лькающие на страницах  газет  лица.  Я  понимаю,  велик  соблазн  поскорее
появиться на страницах газет! Велик соблазн поскорее угодить вкусам  широкой
публики, собрать гонорары, красивых женщин. Но все  же  постарайтесь  сперва
пойти по дорожке, которая приведет к Настоящей славе. Она  труднее.  А  эта,
когда для успеха надо всего лишь потрафить вкусам  культурного  большинства,
никуда не уйдет! На нее спуститься можно в любой  момент.  Спуститься  -  не
подняться, это под силу всем.
   Я взглянул на часы, до звонка на перемену еще две минуты, но в горле  уже
пересохло. Согласен даже на пепси или нарзан,  только  бы  промочить  горло.
Указал на часы, улыбнулся, начал складывать пальмик.
   Вместе со звонком в дверях меня догнали, кто-то с ходу  сунул  экземпляры
моей книги, у меня для автографов теперь всегда ручка наготове. Кто-то начал
выспрашивать, как лучше пристроить рукопись в издательстве.
   Когда я шел мимо буфета, видел, как Мерилин живо беседует  с  буфетчицей.
Двое парней выхватывали из-под ее рук чашки и бутерброды. Она помахала  мне,
указала на дальний стол. Туда сразу потащили еще  стул.  Я  чувствовал  себя
несколько неловко, ибо по возрасту отличаюсь от них не так уж  чтобы  очень,
но они каждым движением подчеркивают, так сказать, расположение всех нас  на
очень высокой лестнице литературы, уходящей на небеса.
   Я жадно отхлебнул кофе, горячая струйка потекла по гортани, и  сразу  мир
стал ярче и красочнее. Можно бы крепче, но и этот  хорош:  по  крайней  мере
горяч и с сахаром.
   Мерилин сказала с той стороны стола:
   - Владимир Юрьевич, тут Карелов написал повесть, но побаивается  отдавать
в издательство...
   Я удивился.
   - Почему?
   - Страшится, - объяснила Мерилин, - что обворуют.  Я  взглянул  на  этого
Карелова. Все ясно, можно не продолжать, этот безнадежен.  Все,  кто  боится
отдавать вещь в издательство,  ?а  то  возьмут  мою  гениальную  рукопись  и
напечатают под своей фамилией?, - безнадежны.  Это  уже  клиника.  Тот,  кто
пишет, не страшится: украдут эту, напишу десять других. В  старинное  время,
когда в самом деле были рукописи, то есть написанные от руки,  такое  иногда
случалось. Раз на тысячу присланных рукописей. Но не в век Интернета,  когда
эта же ?рукопись?..: надо бы другой термин, отправлена, может быть, в десять
других издательств, лежит на компах десяти друзей и  выставлена  на  сайт  в
Интернете, где легко доказать как авторство, так и  дату  появления.  Я  пил
мелкими глотками, вежливость заставляет ответить, мы же за одним  столом,  я
сказал мирно:
   - Писатели - самые защищенные люди  на  свете.  От  обворовывания.  Можно
обворовать слесаря, банкира, министра, даже самого президента,  но  писателя
обворовать невозможно. Все мое достояние - это тридцать  моих  романов.  Эти
файлы не только у меня на диске, но и в издательстве, где издают, есть  и  в
издательстве, где издавался раньше. Лежат на сервере в Инете,  разошлись  на
дисках по пользователям. Если воры вломятся  в  мою  квартиру,  они  вынесут
всего лишь вещи, то есть крохи, но не коснутся богатства,  что  обеспечивает
мое небедное существование.
   - Владимир Юрьевич, а как вы относитесь к эпиграфам? Я пожал плечами.
   - Спокойно.
   - Но сами пользуетесь?
   - Теперь нет. Карелов кивнул:
   - Я заметил, что в трех  ваших  первых  книгах  они  в  каждой  главе.  А
потом... как ножом отрезало!
   - Верно, - согласился я.
   - А почему? За столом пятеро, четыре пары глаз уставились  на  меня,  как
дети на фокусника.
   - Всем хочется, чтобы своя вещь выглядела как  красивше.  Но  эпиграфы  -
нечто сродни плагиату, когда на свой чурбан навешиваешь  чужие  кружева.  На
самом деле эпиграфы - это костыли. Украшая свое произведение эпиграфами,  вы
тем самым признаетесь, что оно - хроменькое, убогонькое.  Ну  не  может  без
костыликов! Без одежки с чужого плеча. Да и странновато выглядит эта  ворона
в павлиньих перьях, где после яркого и красочного эпиграфа  идет  серенький,
как дохлая мышь, авторский текст. Эффект, прямо сказать, комичный. Во всяком
случае, противоположный тому, чего  добивался  старательный  автор.  Карелов
сказал быстро:
   - Ого, вы признаетесь, что у вас тексты серенькие, как дохлые мыши?
