, - они просто что-то не так поняли...
   Другие, похоже, уже охотно приняли бы это, что террористы просто лохи, на
то они и террористы, надо забыть это и идти дальше, думать над тем,  как  на
будущее обезопасить лучшего спеца по инфовойне,  но  Ищенко  посматривал  на
меня задумчиво и неотвязно. Я чувствовал, что он еще не раз попытается  меня
расспросить, что же террористы имели в виду.
   Через зияющий дверной проем ворвалась Кристина. Рассерженная, как  фурия,
пышущая огнем, запыхавшаяся.
   - Цел? - крикнула мне еще с порога. - Слава богу... Что здесь произошло?
   Ищенко разглядывал ее с брезгливым интересом. Посмотрел на меня, снова на
нее, уже оценивающе, ухмыльнулся и сказал почти безмятежно:
   - Выбитую дверь вставим. За счет нашей фирмы. С господином Факельным  все
благополучно...
   - ...Но не благодаря вам? - спросила она ядовито. Он ухмыльнулся:
   - Да,  сегодня  мы  с  вами  оба  могли  бы  потерять  свои  баксы.  Я  -
премиальные, а вы - проценты... Но обошлось.  Эту  дыру  мы  уже  перекрыли.
Постараемся перекрыть и другие.
   Его глаза все еще обращались в мою сторону с тем же немым  вопросом.  Кто
вы, господин Факельный? В свою очередь я отвел глаза в  сторону.  Был  такой
великий человек - изобрел и собственноручно выточил анкерный  механизм,  что
позволило ему сделать первые в мире часы. Не солнечные, а те, которые дожили
до наших времен: настенные, напольные, всевозможные будильники и наручные  -
от массивных мужских до крохотных женских. Однако правительству было по фигу
его изобретательство, они знали его  как  супершпиона,  что  выполнял  самые
деликатные поручения, шнырял по всей Европе, перевозя, устраняя, выкрадывая,
снабжая американских  повстанцев  контрабандным  оружием.  Вообще  он  делал
многое такое, что осталось погребено в тайниках французских спецслужб... Так
кто он был: талантливейший изобретатель или предтеча Джеймса  Бонда?  Сейчас
мы его знаем только как автора бессмертной пьесы ?Женитьба  Фигаро?.  Теперь
от меня уже не скрывали, что устанавливают добавочную систему сигнализации и
наблюдения. Те террористы каким-то образом не просто отключили, а ухитрились
всобачить идиллическую  картинку,  как  я  сижу  перед  телевизором  и  чешу
Барбоса. Теперь ту оставили,  как  есть,  только  поменяли  код  доступа,  а
добавочную замаскировали. Ищенко сообщил с  гордостью,  что  это  технология
нового поколения, разработка их отдела, чужакам доступа к  ней  нет.  Слышно
будет, как у меня бурчит в животе, а зум такой, что каждый волосок  на  моей
коже будет как бревно. Пришлось мне  полчаса  надиктовывать  всех  знакомых,
родственников, адреса и телефоны, если помнил, а если нет, тоже не проблема,
комп отыщет всех, за всеми будет наблюдение.  За  всеми  работниками  служб,
будь то почтальон или разносчик рекламы, будет прослежено дополнительно.  Со
слов Ищенко я уже знал, что с сегодняшнего дня будет  вестись  наблюдение  с
соседнего  высотного  дома  за  всеми  крышами  ближайших  домов.  Несколько
снайперов в полной готовности и так уже сменяются через каждые четыре  часа.
Конечно же, я не внял предостережениям и не стал задергивать  шторы...  если
честно, я их не задергиваю даже ночью, ибо живу  на  последнем,  семнадцатом
этаже, ближайший  дом  от  моего  через  довольно  широкий  комплекс  всяких
магазинов и бюро услуг, так что если кто  хочет  видеть  меня  голым,  пусть
вооружается биноклем. Но подать на меня в суд за непристойное  поведение  не
получится: простым глазом непристойности с такого расстояния не  разглядеть,
а если уж подсматриваешь в бинокль, то самого можно в суд за вуайеризм.
   Из-за такого образа жизни я становился уязвимым и для выстрелов с  земли.
Однако это не так просто, надо стрелять с  достаточного  расстояния,  такого
умельца заметят сразу. Можно из машины, но на ходу попасть проблематично,  а
всякую машину, что останавливается в пригодном для выстрела месте, снайперы,
ессно, сразу берут на прицел.
