агазинам. Это в дикое советское  время  ездили  по  музеям,  театрам  да
выставкам. Вечером они сидели за моими компами и играли, играли,  играли.  У
них там из-за энергетического кризиса  никак  не  введут  скоростную  связь,
потому играют в синглы, максимум -  по  локалке,  но  в  Виртуальный  Мир  -
фигушки, нужен не просто мощный проц, но и джи-связь. Я попробовал  раскрыть
ноутбук, но из соседней комнаты и дело: ?Володя, а здесь куды??, ?Володя,  а
как это открывается??, и я сидел рядом, учил, показывал,  комментировал.  Не
скажу,  чтобы  уж  очень  тяжкий  труд,  всегда  приятно  чувствовать   свое
превосходство, я  благосклонно  подсказывал,  журил,  иронизировал,  получал
удовольствие, но время идет, мой  главный  труд  лежит,  как  колода,  скоро
начнет подгнивать...
   С ним хуже всего то, что я его, по сути, закончил. То есть  все  основное
написано. Вернее, написано действительно все. Осталось то, чем  в  последние
годы пренебрегал. Да, именно тщательнейшее вылизывание текста. В этой  книге
все слова должны быть подогнаны так, чтобы  их  нельзя  было  понять  иначе,
истолковать, а поступки даже третьестепенных лиц, которых кто-нибудь объявит
самыми главными, тоже нельзя было интерпретировать иначе...
   Мерзкая  работа.  В  уныние  вгоняет  тем,  что  я  как  будто  сам  себе
противоречу насчет вылизывания текста. Но что делать - у любой великой  идеи
всегда отыскивается недостаток, равный или превышающий  величие  этой  идеи.
Моя задача - найти этот недостаток самому, а не ждать, пока  отыщут  другие,
дэлэйтнуть, а дырку залатать патчем.
   Позвонил  Кричевский,  поздравил  с  удачным  началом   преподавательской
деятельности. Сообщил:
   - По джи-связи вам  сбросили  кое-какие  документы.  Некоторые  покажутся
смешными, но, увы, время такое Кстати, там и расписание ваших лекций. Должен
признаться, что впечатление вы сумели произвести, сумели...
   - Это профессиональное, - ответил я скромно.
   - Не скромничайте, - возразил он. - Уверен, что это ваше личное  обаяние.
Врожденное.
   - Врожденные у меня только  родинки,  -  сообщил  я.  -  Когда  следующая
лекция?
   - Вам понравилось?
   - Просто у меня гости, - ответил я. - Мне либо возить  их  по  магазинам,
либо...
   - Соболезную! Надолго?
   - Обещают на четыре дня.
   - Искренне соболезную, - повторил он. - Обратный билет купили?
   - Пока нет...
   - Тогда на неделю, - сказал он. - Если хотите, мы сдвинем расписание так,
чтобы вы были заняты всю эту неделю. Я представил  себе  череду  бесконечных
магазинов, мои книжники превратились в солидных  зажиточных  юзеров,  сказал
обреченно:
   - Да из двух зол выбираю третье...

***

   Мне нравилась аудитория. Хорошие лица, внимательные  умные  глаза.  Сидят
свободно, но это раскованность аристократов, что постоянно следят за  собой,
не допустят ни единого позорящего их жеста, движения. Да что там позорящего,
ни одного просто невыгодного или менее выгодного. Максимум  для  сплоченного
коллектива - это семеро, а потом начнется распад  на  группки.  Здесь  сорок
человек, самая крупная группировка, если я правильно понял,  у  Бережняка  с
бархатным. Они лидеры, это видно по их манерам, взглядам,  вопросам.  Другая
группка, поменьше, сплотилась, как мне кажется, вокруг хорошенькой  девушки,
очень похожей на Мерилин Монро, милой и симпатичной, но,  увы,  такие  могут
быть хорошенькими горничными или камеристками, но не королевами. И все же  я
поглядывал на нее, словно искал сочувствия, когда говорил:
   - Что лежит в основе заявлений, что писать научиться невозможно?  Давайте
только честно, а?.. Во-первых, это уязвленное  самолюбие  авторов.  Ведь  до
этого они доказывали дурам, что обладают неким даром, которого у других нет.
