веденные  в  обман  коллеги
считают, что Эфроса прислали "спасать "Таганку"". В  этой  дьявольской  игре
было три акта: первое - "новое назначение", второе  -  "На  дне",  третье  -
трагический финал...
   Второй акт начался мрачно. Но его продолжительность была рассчитана не на
один день. С апреля по июнь 1984 года мы играли "прощальные спектакли".  Как
только театр был  распущен  на  двухмесячный  отдых,  руководству  доложили:
волнений нет, идет работа над пьесой Горького "На дне". В июле  Ю.П.Любимова
Указом Верховного Совета лишили гражданства СССР. В скобках заметим,  что  в
стране мало кто был об этом осведомлен. Разве только подписчики  "Ведомостей
Верховного Совета СССР".
   К важным удачам второго акта надо отнести сумятицу в общественном мнении.
Вот версия, распущенная сверху и поддержанная снизу: "Любимов,  избалованный
славой,  устав  от  старой   "Таганки"   и   поддержанный   молодой   женой,
спровоцировал скандал с властью, чтобы остаться в эмиграции.  Теперь  его  с
радостью забросают контрактами. О себе подумал, а своих учеников предал. Его
друг, тоже кумир шестидесятых  и  жертва  семидесятых,  тоже  "левый",  тоже
гонимый начальством, загнан в угол:  его  заставили  принять  театр.  Теперь
ситуация уравновесилась, ибо лучшего спасителя  и  придумать  нельзя.  Эфрос
ставил на "Таганке" Чехова, он работал с Высоцким, он любит их  спектакли  -
как повезло актерам. Правда, два-три человека бунтуют, но это они зря.  Люди
в ЦК поступили мудро".
   В  основном  подобные  речи  подхватывали  те,  кому   была   безразлична
любимовская школа. Назавтра после  первой  встречи  с  "новым  Эфросом"  нас
ставят в известность об увольнении всех выступавших. Первым был уволен  Юрий
Медведев, один из ветеранов театра, актер пантомимы и драмы. Со  слов  А.В.,
остальных оставили в театре, только пойдя навстречу его уговорам.
   Руководители всех театров Москвы получили строгое указание - не  брать  к
себе ни одного таганковского артиста... То есть ни одного  артиста,  который
нужен А.В. Из недолгих бесед с Эфросом актеры  и  режиссеры  сразу  выясняли
степень своей пригодности. И многие исчезли без препятствий (личные драмы  -
не в счет).
   Задержаны  документы  на  присвоение  званий,  в   том   числе   Жуковой,
Полицеймако, Губенко, Джабраилову, мне.
   Отменены выступления, назначения на роли в кино, загранкомандировки  -  в
том числе Демидовой, Золотухину, Филатову, Ярмольнику и другим.
   Все городские  и  союзные  организации,  имевшие  регулярные  контакты  с
артистами "Таганки", - общества "Знание" и  книголюбов,  Росконцерт  и  Бюро
пропаганды киноискусства - получили соответствующие инструкции...
   Я в это время поступал в одну из секций Союза писателей - позвонили,  мое
дело прекратилось.
   В театрах и домах творческой интеллигенции нас стали обходить с  опаской.
Приумолкли и наши телефоны. В  этих  условиях  было  вывешено  распределение
ролей в "На  дне".  Сказались  больными,  ушли  от  репетиций  А.Демидова  и
Л.Филатов. В главных ролях Эфрос занял всех, кого занимал Любимов: Антипова,
Бортника, Джабраилова,  Золотухина,  Жукову,  Полицеймако,  Смирнова,  меня,
Соболева,  Трофимова,  Ульянову...  Для  общественности   и   для   западных
корреспондентов: ничего не изменилось! Театр в порядке! Лидеры "Таганки"  на
своих местах! Инцидентов нет.