   - Нет, - ответил я так же весело, - мне жаль авторов, чьи эпиграфы в моих
романах будут выглядеть, как дохлые мыши!
   Мерилин спросила:
   - Что вы делаете с программами проверки грамматики?
   - Орфографию оставляю, - сообщил я, - грамматику  отключаю  на  фиг.  Мне
кажется, ее составлял тот же редактор, который всегда  подчеркивает  красным
фразу с несогласованными частями предложения. Мол, ошибка! К примеру: ?Вышел
я вчера на улицу, иду по ней, и вдруг навстречу мне Петр  Карамазов!?  Здесь
компьютерной программе и недоумку-редактору не нравится, что в первой  части
предложения - прошедшее время,  во  второй  -  настоящее,  а  дальше  вообще
черт-те что,  и  он  начинает  черкать,  руководствуясь  своими  убогонькими
школьно-институтскими познаниями...

ГЛАВА 21

   За столом оживились, Мерилин с облегчением вздохнула.
   -  Вот  и  я  заметила,  -  пожаловалась  она,  -  что  когда  все  делаю
по-грамотному, то получается преснятина...
   - Плюйте на все правила, - сказал я твердо. - Добивайтесь звучания фразы,
эффекта!.. Фраза должна действовать на  читателя.  Все  остальное  -  фигня.
Правила, если они и есть, устанавливаете вы сами.
   - Владимир Юрьевич, - а как насчет создания  сюжетов?  Ведь  еще  Шекспир
заимствовал...
   - Шекспир, - протянул я, - как любите ссылаться на Шекспира, когда речь о
заимствовании, но как сразу умолкаете, когда о занимательности, об  интриге,
о кровавых сценах!.. Я уже говорил о придурках, утверждающих,  что  во  всем
мире существует что-то около  десяти  сюжетов.  У  них  мания  к  магическим
числам, потому всегда называют нечетное число, эта ?точность? должна придать
большую убедительность их дурости: девять сюжетов, семь,  три...  Непонятно,
что  защищают  больше  -  собственную  творческую   импотентность   или   же
оправдывают  воровство  чужих  сюжетов,  идей,  тем   и   образов?   Больших
противников творчества, как  понимаете,  на  свете  просто  существовать  не
может. Пока есть силы, создавайте свое. Когда убедитесь, что  создать  не  в
состоянии, а бросить писать не можете, тогда что ж, шекспирьте...
   - Владимир Юрьевич, а как вы смотрите на романы, где средневековые герои,
ох,  такие  умные  и  деликатные,  экологию  берегут,   пингвинов   спасают,
равновесие в природе блюдут,  зубы  чистят  ?Пепсодентом?,  общечеловеческие
ценности ухитряются блюсти со своими  крепостными  простолюдинами,  которых,
оказывается, вовсе и не секут на конюшне... Я засмеялся так, что поперхнулся
остатками кофе. Кто-то деликатно постучал по моей спине.
   - Класс! - согласился я. - Да еще и свысока посматривают на тех  авторов,
которые изображают героев такими, какими те должны быть  согласно  эпохе.  В
средневековой Европе и короли были неграмотными и не имели привычки  мыться!
На королевских пирах посуду давали вылизывать собакам и тут  же  накладывали
новую порцию каши с мясом... Этих придурков, мнящих  себя  гениями,  которые
говорят ?новое слово?, море. Но вы - не они? Вас, надеюсь, немного? Помните,
большинство не право всегда.
   Издали донесся звонок, приглашающий в аудиторию. Снова деликатно уступали
мне дорогу, а грязную  чашку  и  блюдце  с  крошками  выхватили  из  рук  со
словами ?мы сами, сами - не утруждайтесь!?. Мерилин продолжила нерешительно:
   - Но все-таки насчет точности... какой вы экстремист, мне просто страшно!
   - Вас уже достают? - осведомился я.
   - Еще как, - вздохнула она. - Да я и сама себя взнуздываю...
   Мы поднимались из буфета по широкой лестнице, нас обгоняли целые стайки.
