чем же дело? Впоследствии, перед  моим отъездом  на
Дальний  Восток  (весной  18-го  года), мне  удалось  с  ним  несколько  раз
потолковать  по душе. Он  заявил мне, что остался на службе у большевиков  в
унизительной  и  трудной  роли   исполнителя  нелепейших  велений   главарей
большевизма  и кучки безграмотных  матросов, составивших "Верховную  морскую
коллегию",  с единственной  целью  ведения тайной  работы для  поддержания и
воссоздания   должного,  небольшевистского,   конечно,   порядка.   На   мое
возражение, что не берет ли он на себя непосильной, физически неосуществимой
задачи,  и  не сведется ли  его  деятельность попросту  к  вящему укреплению
Советской  власти, он ответил,  что "теперь" он уже сам начинает убеждаться,
что при настоящих условиях  ежесекундного контроля  над  ним работа делается
чрезвычайно трудной, почти невыполнимой; но что теперь уже поздно, все равно
возврата для него нет, и он останется до конца "на своем посту"...
     Может  быть, я слишком  подробно останавливаюсь  на личности Беренса  и
мотивах его решения -  служить с  большевиками,  но к  этому  меня побудила,
во-первых,  незаурядность  его  фигуры,  а во-вторых,  тот  жгучий  интерес,
который вызывал, и в особенности  вызывает  теперь, среди мыслящего честного
офицерства вопрос  о  том, что  было правильнее:  остаться  с  большевиками,
пытаясь, подобно Беренсу,  тайной  работой  подготовить путь для реакционной
эволюции,  или  же,  сознавши  бесплодность  и  даже  вред подобной  работы,
бороться открыто с большевиками, подобно Колчаку, Деникину и  многим другим,
ставя на карту свою жизнь и обрекая себя в случае неудачи на продолжительную
эмигрантскую жизнь? Для меня  лично вопрос  всегда  был  ясен так  же, как и
сейчас: никогда тайными, кривыми, иезуитскими путями  нельзя добиться правды
или вообще положительных результатов ни в каком  деле" (Т  и м и р е  в С.Н.
Воспоминания морского офицера. М., 1993, с. 117-118).
     10 О Варваре Ивановне Сафоновой (урожд. Вышнеградской) см. ФВ и примеч.
6 к ФВ.
     11 О семействе  Плеске см. примеч. 14 к ФВ и примеч. 3 к письму Колчака
No  23. Д.Э.  Плеске имел  двух старших братьев, Бориса и Алексея, и старшую
сестру Анну; их судьба нам неизвестна.
     12  Газеты за  март  1918  г.  представлены в  гос.  хранилищах  крайне
неполными комплектами, поэтому достаточно полного списка газетных некрологов
В.И. Сафонова не существует, и трудно сказать, какой именно круг их попал на
глаза   Анне   Васильевне.   Самые   ранние,  видимо,  появились  в  газетах
"Пятигорское эхо" за 1 марта (16 февраля) и "Кавказский край" (А л е к с а н
д  р о в  Влад. Памяти  маэстро) и "Кавказский край" за  7  марта  (автор  -
Геркен-Миттерман). В Петрограде на кончину  Сафонова  откликнулись далеко не
все газеты,  даже крупные  и не чуждые вопросам  культуры. В вечерней газете
"Новые  ведомости"  ("Наши  ведомости"),  издававшейся  сотрудниками прежних
вечерних  "Биржевых  ведомостей",  некролог  (К о п т я е  в  А. Памяти В.И.
Сафонова) помещен  13  марта: видимо, в этот день написана и соответствующая
часть  письма  Анны  Васильевны  (см.  след.  примеч.).  Яркая  статья  А.В.
Амфитеатрова  "Две  смерти"  (о Ц. Кюи и  В. Сафонове), с  элементами личных
воспоминаний, появилась  уже  после  написания  письма  (часть,  посвященная
Сафонову, - в "Петроградском голосе" за 16 марта).  В недатированном выпуске
"Рус. музыкальной газеты" (1918, No 7-8)  некролог подписан инициалами О.В.,
в журнале  "Театр и искусство" (1918, No 8-9) заметку "Памяти В.И. Сафонова"
поместил  Н.П.  Малков. По-видимому, единственным откликом  на смерть  главы
семейства Сафоновых стала книга  "Венок  на могилу  Василия Ильича Сафонова,
угасшего  дирижера земли русской: Музыкально-критический альманах". Под ред.
ректора  Муз. Академии Н.Ф.  Марцелло. Одесса, изд.  Одесской Муз. Академии,
1918.  "Под влиянием  событий скончался  великий  вождь  мировой музыкальной
культуры", - говорится в альманахе.
     13 Здесь А.В. имеет в виду некролог, написанный А. Коптяевым (см. пред.
примеч.).  Приведем  здесь  те  его  части,  которые  вызвали  реакцию  Анны
Васильевны:  "...Да,  главное  впечатление  от  завершившейся  деятельности:
необыкновенная энергия, сила, талантливая яркость. Сын казака,  родившийся в
1852 году, проявлял во всем необыкновенное  упорство, с которым были знакомы
в Московской консерватории, где  он директорствовал с 1889  года, -  и среди
оркестров, которыми ему пришлось управлять, но  это упорство служило высоким
целям...
     Наибольшей  славой  Сафонов  пользовался  как  дирижер.  Если  спросить
обыкновенного  меломана,  то последует ответ: "Ах, это тот, кто  дирижировал
без палочки!" Однажды в Лондоне В.И.  приехал  дирижировать в  симфонический
концерт,  но позабыл  взять  палочку.  Что  делать?  Лондонская  публика  не
привыкла  ждать,  как наша:  пришлось Сафонову выступить без палочки.  Ясные
указания  его  руки  были  понятны оркестру; успех был большой, впоследствии
В.И. уже не отказывался от "беспалочного" дирижирования...