   В мае отпечатаны и разосланы пригласительные  билеты  на  вечер  в  Музее
А.С.Пушкина, где я должен был читать композицию ко дню  рождения  поэта.  За
неделю  начались  звонки  перепуганной  администрации  музея.  Они  пытались
выручить вечер, рискуя  своим  положением.  Но  за  два  дня  было  повешено
объявление о том, что никаких вечеров в ближайшие два  дня  не  состоится  в
связи... с ремонтом водопровода.
   В Центральный детский театр позвонили:  "Вы  ставите  пьесу  Смехова?  Не
рекомендуем". Завлит и худрук попросили официальный документ на  этот  счет.
"А нашего звонка вам недостаточно?" Театр выпустил  премьеру  о  Маяковском,
где я - автор композиции, и никто никого не наказал. Примечательный случай.
   К удивлению Эфроса мы, один за другим, предъявили ему требования отменить
"блокаду". Реакция режиссера: я тут ни при чем, они сами. Вторая  реакция  -
как в сказке: по звонку А.В. отменялись запреты, возвращались права...
   Уже на первых  прогонах  "На  дне"  появлялись  журналисты,  магнитофоны,
кинокамеры. Триумф был обеспечен...
   Премьера "На дне". За первые две недели вышли хвалебные  статьи  во  всех
центральных газетах, то есть гораздо больше, чем за десятки  лет  постановок
Анатолия Эфроса! Я имею в виду похвальные рецензии.
   Мое поколение, как и поколение Любимова и Эфроса, воспитано страхом. Дети
лагерного режима, мы не удивлялись, что вахтеры на служебном входе театров -
чаще всего отставные чекисты. Мы привыкли  к  их  манере  ощупывать  глазами
входящих. В последние мои дни на "Таганке", находясь в состоянии  ежедневных
стрессов, я  сорвался  на  наших  "пожарников"  (почему-то  их  не  называли
вахтерами). Заступился за журналиста:  его  обхамили,  я  хамил  в  ответ  и
опоздал на сцену в спектакле "На дне"... В антракте  опять  сорвался,  когда
объяснялся при  всех  с  Эфросом:  "Вахтеры  десятки  раз  оскорбляли  своим
"непущанием" наших гостей! Ольгу Берггольц! Артура Миллера! Актеров!  А  тут
журналист - тихий, скромный! Они его руками - и за дверь!  Нельзя,  чтобы  в
театре главную роль играли сексоты и вохры!.." Тут побледнел А.В. и крикнул:
"Я не знаю этих слов! Я не знаю, кто такие  вохры..."  Меня  затрясло:  "Это
ложь! Вы не могли не знать, кто такие вохры, живя в  сталинские  времена!!!"
Мне стыдно, что я не сдержался. Тогда же попросил освободить меня от  работы
по собственному желанию. Мне отказали - с прозрачными намеками.  Аналогичное
произошло  с  рядом  других  артистов.  Лишь  через   год,   с   обновлением
политического климата в стране, положение изменилось: уйти разрешили.
   До конца второго акта - до снятия В.В.Гришина с работы - совсем  немного.
А "успеваемость" - грандиозная. Оформлены поездки  на  престижные  гастроли,
фестивали, турне. Готовятся новые премьеры, множатся одические рецензии.
   1985 год. С 15 апреля я в штате театра "Современник". Мы там вчетвером, в
"эмиграции": Д.Боровский, Л.Филатов, В.Шаповалов и я. Так совпало, что 18-го
числа объявлен мой большой вечер в Политехническом музее. Меня спросили: как
писать в афише? Как есть, так  и  пишите.  На  большом  щите  появилась  моя
фамилия с "новым адресом". И вдруг - буря.  Бдительные  люди  дали  знать  в
горком. Горком пробил тревогу  в  райком,  райком  -  в  правление  общества
"Знание". Отменять поздно: все билеты проданы. Утром  вызваны  в  "агитпроп"
Бауманского райкома я и директор "Современника". Улыбаюсь холодной  даме:  я
читаю хороших поэтов, я пропагандирую разумное, доброе,  вечное,  у  меня  -
школа "Таганки". Дама-начальник  изъясняется  суровым  штилем.  Вы,  мол,  к
"Таганке" не имеете отношения - попрошу молчать об этом театре. Вы назвались
актером "Современника". Извольте молчать и  о  нем.  Читать  свои  рассказы?
