почти всех его продолжателей. У меня есть все  фильмы  и
даже мультики о нем. А под комиксы так  вообще  пришлось  отвести  отдельную
комнату. Я кивнул.
   - Любите варваров?
   Он ответил таким же прямым взглядом:
   - По крайней мере, хорошо понимаю.
   А кто понимает, добавил я про себя, тот умело ими  манипулирует.  Я  знал
работы Челлестоуна, хотя они нигде  не  публиковались.  Возможно,  только  в
одном экземпляре, что подавался  на  подпись  президенту,  а  потом  тут  же
сжигался ввиду сверхсекретности. Но мы, инфисты, узнаем работу коллег по  их
почерку.
   Работа Челлестоуна была проста до гениальности,  жестока  и  безжалостна,
какой  и  должна  быть  великая  работа.  Правозащитники   назвали   бы   ее
бесчеловечной, если бы  уже  не  работали  у  Челлестоуна,  кто  на  длинном
поводке, кто на коротком.
   У стран, отколовшихся от СССР, поддерживается иллюзия, что вот-вот  Запад
поможет им наладить  экономику,  надо  еще  чуть  потерпеть,  и  они  станут
богатыми, зажиточными. За это время будет  проедено  все,  что  осталось  от
СССР, техника рассыплется от ржавчины, знания инженеров устареют, и  наконец
наступит  массовая  нищета,  ужасающая  нищета,  перед  которой  сомалийские
трагедии покажутся раем.
   И что дальше? А дальше беспроигрышный расчет на  то,  что  цивилизованные
страны уже достигли такой экономической мощи, что  в  состоянии  без  натуги
содержать целые варварские государства. Варварские - это не обязательно  те,
что с мечами и на конях, варвар вполне может быть  на  прекрасном  джипе  со
скорострельной пушкой и ракетами ?земля - воздух?. И вот нынешние  режимы  в
этих азербайджанах падают под натиском варваров, что обещают  вывести  народ
из нищеты... иным путем! Собственным.
   И вот варварские режимы, что окружили Россию, начинают получать помощь от
Запада. Точнее ее бы назвать  данью,  откупом,  так  в  свое  время  богатая
Византия  откупалась  от  набегов  диких  тогда  русов,   перенаправляя   их
воинственную энергию на своих серьезных соперников - Болгарию, Хазарию... Не
будем кривить душой и замалчивать историю: русские князья получали  бочки  с
золотом из Византии, за что обязывались посылать войска  на  Болгарию.  Даже
Святослав именно на деньги Византии организовал вторжение в Болгарию. Сейчас
на деньги Юсы финансируется созданное ими варварское государство  в  Косово,
прекрасный рычаг давления на Югославию, Македонию и  прочих  соседей.  Когда
такие  же  варварские  государства  окружат  Россию,  в  Вашингтоне  устроят
праздник с фейерверками и  беспробудным  пьянством  на  неделю.  Я  невольно
поискал взглядом Живкова. Он был бы за этим  столом  как  раз  кстати.  Если
Челлестоун - специалист по массовому захоронению целых государств и народов,
то Живков, работая с ним в тесной связке, напротив - специалист  номер  один
по гуманности. Главная забота  Челлестоуна  -  обрушить  экономику  туземных
государств вокруг России, чтобы там власть взяли злые  и  непримиримые,  что
тут же полезут войной на Россию, а главная забота Живкова  -  не  допустить,
чтобы  Россия  на  выстрелы   бандитов   отвечала   выстрелами.   Библейская
мудрость ?глаз за глаз, зуб за зуб?  здесь  отметается,  в  этом  случае  за
выбитый глаз русские должны укоризненно говорить, что это, мол,  нехорошо  -
выбивать глаз, это негуманно, пришлите  комиссию  из  ООН,  а  еще  лучше  -
юсовский  десант,  чтобы  установил  и   здесь   Косово...   Именно   Живков
поддерживает и подкармливает так называемую русскую  интеллигенцию,  которой
удалось вдолбить нелепость о якобы существующем  общечеловеческом  праве,  о
гуманности, о нехорошести отвечать ударом на удар, а надо бы чисто по-русски
подставить и другую щеку. Живков поймал мой взгляд, заулыбался,  поклонился,
и, прежде чем я успел что-либо сказать или возразить, он уже сидел за  нашим
столом, говорил  комплименты  Кристине,  укоризненно  советовал  Челлестоуну
пользоваться фужером или хотя бы стаканом. Я поинтересовался:
   - Мистер Живков, как вам удалось, что в  России  разом  исчезло  из  всех
словарей... только в самых  старых,  бумажных  осталось  такое  известное  и
распространенное слово, как ? коллаборационист? ?