     Но в Сафонове  бросалось в  глаза  не одно  "без палочки": это  был еще
полководец, ведший оркестровое войско к победе. Какой-то империализм, что-то
автократическое  исходило от его  управления; гипноз шел от всей его крупной
фигуры, властного взора, повелительных мановений руки...
     Мне памятен остался В.И.  как администратор (консерваторский директор),
блеснувший организацией ученических  и  общедоступных  оркестров,  переносом
консерватории  в новое обширное  помещение и т.д.  С его абсолютизмом должен
был считаться  С.И.  Танеев (выход из  консерватории!), и  даже  объективный
словарь  говорит, что "его  деятельность  не  всегда отличалась  вниманием к
коллегиальному началу",  но  защитой  Сафонову  могло  служить  поднятие  им
консерватории   на  значительную   высоту,   оправдавшее  рекомендацию  П.И.
Чайковского, указавшего именно на В.И. как директора..."
     "Русская музыкальная газета" также  посчитала необходимым отметить, что
"крайне  независимый  и  властный  характер  Сафонова  нередко   приводил  к
нежелательным конфликтам  (вспомним  истории  Г.  Конюса,  Смоленского  и С.
Танеева), но и в них Сафонов едва ли не действовал скорее в  интересах дела,
а не собственной личности". Александр Амфитеатров в "Двух смертях" употребил
выражения "музыкальный диктатор", "музыкальное самодержавие" Сафонова.
     14 Тюрьма в Петрограде.
     15  В марте 1918 г.,  как до выезда правительства из Петрограда, так  и
после  него,  в  городе  распространялись  слухи  о  предстоящем  объявлении
Петрограда "вольным  городом".  Эти слухи поддерживались,  с  одной стороны,
туманными  высказываниями  официальной  большевистской  прессы,  с  другой -
противостоящим     большевикам    общественным    мнением.     Высказывались
предположения, что объявление Петрограда вольным городом входило в секретные
пункты Брестского  мирного  договора  и должно  было привести  к  подчинению
города Германии.
     16 Постановлением Петросовета от 10 марта 1918 г., в связи с  переездом
правительства РСФСР в Москву, была образована Петроградская Трудовая Коммуна
(ПТК), со своим Совнаркомом и комиссариатами,  - одна из полуавтономных сов.
областей первых лет  сов. власти.  ПТК вскоре вошла в Союз  коммун  Северной
области, упраздненной в феврале 1919 г.
     17  Существует  мнение,  что  от  морского  десанта  против  Петрограда
германское  командование  отказалось  по той причине,  что "захват покинутой
Советским правительством столицы не представлял для немцев  интереса" (Б о н
ч-Б р у е в и ч М.Д. Вся власть Советам. Воспоминания. М., 1957, с. 262).
     18 Об  Александре Владимировиче Развозове см. примеч. 50 к ФВ. Новейшая
его  биография (Ф  о  р т у н  ь я н  ц В.Н. Четвертый командующий: Страницы
жизни А.В. Развозова) опубликована в третьем выпуске "Морского исторического
сборника"  (СПб., 1992).  Развозов  вновь  возглавлял Балтийский  флот всего
несколько дней - с 12 по 20 марта 1918 г., когда был устранен от должности и
уволен со службы "за нежелание считать для себя обязательными декреты Совета
Народных Комиссаров и за отказ подчиниться Коллегии Морского Комиссариата".
     19 Алексей Владимирович  фон Шварц (см. примеч. 3 к письму Колчака No 3
в предыдущем разделе книги)  в марте 1918  г. был назначен  на пост военного
руководителя  Петроградского района. "Петроградский голос" 15  марта сообщил
имена  еще  четырех генералов,  занявших все ключевые посты  в  "штабе  ген.
Шварца" (Штаб военной обороны Петроградского района).
     20 Имеются в виду события 27 февраля (12 марта)  1917 г. в Петрограде -
Февральская революция.
     21 В анекдоте предреволюционных лет еврей,  рекламируя похоронное бюро,
заканчивает описанием похоронной процессии "по четвертому разряду":  "погода
шкверная, катафалк в одну лошадь, покойник сам правит".
     22 Слух  о  взятии Або  немецким  десантным  отрядом 12 марта, с массой
подробностей, попал на страницы петроградских газет и был опровергнут  через
несколько дней.  Высадка  германского  экспедиционного  корпуса в  Финляндии
состоялась месяц с лишним спустя.
     23  Еще  один ложный слух. Бологое  и  вся железная дорога  Петроград -
Москва оставалась под контролем большевиков.
     24 Кроми, Фрэнсис Ньютон Аллен (1882-1918) -  английский военный моряк,
капитан. Командовал подводными лодками и их соединениями,  с марта 1916 г. -
английской флотилией на Балтике. В 1917-1918 гг. британский морской атташе в
России. В  мае  пытался  в  Москве у  Троцкого обсудить  вопрос  о  спасении
Черноморского   флота.  Участвовал  в  "заговоре  Локкарта",  после  высадки
союзников  в Архангельске (4 августа 1918) скрывался. В  ночь  на 31 августа
1918  г.  с  револьвером  в  руке  защищал   парадную  лестницу  британского
посольства   в   Петрограде  от  чекистов,  пока   уничтожались   документы,
хранившиеся  на   чердаке  посольства.  Убит  винтовочной  пулей  в  затылок
ворвавшимися с черного  входа. Тело его было изуродовано до неузнаваемости и
выброшено на набережную.

