т обязан, не отвлекаясь, как бы забыв об актерстве,  совершить  "от  и
до" свою узкую операцию. Отбор деталей, точность воспроизведения профжестов,
накопление привычек в пластике, мимике - это все сливается  в  стремительную
кинокартину "нового поведения".
   По справке из училища каждого второкурсника - по его выбору -  направляют
на месяц в  некую  организацию.  Он  "прилипает"  к  какому-то  специалисту,
учится, всматривается и тренируется. Через месяц в гэзэ - показ. Даже старые
щукинцы, узнав  о  "вечере  профнавыков",  бросают  свои  дела  и  стараются
попасть. Что делают студенты? Все что угодно. На нашем курсе были пожарники,
кондитеры, токари. Авшаров и Биненбойм провели на сцене целую  хирургическую
операцию - в детальнейших подробностях. Дима Андрианов "обрабатывал"  кремом
торты, а Люда Максакова их  "затаривала"  в  коробки  и  ловко  перевязывала
ленточкой. Я месяц проторчал в Самарском переулке, в бюро ремонта телефонов.
Утрами  топал  с  опытными  мастерами  по  адресам.   Они   чинили,   искали
повреждения, созванивались со станцией, меняли аппараты. Двигались мембраны,
отвертки,  микрофоны...  а  я  наматывал  на  ус,  записывал,   чтобы   дома
тренировать на учебном аппарате спецкомбинацию.
   Мой "телефонист" в числе  еще  двух-трех  этюдов  был  особо  отмечен.  В
короткий сценический срок надо было уложить  по  порядку  и  в  темпе  массу
деталей... Помню стремительный подход к аппарату, рывок трубки -  на  плечо,
сразу глаза на потолок (автоматический  поиск  проводки),  машинально  кидаю
тяжелую отвертку на рычаг "вместо трубки", трубку хозяйски разбираю, чего-то
трясу, куда-то дую, завинчиваю, тороплюсь, вздыхаю,  "как  монтер"  (привык,
насмотрелся),  вскрываю  аппарат,  чего-то  заменяю,  звоню  "Валечке"   или
"Томочке", прошу меня проверить, проверено, дефектов нет.  Сматываю  удочки,
опять гляжу  на  потолок,  открывши  рот  (тоже  привычка),  хлопнул  замком
чемоданчика, ушел по новому заказу.
   Зимой второй курс готовился к показу "этюдов на образы". Две  современные
повести (одна из них - "Жестокость" Павла Нилина) разобраны по винтикам,  по
сценкам и ролям. Я готовился играть автора, Нилина. В.Ганшин - героя, Веньку
Малышева, З.Высоковский - начальника угро (которого в  кинофильме  вскорости
прекрасно сыграл Олег Ефремов), Юра Авшаров - бандита Баукина, а героиню Юлю
Мальцеву - Максакова. Мы фантазировали "биографии" образов и  посещали  МУР.
На занятиях придумывались сценки, далекие от повести: персонажи  встречались
за какой-нибудь шахматной доской, например, или  на  случайной  вечеринке...
Способ  поведения,  общения,  манера  говорить  и  двигаться  выявлялись  на
практике. Следующий этап - срепетированные сценки из выбранной прозы.
   В апреле - показ самостоятельных работ.  Именно  он,  повторяю,  выявляет
лицо курса. Лицо признано интересным, обнадеживающим. Богат урожай  "плюсов"
и "поощрений". У меня лично завершился испытательный срок, и я  переведен  в
студенты. На показе я в обоих отрывках заработал по "плюсу": за деревенского
громилу-растяпу  из  венгерской  прозы  Жигмонда  Морица  и  за   испанского
альгвасила-идиота у Сервантеса, в пьесе "Два болтуна". Роль вспомогательная,
но я выпятил нижнюю губу, напряг книзу верхнюю, голос от этого стал утробным
и беспомощно-жалобным, брови свел "домиком"  и  сам  себе  сильно  напоминал
одного милейшего воспитанника нашего кружка Варвары  Ивановны  Стручковой...