   Консьержка поздоровалась с преувеличенной любезностью.  Я  кивнул,  ткнул
пальцем в кнопку отпирания двери,  там  попикало,  замок  щелкнул,  тяжелая,
бронированная дверь подалась с трудом, словно за ночь потяжелела еще на пару
пудов.
   Я вывалился в жаркий солнечный день. Солнце злорадно прыгнуло на голову и
плечи, кожа ответила мощным выбросом влаги из всех пор, я никогда  не  знал,
что у меня их столько.  Дальше  я  побрел,  истекая  потом,  уже  убежденный
сторонник вечной русской зимы, пусть даже медведи  по  улицам  и  тюлени  из
каждой лужи,  чем  это  раскаленное  небо,  расплавленное  месиво  асфальта,
накаленные стены каменных гор, в щелях которых приходится жить.
   Когда до двери магазина оставалось всего  два  шага,  по  ней  скользнуло
розовое пятнышко. Я бы его не заметил, размер с копеечную монету,  но  дверь
под навесом, в тени,  а  пятнышко  -  единственное,  что  двигалось  в  этом
разомлевшем мире.
   Я открыл дверь и вошел, и только тогда  в  расплавленный  отупевший  мозг
пахнуло холодком.  Это  пятнышко  -  след  лазерного  прицела.  Охранники  в
магазине  скользнули  по  мне  приветливо-равнодушными  взглядами,  я  здесь
постоянный клиент, уже знают, что не ворую, а  продукты  покупаю  добротные,
качественные, дорогие, откуда им отстегивается на жалованье и премии.
   Я, как сомнамбула, побродил между  рядов,  наконец  вспомнил  о  тележке,
улыбнулся охраннику виновато, мол, собирался все  унести  в  руках,  но  так
много вкусностей, что лучше увезу, он улыбнулся одними глазами,  я  не  один
такой клиент, и снова ряды поплыли мимо меня. Что  делать,  непонятно.  Если
лазерный прицел, то  я  попаду  под  него  на  выходе.  Поднял  руку,  чтобы
привычным жестом потереть подбородок, взгляд  упал  на  часы.  Черт,  совсем
забыл, мне же заменили браслет, мол, такие модно,  что-то  там  осаживают  в
крови, нормализуют, приводят  в  соответствие  или  еще  какая-то  очередная
хренотень. Я поднес браслет ко рту и сказал едва слышно:
   -  Кто-то  смотрел  на  меня  в  лазерный  прицел...  когда  я  входил  в
супермаркет. Во всяком случае зайчик похож... Женщина, что  толкала  тележку
между рядами, заинтересованно смотрела на меня. Я с задумчивым  видом  потер
подбородок, пробормотал:
   - Что ж взять... что ж взять... Эти орешки соленые, самый раз... но такие
мелкие...
   Женщина сочувственно улыбнулась и  проползла  дальше.  У  нее  в  тележке
топорщились два пакета с орешками намного  крупнее.  И  намного  дороже.  На
кассе уже все подсчитали, я перегрузил в свою сумку, с такой бедной тележкой
как-то совестно выезжать на улицу, в это время в запястье кольнуло. Я поднес
к уху, делая вид, что чешу в затылке. Голос Ищенко донесся громко и четко:
   - Все выяснилось!.. Я этих молокососов поубиваю!  Это  один  из  наших  с
крыши   проверял   лазерный   прицел.   Оправдывается,   мол,    отрабатывал
сопровождение цели вблизи объекта... Выгнать к чертовой матери?  Я  ответить
не успел, на грани слышимости донесся второй голос, властный, авторитарный:
   - Выгнать к чертовой матери!
   -  С  запретом  или  без  запрета,  -  спросил  Ищенко,  -   работать   в
спецвойсках?
   - С запретом, - сказал властный голос. Я ненавижу подобную властность  и,
хотя сам был готов растерзать дурака в клочья, автоматически возразил:
   - Можно объекту слово?.. Раз уж все выяснилось, не  стоит  парню  портить
карьеру.
   Властный что-то буркнул неразборчивое, а Ищенко переспросил:
   - Вы так думаете?.. Ну, ваше слово в данном случае решающе.
   Вздохнул он с явным облегчением, явно сам выгонять не хотел, все-таки его
кадры, но мое слово, похоже, действительно в данном случае что-то да  весит.
А я подумал, что диаграммы с моими реакциями у них в  самом  деле  на  столе
перед глазами. И уже знают, мерзавцы,  что  нужно  сказать,  чтобы  получить
нужный им ответ, нужную реакцию.