     No 41

     17 сент[ября] [1918 г.]
     Милый  мой, дорогой  Александр  Васильевич,  это  письмо  до  некоторой
степени  faire-part  [Письмо  с извещением (фр.).]; приготовьтесь  выслушать
торжественную новость, я таки заказала шубу.
     Вы навели на меня такую панику, что, проснувшись сегодня утром, я сломя
голову бросилась в Токио ее искать. Натурально, ничего  не нашла и с позором
вернулась  в  Иокогаму. Тогда  с  горя  пошла к своему  китайцу, кот[орый] и
обещал мне сделать шубу: 1)  на белке, 2) на вате, 3) крытую сизюлевым  [Над
словом надписано: c'est pour  vous - "это для  Вас" (фр.).] сукном - через 3
недели за 275 монет. Воротник мой.  Верно, негодяй сильно наживается на этой
постройке, очень уж любезен что-то. Ну вот.
     Как Вы едете, милый? Я надеюсь, что на пароходе не пассажирки, а старые
ведьмы, все  классические и у всех слоновья болезнь, что Вы вошли в алианс с
Reynault2,  как подобает, и Вам не скучно. Мне  как-то глупо быть
без Вас,  и  я  умучена  от  шубы, но потребности в постороннем  обществе не
ощущаю. Сижу  у себя, шлепаю  картами  и почитываю Dumas  pere'а  [Дюма-отец
(фр.).].  Но  это не "Trois mousquetairs" [*** "Три  мушкетера"  (фр.).] - и
мало  меня утешает.  Пока Вы были здесь, я как-то мало обращала внимания  на
здешнюю публику, но это ведь сплошь наши за границей. Гвалт и разговор - как
перед кофейней Зазунова в Харбине: иена - рубль, иена - рубль...
     Маленький кошмар...
     Вот, голубчик мой, Александр  Васильевич, все, что имею Вам сообщить за
то долгое время, что мы не видались, - со  вчерашнего вечера. Завтра  с утра
думаю уехать  в Атами3, где и буду жить  в роскоши и дезордре [От
фр. desordre - смута, беспорядок.] - как полагается уж.
     Милый Александр Васильевич, я буду  очень ждать, когда Вы напишете мне,
что можно ехать,  надеюсь, что это будет  скоро.  А пока до свиданья, милый,
будьте здоровы,  не забывайте меня и не  грустите и не  впадайте  в  слишком
большую мрачность от окружающей мерзости. Пусть Господь Вас хранит и будет с
Вами.
     Я не умею целовать Вас в письме.
     Анна
     д. 52, лл. 169-172 об.