Длинный, немного нелепый, но очень добрый парень, я им воспользовался, я его
"гипертрофировал" и - спасибо - заработал успех.  Впоследствии  эта  внешняя
характерность выручит меня на  профессиональной  сцене,  в  "Жизни  Галилея"
Брехта, в роли куратора Приули. Стоимость "плюса" на самостоятельном  показе
в училище сильно  возрастет  в  цене:  за  комического  типа  я  получу  две
театральные премии, а главное - десять лет хохота и аплодисментов, признание
у Любимова, у Высоцкого, у Смоктуновского, у коллег и поклонников, у  целого
Института русского языка Академии наук! Но вернемся  к  урожаю  "плюсов"  на
втором курсе.
   Кончился показ, и неподкупный Этуш царственно  возглашает:  "Кто  сегодня
самый удачливый?" "Белявский и  Смехов",  -  отвечает  курс.  "Ясно,  ну-ка,
Смехов, как самый молодой, бегом на Арбат. Ты заработал  право  вызвать  мне
такси". Хохот, мир, дружба, и я лечу за такси.
   Второй курс завершился вечером педагогических работ. У меня были "Человек
с ружьем" (роль Чибисова) и "Недоросль", о котором упоминал. Лето. Заседание
ученого совета, кафедры мастерства актера... Студентов  место  -  за  линией
фронта, на лестничной площадке. У профессуры в 21-й аудитории - шум и гам, у
нас  -  по  пять  кило  никотина  на  душу  дрожащего   населения.   Хорошо,
старшекурсники с нами, сочувствуют, укрепляют дух анекдотами да  байками  из
личного опыта. Старшекурсник Игорь Охлупин пересек линию фронта и замер ухом
у двери совета.  Больше  всего  боялись  Шихматова  Леонида  Моисеевича.  Он
частенько хлопает по уху открываемой дверью, из-за которой высовывается  его
мощная рука с сигаретой, пепел стряхивается, и дверь закрывается. Когда этот
момент изображается на студенческих капустниках, звучит гомерический  хохот,
сегодня же - не до смеха.  "Смехов!"  -  свистяще  шепчет  Охлупин.  Значит,
завкафедрой Анна Орочко назвала мое имя. Плевать на все, подбегаю  к  Игорю.
Ухо к уху - дверь и гул за дверью. Перечисляют мои работы за год. Ни жив  ни
мертв, я отброшен на год назад, прибит к  дню  своего  падения,  когда  Этуш
хлопнул дверью... Орочко спрашивает: "Оценка за год?" Этуш, без промедления:
"Пять!" Игорь Охлупин, тоже без промедления, шарахает меня по  спине.  Марья
Хрисанфовна Воловикова, заместитель Захавы: "Товарищи, так нельзя. Мы же его
не аттестовали в прошлом году". Этуш громче: "Пять!" Воловикова:  "Товарищи,
мы расписываемся в  своей  некомпетентности.  Студент  проделал  работу,  он
переведен из вольнослушателей, нельзя же зачеркивать нашу с вами..." -  "Что
вы предлагаете?" - "Ну, три, ну, с плюсом, если  хотите..."  Голоса,  споры,
выкрики... Окончательный приговор Захавы: четверка с плюсом. И я бегу курить
боевую сигарету.
   Поздравляющий выпускник (кажется, Сорокин)  заявляет:  это  самая  лучшая
щукинская отметка для второго курса. Напоминает: Шура Ширвиндт тоже  был  не
аттестован на первом, на втором получил четыре с плюсом, а теперь - отличный
актер...
   Курс празднует победу на квартире у Иры Ложкиной.  Мы  молоды.  Мы  любим
друг друга, театр, училище, Этуша. У нас четыре пятерки,  шесть  четверок  с
плюсом, троек мало, двойки две... да. Деля итоги с вином пополам, танцуем  и
прощаемся. По солидной бумаге ЦК ВЛКСМ восемь студентов едут добровольно  на
месяц каникул в Восточный Казахстан,  на  целину  -  в  концертной  бригаде.