   Я сказал с ленивой благожелательностью старого опытного мэтра:
   - Уверены, что  нужна  точность  в  описании?  Восприятие  человека,  как
Восток, - штука тонкая. Помню, ребятней мы вслед за Утесовым пели: ?Я вам не
скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика,  но  и  молдаванки  и  перессы
обожают Костю-моряка?. Прошли годы, и какой-то умник  отчетливо  растолковал
нам, что Молдаванка и Пересыпь - это пригороды в Одессе,  где  живет  шпана,
рыбаки да биндюжники, они же извозчики, и что надо петь ?...но и Молдаванка,
и Пересыпь...?. И сразу  пропала  большая  часть  очарования,  ибо  сознание
дразнили эти таинственные перессы. И хотя каждый из нас понимал, что это  не
персиянки... а персиянок мы знали по одной-единственной, которую  Стенька  в
набежавшую волну, но  при  звуках  этого  непонятного  слова  перед  глазами
вспыхивали яркие и пахнущие  восточными  сладостями  богатые  гаремы,  Гарун
аль-Рашид, Али-Баба и пещера с  сорока  разбойниками,  слышался  рев  боевых
верблюдов и свист сабель из-за этих таинственных  Пересе...  А  оказывается,
там всего лишь о местных  Люберцах  и  Долгопрудном!..  Такие  уж  мы  люди,
читатели, нам нужна известная свобода для воображения. Не говоря уже о  том,
что излишняя детализация  вообще  раздражает,  как  четко  видимая  тюремная
решетка. Все эти точности, которые ?знатоки профессий? требуют от  писателя,
практически всегда неминуемо приведут произведение в могилу.
   Я приостановился, пропуская всех  в  аудиторию,  здесь  возникла  смешная
заминка: все вежливые  дальше  некуда,  как  роботы,  подчиняющиеся  жесткой
программе - уступать старшим дорогу, но я предпочитал, чтобы все уже  сидели
на своих местах, а я чтоб как генерал, при появлении которого все встают.  У
стола  я  выждал,  когда  все  усядутся,  перестанут  двигать  задницами  по
сиденьям, заговорил громко, чтобы подавить легкий шум:
   - Похоже, в моих сумбурных лекциях допущен промах...  Надо  было  гораздо
раньше сказать про  устоявшиеся  глупости,  против  которых  бороться...  не
стоит. Их массы, но возьмем только одну, постоянно бросающуюся в глаза.  Для
иллюстрации. Во всех рыцарских романах,  какая  бы  эпоха  ни  изображалась,
рыцарь всегда в полных доспехах, шлем  с  опускающимся  забралом  и  прочими
наворотами, характерными для заката рыцарства, когда в руках их  противников
появилось огнестрельное  оружие.  Напоминаю,  что  полевая  артиллерия  была
применена крестоносцами в битве при Грюнвальде,  кажется,  в  1442  году.  К
примеру, в знаменитом английском фильме  ?Эскалибур?  рыцари  короля  Артура
скачут в подобных сверкающих доспехах, хотя  англичанам  ли  не  знать,  что
?рыцари? короля Артура  ходили  едва  ли  не  в  звериных  шкурах  и  бились
каменными  топорами?..  Перекусив,  они  смотрелись  свежее,  глаза  блестят
заинтересованно.
   - Однако, - продолжил я, - однако в восприятии простого человечка  прочно
утвердилось, что если рыцарь - то обязательно в таких вот  доспехах,  что  с
головы до  ног,  каждый  пальчик  и  каждая  фаланга  пальчика  в  отдельном
до-спешке, а сам рыцарь... ну просто душка. Если же автор рискнет показать в
своем романе, что  рыцари  Круглого  стола  одевались  согласно  той  эпохе,
дрались  тем  оружием,  которое  было  на  самом  деле,  согласно  опять  же
археологии, летописям и пр., то читатель почувствует себя  обманутым.  И  то
лишь в случае, если книга написана очень убедительно и  талантливо.  В  этом
случае читатель просто вас обругает и придет бить стекла в вашей квартире  и
поджигать вашу машину за оскорбление его чувств, святынь и пр. А если  роман
будет на  обычном  уровне,  то  лишь  отбросит  в  сторону,  как  искажающий
действительность.   Мерилин   вскинула   руку   и,   не   дожидаясь   кивка,
поинтересовалась:
   - А как надо поступать?
   - Как поступать, - повторил я, - как поступать, ведь  надо  же  правду?..
