в  самом  ли  деле
?Повесть о дивизии Котовского?  потерялась  на  почте  или  же  ее  попросту
выбросили  в  редакции  как  безнадежно  слабую?  Телефон   звякнул   как-то
вкрадчиво, осторожно. Я покосился на Кристину, взял трубку.
   - Алло?
   - Владимир Юрьевич, - прозвучал в мембране голос, сильный,  уверенный,  в
то же время достаточно интеллигентный,  чтобы  я  сразу  представил  на  той
стороне беспроводного провода подтянутого мужчину с посеребренными  висками,
представительного и даже представляющего какое-то очень важное ведомство.
   - Владимир Юрьевич, у нас к вам большая просьба... Я говорю по  поручению
главы ФСБ генерала Терентьева. Меня зовут... Но еще раньше, чем он назвался,
я уже вспомнил этот голос. И понял,  почему  сразу  представил  себе  именно
подтянутого с седеющими висками.
   Полковник Кричевский, начальник службы пресс-центра  ФСБ,  уполномоченный
по связям с прессой и общественностью, он часто  выступает  по  телевидению,
объясняя  действия  наших  спецслужб,  постоянно   оправдываясь,   объясняя,
доказывая, опровергая, отрицая, снова  оправдываясь...  Он  выглядел  именно
подтянутым, спортивным, все еще моложавым,  с  красивыми  седыми  висками  и
благородным удлиненным лицом аристократа,  но  мне  становилось  его  жалко,
когда он мямлил, пытаясь объяснить действия своего начальства, явно  нелепые
даже для него самого.
   - Слушаю вас, - ответил я как можно более небрежным голосом, хотя  внутри
все затряслось, как при землетрясении. Я видел вас по жвачнику...
   - По жвачнику?.. Ах да... Тогда мне легче объяснить  проблему.  Но  очень
хотелось бы сделать это с глазу на глаз.  Назовите  любое  удобное  для  вас
время. И место.
   Начал хорошо, подумал я угрюмо. Это не прямое напористое: съезд такого-то
числа, пришлем за вами машину. Здесь  создают  иллюзию,  лестную  для  моего
самомнения для моей гордости, что якобы от меня что-то зависит. Впрочем,  не
зря же  именно  он  назначен  руководить  этим  отделом.  Хотя,  признаться,
руководит из рук вон плохо. С другой стороны, он - первый.
   До него вообще никто и никогда не смел разговаривать с  прессой.  С  нею,
как и с общественностью, разговаривали только в застенках Лубянки.
   - Простите, - сказал я, - но ваши проблемы - это ваши  проблемы.  На  фиг
они мне?
   Он сказал мягко:
   -  Мы  живем  в  таком  тесном  мире,  что  скоро  проблемы  какой-нибудь
Буркина-Фасо  будут  проблемами  каждого  россиянина.   Уверяю   вас,   наши
проблемы... вас тоже касаются. Я говорю с вами также  и  как  ваш  читатель.
Честное слово!.. Кто-то из сотрудников принес одну вашу книгу,  едва  ли  не
силой заставил прочесть... а потом пошло, покатило... Теперь едва не деремся
за каждый ваш роман.
   - Спасибо, - сказал я.
   - Честное слово!
   - Спасибо, - снова сказал я. - Даже если у вас это чисто профессиональный
интерес, все равно спасибо.
   Голос в трубке издал короткий смешок. - Как насчет бара  напротив  вашего
дома? Вам стоит только выйти из подъезда, и уже через десяток  шагов  сядете
за столик. Там у вас прохладно. Сразу и  поговорим.  Я  могу  приехать  хоть
через час. Как раз вторая половина бара будет в тени...
   - Вы так хорошо знаете географию?
   - Нет, просто смотрю на монитор. Сейчас солнце поднимается по ступенькам,
но потом пойдет наискось. В  баре,  как  я  вижу,  абсолютно  пусто.  Как  я
понимаю, народ придет только вечером, но заведение уже открылось...
   Я заметил, что Кристина словно бы прислушивается к  разговору.  Нет,  она
далеко, глаза бегают по тексту, но меня охватило ощущение,  что  слышит  все
или почти все, о чем говорим.
   - Хорошо, - ответил я неожиданно даже для себя. - Я приду через час.
   - Спасибо, - ответил Кричевский. - В самом деле, большое спасибо!
