с  чего  началось  утро  у  Булата?  Он
проснулся, сел на кровать и задумался. Я спросила, о чем он задумался, а  он
вдруг: "Ты знаешь, а я верю, что Веня мог жить в те времена""...  Значит,  я
как-то  так  сыграл,  что  мой  герой  оказался  "вне  возраста"  или   "над
временами". Думаю,  что  лестный  вывод  имел  происхождение  не  столько  в
актерском исполнении, сколько в прекрасной фантазии любимого поэта.
   И.М.Смоктуновский отозвался похвалой, но добавил: "Жалко,  что  ты  такой
сдержанный и однообразный. Ты же комический артист. Я бы сорвался и закрутил
как-нибудь (показал гримасу "черта"), понимаешь?" Я стал объяснять философию
любимовской идеи и заявил запальчиво, что играть так, как хочет И.М., значит
носить под сюртуком - хвост, а под цилиндром - рожки. "Ну и было бы хорошо!"
- уверил меня великий артист.
   ...Олег  Табаков  в  дни  премьеры  "Мастера"  вел  занятия   со   своими
студентами. Один из них при этом оказался техником-осветителем  на  Таганке,
он-то и сообщил мне агентурные сведения  о  разговоре  их  курса  по  поводу
премьеры. И будто бы Табаков, отвечая на вопрос кого-то из учеников,  оценил
жанр и полифонию любимовского "Мастера",  похвалил  Понтия  Пилата  (Виталия
Шаповалова), еще нескольких исполнителей. "А кто лучше всех?" - спросил  мой
агент. "Лучше всех для меня Воланд и Маргарита". Хорошее  слово  обо  мне  я
объяснил нашей тогдашней дружбой, а вот о Маргарите - Нине Шацкой - это была
удивительная оценка. "Эта актриса, может быть, и не слишком умелая,  но  она
потрясающе сыграла свое желание сыграть Маргариту!"
   ...Павел Марков. Один из близких  людей  булгаковского  дома,  заведующий
литературной частью МХАТа с 20-х годов, поклонник  любимовской  "Таганки"  с
первых  ее  шагов.  Мы  встретились  с  ним,  спустя  время  после  премьеры
"Мастера". Сидели  в  очереди  за  путевками  в  летний  дом  отдыха  нашего
Театрального  общества,  на  Страстном  бульваре.  Павел   Александрович   и
похвалил, и поругал спектакль. Нашел в нем много излишеств,  "капустника"  и
еще чего-то, что его огорчило, хотя в целом постановкой остался доволен.  И,
между прочим, уверенно заявил мне, что манерой речи, юмором и  даже  тембром
голоса мой Воланд ему напомнил Михаила Афанасьевича. Я поблагодарил и  занес
сведения в дневничок. А потом, через много лет,  прочел,  как  часто  Марков
бывал у Булгаковых в последние годы и понял, как дорого стоила его похвала.
   1987 год. Эйфория, возвращение Любимова, мы - вместе, Коля Губенко -  наш
друг и выручатель, его ценят в Кремле, поскольку он только что сыграл Ленина
в сериале, плюс, конечно, хороший актер и режиссер. Восстановление из  праха
- "Послушайте!",  "Мастера",  "Высоцкого",  "Годунова"...  До  приезда  Ю.П.
восстанавливает "Мастера" Александр Вилькин. Он предлагает мне новые краски,
я пробую, он хвалит: время изменилось, надо играть более язвительно и остро.
Это правда. Время - новое.  Я  помнил  слова  Смоктуновского  и  -  прибавил
чертовщины в интонации... Вилькин возбужденно  приветствовал  на  репетициях
мои новые интонации и новые, и более резкие, выпады Воланда - к партнерам  и
в зал. Успех спектакля был  огромным  -  громче  и  жарче,  чем  десять  лет
назад...
