стрировали мой внутренний монолог. Представьте себе,  ваш  друг-психиатр
вводит вас в незнакомое общество и шепотом предупреждает: "Улыбайся, это мои
небуйные пациенты, они сегодня празднуют избрание в Гос. думу". И хотя через
тридцать минут психиатр признается, что разыгрывал вас, всё это время все  и
каждый будут иллюстрировать для вас тезис о психах. Что  бы  и  как  бы  эти
действительные члены Думы не выделывали! Так что наблюдать  за  зрителями  -
дело для Воланда (актера) приятное. Но в моей роли много мест, где  я  гляжу
перед собой, не замечая зрителей. И тут я оценил  важность  и  прелесть  той
светящейся дощечки, которая висит над входной дверью в конце зала. Обычно  в
этом дальнем проходе стоят люди, а если Любимов в зале, то он - всегда  там.
Но  я  равнодушен  к  человеческому   присутствию,   мне   очень   интересно
разглядывать эту зеленую дощечку со словом "ВЫХОД". Почему же  я  раньше  не
замечал этого магического слова? Очевидно, до ремонта  там  было:  "Запасной
выход". А это уже совсем неинтересно. Алла Демидова уверяла  меня,  что  эта
надпись имеет особое  энергетическое  излучение,  и  этот  "ВЫХОД"  ей  тоже
помогал.
   Важный реликт театра советской эпохи - намеки в подтекстах. Надеюсь,  что
эта радость больше не вернется. Все, что было запрещено, но  обсуждалось  на
кухнях, могло быть услышано в подтекстах. У  нас  на  Таганке,  среди  бумаг
Управления культуры, диктующих сокращения и  изменения  в  спектаклях,  было
однажды резко выражено указание... "убрать антисоветский подтекст из  стихов
Маяковского". Речь шла о том, что стихотворение "Юбилейное"  было  разыграно
как пьеса. Четверо из пятерых Маяковских вели  со  своего  памятника  ночной
диалог с Пушкиным-Высоцким. И  вместо  ровного  течения  беседы  одно  место
игралось так:
   Я: Хорошо у нас в Стране Советов...
   В ы с о ц к и й (нервно перебивая): Можно жить?!
   Я (уклончиво): Работать можно... дружно...
   И так далее. Публика, само собой, почти рыдала от хохота.
   В "Мастере и Маргарите" подтексты  шли  густо  -  и  общечеловеческие,  и
узкоместные.
   В о л а  н  д  (разглядывая  ярко  освещенных  зрителей):  Неужели  среди
москвичей есть мошенники?
   О т А в т о р а (артист Семенов,  комментируя  гримасу  Сокова):  "Кривая
улыбка буфетчика отмела сомнения -  да,  среди  москвичей  есть  мошенники".
(Интонация  и  гримаса  вызывают  реакцию  особого  злорадства   публики   к
привилегированным мошенникам)...
   - А дьявола тоже нет? - спрашиваю я у Ивана.
   - Нету никакого дьявола!.. Перестаньте вы психовать!
   - Ну, уж это положительно интересно! Так, стало быть,  так-таки  и  нету?
(Тут я, притворяясь разгневанным, подымался во весь рост и обращался  дальше
к залу.) Что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет!
   Последнее восклицание производило взрывной эффект с 1977 по  1992  год  -
пока магазины были пусты  и  народ  не  мог  ничего  купить,  а  мог  только
"доставать"...
   Изменилась реакция и на знаменитую сцену  любимовского  спектакля,  когда
Воланд читает лист сожженной рукописи Мастера. Сцена сделана очень  красиво.
После слов "Рукописи не  горят"  звучат  первые  такты  марша  из  "Ромео  и
Джульетты" Сергея Прокофьева, и под эту музыку, широким  жестом,  я  отделял
лист за листом и швырял их вверх. Листы взлетали. Музыка  ликовала.  Занавес
"дышал" под руками восхищенной  свиты  и  под  крики  Маргариты:  "Вот  она,
рукопись! Вот она!.."