   Девушка на выходе улыбнулась, но визитку  магазина  мне  не  подала,  как
вручала всем входящим или выходящим. Наверное, все-таки надо было дать  себя
уговорить на серьгу в ухе. А то человек, постоянно чешущий затылок, выглядит
несколько... неэстетично.
   Хуже того - бедно.
   Михаил гнал машину с мигалкой, а по центральной части даже с  сиреной.  Я
виновато помалкивал, опоздание по моей вине. По  лестнице  бегом,  вбежал  в
аудиторию через минуту после звонка, поздоровался.
   Они с любопытством смотрели, как  я  перевожу  дух.  То,  что  я  не  даю
интервью, не мелькаю по жвачнику, в какой-то мере сработало на мой  имидж  с
неожиданной стороны. Свои морды прячут, как известно, оперативные  работники
и глубоко законспирированные разведчики,  а  всякие  писателя  из  кожи  вон
лезут, только бы показаться на люди, напомнить о себе.
   - Простите, - сказал я, -  малость  опоздал...  Да  и  к  лекции,  честно
говоря, подготовиться не успел. Потому и эта пройдет сумбурно, хотя  честно,
я намеревался, понятно, по инерции,  а  мы  все  -  инерционники,  собирался
расположить по классической схеме. То есть вначале базовое,  затем  о  теме,
идее... ну, как в школьном учебнике, затем про образы, характеры, а потом  о
всяких там прибамбасах - языке, способах его чистки, обработки.  Но  это  не
учебник и... какого черта? Почему каноны, созданные в  век  гусиных  перьев,
должны оставаться канонами и в век компов? Я уже говорил: теория  литературы
- это не учебник по математике, где не освоишь интегралы, пока не  овладеешь
простейшим  сложением-вычитанием.  Да  и  деление-умножение  тоже  вроде  бы
обязательны. Пока никто ничего не правил, не подчеркивал, хотя,  разумеется,
моя лекция записывается и сразу конвертируется в текстовый формат, где прога
правописания быстро устраняет все опечатки,  вызванные  моим  неклассическим
произношением.
   - Написанный текст, - заявил я, - можно не только править с любого места,
но и... писать! А что? К примеру,  редкую  книгу  профи  начинает  с  первой
главы. Если в черепушке вертится удачный  эпизод,  который  хорош  только  в
середине книги, что же, ждать, пока до него дойдет  очередь?  Да  не  в  том
дело, что забудется, хотя все  возможно,  но  утеряется  свежесть,  яркость,
уйдут краски, доводы. Попробуйте описать, как  вас  в  троллейбусе  облаяли,
через час, а потом - через неделю! Две  большие  разницы,  верно?..  Крупная
вещь практически всегда пишется кусками. Даже рассказ - ломтиками. Иной  раз
крохотнейшая юмореска пляшется от удачно придуманной концовки. Так что и эта
лекция вполне, вполне!.. Хотя,  конечно,  как  говорят  на  рынке,  возможны
варианты. Если  буду  читать  этот  материал  во  второй  раз,  вдруг  такое
случится, можно будет поискать и другую форму. В  учебнике  или  инструкции,
как и в  любом  художественном  произведении,  главное  -  подействовать  на
читателя. Как можно с  меньшими  усилиями  заставить  его  принять  то,  что
написано, дабы те силы, что останутся, направить на...  Во  завернул!  Таких
фраз, кстати, надо избегать. Как сложных, так и особенно вычурных и  пышных.
Они как раз говорят не об  уме  пишущего,  а  об  убогости.  Умный  способен
пояснить сложное понятие на пальцах, а дурак и простую истину так  завернет,
что сто мудрецов вспотеют, как кони, разгибая. Я заметил, что Мерилин  Монро
усмехнулась,  стрельнула  глазами  в  спину  Бережняка.  Парень,  ее  сосед,
наклонился к ней и что-то  шепнул.  Она  хихикнула.  Бережняк  будто  ощутил
пущенную в спину стрелу, помрачнел, бросил в мою сторону недобрый взгляд.
   - Кто-то скажет, - продолжил я, - что для писателя  мой  возраст  еще  не
зрелость, а для дипломата, так я совсем школьник младших классов. Но все  же
я успел пообщаться с многими писателями. Самыми разными. И вот хочу  сказать
вам, читающим книги, а также молодым писателям, которые еще  не  знают  этих
мэтров так же хорошо, как знаю их я: лю-ю-ю-ю-юди!.. Не верьте им! Дурят вас
всех, дурят!.. Нет, про романы и повести молчу, не знаю.  Там,  может  быть,
все и правильно. Я про неадекватность того, что говорится  с  трибуны  перед
читателями и за столиком в буфете под коньячок, на даче, на рыбалке, словом,
в теплом кругу друзей или просто сообщников, а мы  все  -  профи,  в  чем-то
храним свои общие профессиональные тайны, даже несмотря  на  яростную  войну
группировок, тусовок, и даже друг с другом. Заинтересовались,  кто-то  одним
глазом посматривает на  экран  монитора.  Переконвертированные  в  текстовый
формат фразы звучат еще убедительнее, странное свойство литературы.