   Юрий Карякин прибыл на спектакль с друзьями, Алесем  Адамовичем  и  Юрием
Афанасьевым. Время горячих надежд. Все трое  -  депутаты  нового  парламента
СССР. Зрители узнавали их, приветствовали. Юрий Федорович хотел увидеть свой
когда-то любимый спектакль, ныне возрожденный заново... После  спектакля  не
зашел за кулисы, ночью позвонил мне домой.
   - Веня, я в ужасе! Ты все испортил! Ты спустился на  землю,  твой  Воланд
раньше был сам по себе, и его надо было слушать. Теперь ты ввязался в  суету
всех персонажей... Веня, я помню  каждый  звук  твоих  монологов,  это  была
музыка, а вчера мне было тошно, ты резал уши мне...  Умоляю,  верни  музыку!
Что? Да нет, не волнуйся - и Юра, и Алесь впервые видели  спектакль,  они  в
восторге, но я-то помню твою музыку!
   Потрясающее  откровение.  Так  мог  судить  режиссер  школы  Мейерхольда:
найденное в период наития не нуждается в  обновлении,  мелодия  речи  сатаны
нуждается только в искренности...
   Вот поди ж ты  -  не  режиссер  и  не  актер,  а  такая  профессиональная
чуткость. Я погоревал и все обдумал: конечно, в новом варианте я играю,  так
сказать, актуальнее и  острее,  поэтому  смеховых  реакций  заработал  много
больше, но что мне до них? Кажется, в этом случае Булат Окуджава не поверит,
что такой Воланд мог жить "всегда"...  Что  сказать  -  необъяснимы  пути  и
ценности в искусстве. То, что Карякин  назвал  "музыкой",  было  результатом
долгого мучительного поиска. Музыка родилась,  видимо,  на  той  генеральной
репетиции, и я ее  не  культивировал  и  не  понимал.  А  теперь  необходимо
поработать, чтобы вернуться к "первоисточнику". Я вернул,  конечно,  музыку,
сильно возбужденный и критикой, и запоздалыми комплиментами.
   ...1979 год. Вдруг взяли и отпустили "Мастера"  на  гастроли  в  Тбилиси.
Осень, фрукты, великий город, страсти-мордасти с выбиванием дверей во Дворце
профсоюзов. Первый  секретарь  республики  едет  на  "Мастера".  Трижды  его
заворачивают назад: "Извините, товарищ Шеварднадзе, зал не  готов,  за  вашу
безопасность не ручаемся..." Целый час мы ждали на сцене сигнала к  прологу.
Так и не справились чекисты со своим народом. Публика в креслах и молодежь в
проходах... Не то что вождю -  яблоку  негде...  присесть.  В  Тбилиси  -  и
счастье, и дружба, и юмор  без  предела.  Везет  меня  шофер  такси:  "Куда?
Туда-то? Ага, вы из Таганка-театра? Ага! Друг! Будь другом,  достань  билет!
Какой-ни-любой! За любую цену - хочу эту увидеть... вашу  "Маргаритку"!  Где
женщину с голой спиной даете, помоги, друг!"
   И в газете, в  серьезной  рецензии,  много  слов  о  сюжете,  об  успехе,
вскользь обо всех актерах, а  в  конце  -  прорвало  плотину  чувств  южного
мужчины-критика: "О, как прекрасна эта Маргарита на сцене!"
   Сегодня голой спиной разве можно удивить? Сегодня табунами  по  сценам  и
экранам бегают голые вакханки, сотрясая прелестями все твердыни  театральных
традиций бескрайней родины...

   Осень 1994 года. Я два года не играл  на  Таганке,  прилетел  из  дальних
краев, неожиданно  для  себя  самого  сговорился  с  коллегами,  провел  две
репетиции  и  -  сыграл.  Был  удивлен   переполненности   зала,   слитности
зрительских  реакций,  лицам  молодых  людей,  дружным  овациям   ("как   на
премьере").