   Картина вызывала бурные реакции  в  течение  многих  лет.  В  1989  году,
восстанавливая спектакль, Ю.П. сократил его - и справедливо - минут на сорок
и из трех  актов  оставил  два.  Раньше  после  сцены  "Рукописи  не  горят"
следовали антракт  и  третье  действие.  Теперь,  когда  сразу  за  этим  мы
продолжали разговор Воланда с  Мастером  и  Маргаритой,  реакции  убавились.
Впрочем, и время изменило многие реакции.
   К сожалению, время не избавило зрителей от страхов и опасности. Так  что,
не знаю, как у других актеров, но у меня сквозь  все  времена  и  правления,
кроме сатирического, сохранился  главный  подтекст.  Подтекст  благодарности
Богу - за счастье обоих чудес: и выхода книги, и выпуска спектакля.
   Выхода книги - на сто лет раньше самого  уверенного  прогноза  одного  из
первых читателей романа:  "Конечно,  о  печатании  не  может  быть  и  речи.
Идеология романа - жуткая, и ее не скроешь... В этом отношении,  чем  меньше
будут знать о романе, тем  лучше.  Гениальное  мастерство  всегда  останется
гениальным мастерством, но сейчас роман  неприемлем.  Должно  пройти  50-100
лет..."
   Так написал Павел Попов, друг и биограф М.А.Булгакова, в письме  к  Елене
Сергеевне.
   ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ
   В апреле 2000 года, по  приглашению  славянского  отделения  Гарвардского
университета в Бостоне, я сделал большой доклад о романе и спектакле "Мастер
и Маргарита". На эту же тему были мои выступления в двух других американских
вузах, в том числе в Маунт Холиок Колледже, где работал Иосиф Бродский...
   После доклада о "Мастере" и Воланде студенты и преподаватели  славянского
отделения  задавали  вопросы.   О   школе   Станиславского   на   территории
Гарвардского университета.  О  диктате  режиссера  в  театре  и  менталитете
Любимова как диктатора. О Владимире Высоцком - играл ли он  в  "Мастере".  И
какие были рецензии на спектакль "Таганки"...
   На три последних вопроса отвечу на этих страницах.
   Юрий Петрович как создатель своей школы театра - лицо  уже  историческое.
Его шедевры и неудачи  описаны  в  книгах  на  многих  языках.  Его  диктат,
по-моему, есть  часть  метода,  в  котором  главным  достоинством  спектакля
является  синтез  искусств.  Его  восторг  перед   "Вестсайдской   историей"
Л.Бернстайна стал стартом режиссерской жизни  в  начале  60-х  годов.  Чтобы
организовать драматический спектакль в жестких рамках  мюзикла  или  балета,
необходима твердая рука режиссера. Диктаторы-режиссеры, по распространенному
домыслу,  -  это   Мейерхольд   или   Любимов.   На   самом   деле   суровой
требовательностью к исполнению рисунка роли обладали и  обладают  почти  все
настоящие режиссеры. Я был свидетелем того,  как  Анатолий  Эфрос  в  лучших
своих работах, Петр Фоменко или Анатолий  Васильев  -  знаменитые  и  разные
режиссеры - вели себя  на  репетициях  не  менее  строго,  чем  "легендарный
диктатор" Ю.Любимов. Вообще говоря, театр в Божьем мире -  это  единственное
место, где абсолютная монархия является благом и объективной необходимостью.