Нельзя. Программу изложите вот этому товарищу, и не надо улыбаться. Я должна
о вас доложить в секретариат горкома. Что? Отменить по болезни? Нет, мы  вас
просим спокойно работать, читать Пушкина и Маяковского, на вопросы  отвечать
откажитесь...
   Я начинаю сердиться: я беспартийный, мне  терять,  уважаемая,  нечего,  и
пугать меня не следует. Мне отвечают: мы вас не пугаем,  мы  вас  оберегаем.
Если позволите себе политическую ошибку, первыми будут наказаны  руководство
"Современника" и дирекция Политехнического. Я прерываю: понял вас,  спасибо.
Но ответьте - тревогу возбудил сам Эфрос  или  вы  за  него?..  Дама-идеолог
позволила себе даже поморщиться - мол,  последняя  премьера  "Таганки"  мне,
лично, не очень, но вы сами поймите: а) я обязана информировать "город";  б)
завтра, если все пройдет хорошо, я вам  пожелаю  счастливого  пути  в  новом
театре, которым мы, кстати, недовольны; а поэтому приток свежих сил  в  лице
Шаповалова, Филатова и вас - радуют район; в) но  завтра  же  в  этом  ящике
стола будет кассета с записью вашего вечера, учтите...
   Вечер прошел хорошо, мы со зрителями  выдержали  экзамен.  Были  напрасно
напряжены: со стороны "жениха" - два врача из числа моих друзей, со  стороны
"невесты" - целый отряд крепышей-чекистов. В эти же три  часа  они  могли  с
успехом ловить настоящих вредителей, а не скучать над  подтекстами  артиста,
читающего пушкинское:

   Как эта лампада бледнеет
   Пред ясным восходом зари,
   Так ложная мудрость мерцает и тлеет
   Пред солнцем бессмертным ума.
   Да здравствует солнце, да скроется тьма!

   Примечание: стихи Вл. Высоцкого, которые  мне  запретили  читать,  я  все
равно решил прочесть. Но перед  самым  концертом  ко  мне  домой  приехал  и
униженно клялся в вечной  благодарности  директор  Политехнического.  И  его
семью, и детей  парторга,  их  внуков,  жен,  кумовьев  -  всех  сотрудников
городского "Знания" ждут назавтра котомки и дальняя дорога, если я  хотя  бы
назову имя Высоцкого! И я не читал. Назавтра мне позвонила  только  одна  из
"спасенных" мною. В ее словах было меньше общих мест, а больше  стыда  -  за
глупое раболепие вчерашнего абсурда. Директор же,  несмотря  на  гордое  имя
Тимур, смело забыл и свое унижение, и мое имя, и все, что не входило в новое
расписание чиновничьего дня...
   Одна за другой выходили заметки А.В.Эфроса - в основном  в  "Литературной
газете". Главная их линия: на "Таганке" сегодня очень хорошо. Авторы  пишут.
Зрители в восторге.  Актеры  едины  как  никогда.  Правда,  есть  три-четыре
отщепенца, но это или алкоголик, или бездельник, или кинобаловень  -  словом
те, кто убоялся "кропотливой работы". Был намек и  на  меня:  один  ушел  из
принципа.