Избранные, так сказать. И вдруг признаться, что это всего лишь  наработанное
упорным трудом умение?.. Второе - это подсознательная  жажда  замордованного
серой  жизнью  простого  человека  верить,  что  существует  и  другой  мир,
необыкновенный:  где   говорящая   щука,   скатерть-самобранка,   телепатия,
ясновидение,    тибетские    маги,    Бермудский    треугольник,     хилеры,
деревья-людоеды,  божественный  дар  слагать  стихи...  И  что   это   может
обломиться и ему, без трудов  обломиться!  Вот  пошел  ловить  рыбу,  а  там
говорящая щука:
   - отпусти, Емеля, что хошь сделаю... Желание писать без труда и  обучения
- это оттуда, из этой жажды. Мол, хоть что-то же должно обломиться за так?
   По всей аудитории улыбались смущенно, переглядывались.
   - Я прекрасно понимаю, - сказал я беспощадно, - что,  когда  говорю,  что
надо писать лучше, а не искать способы, как пробиться да раскрутиться, я тем
самым смертельно обижаю огромную толпу одинаковых, молодых и  не  очень,  но
одинаково самолюбивых  авторов.  Ведь  когда  они  говорят  о  необходимости
раскрутки, то тем самым утверждают, что их вещи уже безукоризненны.
   Что  совершенствовать  уже  нечего,  осталось  только  прямо  в  печатный
станок... но туда, увы, надо пробиваться!.. А если удается пробиться... чаще
всего - за счет автора, то все равно обязательна и необходимейша  раскрутка,
а то ведь гады-читатели не понимают своего счастья, не покупают, не читают А
если читают, то плюются  и  обещают  следующую  не  покупать.  Вот  и  нужна
раскрутка, чтобы убедить их в необходимости сменить вкусы и взгляды. А то  и
пол.
   Бережняк вскинул руку.
   - Вы в самом деле начисто отрицаете раскрутку?
   - А вы как думаете?
   - Думаю, это чисто  риторический  прием,  -  сказал  он  и  оглянулся  на
аудиторию. Она ответила ему сдержанным гулом одобрения.
   - Вся современная  цивилизация  построена  на  рекламе!  Да,  той  самой,
наглой, навязчивой, лезущей назойливо в  глаза  и  в  уши.  Но  без  нее  не
обойтись. Если вы не прорекламируете свою книгу, то кто-то на этом же  месте
перехватит ваших читателей!
   - Моих, - я  подчеркнул  слово  ?моих?,  -  никто  не  перехватит.  Я  же
предупредил, что читаю лекции для одного-двух, которые в самом деле могут...
а остальным, ессно, нужна будет реклама. Итак, продолжаю,  для  того,  чтобы
последовать моему скучному совету  продолжать  совершенствовать  свою  вещь,
сперва надо признаться, что эта вещь недостаточно совершенна. Да есть ли  на
свете такой автор, который в этом признается?  Не  вам  лицемерно,  а  себе,
любимому? Уж он-то знает, что пишет лучше всех, а все  остальные  -  дураки,
ничего не понимают! Немногие сдержались, не бросили по сторонам взгляды. Эти
люди умеют сдерживать себя, но я вижу их насквозь, сам таким  был,  и  вижу,
как у каждого на лбу выступают крупные буквы:
   - Я ПИШУ ЛУЧШЕ ВСЕХ, А ОСТАЛЬНЫЕ...
   - Прозрение, - сказал я, - у нормального автора  наступает  обычно  через
несколько лет, когда случайно натыкается  на  старую  рукопись.  Вот  теперь
замечает массу не только ляпов, но и упущенных возможностей выстроить сюжет,
добавить красок, эмоций, сделать героев умнее, интереснее. Правда, у  многих
это прозрение не наступает вовсе, но то уже клиника, о них не говорим. А вот
тем, которые к этим же мыслям придут  через  семь-десять  лет,  хотелось  бы
как-то помочь, ускорить их созревание. Переход из гусеницы в куколку,  а  из
куколки - в крылатое имаго. Только для этого я и читаю эти  лекции.  Ведь  я
сам терял годы на тупиковые дороги... Только ли годы, кольнула острая мысль.