   О Высоцком  в  спектакле  по  Булгакову.  По  первому  приказу  Любимова,
Владимир должен был играть Ивана Бездомного. И те  две  или  три  репетиции,
которые он провел, показали идеальный  выбор  режиссера.  Я  уверен:  сыграй
Высоцкий Бездомного, это стало  бы  серьезной  удачей  спектакля.  Трудность
образа в чем? В  начале  он  -  невежественный  советский  "выдвиженец"  (на
Патриарших). В больнице, в дуэтах с  Мастером,  он  становится  Иванушкой  -
наивным, остро чувствующим и талантливым собеседником писателя.  И  наконец,
он - профессор И.Н.Понырев, ученик Мастера, и он  дописывает  роман...  Надо
знать героев песен Высоцкого и диапазон его  актерских  возможностей,  чтобы
сказать с уверенностью: это был бы прекрасный герой Булгакова. К  сожалению,
Высоцкий не вошел в спектакль. Правда, случился один забавный казус.  Когда,
после премьеры "Мастера", был подписан контракт на гастроли в Париже,  Лионе
и Марселе, Володя попросил Любимова  о  репетициях...  в  роли  Воланда.  Из
соображений  товарищества,  попросил  скрыть  это  от  меня.  Забавно   было
следующее. Любимов отговаривал  актера,  но  отказать  Высоцкому  не  сумел,
попросил:  покажи,  мол,  первую  сцену.  Володя,  по   секрету   от   меня,
отрепетировал с Бездомным и Берлиозом, вышел как-то после конца репетиций на
сцену, и тут я стал свидетелем казуса. Репетируя без режиссуры, Высоцкий сам
себя уверил в том, что главное в  сцене  -  напугать  зрителей  и  партнеров
"дьявольщиной". В самом начале разговора на Патриарших прудах он крикнул  со
сцены в будку осветителей: "Гаси свет!" И  страшным  голосом  проговорил  об
Иммануиле Канте, затем чиркнул зажигалкой и в  темноте  открыл  рот,  оттуда
брызнуло пламя. Любимов прервал показ, сказал "спасибо" за цирковой трюк,  и
они удалились в кабинет. Через  пару  дней  Высоцкий,  по  правилам  дружбы,
подошел за кулисами ко мне и признался, что хотел "подсидеть"  меня  в  роли
Воланда. Мы обменялись шутливыми репликами, и конфликт был исчерпан.

   Из дневника 1977 года.
   6 апреля. ДЕНЬ  ПРЕМЬЕРЫ  "МАСТЕРА".  В  театре  ловил  билеты  для  Лили
Юрьевны. Взял во 2-й ряд. Оля Окуджава - ура, книжка Булата (сам в Венгрии),
слова любви и дружбы, я таю и везу Олю  на  Калининский.  Затем  Л.Ю.  завез
билеты, получил жвачки и шоколад. Театр. Толпа, милиция, рупора: "Освободите
по возможности проезжую часть..." Шум-говор-трепет -  премьера  Булгакова  в
"Таганке". Гости Любимова. Можаев с хвостами,  Карякин  со  свитой,  Еремин,
милейший Соколов Алексей с Галей (на премьеру и назад в Питер),  Шахназаров,
Черняев и др. цековские таганцы. В зале Лиля  Брик,  Наталья  Ильина,  Артур
Эйзен, Кнебель, Павел Марков, Штейн, Салынский, Делюсин, Юнгвальд-Хилькевич,
Пьянов, Дементьев...  Перед  началом  студентки  мне  подарили  рукоделие  -
коробку с голубым вязаным псом на бутылке коньяка, очень спасибо.
   "Мастер" шел приемисто, Любимов чухался с фонариком. Я гневался на него и
на зал, в котором мне,  по  произволу  профвоображения,  мнились  Сурковы  и
Латунские. В антракте - Юля Хрущева, восторги и проч.  Ее  дочь  попросилась
"посидеть с Воландом". 8-й класс и "Вы - гений".  Решилась  актеру  в  лицо.
Девочка читала книгу "давно". А как спектакль? Смешнее или  серьезнее  твоих
впечатлений?  "Торжественней".  Пристально   выражал   восторги   Хилькевич.
Автономно хвалил Логинов. Обнимал и  жал  Салынский.  Хвалили  густо  Штейн,
Шахназаров, Делюсин и другие официальные лица.  Из  зала  хлопал  мне  лично
Биргер, а Денисов сказал, что я играю все лучше!