   Охота чиновников унизить двух больших художников была столь  велика,  что
начальство пошло на риск аполитичности.  Сохранили  в  афише  театра  Эфроса
спектакли Любимова! Снять имя постановщика, но "простить" ему  -  его  душу,
его дело (анонимно - его самого)! Сперва разрешили три, потом пять, дальше -
больше...  Наконец  в  1986  году  объявили  о  восстановлении  "Мастера   и
Маргариты"  и  "Дома  на  набережной"...  То  есть  двух  самых  легендарных
любимовских спектаклей! Комментируйте сей парадокс как угодно:  или  скрытое
сочувствие школе Любимова, или скрытое презрение к своему ставленнику.  Если
помнить историю - бывало всякое у нас.  И  "Веселых  ребят"  показывали  без
имени авторов сценария Н.Эрдмана и В.Масса, и "Песню о Встречном" пели  всей
страной, скрывая фамилию поэта Б.Корнилова,  и  "Я  верю,  друзья,  караваны
ракет" на слова запрещенного В.Войновича оставались гимном космонавтов.
   Я думаю, что А.В. было хорошо на "Таганке". Он никак не ожидал  встретить
в  чужом  коллективе  столько  гибких,  послушных  и  благодарных   актеров.
Печально,  что  ошибка  первого  шага  давала  себя  знать  повседневно.  Он
переступил порог "Таганки" в сговоре с хозяевами, а не  с  артистами.  Эфрос
помог властям избавиться от Любимова, но дальше  он  работал  как  свободный
мастер, он не умел никому льстить выбором  репертуара.  Парторг  и  директор
театра были свидетелями грубо небрежного обращения к А.В.  в  последние  дни
его жизни, когда их двоих вызвал к себе первый замминистра Зайцев. В воздухе
пахло  новой  "оттепелью",  и  Эфроса  ставили  в  известность  о  возможных
переменах: Любимов, если вернется, будет работать на старой сцене;  Анатолий
Васильев - в малом зале; Эфросу останется новая,  большая  сцена.  "Таганка"
направила  М.Горбачеву  письмо  с  просьбой  о  приглашении  Ю.П.Любимова  в
"обновленный" СССР. Эфрос поставил свою подпись - по настоянию актеров.
   Если  позволить  себе  упрек  в  адрес  Эфроса  (и  Любимова)  -   только
единственный:  то,  что  звучит  в  афоризме  Бертольта  Брехта:  "Несчастье
проистекает  из  неправильных  расчетов".  Святая   мизансцена   в   истории
искусства: художник с художником против властителей. Режиссура Эфроса дарила
наслаждение, рассказывала "еще и еще раз про любовь", его  перебрасывали  из
театра в театр, но мизансцена оставалась прежней: режиссер с актерами против
чиновников.
   Финал. 13 января 1987  года  от  сердечного  приступа  скончался  великий
режиссер Анатолий Эфрос.
   Повторная - через три года - просьба Театра на  Таганке  была  немедленно
удовлетворена:  Николай  Губенко  принял  руководство  коллективом.  Волевые
напоры "сверху" уступили место демократическим решениям. Рецидивом  прошлого
прозвучала статья В.Розова о "виновниках" смерти  А.В.Эфроса:  дескать,  его
убила "чернь" - то есть актеры двух театров. По одной-две  грязных  анонимки
благодаря  "Литгазете"  получили  представители  "черни"...  И  всё.  Я  был
свидетелем   попыток    опровергнуть    клевету    В.Розова    А.Ваксбергом,
И.Виноградовым, А.Свободиным,  Р.Быковым.  Множество  писем  в  редакцию  от
критиков, актеров и писателей - просим напечатать! Ответ органа Чаковского -
молчание.
   ...Трагическую новость я узнал в Тбилиси. Старый Новый год.  Празднование
столетия  Сандро  Ахметели,  новатора  грузинского  театра.  Сегодня  Сандро
Ахметели, уничтоженный в  1937  году  и  полвека  замалчиваемый  благодарным
потомством, - герой на празднике возрождения. Ночью после  прекрасных  речей
хозяев и ответных  -  гостей  из  Москвы  вдруг  прервано  течение  бесед...
