов.
5 Как и на других фронтах, в 1917 г., особенно после Октября,
происходило быстрое разложение Кавказской армии, которая зимой 1917/18 г.
бросила фронт. Части экспедиционного корпуса Баратова, состоявшие
преимущественно из кубанских и терских казаков, стали уходить через Кавказ
по домам. Проект создания 2-й Кавказской армии во главе с генералом
Баратовым оказался неосуществимым.
6 В.В. Романов.
7 Иносказательное обозначение харакири.
8 Возможно, имеется в виду Лоренц Мейер (Эдуард Лоренц-Мейер, 1856-?),
художник и график, работавший в Сингапуре; работы его в начале XX в. имелись
в Гамбургском музее.
9 Вероятно, имеется в виду дхьяна (джняна) - глубокое созерцание,
являющееся, согласно учению Будды, первой стадией все более и более
глубокого сосредоточения, постепенно ведущего к конечной цели длинного и
трудного пути - к прекращению страданий, к нирване.
No 33
2/15 января 1918 г.
Дорогая, милая, обожаемая моя Анна Васильевна,
Вчера вечером я окончил свое рекордное письмо Вам - в 40 страниц [См.
письма No 31-32.], - которое передал лейтенанту Мезенцеву1,
уезжающему в Россию. Он предполагал заехать в Петроград и передать В.В.
Романову пакет на Ваше имя. Никогда в жизни, кажется, я не писал такого
письма - правда, оно написано не в один день, но все-таки я немного боюсь,
что Вы не то что рассердитесь (я верю в Вашу доброту и снисходительность к
моим странностям), а просто будете немного недовольны таким нелепым
посланием из буддийской метафизики. Но, может быть, чтение этой метафизики
на несколько минут отвлечет Вас от невеселой действительности и Вы
великодушно меня простите.
А сегодня вечером мне стало невероятно скучно. Все теперь готово к
отъезду, и я жду прибытия парохода "Montengle" для отправления в Шанхай, где
буду ждать другой пароход, "Dunera", идущий в Бомбей. Я один, и читать
Махаяну мне решительно не хочется. Даже Сун мне надоел, и я посадил
Вуича2 переводить рукопись. Я затопил камин, поставил Ваш портрет
на стол и долго говорил с Вами, а потом решил Вам писать. Когда дойдет это
письмо до Вас, да и дойдет ли? Где Вы, моя милая, моя дорогая Анна
Васильевна, в Кисловодске ли Вы, или в Бочево, или, может быть, в
Гельсингфорсе?3 Не задаю вопросов - Вы знаете, что все,
что относится до Вас, мне так дорого, что Вы сами ответите мне.
Сегодня я прочел в газетах про двухдневные убийства офицеров в
Севастополе - наконец-то Черноморскому флоту не стыдно перед
Балтийским4. Фамилий погибших, конечно, не приводится, но думаю,
что погибло много хороших офицеров. Из Севастополя, где была моя семья, я
имею известия только от сентября. Никаких ответов на мои телеграммы, письма
нет. Офицеры, которые туда отправились с моими письмами, ничего не сообщают,
и я не знаю, доехали ли они до Севастополя. Что с моей семьей5,
что с моими друзьями сталось в эти дни, я ничего не знаю. Нехорошо, очень
нехорошо.
Как Вы страдаете, вероятно, моя милая Анна Васильевна. Как Вам себя
чувствовать, Вам, с такой прелестной, так много понимающей душой, любящей
нашу Родину, при такой обстановке, которой решительно не находишь имени.
За эти полгода, проведенных за границей, я дошел, по-видимому, до
предела, когда слава, стыд, позор, негодование уже потеряли всякий смысл, и
я более ими никогда не пользуюсь. В вере в войну и в думах о Вас я только и
могу найти облегчение и иногда забвение и своего ужасного положения, и того,
что делается в нашем флоте, на фронте и повсеместно на Родине.
Что я делал бы без Вас, милая моя Анна Васильевна. Война дает мне силу
относиться ко всему "холодно и спокойно", я верю, что она выше всего
происходящего, она выше личности и собственных интересов, в ней лежит долг и
обязательство перед Родиной, в ней все надежды на будущее, наконец, в ней
единственное моральное удовлетворение [Далее зачеркнуто: Она дает право с
презрением смотреть на всех политиканствующих хулиганов и хулиганствующих
политиков, которые так ненавидят войну и все, что с ней связано в виде
чести, долга, совести, потому что прежде всего и в основании всего они
трусы. Поверх двух последующих абзацев письма, наискосок, написано: Все
равно я так далек, что какие-нибудь тысячи миль не имеют значения, но,
несмотря на это, я всегда с Вами хотя бы в воображении.].