   - Пока не за что, - буркнул я.  Но  передумать  и  отказаться  не  успел,
генерал по связям как чувствовал мое желание  передумать,  еще  раз  коротко
поблагодарил и повесил трубку. Кристина подняла голову, глаза отсутствующие,
будто  прислушивается  к  чему-то,  повернулась  ко  мне,  взгляд  все   еще
затуманенный, но губы раздвинулись в улыбке:
   - Что-то случилось, Владимир Юрьевич?
   - Что могло случиться? - ответил я.
   - Не знаю... Но у вас такое лицо... Я провел ладонью по щеке.
   - Небритое?
   - С этим все в порядке, - заверила она. -  У  вас  красивая  мужественная
щетина.
   - Тогда действительно все в порядке, - сказал я.  Она  наклонила  голову,
глаза взглянули пытливо, но в моем голосе не было необходимой строгости.
   Кристина сказала:
   - У вас лицо взволнованного человека. Взволнованного, но не желающего это
выказать.
   - Ничего, - ответил я легко, - у меня другого нет, так что  стерплю  это.
Она улыбнулась:
   - Что ж вы так? У всех по три-четыре, а у вас только  одно?  Теперь  даже
двуличность кажется добродетелью.
   В пустом зале кафе в дальнем углу сидели двое. Один, в  котором  я  сразу
узнал Кричевского, трудился над огромным бутербродом, изредка прихлебывая из
стакана. В стакане было нечто темное, коричневое,  вроде  кока-колы.  Второй
выглядел несколько проще,  не  столь  аристократичен,  но  зато  по-хозяйски
раскинулся   в   легком   летнем   кресле,   на   Кричевского   посматривает
снисходительно, как на младшего коллегу. Кричевский  выглядел  старше  и  не
столь импозантно, как на экранах.
   - Здравствуйте, - сказал я.
   Он рывком поднялся, протянул мне руку:
   - Спасибо, что уделили мне время!.. Извините, что я  начал  без  вас,  но
проголодался чертовски... Это полковник Ищенко.
   Больше ничего не добавил, а  полковник  Ищенко  пожал  мне  руку,  сказал
добродушно:
   - В данном случае - шофер.
   Возможно, это было нарочито, мол, даже шофер у Кричевского в таком ранге,
но я не стал ломать голову, сел напротив Кричевского, повел носом в  сторону
стакана. У кока-колы не может быть такого сильного запаха крепкого кофе.
   - Не вредно? Он засмеялся.
   - Еще не проверил. Но пью со студенческой поры, когда приходилось по  две
ночи перед экзаменами... Увидел, как мой  преподаватель,  Зиновий  Духовный,
заказывает в буфете не чашку... чашечки у нас были с ноготок, а стакан, и  с
тех пор вот тоже...
   - Он и у вас преподавал? - поинтересовался я. - Я его  помню,  прекрасный
был человек...
   - А с каким чувством юмора, - сказал Кричевский живо. - Лицо каменное, ни
смешинки в глазах, не сразу и сообразишь, куда он запрятал иронию!..  Редкий
был человек.
   Напряжение испарилось, я мысленно поставил  Кричевскому  высший  балл  за
начало разговора.
   Уже у нас взаимная симпатия, оба выделяем этого яркого преподавателя, оба
помним с нежностью.
   А второй,  полковник,  вообще  располагает  внешностью,  позой,  манерами
добродушного крестьянина.
   - Так в чем ваш интерес ко мне? - спросил я.
   - Из России все еще бегут, - сказал Кричевский. - И капиталы  вывозят  со
страшной силой. Остается только поражаться,  что  в  нашей  стране  все  еще
столько талантливейших людей... и  что  еще  не  развалилась  вдрызг.  Любая
Америка вывози у  нее  деньги  такими  темпами,  уже  валялась  бы  нищая  в
канаве...
   Мы не можем воспрепятствовать  ни  тому,  ни  другому,  у  нас  свободная
страна... черт бы побрал эту свободу!.. но стараемся хотя бы защитить  своих
граждан... когда это удается.
   Я спросил очень спокойно:
   -  А  в  моем  случае...  как?  Он  торопливо  проглотил  последний   кус
бутерброда, явно в самом деле проголодался, и вряд ли только для того, чтобы
произвести на меня впечатление, я слишком крохотная мошка  в  этом  мире,  а
особенно - с точки зрения всяких спецслужб.
   -  В  вашем  доме,  -  сообщил  он,  -  под  видом  благоустройства  были
установлены дополнительные средства наблюдения и защиты.
   - Ого! - сказал я.
   - Удивлены?
   - Еще как!