Бригадир Авшаров, его верное подспорье - Саша Биненбойм - Бом и  я,  крепкое
ядро - Акульшина, Нечаева  и  Ганшин,  а  непременных  "швейков"  сыграют  в
поездке Женя Крючков, по кличке Крючок, и  Женя  Супонев.  К  нам  приписаны
музыкальные  номера:  гнесинец   Валерий   Федулаев   -   баянист   и   двое
консерваторцев - баритон Кубаныч Арзиев и тенор Витя Кириченко.
   Пять суток в поезде. Двое суток не отрываемся от окон. Особенно  -  Урал.
Особенно - озера. Тут и ночью не заснуть. Красота. Мы еще ни черта не видели
мира, а он - вот каков. Из-под колес вырываются далеко вверх  горы,  леса  и
пригоршни деревень...  Вдруг  снизу  вверх  -  зарево  огоньков,  по  склону
разбежались домишки и трассы. Это, оказывается, город Уфа. Другие двое суток
- тоска. Степь, солончак, редкие кустики, жара.  Лежим  на  полках,  читаем,
обсуждаем программу, поем и вспоминаем "прошедшие  дни"...  И  вот  -  новое
впечатление. Двери соседних купе - нараспашку. Там проживают казахи.  Они-то
все наши горы и леса проскучали на своих полках. А теперь их не загонишь  на
места. Приросли к окнам, жадно взирают  на  степную  очевидность  и  красиво
мычат свои мелодии. Вот как делится жизнь - по разным корням, по  различным,
"личным" мотивам...
   Потом - Барнаул, Алтай и наконец Усть-Каменогорск. Заставляю  себя  вести
дневник. Кроме любви к литературе меня стережет общественная нагрузка:  я  в
бюро комсомола отвечаю за стенную печать, а недавно с группой щукинцев стали
выпускать  свой  рукописный  общественно-литературный  журнал  "Рост".  Туда
впоследствии и попадет мой "Казахстанский дневник". И сам Владимир Шлезингер
скажет, что ему понравилось и что мне "надо писать". Гм. Вот я и пишу.

   Из дневника.
   4 июля 1959 года. Выгрузились. На  машинах  -  в  Усть-Каменогорск.  Нина
Петровна Афанасьева - очень мила! Гостиница "Алтай".  Вечером  -  концерт  в
парке им. Джамбула. Зря волновались: они только  того  и  ждали,  чтобы  нам
похлопать. Объявлял Супонев. Путано,  но  зычно.  Уходим,  любуясь  красивой
афишей: "БОЛЬШОЙ КОНЦЕРТ АРТИСТОВ..." Это про нас.
   6 июля. Колхоз им. Куйбышева. Деревня Черногорка.  Горбоносый  старик  84
лет: "Наше село не урожайное нынче на молодежь... сын мой  хотел  художником
быть...  и  ладно  рисовал...  ушел  на  фронт...  умер  в  сорок  шестом...
так-то..." Колхозники разобрали нас по хатам после концерта, трое  спали  на
сцене. Ужин - мед с молоком.
   8 июля. Страшная жара. Колхоз им. Кирова.  Играть  невозможно.  Солнце  в
глаза. Жмуримся, потеем, а кто играет в  телогрейках  -  худеет  на  глазах.
Супоневу напекло голову: зычности, правда, он не утратил, но смысла слов  не
донес. Ему надо бы объявить: "Сцена из пьесы Николая Погодина "После  бала".
Исполняют студенты Татьяна Акульшина и Вениамин Смехов".  А  он  бодро,  без
улыбки, гаркнул: "Николай Погодин! Исполняют студенты!" И - в тень. А  мы  -
играй тут. Под вечер Женя, Витя и Вадим "объезжали"  коней,  Ганшин  потерял
очки.  Чеченец-конюх   потерял   терпение.   Состоялась   бурная   социально
подозрительная ссора. Вечером концерт. Центральная усадьба. Блестящий прием.
"После бала" и "Поднятую целину" с Юрой и  Бомом  вызывали  сто  раз.  Долго
ждали Валеру с его баяном: колхозники попросили немножко  подыграть  танцам.