Не потеряны ли драгоценные мысли, доводы, образы, краски? Я перевел дыхание,
продолжил размеренно:
   - Читатель хочет сопереживать. Потому главного героя надо  наделить  либо
теми качествами, которые есть  у  самого  читателя,  либо  же,  что  намного
действеннее, теми,  которые  он  хотел  бы  иметь.  Особенно  это  удобно  в
фантастике и фэнтези. Там автор наделяет героя  способностью  читать  мысли,
сверхсилой, неуязвимостью или еще чем-то, а то и всем сразу, затем выпускает
в мир удивлять друзей и соседскую Люську, что до этого дня  не  обращала  на
него внимания. Когда все эти приемы перепробованы, автор идет  и  на  такое:
герой, оказывается,  сам  того  не  подозревая,  является  потомком  древних
королей, магов, императоров Звездных королевств или же  у  него  оказывается
древняя карта с указанием острова, планеты и прочих сокровищ. Но тот  период
прошел, ибо рядовой читатель все же предпочитает узнавать себя, любимого.  И
вот тут и начинается та тихая деградация, когда приходится создавать Бивиса,
чтобы  читатель  узнал  себя,  любимого  и  прекрасного.  А  сейчас,   когда
производство бумажных книг стремительно сокращается, когда  в  прошлом  году
впервые компьютерных игр было продано больше, чем книг...
   Я сделал паузу, и тут же тот бархатный красавец вскинул руку.
   - Господин учитель, а мы не опоздали?
   - Нет.
   - Но когда мы закончим  свое  обучение,  -  сказал  он  громко,  -  может
статься, что печатное слово полностью уступит визуальному?
   - Это не важно, - сообщил  я.  -  Основы  творчества  не  в  том,  какими
значками у вас вызывают необходимое сопереживание.  Это  могут  быть  вообще
звуки, краски или запахи. А я даю  только  основы!  К  примеру,  отвага  для
пишущего, о которой я  уже  говорил  в  прошлый  раз,  та  же  самая  и  для
рисующего, музицирующего и вообще творящего, что  имеет  право,  как  я  уже
говорил, переходить в наглость, заключается еще в  одной  особенности  нашей
психики.
   Фу, какая длинная фраза, едва закончил. И не уверен,  что  правильно.  Во
всяком случае, писать так нельзя.
   То,  что  я  сказал,  нельзя  промотать  взад  и  вычистить,  а  вот  что
написано...  Словом,  всегда  о  любом  начинании  проще  говорить  нет,  не
получится, ничего не выйдет. Говорящий такое  в  девяти  случаях  из  десяти
оказывается  прав.  И  выглядит  лучше,  интеллигентнее,  говорит  готовыми,
обкатанными фразами, без труда побеждает в спорах. Бархатный смотрел на меня
враждебно и подозрительно, словно я говорил не просто о нем, но еще и назвал
его фамилию, звание и домашний адрес.
   - Новатору еще надо суметь оформить в  слова  свою  зыбкую  идею,  как-то
объяснить себе и другим, а у оппонента наготове масса блестящих и остроумных
доводов против. Он легко и  под  смех  окружающих  разобьет  в  пух  и  прах
несчастного, вздумавшего создавать свою  теорию,  религию,  иной  взгляд  на
компьютерные игры, взаимоотношения полов  или  нового  литературного  героя.
Конечно, эти девять из десяти никогда ничего не создают и не творят, но  они
и никогда почти  никогда  -  не  ошибаются!  И  потому  выглядят  правильно,
респектабельно, с ними хорошо общаться, они не  надерзят,  как  эти  молодые
гении, они воспитаны и обходительны.
   Я успел перехватить пару взглядов, брошенных на Бережняка и бархатного. К
Мерилин Монро наклонился парень слева, что-то шепнул,  указывая  глазами  на
бархатного.
   - Массовый человек, -  сказал  я,  -  идеален  для  любого  общества.  Он
правилен! Он живет главенствующей идеей. Сегодня  сказали,  к  примеру,  что
антисемитизм  -  это  нехорошо,  этот  человечек  всюду  говорит,  как  свое
собственное мнение, что антисемитизм - это нехорошо.  Скажи  завтра  так  же
авторитетно, что жидов надо всех извести,  он  тут  же  пойдет  точить  нож.
Особенно если скажет не правительство, кто ему  верит,  а  импозантный  член
академий, искусствовед с благородным усталым взором и красивой седой  гривой
до плеч. А вы уверены, что не скажет?
   Я сделал паузу. В горле пересохло, в прошлый раз такого не было.  Впервые
налил в стакан воды, отхлебнул, заодно прикинул, что сказать дальше. Курящие
используют сигарету, чтобы собраться с  мыслями:  пока  достанут,  разомнут,
поднесут зажигалку, раскурят, вот уже и созрел ответ, а я допил, перевел дух
и закончил:
   - Не бойтесь проигрывать в спорах тем, эрудированным.  За  ними  в  самом
деле огромный пласт мировой  культуры.  С  вами  через  их  вообще-то  тупые
болванки тел говорят величайшие мыслители как прошлого века,  так  и  этого,
что станет прошлым! С ними спорить трудно.  Но...  нужно.  Они  то,  на  чем
цивилизация стоит, а вы - те,  кому  эту  махину  тащить  дальше.  По-моему,
похвалив Бережняка и бархатного, что считают себя интеллигентами,  я  следом
окунул их в дерьмо, а похвалил и поощрил будущих ломателей этой цивилизации.