   - Это все в рамках программы защиты особо ценных граждан. Я откинулся  на
спинку кресла, рассматривал его внимательно. Начинается  сложная  игра,  что
сведется к примитивнейшему торгу. Но чтобы торг не выглядел  торгом,  мы  же
интеллигентные люди, надо его облагородить,  замаскировать  или  подать  как
нечто другое.
   - Это комплимент?
   - У нас нет денег, - сказал он невесело, - для таких комплиментов. Вам  в
самом деле грозила опасность.
   - А теперь?
   - Практически... нет, - ответил  он  с  заминкой.  -  Я  не  хочу  давать
стопроцентную гарантию, но тот канал мы перекрыли... Исполнителей  пока  что
не нашли, однако подобное теперь исключено.  Но  вы  же  знаете,  безопасная
жизнь разве что у слесаря или даже бомжа... да и тех могут забить просто для
забавы, мир жесток. А вы - человек ценный, очень  ценный.  Увы,  мы  на  вас
только теперь обратили внимание.
   Полковник скептически хмыкнул. Кричевский бросил на него быстрый  взгляд,
поморщился, сказал извиняющимся голосом:
   - Да и то, стыдно признаться, лишь после того, как перехватили информацию
из зарубежных секретных служб.
   - Вы всерьез?
   - Абсолютно, - заверил он, полагая, что для меня это новость.  -  Созданы
целые отделы, которым поручено разрабатывать вашу кандидатуру.
   - Ух ты!
   Возможно, я сказал чересчур иронически, ибо он на миг запнулся,  взглянул
остро, но тут же упрятал стальной блеск клинка под полой незримого плаща.
   - Вот вам и ух. Я же говорю, мы всегда опаздываем...
   Полковник сказал негромко:
   - Не преувеличивай, Владислав. Не всегда, еще как не всегда.
   - Но в этом случае опоздали. Очень сильно. Владимир Юрьевич, вы  написали
роман, который в корне изменил общественное мнение целого региона и позволил
проложить нефтепровод по невероятно короткому пути... А другим своим романом
всколыхнули Среднюю Азию...
   Я запротестовал:
   - Не слишком многое приписываете?
   Кричевский  взглянул  на  полковника,  тот  развел   руками.   Кричевский
улыбнулся.
   - Возможно, возможно. Это со слов вот этого товарища. Когда я сказал, что
еду на встречу с вами, он напросился со мной хотя бы  шофером.  У  него  тот
нефтепровод - больное место. Он там сидел в окопах, выдерживал  натиск...  И
когда вдруг враги стали  друзьями,  а  воинствующие  группировки  предложили
сотрудничество, для него это было громом с ясного неба...
   - Но это случилось в одном-единственном районе, - возразил я.
   - Да но в остальных...  гм...  сопротивление  пошло  на?  Началось  почти
русское: ?А что  делать?,  ?А  кто  виноват?  а  это,  сами  понимаете,  уже
поражение. Мой друг именно тогда о вас услышал. И полагает ваш эквивалент  в
две воздушно-десантные дивизии. Полковник покачал головой:
   - Не бреши.  Это  я  сказал  тогда,  когда  вылез  из  окопов.  А  потом,
разобравшись, я оценил товарища  Факельного  как  крупный  завод  оборонного
значения, который бесперебойно производит атомные подлодки, крылатые  ракеты
с ядерными зарядами, ракеты стратегического назначения... опять же, сразу  с
термоядерной начинкой.
   - Да? Но тогда, помнишь, когда мы влипли в Персидском заливе, он  пришел,
как могучий авианосец!
   - Это был удар... Прямо какая-то ?Илиада?. Их же сдунуло,  рассеяло,  они
бежали! Мы захватили  столько  оружия...  Вы  тогда  еще  сравнивали  его  с
Гераклом, тот тоже вроде в этих местах победил огромную многоглавую гидру.
   Я жмурился, как кот на  большой  толстой  рыбе,  которого  сверху  еще  и
обласкало солнышко. Да, была пара хулиганских романов, я их так назвал, да и
общественность так оценила, но в том регионе, где идеям  придается  значение
такое же важное, как жратве и шмоткам в России,  они  произвели  впечатление
взорвавшейся бомбы.
   - Да, - ответил я  наконец,  -  да,  было...  Но  тогда  сложилась  такая
ситуация...  Да  и  настроение  у  меня  как  раз...   Не   помню,   то   ли
сосед-среднеазиат насрал в лифте, то ли его дети  расписали  стены  подъезда
бранью... но я выстрелил по всем этим... Чтоб одним снарядом. Стрельба,  что
называется, по квадратам. Когда сметают и  правых,  и  виноватых.  Полковник
широко улыбался:
   - Это был великолепнейший  выстрел!..  Ковровая  бомбежка  не  смогла  бы
сделать такое! Я развел руками:
   - Теперь я подобного не делаю даже в раздражении.