     ______________

     1 Письмо написано на почтовом бланке "Hotel PLEASANTON, Yokohama".
     2 Реньо, Эжен Луи  Жорж  (1857-?) - с августа 1918 г. глава французской
миссии во Владивостоке, с ноября - посол в Токио.
     3 Атами -  город к юго-западу от Токио, на  берегу океана. Место отдыха
жителей  Токио,  один  из   главных   и  древнейших   курортов   Японии,   с
многочисленными  минеральными   источниками   (расположен   на  дне  кратера
вулкана). Вблизи города - заповедник камелий.

     No 51

     18 сент[ября] [1918 г.]
     Милый, дорогой мой Александр Васильевич, вот я и в Атами. Вечер темный,
и  сверху сыплется  что-то,  а  море шумит как-то мрачно  - точно  сосны при
ветре. Сижу  я  одна,  читать Dumas pere'а как-то мне  не  хочется, что  мне
делать? Поставила с горя на  стол добрый иконостас из Ваших фотографий и вот
снова Вам пишу  - испытанное на  долгой  практике средство против впадения в
чрезмерную мрачность.
     Голубчик мой, Александр Васильевич, я боюсь,  что мои письма немножко в
стиле m-lle Тетюковой, но Вы примите во внимание, что я до некоторой степени
в одиночном заключении, т[ак] ч[то], понятно, приходится говорить все больше
о себе.
     Да,  сегодня  я,  наоборот,  провела  часа  два  в  очень  оживленном и
симпатичном  обществе, а  именно,  решив, что  автомобиль  для  missis  only
[Только для  госпожи  (англ.).] жирно  будет, я  на  нем доехала  только  до
Одавары, а оттуда  на поезде.  Паршивый  вагонишко  битком был набит местной
демократией,  т[ак] ч[то] я уж приготовилась стоять  торчмя до Атами. Однако
ж,  демократия  оказалась  необычайно  любезна -  вонзила  меня  между двумя
толстыми японками - одна все время подбирала то, что  из меня по обыкновению
сыпалось:  пальто,  деньги, платок,  билет...  а  другая обмахивала  веером.
Какой-то  местный  грамотей  втирал остальной публике очки - разговаривал со
мной по-английски, вроде меня. Все очень веселились, хохотали как маленькие.
Потом у  одной японки появился в руках краб с паука величиной примерно - тут
уж восторгу не  было границ: все его рассматривали,  дали  и мне.  Потом  на
станции поймали кузнечика -  поиграли и отпустили. Чисто  дети - а  половина
седых стариков. На станции купила леденцов на двугривенный и скормила добрым
соседям.  Расстались  лучшими  друзьями.  Я даже получила  от  одной дамы  в
подарок струны для  самсина2 (?!) [Над словом  надписано: почему?
отчего?] и визитную карточку на чистейшем японском диалекте.
     Вот Вам и alliance russo-japonaise [Русско-японский союз (фр.).].
     Еще вчера вечером в Иокогаме подружилась с рикшей No 33: было скучно, и
я  поехала  кататься по городу.  Рикша был  участливый -  посмотрев на меня,
спросил, где  мои  папа  и мама, и повез в  кинема -  самый для  рикшей. Шла
американская комедия, глупо до протокола, но смешно.
     Таковы  мои  демократические занятия и  знакомства в Вашем  отсутствии,
поклонник аристократического принципа.
     Отель почти пустой, т[ак] ч[то] встречена я  была с энтузиазмом. Совсем
прохладно, да и дождь, сезон, видимо, кончается.
     Меня в отсутствие [Вас] перевели в  Вашу комнату, не знаю почему, т[ак]
к[ак] No 8 стоит пустой. Верно, решили,  что будет с меня и маленькой койки.
Я не протестую, все равно терраса [Над словом надписано  А.В. Тимиревой: Как
пишется - одно "с" или 2?] вся в моем распоряжении и места  довольно. Завтра
утром Вы во Владивостоке. Милый мой, дорогой, я знаю, Вам очень тяжело будет
теперь и трудно,  и это глупое письмо о  крабах и кузнечиках совсем не может
соответствовать,  но Вы  не будете сердиться  за  этот  вздор, не правда ли?
Голубчик  мой милый, до свидания пока. Пусть  Господь  Вас хранит всегда  на
всех путях, я же думаю о Вас и жду дня, когда опять увижу и поцелую Вас.
     Анна
     д. 52, лл. 142-144 об.