Два часа они танцевали. Хороший характер у баяниста  -  слова  не  проронил.
Профессионал. Спать уложили в детяслях.  По  четыре  кроватки  на  студента.
Блеск и чистота.
   9 июля. Отгонные пастбища. Сопки. Лазим  по  камням.  Клубника.  Восторг.
Концерт в клубе-саманке. Потолок ниже меня ростом. Казахи очень  приветливы,
гордятся, что мы из Москвы, но к театру не  приучены.  Поэтому  обмениваются
впечатлениями тут же, как в  кино.  Галдят,  жестикулируют,  опять  смотрят.
Уверены, что нам это не мешает. Мы всё им простили за обед. Такой бешбармак,
такая шурпа-бульон, такой чай и с таким молоком... Саше Бому,  как  старшему
по возрасту, лучшие куски, самый жир - дорогому гостю... Его чуть в  обморок
не бросило, а Арзиев  под  столом  ему  ногу  давит:  ешь,  гад,  не  обижай
восточных обычаев... И гад давился,  но  ел.  Даже  улыбался  хозяину.  Тоже
проверка актерской воли. Хозяева торопят: через час в соседнем  ауле  другой
концерт. Пятнадцать километров отсюда, но надо спешить: они уже барана режут
в честь дорогих гостей... Дорогие гости побросали свои потолстевшие  "кости"
в    кузов    грузовика...    Сытые,    серьезные,    оглушенные    мясистым
гостеприимством... Прошло часа три.  Трясемся  по  размытым  дорогам  бывшей
целины. На пятый час, когда стало смеркаться, замечаем: шофер сбился с пути.
Проделав около 200 км, уже ночью наткнулись на  чужой  аульчик!  Приютили  в
первой же саманке. Одиннадцать "артистов" в дикой духоте,  но  на  роскошных
перинах под пуховыми одеялами и под самой печкой. Она не топилась, но на ней
спала детвора. Ровно столько спящих деток, сколько успела  народить  хозяйка
молодая: восемь чертенят. Я не сплю и  спасаю  друга  Сашу,  которому  через
каждые пять минут на лицо падает немытая детская ножка.
   12  июля.  Дуем  в  Усть-Каменогорск.  Оттуда  сразу  в  городок  рабочих
свинцово-цинкового гиганта.  Зажиточно  и  щедро  живут  ребята.  Мотоциклы,
пианино,  драмколлектив.  Прием  на  концерте  -  потрясающий.  И   довольно
квалифицированный. Большой ужин. Обсудили Москву  и  театральное  искусство.
Замечательные ребята - привет из будущего. Добрые, работящие, музыкальные  и
читающие люди.
   13 июля. Колхоз им. 1 Мая. Сумасшедшие  пространства.  Немцы-трактористы.
Украинцы-колхозники. И много "прочих шведов" -  интернационал.  Председатель
бодро крикнул: "Приветствуем дорогих  товарищей  из  Московского  цирка!"  И
исчез. Дневное солнце. Тень от грузовика. Еле  играем.  Отползаем  вместе  с
тенью. Супонев  попал  не  в  тень,  а  впросак.  Всегда  объявлял:  "Иоганн
Себастьян Бах! Бурре. Исполняет на  баяне  студент  Института  им.  Гнесиных
Валерий Федулаев!" Сегодня же ему удались  только  такие  слова:  "Себастьян
Бах. Играет Институт Гнесина!" - и амба. Решением  бригады  Женя  уволен  из
конферансье. Вечером - получше. Почему-то не накормили. Тоска в животе.
   14 июля. Купаемся в Иртыше. Слишком уносит река, слишком страшны  валуны.
Выиграли в волейбол у местных. Ели яйца с кислым молоком. Нина Дмитриевна  -
из обкома ЛКСМ.  Валерий  бледен.  Нина  хороша.  Любовь  и  солнце  -  день
чудесный.