Страшная новость, мистика, нет сил поверить... Мудрое и горькое слово сказал
однокурсник  Эфроса  Григорий  Лордкипанидзе:  "То,  что  случилось,  -  это
самоубийство, самоубийство великого режиссера, которое длилось три года!.."

   На пороге возрождения  "Таганки"  я  написал  статью  "Скрипка  Мастера",
фрагменты из которой входят в  эту  книгу.  Когда  мою  статью,  со  многими
купюрами, все же напечатали в журнале "Театр", я попал в водоворот восторгов
и кривотолков. Вышли в двух центральных  газетах  разгромные  письма  против
меня. Знающие и отсидевшие успокаивали: "Появись  в  прежние  времена  такие
"письма гнева", не сносить бы тебе головы, радуйся и не страдай".  А  я  все
равно почему-то страдал. Мне казалось очевидным: в марте 1984 года партийные
идеологи победили в своей игре с театром. "Таганку" как будто не закрыли, но
Любимова  вычеркнули  из  истории   культуры.   А.Эфроса   ввели   на   роль
"вычеркнутого".  Актеров  припугнули  политикой...  Зная  примеры   подобных
экзекуций в СССР, можно представить дальнейший путь  победителей.  "Таганку"
Эфроса опекает партия. Спектакли  выходят  и  получают  премии.  Непослушных
актеров  наказывают  (варианты:   дискредитируют,   судят,   расстреливают).
Любимова лишают гражданства (вариант: находят за рубежом и случайно  толкают
под колеса авто)... Конечно, сегодня это кажется глупой страшилкой. Дай Бог,
чтобы нашу беспечную забывчивость поддерживали факты реальной жизни...
   На деле было так. Началась перестройка. Медленно, но верно в наши  паруса
попадал "ветер перемен". Хотя имя Любимова было по-прежнему  запрещено.  Моя
статья "Скрипка Мастера" вышла в журнале "Театр" в № 1 за  1988  год.  Через
месяц в "Советской культуре" на видном месте появилась  грозная  заметка  "В
защиту художника" с подписями знаменитых людей.
   Писатель Борис Можаев позвонил через  день  после  "Советской  культуры":
"Слушай, Вениамин, какая-то чепуха получается! Я знаю этого  типа,  Альберта
Беляева, бывший куратор писателей в ЦК партии. Я ему вчера звоню:  "Альберт,
ты главный редактор газеты, у меня есть заметка о статье Смехова, напечатай,
пожалуйста". А он мне: нет, мол, мы вообще об этой статье ничего не  даем  -
ни плохого, ни хорошего. И вдруг назавтра - этот  пасквиль!  Ты  не  знаешь,
откуда ветер дует? Я думаю,  это  оттого,  что  ты  Юрку  Любимова  публично
великим назвал. А как же иначе? Враг, эмигрант - и вдруг "великий"!"
   Из  Ленинграда  позвонил  Александр  Володин:  "Веня,  тут  приехали  две
девочки, не буду называть имен, они прямо с поезда вошли ко мне с письмом  -
подпишите,  это  о  статье  Смехова.  Я  говорю:  с   удовольствием,   такая
правильная, хорошая статья. Давайте сюда. А они не возражают, дают мне...  И
тут я пробежал их письмо глазами. Какая-то глупость, как это возможно? А кто
еще, кроме меня, отказался? Они  назвали  одного,  другого...  И  Святослава
Рихтера назвали..."
   Я стал записывать и  собирать  хорошие  отзывы.  Оказалось  многие,  кого
А.В.Эфрос ценил, поддержали "Скрипку Мастера". В "Московских новостях" вышла
статья А.Смелянского, одобряющая  мою  публикацию.  Среди  записанных  мною:
Натан Эйдельман, писатель-историк и друг А.Эфроса, критик Игорь  Виноградов,
выдающийся лингвист Вячеслав В.Иванов, актеры М.Козаков, В.Гафт,  О.Табаков,
М.Ульянов, театроведы Борис Зингерман, Алексей  Бартошевич,  Видас  Силюнас,
Майя Туровская, Инна Соловьева, Михаил Швыдкой...