   Живков мягко улыбнулся:
   - Вы это заметили?
   - Как видите.
   - Удивительно, - сказал он с чувством. -  Вы  удивительный  человек.  Это
было проделано очень незаметно, разве не так?
   - Никто и не заметил, - признал я.
   - Но как вы?..
   - Рыбаки знают, куда приплывет рыба, -  заметил  я  скромно.  -  Или  где
исчезнет. Заметив некоторые тенденции, я просто взял самое новейшее издание,
поискал это слово... да и ряд подобных... увы!  Должен  заметить,  ювелирная
работа.
   Он поклонился, явно польщенный. Действительно, только его заслуга в  том,
что это  слово  в  России  не  употребляет  ни  один  политик,  ни  один  из
демократов, ибо ?коллаборационист? означает ?сотрудничающий с врагом?, а кто
из либералов не сотрудничает? Только тот, кто уже напрямую получает зарплату
от сотрудников юсовского посольства. Тот  не  сотрудничает,  а  уже  служит.
Тихий  Живков  опаснее  грохочущего  Челлестоуна.  Тот  прет  напролом,  как
авианосец, его работа видна, а Живков умело играет на  чувствах  той  дряни,
что заняла место русской интеллигенции.
   - Спасибо, - сказал он, довольный. - Похвала инфиста  такого  уровня  для
меня - высшая награда.
   Я улыбнулся.
   - Даже выше ?Святого десанта?? Он взглянул почти с испугом:
   - Вы и об этом знаете? Как? Это сверхзасекречено!
   Ноздрикл и Соммерг взглянули на него ревниво, а Челлестоун  нахмурился  и
что-то прорычал в свою рюмку. Я развел руками.
   - Простите, что выдал тайну. Но это просто... просчитывалось.  Челлестоун
наносит сильнейший удар, что, как Чернобыль, остается постоянно действующим,
а вы тайком ломаете наш щит... Это вполне тянет на высшие ордена. Челлестоун
свой уже получил... Соммерг нахмурился и стал смотреть в сторону. Челлестоун
нахмурился еще больше, глаза ревниво  блеснули.  Между  ними  соперничество,
подумал я, и нешуточное. Но я не из тех, кто этим пользуется. Дело даже не в
благородстве... У меня есть причина посерьезнее. Лакло,  снимая  напряжение,
сказал благожелательно:
   - Тут уже говорили, что давно не видели ваших новых работ, Владимир...
   - Разве? - удивился я.  -  Совсем  недавно  опубликовал  ?Рассуждения  об
аномалиях?. А полгода тому - ?Грустное  лето  кукушек?.  Челлестоун  кивнул,
подтверждая, а Лакло протянул:
   - Ну что это за сроки - полгода... От вас ожидали... и  все  еще  ожидают
очень многое. Это мы раз в полгода - уже подвиг. А вы должны по такой работе
выдавать каждый месяц. Вы же ворвались на это поле брани,  как  ураган,  как
смерч, как бог войны!
   - Как ангел разрушения, - добавил Челлестоун и оглушительно захохотал.  Я
слабо улыбнулся:
   - Может быть, я хочу переквалифицироваться?
   - В кого, в управдомы?
   - О, знаете нашу классику... Нет, я  могу  ощутить  тягу  к  созданию,  к
творению... Они внимательно смотрели на меня. Соммерг предположил:
   - А вы не допускаете, что у Владимира боязнь белого листа? Снова я ощутил
недосказанное, и словно не то тревога, не то облегчение проскользнули  в  их
сплоченном отряде. Я обнял Кристину за плечи,  на  губах  слабая  рассеянная
улыбка, но в черепе вихрь мыслей, при  чем  тут  моя  боязнь  белого  листа,
почему это их так тревожит... или интересует, неважно, не их  собачье  дело,
хотя, кстати, никакой такой болезнью я не страдаю. Да, верно, среди  пишущих
гуляет как чума, от которой нет прививки, эта чертова боязнь белого листа, а
теперь еще и пустого экрана компа. Это едва  ли  не  самая  распространенная
болезнь пишущего. С ней может конкурировать только такая  же  патологическая
тяга к писанию, то есть графомания...