   17 июля. После солнца и красот природы - грязь, слякоть, дождь и  ужасный
прием. Насильственный  концерт.  Но  мы  их  пробили,  растопили.  Играем  в
освещении керосино-бензиновых ламп. Неграмотный морж-председатель.  Ночью  в
порядке социального протеста организованно ревем песню  "Ревела  буря,  гром
гремел...".   Бригадир   Авшаров   демонстративно   спит.   Объясняться    с
председателем ходил Смехов. Дорога в горы размыта. Медленно  рычим  мотором,
прицепленные к трактору "Беларусь". Вокруг сопки, горы, хвойность, клубника,
птички. Блеск.
   20 июля. 2-е отделение Бухтарминского совхоза. Начальство про нас забыло.
Сами ищем центральную усадьбу. Бригада ропщет, начинается раскол. Прекрасный
шофер-фронтовик с  простреленным  горлом.  Концерт  прошел  кое-как.  Номера
взбунтовавшихся артистов быстро заменяли на новые.  Я  читаю  "Теркина".  Не
сбился. Биненбойму стало худо с сердцем. "Поднятую целину" они  с  Авшаровым
провели адажиообразно.
   21 июля. Директор совхоза. Хвалит концерт. Обед. Всем хорошо. Паром через
Бухтарму - силой течения. Знай только рулем поворачивай. Село  Больше-Нарым.
Райком. Превосходный крепыш Фрунзе Кажгалиев. Ему о нас не доложили,  но  он
все сделает. И сделал отлично. Программа концертов, поездок и спанья, еды  и
ухода - спасибо. Колхоз им. Абая. Фрунзе гарцует  на  диком  коне  Серко.  И
Федулаев пробовал. Серко унес его в  горы.  Еле  спасли  всадника.  Об  этом
только и разговоров. Выступаем в зерноскладе. "Что им  Гекуба?"  Но  слушают
внимательно. Ночью с Юрой и Сашей - у чудесного учителя из Алма-Аты. Длинный
рассказ о жизни и учительстве. Чистенький домик. К потолку подвешена люлька.
Трое детей. Свежий мед. "Столичная" водка.
   23 июля. Училище механизации. Море черных гимнастерок. Любопытные глаза и
реплики: "О! Артисты приехали. Из погорелого театра". Мы  и  вправду  сильно
загорели, а многие - облезлые, облупленные, обгорелые. Зато  на  концерте  -
работа дотла. Прием триумфальный, незаслуженно оглушительный, второй за  всю
поездку (после Согры). Молодые,  здоровые,  изголодавшиеся  по  впечатлениям
ребята от души хохочут, хлопают, счастливы. А про  нас  и  говорить  нечего.
Сразу позабыли о всяких глупых трудностях. Концерт играли не два, а три часа
- все, что умели, и все, как могли.  Покуда  машина  удалялась  от  училища,
вдали чернела шеренга провожающих курсантов.  Сначала  махали  фуражками,  а
потом просто стояли. И радостно, и грустно.
   27 июля. Отметили день рождения Вадима Ганшина. Играли в плохом состоянии
духа. "Крючок" "бюллетенит", Наталье плохо с сердцем, у Валеры палец распух,
и не баянится... В чеховском "Суде"  вместо  Крючкова  вышел  Ганшин.  Забыл
текст, поперхнулся. Состоялась клиническая потеря серьеза. Что бы он  дальше
ни пытался говорить, все персонажи  прерывали,  прыскали,  роняли  головы  в
руки, отворачивались к стенке... Так бессмертный Чехов и не дошел до местной
публики. Спалось ничего. Получили первую критическую записку. Так и надо.
   28 июля. Купаемся, загораем, волейбол... Вечером - ответственный  концерт
в Больше-Нарымском  дворце  культуры.  Прекрасный  прием.  Прекрасное  фойе.
Прекрасные подрумяненные киноартисты на стенах. Во время  "Горячего  сердца"
прекрасный безбилетный зритель ворвался в зал и заполнил все проходы.  Кроме
того, время от времени громко плакало чье-то прекрасное дитя.
   30 июля. Серпантин-шоссе ("тещин язык", называют водители). Паром.  Пыль.