   Но почему я так беспокоен, почему старая (и любимая) роль заново тревожит
и мешает уму-разуму? Здесь надо сознаться: я давно поверил в  чудеса.  Более
того: моя  любовь  к  России  прямо  связана  с  верой  в  чудеса.  Она  вся
проистекает из  любви  к  искусству,  и  значит,  необъяснима.  Значит,  мое
волнение, мое беспокойство перед выходом на сцену оправдано  свыше:  Россия,
Сцена, Маргарита... Я - Воланд, холодеет кровь... В густой тени булгаковской
прозы приятно чувствовать себя... фразой, вырванной из контекста.
   Сквозь многодырчатый мохнатый занавес я снова  вижу  старый  зал  театра.
Плетеный  серо-коричневый  гигант  носился,  пылил  и  сметал  все  живое  в
"Гамлете" с 1971 года до июля 1980-го, когда умер Владимир  Высоцкий.  Тогда
же умерла и моя роль Клавдия.  Но  с  1977-го,  с  апреля  месяца,  занавес,
придуманный Давидом Боровским,  так  же  мечется  и  скрипит  среди  сборных
декораций в "Мастере и Маргарите". Вот тут же, вот так же,  в  сюртуке  и  с
тростью, с брошью на горле, весь в черном, я торчал семнадцать лет назад, за
два звонка до пролога, и разглядывал публику в  дырявую  шерстяную  сеть.  А
потом занавес был свернут и два года пылился в ангаре позади театра. А потом
вернулся домой великий режиссер, поглядел  из  зала,  как  восстановили  его
"Мастера", произнес несвойственные ему слова благодарности актерам, и  пошел
спектакль как ни в чем не бывало. А потом время  дало  трещину  в  эпохе,  в
людях и  в  театрах.  Губенко  -  человек,  сочинивший  историю  возвращения
Любимова на Таганку, стал министром. И очень скоро расколол старую  семью  и
объявил себя директором половины Таганского театра.
   Двадцать пять лет испекал я капустники-тагашники...  Вот  и  под  занавес
нашей "драмо-комедии"  -  само  напрашивается...  Все  хорошее  в  искусстве
начинается с любви, так? "Таганка" началась со слова, корень которого  "Люб"
- Любимов. "Таганка" закончилась именем человека, в корне которого - "Губ" -
губитель - Губенко... Каламбур названий. Услышим: первый спектакль - "Добрый
человек". Первая рана, через двадцать лет - спектакль с названием "На  дне".
Первый,  обещанный  Губенко:  "Доходное   место".   Из   последнего   списка
любимовских премьер: "Пир во время чумы" и "Самоубийца".
   Но прочь печали, разве нас можно удивить "свинцовыми  мерзостями  жизни"?
Удивляться нужно только чудесам, которые всё не устают являться в России.  И
у меня на глазах случилось такое чудо: история  треснула  по  швам,  надежды
окоченели возле разбитого корыта, и вдруг я снова с черной тростью торчу под
занавесом и за два звонка до пролога вижу, слышу,  чую...  как  в  сказке...
всё, всё, всё, как раньше!
   Воланд в романе:
   - А вам скажу, что ваш роман вам принесет еще сюрпризы.
   - Это очень грустно, - ответил Мастер.
   - Нет, нет, это не грустно, - сказал Воланд, - ничего  страшного  уже  не
будет...
   Публика горячая, умная,  красивая.  Билеты  спрашивают  у  эскалаторов  в
метро. "Мастер и Маргарита", через пропасть лет и лиц, звучит новостью  -  и
для зрителей, и для исполнителей. За окном грохочет рыночная быль, а здесь у
нас - сказка. И мы рождены, оказывается, чтоб сказку оставить сказкой.
   Я смотрю за занавес. Москва. Чудеса на  сцене,  чудаки  в  зале  -  новые
чудаки. Сегодня зрители - непонятны мне.  В  зале  сидят  явно  неискушенные
любители. Реагируют иначе, молчат иначе... Я перебегаю взглядом с одного  на
другого: кто вы, зрители? Что вас привело сегодня на этот старый  спектакль?