   А что, они в самом деле допускают, что у  меня  может  быть  страх  перед
белым листом бумаги? Вот уже и чашка крепкого кофе опустела, вот и детей  на
улицу, чтоб не шумели,  пора  начинать...  но  все  слова  такие  неуклюжие,
корявые, слабые! И вот часами бьюсь  над  первой  фразой,  наконец,  плюнув,
встаю из-за стола и куда-нибудь в кабак к бабам за вдохновением...
   Да нет, это просто пытаются вызвать у меня какую-то  нужную  им  реакцию.
Профессионалы все же как-то с  этой  боязнью  листа  справляются.  Один  мой
знакомый  просто  начинает  с  первой  попавшейся  фразы,  развивает   тему,
сворачивает на  то,  что  нужно,  а  потом  преспокойно  выбрасывает  первую
страницу. Конечно, новичку такое не посоветуешь, он  дрожит  как  Кощей  над
каждым словом, за вычеркнутую фразу горло порвет, а  сам  у  себя  буквы  не
вычеркнет! Другой мой приятель поставил целью  не  давать  себе  простаивать
дольше минуты. Знает,  что  страх  перед  белым  листом  может  закрепиться,
перейти в патологию... а все мы, пишущие давно,  можем  указать  пальцем  на
одного из знакомых. Потому медленно, упорно, карабкаясь от слова к слову, он
выдает нужные  ему  тысячу  слов  в  сутки.  Не  за  час,  как  мог  бы  при
?вдохновении?, а за пять-семь часов  каторжного  труда,  постоянно  и  через
равные промежутки заставляя себя тыкать пальцами в клавиши.  Не  все  время,
правда, тыкая монотонно, иногда и строчит как пулемет, но  когда  накатывает
оцепенение и этот страх, то все равно выдавливает из себя нужные  буквы.  Не
останавливается! Потом, правда, приходится этот корявый  текст  править.  Но
готовое править  намного  легче,  чем  вылавливать  по  буковке  в  пугающем
космическом пространстве! А читающему книгу  все  равно,  как  написано:  по
?вдохновению? или же автор просиживал задницу час за часом. Читатель смотрит
на конечный результат:  здорово  или  слабо?  Мудрый  и  единственно  верный
критерий.
   Живков, которому, как я заметил, отведена роль буфера, сказал примиряюще:
   - А вообще-то в самом деле, а? Соммерг спросил раздраженно:
   - Вы о чем?
   - А если в самом деле, - поинтересовался Живков, - не пишется? Ну, а если
в самом деле не пишется? Ну не пишется, хоть убей! И  ничего  общего  нет  с
боязнью белого листа! Голова тупая, ни одной  мысли  -  даже  после  третьей
чашки кофе! И так уже пятый день подряд. А то, что через силу набивается  на
клаве, - ну бред, бред... Даже править там нечего, надо выбрасывать сразу, а
самому - хоть красивое... или какое получится - сальто  с  балкона  десятого
этажа на асфальт!
   Ну да, ответил я мысленно,  если  вы  не  профессионал  и  не  стараетесь
приблизиться к профессионализму, бросайтесь, не жалко.  А  остальные  знают:
всегда есть на бумаге или в файлах уже набранное,  можно  и  нужно  править,
улучшать, добавлять,  расширять,  заострять  и  так  далее.  Работа  на  тот
нередкий случай, когда, как говорится, нет вдохновения, а попросту говоря, в
этот момент ничего яркого не лезет в голову. И вообще устал, в голове только
серый туман. От меня, похоже,  ждали  ответа,  я  сказал  прописные  истины,
которые они и так знали:
   - Нужно, как простому токарю, садиться  за  свой  литературный  станок  и
дорабатывать  написанное.  Нет  такой  вещи,  что  при  повторном  прочтении
показалась бы безукоризненной! Нет такой вещи, что при  доработке  стала  бы
хуже. Классики переписывали свои вещи по двадцать раз, всякий  раз  улучшая,
но осталась работа и для двадцать первого.  Они  переглянулись,  я  прикусил
язык. Да, они вырвали ответ, с которым мне  лучше  бы  помолчать.  Я  сказал
правильные вещи, но сам им, увы, не следую. У  меня  всегда  толпятся  новые
идеи, новые темы, новые образы - возвращаться и старые  править  некогда.  И
они видят, что старые работы я не правлю. Значит, скрываю что-то новое. День
шел в ленивых беседах, все более и  более  странных.  Кто-то  назвал  бы  их
бесцельными, разведчик - прощупывающими, дачник - просто вежливой  болтовней
обо всем. Лордер посмотрел на часы, извинился, ушел. Челлестоун проводил его
непонимающим взглядом, поднял голову, солнце брызнуло  в  глаза.  Он  исторг
рычание, что-то вроде изумления, и тоже поспешил попрощаться. Соммерг сказал
им вслед с ехидной улыбкой:
   - Побежали воплощать... Ужасный вы человек, Владимир! Кристина посмотрела
с интересом и поощрением, всегда нравится, когда обо мне, часть славы падает
и на нее, я же просто сказал, потому что от меня ждали какой-то реакции:
   - Я?