   - Был красивый и просвещенный Рим,  -  напомнил  я.  -  Изысканный  город
юристов,  поэтов,   драматургов,   скульпторов.   Могучая   римская   армия.
Образованные люди спорили  о  форме  ушей  нимф,  предавались  изысканнейшим
плотским утехам... Но откуда-то среди них появились ужасные, невежественные,
неграмотные, грубые первохристиане. Тупые. Не один из десяти, а куда меньше.
Всегда проигрывали в спорах с образованнейшими римлянами,  которые  знали  и
поэзию, и философию, и языки, и отличались широтой взглядов...
   И все-таки эти новые разрушили могучую и незыблемую  Римскую  империю!  И
создали свою цивилизацию.
   Ломайте и вы этот старый дряхлый  мир.  Вы  -  ростки  нового  Я  перевел
дыхание, хотел было еще отпить воды, но решил, что будет  слишком  часто,  а
повторы плохо смотрятся не только в литературе. Прошелся взад-вперед, сказал
совсем другим голосом:
   - А к этому необходимому вступлению - чисто технические рычаги.  Запишите
себе крупными буквами: любой материал сдается! То  есть  сейчас  перед  вами
толпятся идеи, целое стадо. Все сразу не реализовать.
   Надо выбирать, какие - сейчас, какие - на потом. Любой нормальный человек
хватает ту идею, которую уже видит, как воплотить быстро и неплохо. Но вы  -
ненормальные. Для  тех,  кто  в  танке,  напоминаю,  что  такое  норма:  это
слесарь-водопроводчик,  академик,  литературный  критик,  банкир,  президент
страны - уровень  одинаков,  разница  только  в  образовании  и  захваченной
должности. Ага, довольные улыбки на лицах. Вольно  или  невольно,  но  я  им
польстил. Поставил их выше банкиров и даже президентов.  Невдомек,  что  это
только в потенциале они  выше.  А  прожить  могут  намного  ниже  последнего
пьяненького слесаря.
   - Вы должны выбирать ту, дерзкую и злую  идею,  которая  перевернет  мир.
Правда, неизвестно, как к ней подступиться,  в  то  же  время  понятно,  как
быстренько создать целый фантастический мир, придумать новую форму ушей  для
эльфов, вооружить  хорошо  сбалансированными  мечами  и  обучить  восточному
единоборству сунь-хунь-в-чай с элементами школы  вынь-су-хим...  Да  черт  с
ней, с той дивизией пишущих, что шагают с вами  не  в  ногу!  Да  и  вообще,
почему писатели должны ходить в ногу? Да еще строем? Если в ногу,  то  ясно,
что за писатели. Если строем, то еще виднее! А они еще  и  сомкнутым  строем
дружно встречают, выставив штыки, всякого непохожего. Ну тут  уж  все  яснее
ясного. Еще раз: любой материал сдается! Если упорно думать именно над  этой
труднейшей идеей, то придут и образы, и новые герои, и  краски,  и  способы,
как воплотить в ткань ярко и необычно. И тогда ваша работа будет  не  просто
выгодно выделяться среди тех, которые писались легко. Что пишется легко,  то
читается  трудно.  Хотя  иной  раз  публикуется...  Главное  -  ваша  работа
запомнится. О ней пойдут споры, как о взорвавшейся бомбе. И  может  быть,  в
самом деле перевернет мир! Лица серьезные, слегка подсвечены невидимыми  для
меня экранами, глаза бегают по строкам. Пальцы дергаются, сразу выделяя одни
фразы цветом, другие - шрифтом, кеглем, расцвечивая буквицами.  Значит,  это
задело, срочно берут на вооружение.