   Вскоре те из подписавшихся в "Советской культуре",  с  кем  я  был  лично
знаком, объяснились со мной: и Г.А.Товстоногов, и О.Н.Ефремов, и А.А.Аникст.
Но самую большую боль своею подписью мне причинил Сергей  Юрский  -  любимый
актер, мой друг и ближайший свидетель горьких лет Эфроса на Таганке.
   В  эти  же  месяцы  1988  года  Н.Губенко  ведет  хитроумную  работу   по
возвращению в СССР Ю.П.Любимова. Ниже,  в  главе  ""Таганка"  в  Мадриде"  я
описываю первую встречу с "отцом семейства" в  марте,  все  наши  страсти  и
надежды. В мае Юрий Любимов прилетел в Москву, и эти 10  дней  действительно
потрясли мир. Он прилетел (так того требовали  органы  госбезопасности)  как
"частное лицо", гость Н.Губенко. Сегодня кажется глупостью вся возня  вокруг
такой простой проблемы. Но я был свидетелем нервных, сложных шагов  Губенко,
срывов и успехов - на пути к возвращению Любимова. Помню множество звонков и
визитов в ЦК и в МИД. Помню, что помогали мидовцы А.Ковалев и А.Адамишин,  а
также референты  М.Горбачева  и  А.Яковлева.  Помню,  что  почти  все  члены
Политбюро были против. Помню, что "за" были  трое,  но  их  авторитет  тогда
перевесил и М.Горбачев, А.Яковлев, Э.Шеварднадзе. Помню,  тогдашний  министр
культуры СССР, сочувствуя усилиям Губенко  и  рассматривая  подписи  ведущих
деятелей искусства и науки под обращением в ЦК, сообщил по секрету о  другом
письме - других ведущих деятелей культуры. Они сигнализировали,  что  приезд
Ю.Любимова повредит "перестройке" в СССР.
   Прошло много лет, и нет нужды  ворошить  старые  печали.  "Где-нибудь  на
остановке   конечной"   кто-нибудь   поумнее   меня   разберется   в    этой
театрально-политической интриге. Много ответов, конечно, хранится в  архивах
ЦК и КГБ. Кое-что уже известно о тех  властных  махинациях,  которые  лишили
театр нормального развития, Любимова - гражданства, а Эфроса - жизни. Что же
касается статьи "Скрипка Мастера"... Правы были те, кто услышал в ней  голос
взывающего о помощи. Но голос этот мне  сегодня  кажется  петушиным,  а  тон
статьи - излишне патетическим. Для этой книги я оставил ту часть, что меньше
грешила пафосом.
   Маленькое  отступление.  До  событий  1984  года  я  был   оптимистом   и
миротворцем. Мне доставалось - и от  Любимова  тоже  -  за  "маниловщину"  и
добролюбие. От школы до 20-летия "Таганки", за три десятка лет,  я  составил
свой список любимых режиссеров. Беда на "Таганке" сломала мне жизнь. Сегодня
я перечитываю дневники, пересматриваю кино моей жизни. И  Фоменко,  и  Эфрос
остались  на  своих  местах.  Постсоветское  искусство  началось  с   фильма
"Покаяние". И по сравнению с моим личным судом над собой всякий суд людей из
близкого Эфросу круга оставляет меня равнодушным.
   "ТАГАНКА" В МАДРИДЕ
   Из дневника 1988 года.
   13 марта. Семьдесят человек - актеры, постановочная часть,  администрация
- в  самолете  ТУ-154  вылетают  в  Испанию.  Восьмой  Мадридский  фестиваль
искусств  почтил  своим  приглашением  спектакль   "Мать"   по   М.Го