   - Вы, - сказал Соммерг.
   - Вы вроде бы  молчите,  только  трудитесь  над  гусем...  Что  вы  такой
традиционный, ничего экзотического не попробовали! Ручаюсь, в Москве  такого
нет даже у президента!
   - Я думаю, ему эта экзотика по фигу.
   - Ну, может быть, может быть... Так вот,  вы  вроде  бы  молчите,  только
изредка что-то роняете, но даже Челлестоуна натолкнули на пару идей, а Лакло
от вас вообще без ума. У вас оказалось даже больше  идей,  чем  у  него,  но
ваши, так сказать, опаснее и, увы, реализуемее... Ладно, надо пойти  сделать
пару звонков. Это мы здесь на  отдыхе,  но  подчиненные  должны  знать,  что
Большой Брат бдит...
   Живков проводил его долгим прищуренным взглядом, проворчал:
   - Ему сейчас туго. Я бы сказал даже, хуже, чем любому из нас.
   - Что стряслось? - спросил  я  любезным  голосом,  хотя  на  самом  деле,
конечно, мне по фигу проблемы Соммерга.
   - Терроризм, - ответил Живков коротко.
   - Терроризм?
   -  Да.  На  него  возложили  информационную  поддержку  по  разгрому  баз
террористов. С одной стороны, конечно, он польщен, его признали экспертом по
терроризму номер один, но с другой... гм... какое-то дело гнилое. Соммерг не
дурак, он шкурой чует нечто проигрышное. Я пожал плечами.  Живков  впился  в
меня глазами.
   - Что-то не так?
   - Да нет, - пробормотал я, - с точки зрения нормального  человека  -  все
правильно. Все так. Террористы  взрывают  в  США  дома,  мосты,  магазины  -
значит, надо в ответ пойти и повзрывать у них самих дома, мосты, магазины. А
еще лучше - самих террористов. Правильное  решение  нормального  американца.
Живков сказал быстро:
   - Бросьте! Мы все знаем, что лучшие решения там, где нормальные их искать
не станут.
   - Оно на поверхности, - сказал я устало, - но я просто  не  хотел  бы  об
этом... Как-то  не  хочется  говорить...  ну,  словом,  против  устоявшегося
?мнения всего цивилизованного человечества?. Не потому, что с ним  согласен,
просто бисер подорожал. Рядом с Живковым сел Ноздрикл, лицо его было строгое
и очень напряженное, щека подергивалась, глаза следят за  мною  со  странной
интенсивностью. Лакло принес стаканы с соком, сказал непривычно тихо:
   - Нам вы сказать можете... Я вздохнул тяжело, но,  когда  заговорил,  сам
ощутил, как во мне тяжелой волной поднимается  злость,  похожая  на  кипящую
лаву в вулкане:
   - Никто не понимает! Никто. Не понимают, что нет никакого  международного
центра терроризма где-то в горах Афганистана или где-то еще. И что терроризм
- это совсем не то, что им кажется, что им хочется, что им жаждется. Не  то,
с чем можно вот так - крылатыми ракетами, бомбежками, танками и даже  хорошо
обученной дельтафорсой.
   - А чем же?
   Я вздохнул.
   - Скажите,  как  можно  было  бороться,  скажем,  с  коммунистами?..  Или
первохристианами? Коммунисты окопались, как мы знаем, и даже взяли власть  -
в России. Но масса коммунистов была... да и есть во Франции, в Италии -  там
самые крупные коммунистические партии Европы...  А  Коммунистическая  партия
США?.. Великобритании? А коммунисты в Китае, Корее?..  Что,  тоже  крылатыми
ракетами?.. Нынешние террористы - это коммунисты прошлого  века.  И  -  люди
будущего. Кем были первохристиане в Древнем Риме. Никакие точечные удары или
ковровые бомбардировки  не  спасут  от  террористов  Америку.  Уничтожь  так
называемых террористов сегодня всех до единого - завтра их будет еще больше.
Уже в самой Америке. Я просто не понимаю... я просто не понимаю границ  этой
тупости, когда не видят... когда не видят такой простой вещи!