   - Надо еще, - сказал я другим тоном, -  коснуться  важнейшей  особенности
нашей психики. Увы,  наша  память  отбирает  для  запоминания  не  умное,  а
почему-то эмоциональное. Во времена Гомера были певцы  поумнее,  во  времена
Шекспира драматурги умели сочинять вообще мудрые и нравоучительные пьесы, но
память человеческая удержала ?Илиаду?,  где  в  десятилетней  войне  погибли
почти все троянские герои и все греческие, вон уцелевший  Одиссей  добирался
домой десять лет, а на родине  застал  разграбленный  дом  и  бесчинствующих
гостей, у Шекспира в ?Гамлете? финальная сцена  завалена  трупами,  Ромео  и
Джульетта мрут, Отелло удавливает Дездемону, король Лир мрет, предварительно
в жутких страданиях кукукнувшись... Увы,  обезьяны  ли  просто  варвары,  но
умное воспринимаем, когда либо завернуто в кровавый клубок убийств,  либо  в
виде топора подвешенного на ременной петле  под  пальто.  Если  встретим  на
улице дикаря в звериной шкуре, декламирующего  стишок,  то  запомним  больше
строф, чем если бы этот же стишок декламировал привычный сутулый очкарик. Да
еще бородатый.
   Я посмотрел на Бережняка, стекла очков блестели, я не видел его взгляда.
   - Итак, - сказал я громче,  -  для  ударного  романа,  который  привлечет
внимание, обязательны... или крайне желательны новые темы и новые идеи.
   Только не спешите тут же воплощать в  значки  на  экране  компа  то,  что
покажется новым. Мы все живем в одном мире, едим один и тот же хлеб, слушаем
одни  и  те  же  новости   и   обычно   мыслим   одинаковыми   стереотипами,
алгоритмиками. То, что кажется на первый взгляд  революционной,  только  что
пришедшей в голову ошеломляюще новой мыслью,  скорее  всего,  пришло  еще  в
три-пять тысяч голов. А к вечеру таких наберется намного больше...
   В аудитории засмеялись, а я, пользуясь  случаем,  украдкой  посмотрел  на
часы. Да, уже скоро конец, но как здорово, когда на часы смотрю я, а не они!
   - Да и те, - продолжил я, - что  покажутся  в  самом  деле  новыми,  надо
рассматривать очень внимательно. Сверхмодная ныне  тема  Добра  и  Зла,  где
Добро уже не Добро, а Зло так и не Зло вовсе, - это не  новая  революционная
идея.  Наемный  убийца-киллер,  который  шествует  по  экранам  и  страницам
романов, - это все-таки не герой, в какой костюм от Версаче его ни обряди  и
какую бы блондинку ни дай охранять. Это вызов канонам - верно. Вызов из того
ряда, когда соревнуются, кто на званом  обеде  у  королевы  громче  испортит
воздух.
   В аудитории смеялись, переглядывались.  Кто-то  показал  другому  большой
палец. Я ощутил огромное облегчение. Этот жест не предназначался  для  меня,
но им характеризовали меня, лектора, преподавателя.
   - В этом ряду, - закончил я, - впереди даже не медлительная литература, а
компьютерные игры.
   Если пару лет тому еще был выбор, за кого  воевать:  за  красных  или  за
белых то сейчас  предлагается  только  один  путь:  дави  всех  пешеходов  и
разбивай  встречные  машины,  стань  чудовищем  и  убивай   рыцарей,   стань
рэкетиром, грабь и убивай мелких прединимателей, подкупай полицию,  создавай
гангстерскую империю... Сейчас, когда почти все тупое стадо баранов  покорно
перешло на сторону Зла, надо иметь отвагу, чтобы воевать за Добро!..  Только
надо это делать иначе, чем отцы-деды. Чтобы это сегодняшнее стадо  видело  в
вас не вчерашний день, а завтрашний. Хорошенькая девушка, что под  простушку
типа Мерилин  Монро,  но  с  рассчитанными  движениями  и  умными  глазками,
спросила томно:
   - Господин учитель, но как же с нами, женщинами? Вы пока что не коснулись
такого важнейшего элемента литературы, как женские образы! В зале оживление,
на меня уставились сорок пар блестящих глаз. Я развел руками.
   - Да, все верно. Почти все крупнейшие произведения построены на любви или
на интригах с участием женщин. Но если раньше женщины махали белым платочком
вослед отъезжающему герою, а потом сидели у окошка и ждали, когда  явится  и
увезет, то теперь, как известно, и ногой нас, мужчин, с тройного разворота в
челюсть, и режут, и давят, и шеи ломают, и всячески нас побеждают,  вяжут  в
полон. Хорошо хоть уже додумались насиловать по праву победителей...  Кто-то
хохотнул, спросил быстро:
   - Это где?.. Как называется роман?
   - Я читал в ?Хорошо сбалансированном мече?, - ответил я.
   - И в ?Эльфийских ушах?. С задних рядов подсказали:
   - Есть еще клевая сцена в ?Конном отряде арбалетчиков?... Класс!
   - Видите, - сказал я, - как много подобных шадэвров. О