Можно, конечно, жить с этой верой, можно иметь право существовать
[Далее зачеркнуто: обратившись в автоматическую военную машину.], отбросив
все решительно остальное, но как. Но в Вас я нахожу и мое счастье и радость
даже в это время, когда казалось бы, что даже слова утратили значение. Нет,
эти слова имеют смысл благодаря Вам. Воспоминания о Вас, Ваши письма, просто
думы о Вас - все это так хорошо, что иногда кажется каким-то прекрасным
сном, который больше не повторится. Да если бы он и не повторился, так что ж
- война ведь выше справедливости, выше личного счастья, выше самой жизни.
Она дала мне это счастье, и она отнимает его; если захочет, то и с жизнью в
придачу [Поверх двух последующих фраз написано: Мечты о Вас в каюте
командующего и в походных рубках кораблей и миноносцев в долгие беспокойные
ночи походов и операций.]. Стоит ли об этом думать, когда вспоминается сад
Ревельского собрания, мой отъезд на юг, Ваши письма, моя поездка в Петроград
в апреле, когда я почувствовал, что война отвернулась от меня, и я решил,
что и Анна Васильевна последовала ее примеру. Теперь мне даже немного смешно
вспоминать свое обратное путешествие в Севастополь в вагоне-салоне, свой
приезд, прибытие на корабль, но тогда я был в состоянии, вероятно, отчаяния.
А тут кругом шел последний развал и крушение всего, какие-то хулиганствующие
политиканы, и просто хулиганы, и озверевающая, одичавшая от сознания полной
безнаказанности и свободы любого преступления толпа. Еще раз, несмотря на
дикое отчаяние в душе и безразличие, овладел этой толпой, подчинил
ее себе, отправил Черноморскую делегацию с призывом к войне... Большой
Генеральный штаб6 мне не простил этой выходки...
Опять Петроград и встреча с Вами; часы, проведенные около Вас, -
Господи, какое счастье, от которого все отрицательное как-то ставилoсь в
сторону и забывалось все: и болтающий языком гимназист 5-го
класса7, вылезший против Гинденбурга и Макензена8 с
"братающейся" армией спасать "революцию"9, и "краса и
гордость революции", и приближавшийся проигрыш войны, с верным, как смерть,
"горем побежденным". Но вот Ваш отъезд, и снова наступил какой-то липкий
прежний туман, беспросветный, с каждым часом все сгущающийся... Встреча с
Гурко10, Гучковым, отъезд за границу, Лондон, полет на "Large
America" в Северном море11, blue water [Голубая вода (англ.).],
палуба "Gloucestershire" с милейшим сaptain'ом [Капитан 1-го или 2-го ранга
(англ.).] Wilson, Halifax (уже разрушенный взрывом)12,
Washington, Newport War College [Ньюпортский военный колледж. В
автобиографии Колчак называет его Морской Академией в Ньюпорте (ГА РФ, ф.
Р-341, оп. 1, д. 52, л. 12).], теплые ночи в водах Гольфстрима на палубе
"Pennsylvania"13, решение ехать домой, Chicago, Grand Canyon и
далее Yosemite14, Тихий океан, Сандвичевы острова15 и,
наконец, Япония. И все это с постоянной думой о бесконечно прелестном,
светлом, чарующем образе с розовыми ручками, писавшими мне письма, читая
которые мне иногда казалось, что эти ручки так же близко от меня, как они
были в июльские дни. Наконец, Sir Green и служба Его Величеству Королю, и
вот я сижу в ожидании "Montengle" в комнате, где провел больше месяца,
непрерывно думая о Вас. Я уже все уложил, даже письма Ваши, и только две
маленькие фотографии в складном porte-cartes [Планшет, походная сумка для
морских и военных карт (фр.).] стоят передо мною на столе и... Милая,
дорогая Анна Васильевна, простите, что я так надоедаю Вам одним и тем же, не
сердитесь на меня за слишком большое использование почтовой бумаги. Надо
окончить письмо [Далее зачеркнуто: и передать его одному надежному лицу,
которое и доставит его в Петроград.]. Позвольте мне еще раз поцеловать Ваши
ручки, которые для меня являются [На этом текст обрывается.]