   - Так вот, - сказал я, - одна из этих  тайн:  никто  не  говорит  правды,
никто из этих величаво рассказывающих с трибуны перед восторженными дурами о
муках творчества, о внезапном озарении, о творческом процессе,  когда  якобы
неделями мучается, не в состоянии написать ни одной строки, а потом ночью во
внезапном озарении срывается с простынь,  бессонницей  рваных,  бросается  к
гусиному перу и стучит, стучит, стучит им по клаве, выдавая шедевр...
   Смотрят с недоумением, только  Бережняк  да  бархатный  вроде  бы  хорошо
понимают, что я скажу, и смотрят еще злее. Я ж, гад, срываю покровы с  такой
тщательно оберегаемой тайны, выдаю цеховые секреты простому народу,  да  нас
же,  писателей,  меньше  уважать  будут  без  такого  ореола  таинственности
творчества...
   - Чуть позже, - сказал я саркастически, - получив в конверте за это  шоу,
он в буфете деловито рассказывает ?своим?, что встает ежедневно в семь утра,
пьет кофе и садится за работу. Пишет по пять-шесть часов, потом  перерыв,  а
затем снова пишет. Или пашет. Как токарь,  как  столяр,  которому  надо  для
нормы столько-то деталей, так и он отрабатывает какое-то  количество  строк.
Но - это для своих. А свои, тут же за  столиком,  деловито  сообщают  нюансы
своих режимов: я, мол, сначала зарядку и обтирание холодной водой,  а  потом
за гусиное перо, а я, говорит третий, сперва кофе, чтобы  проснуться,  потом
зарядку, а затем лишь за гусиное перо. И не пять часов, а только четыре,  но
зато не позволяю мимо двери ходить даже жене и детям,  чтобы  не  мешали,  у
меня каждая  минута  в  работе...  И  все  мы  понимаем,  что  на  следующем
выступлении перед лохами все будут рассказывать  ту  же  красивую  сказку  о
музе, творческом озарении и  прочей  фигне.  Ну,  хочется  людям  чудесного,
хочется гороскопов,  ясновидения,  предсказаний,  Бермудского  треугольника,
хилеров,  восточных  единоборств,  тайн  творчества,  именно  тайн,   а   не
привычного распорядка работника труда, пусть  умственного  или  творческого,
но, увы. Труда, а не озз-з-з-зарения!

ГЛАВА 17

   Я посмотрел на их лица, у кого поскучневшие, у  кого  разочарованные,  но
кто-то смотрит блестящими глазами.
   - Ну раз хотите, - закончил я, - так нате же! В  конце  концов,  писатель
тоже в немалой степени шоумен. Ну, а эта лекция, как вы уже поняли, для тех,
кто все же предпочитает скучноватую правду об  этом  увлекательном  ремесле,
где хватает и пота, и скучной черновой работы, но есть место и творчеству, и
вспышкам озарения, на которых, увы, не только романа  не  сделать,  но  даже
рассказа... но они тоже есть. Есть, несмотря на общую прозаичность работы! Я
взглянул на  часы,  еще  целая  пропасть,  заговорил  другим  тоном,  сугубо
деловым:
   - Не у всех хватает... и хватит  мозгов  придумать  самому  сюжет,  идею,
героев. Даже выбрать тему не по силам. Но печататься хочется  до  свинячьего
визга! Даже не для того, чтобы перевернуть мир  и  сделать  его  лучше,  как
должен мечтать каждый будущий  писатель,  а  хотя  бы  чтобы  увидеть  себя,
любимого и обожаемого, на страницах печати!.. Такой сразу ищет обходные пути
полегче... А что, думаете, только на рынке при покупке  арбуза  вам  втирают
очки? Или продажные журналюги?  Политики?..  Как  же!  Среди  тех,  кто  так
красиво умеет говорить о вечных ценностях  и  неизмеримой  мудрости  Древних
Знаний, - почти все брешут, за  исключением  одной-двух  прибацаных  овечек,
случайно попавших в их волчью стаю практичных хыщников.