   - Гении не понимают простых  вещей,  -  сказал  Живков  тоскливо,  -  что
понятны простым людям, а простым людям трудно понять, о чем говорит гений...
Увы, это реальность. Но мы, мистер Владимир, вас понимаем, хотя это страшное
понимание...
   - Следует признать, - хмуро сказал Лакло, - что мистер Владимир прав, но,
увы, не по тем законам, которым решили повиноваться во всем мире.
   Я буркнул с язвительностью:
   - Вы еще добавьте ?во всем цивилизованном?! Лакло развел руками:
   - Какой вы злой, мистер Владимир.. Даже не заметили, что я уже под  вашим
знаменем... хотя вам такой солдат и на фиг, как вы  говорите,  не  нужен.  Я
почти согласен, что в данном случае правы именно вы, а не весь  мир...  хотя
это страшно. В смысле, вы говорите страшные и непривычные вещи...  но  тогда
надо менять весь привычный нам мир, а на это никто  не  готов.  И  никто  не
захочет! Да, я сейчас вижу, что вы правы, хотя мне,  конечно,  хотелось  бы,
чтобы был прав наш привычный мир и наши привычные взгляды, пусть узкие, но -
такие понятные, уютные и наши. Увы, похоже, что вы правы: террористы  -  это
идея, настроение, стиль мышления, иной взгляд на жизнь и другие  ценности...
Какими были первохристиане в Древнем Риме с  точки  зрения  просвещенного  и
такого понятного нам римлянина. Если так их понимать, то в самом деле смешно
пытаться уничтожить это крылатыми ракетами и элитным спецназом.
   - Гениальные люди  одним  взмахом  достигают  цели,  -  обронил  Ноздрикл
сдавленным голосом, - к  которой  даже  лучшие  умы  приходят  в  результате
длительных размышлений и работы  целых  институтов.  Но  нам  еще  предстоит
убедить наши правительства в правоте вашей точки зрения...
   - Я думал, - съязвил я, - что вы всемогущи!
   - Мы всемогущи, - ответил Ноздрикл серьезно.
   - Тогда флаг в руки и вперед с песней! Всего-то - понять,  что  террорист
живет в каждом из нас. Иногда он уменьшается до  микроба,  иногда  заполняет
наши души и берет контроль над всем телом. Смешно пытаться уничтожить  этого
террориста крылатыми ракетами, бомбардировками или киношной дельтафорсой!
   - Мы всемогущи, - повторил Ноздрикл. - Но, чтобы доказать, что террористы
- это то же самое, что коммунисты или первохристиане, а мы  -  просвещенные,
богатые, утонченные, умные,  но  чего-то  опасно  недопонимающие  римляне...
потребуется время. Слишком большое. Что-то промелькнуло между  ними,  словно
незримая молния, что обожгла всех, ужалила, оставила в каждом тупую боль.
   В своих апартаментах я залег в своей любимой позе на диване, закинув ноги
на спинку, а руки за голову, раздумывал. Это тете своей расскажите, что  там
за столом у нас был обычный милый треп, вызванный  знакомством.  В  соседних
помещениях грюкало, стукало, это Кристина все  еще  обследует,  находит  все
время что-то новое, удивительное, волшебное. Конечно, я - гений, я это  знаю
и  буду  так  считать,  даже  если  все  человечество  назовет  меня  полным
придурком.  Уверенность  в  своей   гениальности   -   необходимое   условие
творчества, но это с такой же точностью  относится  и  к  другим  творческим
личностям. К примеру, к Челлестоуну, Лакло, Соммергу да и всем  другим.  Как
для гения, для меня естественно, что они окружили меня особым вниманием,  но
как для человека, еще не сумасшедшего, это удивительно и настораживающе. Да,
в наше время такое внимание чаще  бывает  вызвано  тем,  что  либо  попросят
денег, либо того проще: палкой по башке, а сами  пороются  в  карманах.  Тем
более этого можно ожидать от Челлестоуна, Лакло... да и всех остальных, если
смотреть трезво. Здесь  собрались  те,  кто  накачал  мускулы  на  всяческом
разрушении, но никто не вложил ни  кирпичика  в  оборону  морали  или  любых
других достоинств человека.
   Однако они окружили именно меня особым вниманием. По сути,  я  не  должен
насторожиться. Любой творческий человек на моем  месте  должен  вздохнуть  с
облегчением. Наконец-то признали, наконец-то  заметили,  наконец-то  воздают
должное... Ну а где памятники в  бронзе  на  главных  п