     ____________

     1 Письмо  написано  на  почтовом бланке "Atami  Hotel. The  Riviera  of
Japan".
     2  Сямисэн, также  сангэн  (букв.: "три струны") - японский музыкальный
инструмент со струнами из шелка.


     No 61

     Омск 14 февр[аля] 1919 г.
     Надеждинская, 18

     Дорогой мой, милый  Александр Васильевич, какая грусть! Мой хозяин умер
вот  уже  второй  день после  долгой  и  тяжкой  агонии,  хоронить  будут  в
воскресенье. Жаль и старика, и хозяйку,  у которой положительно не все дома,
хотя она  и  бодрится. И  вот,  голубчик мой, представьте  себе мою комнату,
покойника  за  стеною,  вой ветра и  дикий буран за окном2. Такая
вьюга, что я не дошла бы домой со службы3, если бы добрый человек
не подвез, - ничего не видно, идти против ветра - воздух врывается в легкие,
не дает вздохнуть.  Домишко почти  занесен  снегом, окна  залеплены, еще нет
5-ти, а точно  поздние сумерки. К тому  же  слышно, как за стеною кухарка по
складам читает псалтырь  над гробом. Уйти - нечего и думать высунуть  нос на
улицу. Я  думаю: где Вы, уехали ли из Златоуста и если да, то,  наверно, Ваш
поезд стоит  где-нибудь, остановленный заносами.  И  еще -  что  из-за  этих
заносов  Вы можете  пробыть в  отъезде дольше, чем предполагали, и это очень
мало мне нравится. За Вашим путешествием я слежу по газетам уже  потому, что
приходится сообщения о нем переводить спешным  порядком  для  телеграмм, но,
Александр Васильевич, милый, они очень  мало говорят мне о Вас,  единственно
моем  близком и милом,  и  этот  "Gouverneur  Supreme"  [Верховный правитель
(фр.).] кажется  мне существом,  отдельным от  Вас и имеющим только  наружно
сходство с Вами, бесконечно далеким и чуждым мне.
     Кругом все больны, кто лежит  вовсе, кто еле ходит. Я пока  еще ничего,
хожу от одной постели к другой. Говорят, что с наступлением ветров это общее
правило в  Омске,  но одна мысль заболеть здесь  приводит в  панику. Дорогой
мой, милый, возвращайтесь только скорее, я так хочу Вас видеть, быть с Вами,
хоть  немного забыть все,  что  только и  видишь кругом, - болезни, смерть и
горе. Я знаю, что нехорошо и  несправедливо желать для себя хорошего,  когда
всем плохо, но ведь это только теория, осуществимая разве когда уляжешься на
стол между трех свечек, как мой хозяин. Но я же живая и совсем не умею жить,
когда кругом одно сплошное и непроглядное уныние.
     И потому, голубчик мой, родной Александр Васильевич, я очень жду Вас, и
Вы  приезжайте  скорее  и  будьте  таким милым,  как  Вы  умеете быть, когда
захотите,  и  каким  я  Вас люблю.  Как  Вы ездите? По газетам, Ваши занятия
состоят преимущественно  из обедов и раздачи Георгиевских крестов - довольно
скудные  сведения, по  правде  говоря4.  А  пока до  свидания.  Я
надеюсь, что  Вы не совсем меня  забываете, милый  Александр  Васильевич,  -
пожалуйста,   не   надо.   Я  раза   2   была   у   Вас   в   доме,   Михаил
Михайлович5  поправляется, совсем хорошо,  это  так  приятно. Ну,
Господь Вас сохранит и пошлет Вам счастья и удачи во всем.
     Анна

     д. 52, лл. 153-155 об.

     _______________

     1  Письма No 6-8 написаны во время поездки Колчака 8-26 февраля 1919 г.
по городам  Урала и прифронтовым  районам. Маршрут поезда Колчака и  главные
пункты его остановок:  Омск - Курган (9 февраля) - Челябинск (10-11 февраля)
- Златоуст (12  февраля) - прифронтовые районы (13-14 февраля) -  Троицк (15
февраля) - Челябинск  (15 февраля)  -  Екатеринбург  (16-18  февраля) - Ниж.
Тагил (18 февраля) - Пермь (19 февраля) - прифронтовые районы (20 февраля) -
Мотовилиха (21 февраля)  -  ... - Екатеринбург (2324 февраля)  -  Тюмень (25
февраля) - Омск. В бронепоезде Колчак проехал до передовых позиций,  побывал
в боевых  частях  на  двух  фронтах, посетил  ряд  госпиталей, встречался  с
военными командирами разных ранго