   23.20 -  одиноко  уезжаю  на  "фиате",  а  Шопен  и  Лебедев  остались  в
гримерной, вытащив по бутыли, - молодцы, это премьера! И у Славиной  выпивка
-  ее  день  рожденья.  Хлопали  сильно,  зал  стоял.  Любимов  кейфовал   и
поздравлял. Цветы, цветы, цветы. Все - в  чашу.  Я  свои  отнес  к  портрету
Булгакова.    Все.    Ю.П.    простился    за    ручку,    дружка     дружке
откомплиментировавшися. И его бибикнула дип-мерседесина, и он куды-то с ними
учапал. Еду. Я - за семь минут по зеленой волне (Воланд,  однако)  -  домой.
Пью коньяк. Хорошо. Пьяно. Спу. Поздравляю меня, Венечка, с Днем Булгакова.
   Звонила Лили Брик. Очень ругала спектакль, "повесть, ерунду" и т. п. Меня
хвалила за выглядку и пластику, но - "мало слов, нет  роли"...  Гм.  Беда  с
энтими музами. Спать!

   Премьера, и слушатели "Голоса Америки"  шепотом  сообщают:  была  большая
передача  о  спектакле.  Конечно,  политические   мотивы.   Конечно,   хвала
постановщику. И обо мне - лестные слова вроде - ходил  по  сцене  смертельно
бледный и ужасно изысканный тип. Я, обожатель книги, спектакля и роли, ловил
добрые речи, плохие пропускал мимо ушей. Где-то кто-то сказал, что голосом и
манерами я - сатана, но глаза мои отдают тоской Иешуа.  И  я  был  рад,  тем
более что в ходе репетиции  Д.Боровский  предлагал  Любимову  этот  вариант:
чтобы я сыграл обе роли сразу. Подобное было испробовано в 1971 году, когда,
играя в Гамлете роль Клавдия, я пробовал  сыграть  одновременно  и  Призрака
отца Гамлета.

   Из дневника 1977 года.
   7 апреля. Вечером -  "Мастер",  ибо  Гамлет  в  Склифе:  запой,  закидон,
реанимация, ужасающее самоуничтожение. Звонил  Биргер,  сказал,  что  Воланд
стал идеален, вырос и  потряс.  Мол,  Непомнящий  в  восторге,  мол,  Фазиль
Искандер - тоже.
   13 апреля. 18 час. "Мастер и Маргарита". Очень я  рад  играть,  очень!  В
перерывах - Элем Климов, Власта-чешка, Сергей Герасимов  и  Тамара  Макарова
(очень  меня  похвалившие),  в  зале  -  Св.  Рихтер  (с  Митей  Дорлиаком),
Г.Рождественский, Л.Коган, три замминистра СССР и прочая. Нормалек.  Дома...
одна литра водки и трёп до 3.30 утра... Гм.
   20 апреля. Театр. "Мастер и Марго". Кажись, публик не  совсем  тот.  Ю.П.
одобрил игру, но справедливо просил не уклоняться от постоянства "глаза"  на
все, что происходит, и не мельчить презрением, с Соковым например, и т. д. В
конце - тронувшая весьма, нервнослезая, виброчувствительная Лариса Шепитько.
Целовала меня, целовала Ю.П.
   22 апреля. Ночь на рождество театра - 13  лет.  Значит,  наш  Новый  год.
Театр. Еремин и Карякин спорят о Конст. Леонтьеве... о  горниле  религии,  о
полной или неполной вере Достоевского... Елка с головой Берлиоза, Ронинсона,
грудь Геллы, маски, сверху -  цифра  "ХIII"  -  в  парике  Оргона.  Красиво.
Микрофон. Даю слово шефу.  Золотая  афиша  "Мастера".  Текст  стилизованного
обращения к труппе. Все расписываются. Выпили за добрый  Старый  год.  "Ноне
грех жаловаться", - цитатнул Ю.П. можаевского Кузькина.

   На юбилее театра случилось событие: неизвестно как,  неизвестно  кем,  но
золотая афиша - единственное исполнение, по заказу! - была украдена.  Она  в
течение спектакля красовалась перед всеми за кулисами, а потом исчезла.  Все
мы расписались на ее золотом фоне, а она - исчезла. Видимо, ее унесли  туда,
где сам Булгаков? Или это тоже "штучки Воланда"?