Гм... Это звучит кощунственно, но, простите, в самом ли деле надо? Если  это
научная монография - то просто обязаны. Если научно-популярный  труд  -  тем
более  детям  врать  просто  нехорошо.  Нельзя.   Неприлично.   Опасно   для
поступательного   движения   цивилизации.   Но   если   это   художественное
произведение? Чесс слово, здесь вступают другие законы. Какие? Первое - надо
определиться, что вы хотите сказать своим произведением. Показать, как  жили
тогда люди? Верно, тогда в  самом  деле  вы  обязаны  скрупулезно  следовать
археологии и летописям. Если  же,  к  примеру,  собираетесь  воспеть  любовь
Ланселота к жене короля Артура, то так ли  уж  важно,  какие  доспехи  носит
Ланселот? Однако предположим, что вы одели его в те доспехи, какие носили  в
те века. То есть вместо блистающего красавца  на  страницах  романа  выведен
грязный... да-да, привычку мыться рыцари занесли в  Европу  после  крестовых
походов, позаимствовав ее на Востоке! - диковатый, абсолютно неграмотный,  в
доспехах из грубо выделанной кожи, с плохим мечом из сыродутного железа...
   Половина лиц напряглась и застыла. Я хреновый физиономист, но и мне ясно,
они воспринимают слово  ?рыцарь?  только  в  одном  значении:  нашампуненный
красавец с голливудовской улыбкой и манерами д'Артаньяна. Весь  в  железе  с
ног до головы. Щит с гербом, на шлеме перья редких птиц.
   - Читатель в шоке, - продолжил я, - как  вон  кое-кто  из  вас.  Да,  все
привыкли к другому! Вы это  понимаете  и  мастерски  начинаете  переламывать
восприятие читателя, перевербовывать в свою веру, менять его  представление,
убеждать в своей правоте. Конечно, все это надо делать  мастерски.  Все!  До
последнего слова. До  последней  буквы.  Ведь  надо  не  просто  переубедить
читателя, а перещеголять все те романы, которые были написаны  на  эту  тему
ранее. И на протяжении всего романа надо постоянно поддерживать  этот  новый
образ, подпитывать его, дабы читатель не  вернулся  к  старому,  привычному,
родному с детства. И вот ваш роман написан. Мастерски, гениально.  Допустим,
что все приняли этот новый образ, что  вообще-то  маловероятно.  Но  все  же
девяносто  процентов   читателей,   если   не   больше,   почувствуют   себя
обворованными вами. Обворованными подло и незаслуженно. За  что  унизили  их
славного Ланселота - зерцало всех доблестей? Я перевел дух, сказал громче:
   - А теперь самое главное... Ведь роман собирались писать о любви, войне и
тэдэ. Какая к черту любовь! Вы плюнули читателю в самую душу. Он  все  равно
возмущен и придет бить стекла, вы об этом уже знаете, так о  какой  любви  к
женщине  может  идти  речь?..   Невозможно   драться   за   душу   читателя,
перевербовывая его таким образом, и говорить еще и  на  другую  тему.  Пусть
даже за любовь. Не получится о любви! Вот просто не получится. Два арбуза  в
одной руке не удержишь. Вся аудитория зашумела, словно  я  швырнул  бомбу  в
плотину и она в одночасье рухнула.
   - А вот еще один примерчик, - добавил я, - для любителей точности...  Ну,
которым надо очень подробно объяснять, как именно повязка сползла с  раненой
головы на  колено!  Которым  прежде  всего  дай  точность  в  произведениях.
Абсолютную правдивость!.. А то, что Айвенго так и не был узнан ни отцом,  ни
любимой, их не коробит.  И  то,  что  граф  Монте-Кристо  без  всякой  маски
общается с людьми, его предавшими  однажды,  тоже  нормально:  не  узнали!..
Любимая женщина, которая мечтала выйти за него замуж, не узнала!..  Но  если
для произведения надо, чтобы родной отец не узнал родного сына, которого  не
видел всего пару лет, вот и не узнает! Надо для сюжета,  чтобы  леди  Ровена
час расспрашивала Айвенго о нем самом, но не узнала, - будет сделано! А ведь
последний раз виделись и целовались от силы те  же  годик-два  назад!  Да  и
модные в одно время маскарады - смешно, когда лишь глаза  чуть  прикрываются
полумасочкой,  оставляя  открытыми  рот,  нос,  щеки,   шею...   Когда   муж
встречается на  балу  с  собственной  женой,  которая  лишь  глаза  прикрыла
полумаской, а сейчас кокетничает с ним, а он ее не узнает! Ну можно ли найти
большую условность в искусстве? Он не узнает женщину, которую час назад  мял
в постели, знает глубину ямочек на щечках, подбородок и форму губ, вовсе  не
прикрытых маской!.. Карелов сказал уныло, но громко, все слышали:
   - То классики, им можно...