Пункт Серебрянка. Пьем невкусный, но утоляющий морс. А вот  и  Бухтарминская
ГЭС. Сдали в конторе паспорта.  Экскурсовод  -  секретарь  райкома  Денисов.
Четыре шлюза, бурная река, шесть турбин справа и канал слева. Высота подъема
воды - аж 90 м. Ходишь и ощущаешь свою букашечность. ГЭС еще строится. Рядом
громадный бетонный завод.  На  Иртыше  запросто  ловится  всяческая  рыбица.
Банкрот Супонев задержал рыбака с двумя щуками. "Почем продашь свою рыбу?" -
"Да сколько дашь, за столько и бери..." Пауза. Женьке дать нечего. Вздыхает:
"Да я бы купил..."  Конец  истории.  Занавес.  Директор  ГЭС  -  Г.Маленков.
Свергнутый  Хрущевым,  живет  барином,  им  тут  гордятся   и   вольные,   и
"заключенные". День в "зоне" прошел нестрашно.
   Дорога на Усть-Каменогорск. Красивее не видел в жизни.  Где-то  там  гора
Белуха, китайская граница, Алтай, а мы - все выше.  Горные  лесные  массивы.
Шоссе ввинчивается в пики патетических  наименований.  Смертельные  пропасти
зеленеют  приветливыми  стадами  кустарников  и   гигантских   пихт.   Белые
пионерские лагеря в самом сердце  массивов.  Подъемы  и  спуски  -  перехват
дыхания. Задержала автоинспекция. Показалась нам корыстной и  нетрезвой.  Ни
за что ни про что обидела прилежного водителя.
   Итак, с двенадцати утра до двенадцати вечера - дорога. Усталости никакой,
ибо - восторг. Город. Сюрпризы: за проделанную работу обком на три дня  снял
шикарные номера люкс по  паре  в  каждом;  на  завтра  в  знаменитом  Дворце
металлургов  объявлен  наш  прощальный  концерт;  послезавтра  -  съемка  на
телевидении... Правда, афиша традиционно  спутала  имена  классиков  русской
сцены и озаглавила нас метровыми буквами так:  "ВЕЧЕР  ВСТРЕЧИ  С  УЧАЩИМИСЯ
ТЕАТРАЛЬНОГО УЧИЛИЩА ИМЕНИ ЩЕПКИНА г. МОСКВЫ".
   31 июля. Нервный день. Слава богу, все позади. Все  довольны.  Теперь  мы
говорим: "Эх, видел бы нас Этуш..." Комсомольцы комбината и города -  добрый
и веселый зритель. Мы отвечали на их вопросы  и  выступали.  Им  понравилось
все: и баян, и Мольер, и "Теркин", и Чехов, и Шолохов, и романсы Арзиева,  и
Погодин, и залихватская сценка из оперетты "На берегах Амура"  в  мастерском
исполнении  Акульшиной  и  Ганшина,  ну  и,  конечно,  чудесный  тенор  Вити
Кириченко. Фрунзе Кажгалиев  вручил  под  дружные  овации  зала  каждому  по
грамоте обкома.
   2 августа. Вчерашнее  телевидение  отзывается  сегодняшними  улыбками.  В
гостинице, на улице и на  вокзале.  Непонятно,  понравилось  народу  или  не
понравилось. Ясно только, что им приятно узнавать "живых  артистов".  Но  мы
уже не  очень-то  живые.  Именно  за  три  часа  ожидания  поезда  ощутилась
усталость, тоска. Хочется домой ужасно,  надоели  до  чертиков  родные  лица
однокурсников. Слишком велика  доза  совместного  актерского  быта.  Как  же
профессионалы накручивают на сотни тысяч километров десятки тысяч повторений
одних и тех же номеров? Как они не отупеют и что за безжалостная профессия!
   Дневник окончен.

   Третий курс. Мы  уже  старшие.  Мы  уже  уверенно  опекаем  младших.  Они
заглядывают нам в глаза. И глаза излучают тепло сочувствия. Новые  вечера  и
показы. Общеобразовательный курс наук. Военная кафедра. Здесь мы работаем  и
учимся только благодаря врожденному  такту