   29 мая 1977 года газета "Правда" отреагировала на премьеру,  состоявшуюся
6 апреля, большим "подвалом" под угрожающим заголовком "Сеанс  черной  магии
на Таганке". Автор - зав. отделом газеты тов. Потапов сделал  ряд  замечаний
Любимову, неодобрительно отозвался на этот более чем странный подарок театра
надвигающейся   годовщине   Октябрьской   революции.    Статья    всполошила
общественность. Нам звонили,  просили  крепиться  и  не  сдаваться.  Да,  за
кулисами партийных интриг была разыграна игра  в  неопасное  понукание,  ибо
сами чиновники решили отметить 1977 год на Таганке как "год пряника".  Но  я
все равно предпочитаю видеть здесь  "штучки  Воланда".  Магия  булгаковского
романа по-своему влияла на всех вокруг и защитила нас. Шутка ли -  разнос  в
"Правде"! Назавтра, 4 июня, в "Нью-Йорк  Таймс"  -  испуганная  реакция  под
заголовком "Самый авангардный режиссер атакован "Правдой"". Газеты  и  радио
Запада предчувствуют разгром любимовского театра. Кто знает, не  будь  здесь
магии - не пошли бы власти дальше? Мастер бы сказал: "будьте  благонадежны",
еще как бы пошли! Однако игра властей была доиграна до конца года, и  только
там, в декабре, Любимова и театр вернули к прежней  позиции  -  невыездного,
подозреваемого коллектива. А до конца 1977 года - и поездка  во  Францию,  и
награждение Любимова орденом. А что  до  статьи  в  "Правде",  то  и  в  ней
читались  "нетипичные"  для  карательного  органа  печати  нотки  лирических
отступлений. Так объяснил мне  знаменитый  кардиолог  Владимир  Бураковский,
собравший у себя дома  полную  коллекцию  всего,  что  касалось  "Мастера  и
Маргариты", на всех языках. Академик утешил меня: мол, этот Потапов  показал
зубы, но спрятал  их,  когда  дошел  до  Пилата  и  Воланда!  Мол,  обратите
внимание, как почтительно прошелся по обоим исполнителям, а про  вашу  сцену
"Рукописи не горят" вообще пропел романс, чего в "Правде" отродясь не  было!
А из ободряющих звонков коллег  выделю  телефонный  монолог  Коли  Бурляева.
Герой "Иванова  детства"  Тарковского,  отличный  актер,  превративший  себя
позднее, в эпоху перестройки, в "квасного  патриота"  -  Коля  жарко  уверял
меня, что наступают черные дни для "Таганки", что ему страшно за  нас  и  он
просит не забывать, что он - всегда с нами. Через  тринадцать  лет  режиссер
Кара снимет фильм по роману: Гафт - Воланд, Ульянов - Пилат, Дуров  -  Левий
Матвей, Бурляев - Иешуа. Съемки в Иерусалиме. Фильм  не  вышел,  таинственно
сгинул, стал героем слухов. Я  слышал,  например,  такое:  "Нельзя  искушать
магический  текст!  С  фамилией   Ульянов   нечего   делать   в   библейском
пространстве, антисемита в роли Га-Ноцри  выпускать  было  грех,  а  уж  про
фамилию режиссера и говорить нечего".

   Из дневника 1977 года.
   Проливное сито дней.....
   19 сентября. Начало ХIV сезона. 10 утра. ТЕАТР НА ТАГАНКЕ. Сбор.  Минимум
лицемерства, не очень целованство, слава те. Впервые - хроника, свет, кино и
фото Гаранина. Цветы и - полная труппа, ни  один  не  болен.  Речи.  2.ХI  -
11.ХII во Франции, в марте ГДР + ФРГ, а во 2-м квартале -  тридцать  дней  в
Италии. Известия о загранпотоке труппа вынесла стойко  и  негромко.  Деловой
настрой. Може, так честнее-лучше.