д. 1, лл. 83-86
_________
1 Мезенцев (Мезенцов), Анатолий Михайлович (1886-1931) - ст. лейтенант,
минный офицер 1-го разряда. Окончил Морской кадетский корпус (1907) и курс в
Минном классе. Плавал на Балтике в отряде минных заградителей, после
воспаления легких перевелся на Черное море, где служил на заградителе
"Дунай", крейсере "Память Меркурия" и на линейном корабле "Императрица
Екатерина Великая". Вместе с Колчаком был в 1917 г. командирован в Америку,
из Японии вернулся в Севастополь, покинул Крым в последней эвакуации (1920).
В 1923 г. выехал в США, пять лет служил на заводе. Умер в Нью-Йорке, оставив
вдову с четырьмя детьми.
2 Вуич, Иван Эммануилович (1884-1979) - лейтенант. С конца 1913 г.
служил в Гвардейском экипаже. Специалист по минным заграждениям, входил в
состав миссии Колчака в США, уехал вместе с ним в Японию и просил, как и
Колчак, направить его в британскую армию. Умер в эмиграции во Франции.
3 В зачеркнутом варианте Колчак в этом перечислении называет вместо
Гельсингфорса Петроград. О Бочеве см. примеч. 1 к письму No 2. За несколько
дней до написания данного письма А.В. Тимирева вместе с мужем переехала из
Гельсингфорса в Петроград. В Кисловодск съездила несколько позже (оставила у
родных сына перед отъездом на Дальний Восток).
4 15-16 декабря 1917 г. в Севастополе на Малаховом кургане были убиты,
в частности, контр-адмиралы М.И. Каськов и А.И. Александров, вице-адмирал
П.И. Новицкий, морские офицеры Ю.Э. Кетриц, А.Ю. Свиньин, В.М. Пышнов, Н.Д.
Калистов, В.Е. Погорельский, Н.С. Салов, И.С. Кузнецов. Всего 22 человека.
Убийства продолжались и далее: 20 декабря - В.И. Орлов, 10 февраля -
вице-адмирал С.Ф. Васильковский, 12 февраля - А.А. Яковлев, Б.В. Вахтин,
контр-адмирал Н.Г. Львов (названа лишь часть имен). Наиболее массовые
матросские самосуды и поголовные расправы с офицерами произошли в
Севастополе в ночь с 22 на 23 февраля 1918 г., когда было убито около 250
человек. (см.: Революция в Крыму. Историческая библиотека Истпарта ОК Крыма
No 2. Симферополь, 1923, с. 34-35, 52-53).
5 С.Ф. Колчак при большевиках и во время немецкой оккупации скрывалась
в Севастополе в семьях нескольких матросов, имея фальшивый паспорт. Сына она
в 1918 г. отправила в Каменец-Подольск к подругам своего детства.
6 Название германского Генштаба (в рукописи продублировано надписью
по-немецки над строкой).
7 "Болтливым гимназистом" Колчак называл Керенского. Эта оценка
появилась у него в конце апреля 1917 г., после встречи с Керенским в
Петрограде.
8 Макензен, Август, фон (1849-1945) - прусский генерал-фельдмаршал
(1915). Командовал армейским корпусом (1914) в операциях под Танненбергом
(Восточная Пруссия) и в Мазурском поозерье; затем армией (польский театр,
Горлицкий прорыв 1915); во главе армейских групп действовал против Сербии и
Румынии, в которой остался военным губернатором до конца Первой мировой
войны.
9 К братанию Колчак относился резко отрицательно, неизменно видя в нем
прежде всего проявление трусости.
10 Гурко (Ромейко-Гурко), Василий Иосифович (1864-1937) - генерал от
кавалерии, генерал-лейтенант по Генеральному штабу. В годы Первой мировой
войны командовал 5-й армией, зимой 1916/17 г. (начиная с ноября) исправлял
должность начальника Штаба Верховного главнокомандующего (во время отпуска
М.В. Алексеева, отправленного лечиться в Крым). При Временном правительстве
сначала командовал Западным фронтом, отчислен от должности приказом
Керенского от 25 марта за нежелание проводить в действие приказ No 8 по
армии и флоту (Декларация прав военнослужащих). Понижен в должности до
начальника дивизии. Согласно показаниям Колчака, тот виделся с ним за
несколько дней до своего отъезда в Америку и буквально накануне ареста
Гурко, который был арестован 22 июля по обвинению в монархической пропаганде
на фронте и в переписке с бывшим царем Николаем II. В сентябре 1917 г. Гурко
выслан за г