   Я остро посмотрел на Бережняка, тот надулся и  сидел  как  злая  жаба,  а
бархатный  ожег  меня  взглядом.  Я  заговорил  ироничнее,  держа  их  обоих
взглядом:
   - В ход идет  глубокомысленный  бред,  на  который  почему-то  так  легко
попадаются лохи, что все люди во все века - одинаковы. Мол, природа человека
все та же, меняется только одежда! Да-да, сам читал. Мол, потому-то  человек
эпохи Древнего Египта думал так же, как римлянин, а тот  думал  и  поступал,
как   современный   москвич   или   ростовчанин...   У   кого-то   за   этим
лапшеразвешиванием стоит жажда поскорее на хватать жабьих шкурок, у  кого-то
примитивная лень и нежелание  рыться  в  источниках,  познавать  описываемую
эпоху, а у кого-то - таких тьма!  -  откровенная  дурость.  Вот  и  прут  по
страницам исторических романов или исторической фэнтези  стада  героев,  что
ведут себя как тинейджеры с Тверской, а принцессы и  всякие  там  княжны  по
моральным установкам похожи на шлюшек с той же улицы.
   В аудитории, как на поле хмурым утром, медленно расцвели первые улыбки. Я
сказал громче:
   - Именно  эти  втиральщики  красиво  и  с  отрепетированными  дома  перед
зеркалом жестами утверждают, что в мире существует  всего  семь,  пять,  три
сюжета... Все вы эти басни слыхали. Слыхали, слыхали! И верили, ессно. Такое
свойство нашей психики - верить необычному. В голову не приходит  простакам,
что эти умельцы просто обосновывают свое право на примитивный плагиат. А те,
кто это тиражирует... конечно, среди них и сами плагиаторы,  но  еще  больше
простосердечных придурков, что с восторгом подхватывают все из  рубрики:  ?А
знаете ли, что...? у улитки 17 456 зубов,  у  жирафа  и  воробья  одинаковое
количество шейных позвонков -  по  32,  на  Серпуховском  ускорителе  открыт
антифотон?.. Это в самом деле все интересно и необычно, а раз  необычно,  то
западет в голову. Мало кто из таких эрудитов сможет сказать,  в  каком  году
Александр Невский разбил шведов или немцев или чему равно число  ?пи?,  зато
про 17 456 зубов и прочую дребедень помнят крепко. Я перевел дух и закончил:
   - Но дело в том, что у улитки в самом деле до черта зубов, и у  жирафа  с
воробьем шеи равны по позвонкам, а вот антифотона  не  существует  по  самой
природе фотона, который является одновременно и антифотоном! Такой же  бред,
но уже не безобидный - про ограниченное количество тем, идей, сюжетов. Когда
все уляжется, когда будут приняты законы,  когда  станем  цивилизованнее,  а
нецивилизованных будут штрафовать даже  за  брошенную  мимо  урны  на  улице
обертку  от  мороженого,  то  дойдет  дело  и  до   этих...   пропагандистов
ограниченного числа сюжетов, идей, образов,  тем,  как  лоббистов  плагиата.
Мерилин Монро перешептывалась с соседом. Чуть игриво, кокетливо,  но,  когда
глазками стрельнула в сторону Бережняка, я врубился, что не  кокетничает  по
своей женской природе, а говорят  о  моих  словах.  И  тоже  явно  вспомнили
глубокомысленные речи этого надутого дурака.  Очень  довольный,  я  закончил
почти отечески:
   - А пока... Просто не ловитесь на эти трюки. Вы будете для них, Настоящих
Воров, всего лишь ширмой, прикрытием. Бережняк морщился все больше и больше,
наконец его перекривило так, что я забеспокоился за его здоровье.  Бархатный
наклонился к нему, Бережняк кивнул, бархатный поднял руку.
   -  Прошу,  -  пригласил  я,  ибо  он  никогда  не  начинал  говорить  без
приглашения.
   - Господин преподаватель, - заговорил он с оскорбительной вежливостью,  -
если я ошибаюсь, то пусть меня поправят... но мне почему-то кажется, что  вы
в прошлый раз  говорили...  или  этого  не  было?..  что  эта  лекция  будет
посвящена языку.
   Я порылся в памяти, переспросил:
   - В самом деле?.. Хорошо, поговорим о языке. Но  я  предупреждал,  что  в
расположении читаемого материала не будет математической правильности. Итак,
о языке... Правда, боюсь, что услышите не совсем то, что ждете.
   Бархатный переспросил я