   - А в злости? - спросил Ищенко.
   - Даже в ярости, - ответил я честно. Ищенко всматривался в  меня,  словно
просвечивал, потом обмяк и откинулся к спинке кресла. Я его не убедил,  вижу
такого так просто не проведешь, но  он  должен  ощутить  мою  искренность...
которая неподдельная.
   Кричевский спросил быстро:
   - А как воюете теперь?.. Простите, заранее говорю, что не  поверю,  будто
ушли с поля боя.
   - А я на него и не выходил,  -  ответил  я  так  же  искренне.  -  У  вас
устарелые термины. Даже баллистические ракеты  можно  запускать  из  дальних
бункеров, не видя ни противника, ни поля боя, а только цели в  виде  кружков
на географической карте. А уж война методами инфистов...
   - Инфистов,  -  повторил  Кричевский.  Он  кивнул,  в  голосе  прозвучало
удовлетворение.
   - Вот мы и добрались до сути. Владимир  Юрьевич,  нам  известно,  что  вы
выполняли некоторые заказы правительства...
   - Чепуха, - ответил я.
   - По крайней мере дважды, - сказал он спокойно. - Первый  раз,  когда  на
Северном Кавказе  возникла  новая  ветвь  ислама,  ходжисты...  Перед  этими
радикалами  даже  ваххабиты  показались  политкорректными   демократами   из
окружения Старохатской. Но молодежь к ним потянулась. К счастью, на этот раз
правительство сразу оценило опасность... ну, не само правительство, а там  в
то время работал Мельник... жаль, очень недолго. Мельник посоветовал двинуть
туда войска, а сам тут же обратился к вам. Так  было?  Вы  в  короткий  срок
создали произведение, что на  глубоком  эмоциональном  уровне  разрушило  их
стойкость и уверенность. А до этого ходжисты успели  нанести  ряд  поражении
правительственным войскам, они смеялись над пропагандой,  довольно  хилой  и
никчемной... Но вам удалось.
   Я отмахнулся:
   -  При  чем  здесь  правительство?  Даже  Мельник?  Я   не   работал   на
правительство. И не собираюсь. Просто в том случае наши интересы совпали.  Я
счел, что ходжисты.. ну, не правы.  Ваххабиты,  моджахеды  в  какой-то  мере
правы, но не  ходжисты.  Конечно,  то  было  не  мое  дело,  вмешиваться  не
собирался, но, когда Мельник явился и выложил на стол пухлый бумажник, очень
пухлый надо сказать, я не заколебался. Полковник задвигался в кресле,  глаза
стрельнули по сторонам, сказал негромко:
   - У нас бумажники тоже не тощие. Я покачал головой.
   - Я же сказал,  в  том  случае  мои  интересы  и  интересы  Правительства
совпали. И хотя ему было до фени мнение такой мошки, как я, но, как  видите,
это хорошо, когда есть поддержка  в  народе.  Во  мне  то  есть.  Кричевский
молчал, заглядывал на  дно  стакана  с  остатками  кофе.  Полковник  стиснул
челюсти, побагровел, под кожей напряглись рифленые желваки, глаза  сузились.
После глубокого выдоха он перевел дыхание и сказал почти задумчиво:
   - Так на какой же козе к вам подъехать? Может быть, вам не чуждо  понятие
патриотизма?
   - Не чуждо, - согласился я. - Однако я сам определяю его рамки.
   - Гм, - сказал он замедленно, - второй случай с  правительством  был  еще
интереснее... Правда, в нем тоже просматривается ваш  личный  интерес,  ваши
пристрастия.
   - Вы говорите  о...  том  незначительном  случае  с  танкером?  Полковник
кивнул, а Кричевский задумчиво улыбнулся.
   - Не такой, - проговорил он, - уж он незначительный. Кроме того,  были  и
другие отголоски того выстрела, осколки от ваших  снарядов  летят  далеко  и
бьют сильно. Даже теперь все еще летят и все еще бьют! Никакое другое оружие
так не действует. Да, так на чем  вас  поймать?..  Я  говорю  с  вами  очень
откровенно и очень трезво. Вы нам нужны. Очень! Но в то же время я  понимаю,
что принудить вас не можем. Принудить можно  выкопать  канаву  или  нарубить
дров, можно даже принуждением или шантажом завербовать а, заставить работать
на себя главу чужого правительства... но  вот  только  творческого  человека
принудить невозможно. Он выдаст требуемый роман, картину, песню, симфонию...