   - Они не родились классиками, - сказал я, - тоже спорили  с  дурачьем.  А
классиками стали потому, что шли своей дорогой, не  слушая  доброжелательных
ревнителей  справочников.  Так  что  вывод:  точность  для  произведения   -
обязательна. Всегда сверяйтесь  с  энциклопедиями,  справочниками,  картами,
точными моделями одежды и пр. необходимыми вещами. Но!.. Если  все  это  или
что-то из этого хоть в малейшей степени повредит ткани произведения,  то  на
фиг  эту  точность!  Пусть  ее  ревнители  читают  справочники.  Главное   -
произведение. Главное - взволновать душу читателя. Сделать человека лучше. А
если стоит выбор:  дать  ему  более  подробное  и  точное  описание  ?хорошо
сбалансированного меча? или сделать читающего честнее и благороднее,  то  уж
точно  можно  пожертвовать  точными  данными:  пусть  расходуют   слюни   на
перелистывание справочника по металлургии.
   Ага, записывают, подчеркивают, выделяют болтом.
   - Еще один маленький пример, - добавил  я,  -  из  области  рисования  не
словами, а кистью. Взгляните на шедевры величайших  художников  Возрождения!
Вот Персей красиво сражает Медузу, вот святой Георгий поражает копьем змея -
оба в полных рыцарских  доспехах  шестнадцатого  века!  Думаете,  художникам
знатоки не подсказывали, что Персея надо обязательно в  легкой  тряпке  и  с
коротким ножиком, что тогда гордо именовался мечом? То есть подумать только,
настойчиво  предлагали   рисовать   благородных   героев   неотличимыми   от
простолюдинов!.. Стоит посмотреть на  дебелых  баб  фламандских  художников,
т.е, афродит, венер и прочих Терпсихор! Что же, Рубенс не знал,  какие  были
эллинки? Ха, потому он и Рубенс, а  не  Вася  Пупкин,  что  знал,  но  делал
по-своему.
   Я бросил взгляд на Бережняка и бархатного, закончил почти сочувствующе:
   - Хотя наверняка многие художники слушались знатоков. ?Знатоков? пишу без
кавычек, так как  они  действительно  знатоки,  специалисты.  Но  знатоки  в
вооружении местности или обычаях - еще не знатоки  в  литературе,  живописи,
человеческой психологии. Да что  долго  объяснять  за  нас  говорит  Дарвин:
художники и писатели, которые слушались знатоков и писали  ?правильно?,  где
вы? Вымерли в процессе естественного отбора. Непослушные рембрандты  тицианы
да  веласкесы  -  выжили.  Мерилин  взглянула  на  экран  своего   пальмика,
улыбнулась. Я видел, с каким жадным нетерпением Карелов ждет от нее реакции.
Мерилин скосила в его  сторону  глаза,  чуть  кивнула.  Ага,  понял  я,  это
современный аналог передачи записки. Теперь проще? Настучал текст, нажал  на
ввод, и вот текст с его компа появляется на дисплее ее  компухи.  Я  сказал,
глядя в их сторону:
   - В буфете мне напомнили еще одну больную тему... Настолько больную,  что
за нее трудно взяться даже такому наглецу, как я. Настало время, когда воруй
все, до чего дотянутся руки. Воруй  прилюдно,  воруй  нагло,  а  когда  тебя
поймают, тут же в  суд  на  обидчиков!..  Пришло  золотое  время  адвокатов,
судебных   тяжб,   юридических   тонкостей.    Но    сейчас    в    насквозь
проюридизированном мире осталась область куда нога юриста почти не  ступала.
Где все еще по старинке надеются на совесть, на честь, на то, что  чужое  не
возьмут так как, ха-ха, ?чужое брать нехорошо?. Слушают внимательно, почти у
всех на лицах написано что понимают, о чем речь.
   - Это, - сказал  я  громко,  -  литературные  произведения.  Почему  даже
страшно касаться? Потому, что многие не воруют только потому, что не  знают,
какие  сокровища  там  лежат.  Которые  можно   воровать   безнаказанно.   И
наживаться! Юридической защиты нет абсолютно. Нет, она, конечно есть, но это
как пьяненький сторож у ворот ликеро-водочного завода, который не  открывает
ворота машинам с краденым, Зато рядом в заборе огромные дыры, через  которые
постоянно несут в