   Репетиция. "Мастер" Л.Ю.П. усерьезнивает. Я ныне - "Веня" и на "ты",  что
означает мягкую линию. Ну-с, Воланд. Слегка першит горло,  слегка  волнуюсь.
Кулуары - "Гамлет", Высоцкий - чмок, об Абдулове*,  что  Севе  стало  лучше,
Бортник - Лаэрт, ладно. Дыховичный был  в  Японии,  сказывает,  Сидоренко  в
Цюрихе, восторг, Филатов - в Югославии... все стали взрослые и чужевзаимные.
Вечер - до конца.
   20 сентября. Красные повязки, театр в запожаренном  состоянии.  Запретили
стоять по входным, балкон пуст. "Мастер и  Маргарита".  Любимов  "офонарел",
сел, мы начали. Фонарик молчал почти до конца. Шеф  в  восторге.  Мне:  "Все
хорошо, ну разве одно  место  чуть  уронил  -  "Чего  не  хватишься...""  На
спектакле - Ю.Никулин, Лужина, итальянцы, Денисов, плюс Лили  Дени,  подруга
Лили Брик - переводчица гастролей в Париже. Гостиница "Россия".  Чао,  Лили.
Мы домой.
   22 сентября. Вечер. "Добрый человек из Сезуана" ("и снизу Анна"). Веселый
шеф. Очень его радует первый "Мастер". Всю  дорогу  -  об  этом.  Славина  -
собранно,  взросло,  иногда  более  чем  надо  взросло  -  там,  где  только
наивностью примитива все рождено.
   30 сентября. Поорали,  чао.  "Мастер".  Ю.П.  шестьдесят  лет.  Собрался,
вымылся, запудрился - только б доиграть. Зал -  гости  Ю.П.  -  Шахназаровы,
Самотейкины, Шлезы, Этуш, Максакова, Абрамовы-Можаевы  и  т.  д.  Но  прошло
очень хорошо.  Игралось  мрачно,  экономично  (усталость),  в  радость.  Под
Ершалаимский кусок пил коньяк (чуть-чуть), бодрил тонус  и  читал  Расулу  -
Гамзатова, на что тот, подаривший юбиляру гигантскую бурку, заорал обо  мне:
"Мужчина века!" Он не стесняется признаться самому себе во всенародной любви
к самому ему.
   13 октября. "Мастер и Маргарита" - конец второго витка (первый:  премьера
и до отпуска, третий должон быть aprPs de Paris).  Ю.П.  перемигал  фонарем,
заметил, что вяловато,  и  смылся  по  нью-личным  мотивам.  В  зале  Зуева,
М.Ульянов и Россельс с японкой Юкой - переведшей  Булгакова.  Завал  народу.
Идет неконтактовато. Однако Михаил Лексаныч хвалил,  токмо:  "Извини,  Веня,
может, только в финале как-то уж ты очень... не так, как вся роль..."  Прав,
вроде. Гм.

   Впервые большой анализ спектакля в советской  печати  появился  только  в
1988 году, в романтический период горбачевской эпохи. В журнале  "Театр",  №
5, вышла статья театрального критика Нины  Велеховой  "Бедный  окровавленный
Мастер". Работа Н.Велеховой как бы делит  время  пополам:  до  ее  появления
критикам было запрещено выступать в печати на  тему  спектакля;  после  1988
года,  когда  стало  "все  дозволено",  спектакль  состарился,   "московское
народонаселение значительно изменилось" - в отношении вкусов и  пристрастий,
и тема отошла в прошлое. Так что это  -  единственное,  подробное  изложение
того события, которое было щедро одарено восторгами "во всемирном масштабе".
   А на "узкую тему" моего героя хочу припомнить  отзывы  драгоценных  своих
сограждан.
   ...Булат Окуджава, как потом  я  узнал,  с  большими  сомнениями  шел  на
премьеру в 1977 году и  мнения  о  спектакле  был  сложного.  Однако  насчет
Воланда высказался  хорошо,  но  неожиданно.  Наутро  после  премьеры  Ольга
Окуджава позвонила мне: "Ты знаешь,