вроде бы все сделано,  но  в  произведении  не  будет  того  огня,  которого
ожидали, а... а придраться невозможно! Работа сделана. Так что мы хотим, как
видите, чтобы вы работали с нами добровольно. Полковник сказал задумчиво:
   - У меня есть промежуточный вариант... Пусть товарищ...  э-э...  Владимир
просто прочтет цикл лекций нашим слушателям. У нас готовятся специалисты  по
пропаганде, Владимир Юрьевич. Там лучшие умы, там  элита,  потому  все,  что
скажете, не будет зря разбросанным бисером.
   Я пожал плечами:
   - Не представляю.
   - Мы знаем, - сказал  Кричевский,  -  что  вы  учите  молодежь  из  своей
группировки, как правильно писать. То же самое можете в  любой  произвольной
форме рассказать нашим слушателям. Уверяю вас, оплата вас не разочарует.
   Я скептически фыркнул:
   - Сомневаюсь. Работники бюджетных организаций получают немного.
   Он кивнул:
   - Абсолютно верно. Но я берусь найти спонсора, который будет доплачивать.
Уверяю вас, доплата превзойдет все ваши ожидания.
   Я посмотрел на их лица. Эти люди не отстанут. Но, возможно,  это  и  есть
компромисс, что их устроит  и  не  очень  будет  напрягать  меня?  Но  самое
главное, о чем пока молчу, эти люди смогут защитить от всех  доброжелателей,
которым просто необходимо мое участие в их партиях, движениях, организациях.
   - Но сами вы представляете, - спросил я,  -  чего  хотите?  Мне  кажется,
простите, не очень. Иначе бы пригласили не меня, а настоящих преподавателей,
профессионалов.
   Полковник посмотрел на Кричевского, тот слегка наклонился  ко  мне  через
стол, придавая голосу доверительность.
   - Как раз представляем. Потому именно к вам.  Хотя  информационные  войны
идут с библейских времен, они все еще штука  новая,  непонятная.  Всегда  на
первых ролях стояли более  понятные  простым  мозгам  военных  обычные  виды
вооружения. Но сейчас, когда обычное применять как-то  нехорошо...  вот  так
сразу, полыхает информационная война. К которой, признаться, мы не готовы. А
специалистов нет вовсе... Я развел руками:
   - Вы могли убедиться, что  из  меня  специалист  -  никакой  У  меня  нет
методик, я даже не владею терминами, которыми так легко  и  просто  щеголяют
привычные сотрудники. Он грустно улыбнулся:
   - Ну и что? Мы же с вами  понимаем  разницу...  Они  умные  и  начитанные
сотрудники. По два диплома, а то и по три. Знают по шесть языков. Литературу
- от Гильгамеша до Васи Пупкина. Они вас могут презирать... да и  презирают,
если уж откровенно, вы не укладываетесь ни  в  какие  их  рамки.  А  раз  не
укладываетесь, значит - бездарь. А читает вас народ взахлеб лишь потому, что
он весь - туп,  глуп,  неразвит,  спивается,  деградирует...  Лишь  немногие
понимают, что раз уж вы - чемпион, пусть даже непонятно, как  и  почему,  то
надо изучать именно ваш опыт, а не тех правильных авторов, которых прочел  и
тут же забыл. Так что мы будем изучать ваш опыт. Опыт чемпиона, рекордсмена,
опыт победителя! От вас всего лишь  требуется  рассказывать,  как  лично  вы
добились успехов. Какими приемами. Полковник добавил хитро, по крайней  мере
так наверняка считает:
   - А может, вам просто хочется быть единственным и неповторимым?
   - Я и так неповторим, - ответил я. - Даже, кстати, вы  тоже  неповторимы.
Он уловил иронию, кивнул:
   - Я о другом. Не страшитесь, что быстро подрастают молодые, сильные, а вы
их вооружите методикой... с которой вообще вас свергнут с первого  места?  Я
вспомнил свой ?Первый день творения?, усмехнулся. Уже не свергнут.
   - У меня нет методики, - ответил я. - Хотя,  разумеется,  как  у  всякого
профессионала,  есть  излюбленные  и  отточенные  приемы.  Только  полнейшие
придурки полагают что профессии слесаря, инженера, банкира или политика надо
учиться, а вот писательство - это от  Бога.  Как  бы  ни  был  талантлив  от
рождения пианист, но