Новые ли вы русские или  просто  обычные  жители  грустного  времени  и  вас
притягивает легенда о  Мастере?  Вы  отложили  в  сторону  соблазн  посетить
супершумные шоу, а также пересилили понятную аллергию к семейным дрязгам  на
Таганке.
   Я боялся играть. Я хочу играть. Я буду играть, потому что чудеса и чудаки
продолжаются.  Потому  что  и  Булгаков,  и  мохнатый  занавес  "Гамлета"  -
необъяснимо живы - несмотря, невзирая и вопреки.
   Из-за  передела  "Таганки"  многие  роли   в   "Мастере"   остались   без
исполнителей. Сегодня я играю с новыми Маргаритой, Бездомным, Коровьевым.  В
сценах  "Казни",  "Бала"  и  "Грибоедова"  -  только  молодежь,   выпускники
любимовской студии. На репетиции они испугали меня любительщиной,  но  вдруг
на публике их как подменили! Через них обновилась кровь  старого  спектакля.
Ведь он - живой организм. Он так же стареет, болеет или молодеет, как всякий
человек. То, чего эти актеры и актрисы недобрали в годы учебы, они экстерном
схватывают в атмосфере крепко сделанного представления. И здесь  их  главный
учитель - публика, живые реакции. И все прошлое мне видится-слышится  сквозь
шерстяные щели за два звонка до выхода булгаковского сатаны.
   Предпоследняя по времени встреча с книгой Булгакова - в Праге.  Я  ставлю
"Пиковую даму" П.Чайковского, а ночами читаю в студии радиостанции "Свобода"
весь  роман.  И  трижды  поражаюсь  новому  открытию:  как   летит   работа.
Мистическая Прага, мистическая "Пиковая дама", мистическое поле текста  -  и
так легко дышится. Репетиции оперы утомляют, выматывают с утра  до  середины
дня. Чуть отдохнув, идем с Галей от Карлова моста к Вацлавской  площади,  за
ней - "Свобода".  Погружаюсь  в  страницы,  попадаю  в  обьятья  драгоценных
событий, читаю, играю, повторяю. Потом запись проходит проверку.  Далеко  за
полночь ставим точку. Расходимся по домам и опять поражаемся: нет  усталости
совсем! Так легко, так хорошо! Роман  словно  расколдовал  весь  мистический
набор и,  в  благодарность  за  любовь  и  старательность,  одарил  чудесной
легкостью. Записано  шесть  дисков,  семь  часов.  Запись  книги  "Мастер  и
Маргарита" была для меня экзаменом, личной формой благодарности  М.Булгакову
- за книгу и Ю.Любимову - за спектакль.
   ЭПИЛОГ
   Но ни чтение, ни игра на сцене, ни записи, ни даже лекции "на тему" никак
не могут отменить "загадки Воланда". Я так и не  сумел  -  с  1966  года,  с
журнальной "Москвы" - прояснить для  себя  суть  образа.  Не  буду  называть
сакральных слов, процитирую в финале - самое начало:
   - Так кто же ты, наконец?
   - Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.
   Может быть, вдруг да прояснится загадка сатаны. Театр обладает  волшебной
силой - ставить вопросы бытия. Не научно, не  книжно,  а  как-то  по-своему.
Таинственно, безоружно и волшебно - за что и был любим Мастером Булгаковым.
   - Так, стало быть, этим и кончилось?
   - Этим и кончилось, мой ученик, - отвечает  номер  сто  восемнадцатый,  а
женщина подходит к Ивану и говорит:
   - Конечно, этим. Все кончилось и все кончается... И я вас поцелую в  лоб,
и все у вас будет как надо.
   Совпадение на прощанье:  я  родился  в  Москве,  в  квартире  "номер  сто
восемнадцать".  Прошу  прощения  за  нескромность.  Впрочем,  как  уже  было
сказано:
   - Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной,  -  отозвался
кот.
   - Праздничную полночь приятно немного и задержать, -  ответил  Воланд.  -
Ну, желаю вам счастья!
   - Прощайте! Прощайте!
   - До свидания, - сказал Воланд.

   ДО СВИДАНИЯ.