конечности. А значит  -  всю  жизнь  писать  один-единственный  роман.  И
помереть, не дописав, так как писатель, в отличие от спортсмена, с возрастом
не теряет  мастерства,  а  все  приобретает  и  приобретает.  До  последнего
смертного вздоха! Но чем чревато писание одного-единственного  произведения,
уже знаете, не хочу повторяться. Писатель  должен  писать  много.  Ибо  язык
можно совершенствовать всю жизнь даже в одном-единственном рассказе,  а  вот
идеи, образы, характеры - только от романа к роману.
   Он сел, тут же вскочил, спросил с надеждой:
   - А почему не сделать все? И язык, и образы, и стиль... Я кивнул:
   - Теоретически достижимо. То есть  написать  языком  Бунина,  и  чтобы  в
романе  -  шекспировские  образы,  толстовский   размах,   динамика   Чейза,
утонченность Чехова, философичность Камю... Но пока что никому  ни  в  одной
стране такое не удалось. Ни в прошлом, ни в настоящем.  Побаиваюсь,  что  не
удастся и в будущем. Крамольная, но здравая мысль: эти вещи несовместимы.
   В аудитории поднялся некоторый шум. Я в  самом  деле  брякнул  крамольную
вещь, все тут же начали перебирать произведения с ?золотой полки?, шарят  по
всему спектру, вспоминают, называют  вслух,  а  соседи  тут  же  выдергивают
перья, мол, образы - да, но язык ни к черту, да и тема не нова...
   Бережняк ощутил, что  самое  время  восстановить  свою  лидирующую  роль,
сказал громко:
   - Владимир Юрьевич, но это ваше личное мнение!.. А возникло оно не потому
ли, простите, что плохо знаете мировую  литературу  и...  сами  не  владеете
языком?
   - Я владею, - объяснил я, - но мне есть чем похвалиться покруче.  Просто,
овладев филигранным языком, не остановился, а пошел дальше.  А  что  дальше?
Дальше - образы, характеры, идеи. Увы, обычно - в ущерб  языку,  потому  что
вынужденно двигаешься дальше, оставляя авторскую речь, как  и  речь  героев,
недостаточно отшлифованной. Почему? Да  просто  не  хочу  участи  Бунина,  о
котором многие слышали, но которого не читают. И уж точно мало  кто  назовет
его героев, его идеи, образы, характеры.  Предпочитаю  участь  тех  авторов,
которые  создали  образы  Одиссея,  Айвенго,   Наташи   Ростовой,   Гамлета,
д'Артаньяна,  Обломова,  Дон  Кихота,  Дон  Жуана,  Хлестакова...   Ощущаете
разницу?

ГЛАВА 18

   Я мазнул взглядом по Бережняку и бархатному, общечеловеки дальше  некуда,
добавил почти злорадно:
   - Уж молчу, что виртуозы языка заранее отказываются от переводов! Но  тут
умолкаю, так как уважаю политические взгляды, если они есть.  Возможно,  эти
люди - ярые националисты и не хотят, чтобы проклятые  иностранцы  читали  их
шедевры? Хочу лишь сказать, что немало  произведений...  не  хочу  указывать
пальцем, при переводе на русский язык только выигрывают в языке! А переводят
их как раз за образы, характеры, яркие идеи,  новый  блистательный  сюжет...
Надеюсь, я сказал достаточно? Так что у пишущего есть выбор. Язык - одна  из
струн скрипки. Совершенствоваться в языке - это овладевать  игрой  на  одной
струне. Скрипач, который намеревается достичь успеха в консерватории, а не в
цирке, учится играть сразу на всех  струнах.  Бережняк  возразил  достаточно
громко:
   - Да,  конечно...  Если  не  овладевать  языком,  то  можно  больше  книг
наклепать. И капусты настричь.
   Я кивнул:
   - Спасибо, вы хорошую тему подсказали. Итак, сколько книг писать? То, что
популярный  у  нас  писатель-фантаст  Айзек  Азимов   написал   уйму   книг,
воспринимается у нас и у ?них? одинаково одобрительно. Помню, у  нас  хотели
даже  отметить  выход  двухсотой  книги  этого  мастера.   Однако   у   него
одновременно, в течение недели, вышли сразу три  новых  книги.  Так  что  не
удалось определить, какая из них двухсотая, какая  двести  первая,  а  какая
двести вторая. Понятно, что на том он не остановился, писал  еще  много  лет
весьма плодотворно, но никто ?там? его книги  не  считал,  а  здесь  хоть  и
хотели  бы,  но  не  успевали.  Совсем  другой  разговор,  когда   речь   об
отечественном авторе. Здесь писатель, у которого  количество  изданных  книг
подходит к десятку, уже под подозрением: а не халтуру ли гонит?  Почему  так
много? Одна, две, ну пусть три... ну даже четыре,  но  -  десять?  Нет,  это
явная халтура. Раз много, значит - не умеет писать. Хотя почему не  наоборот
- непонятно. Более того, после двадцатой моей книги меня на  полном  серьезе
начали спрашивать: сколько человек пишет  под  ником  ?Владимир  Факельный??
Сейчас у меня вышло уже тридцать, так что, понятно, уже  нет  сомнений:  это
коллектив! Американец - может, француз... Сименона называли  автором  тысячи
романов - может, а вот ленивый и косорукий русский - да ни в жисть!
   Они смотрят с интересом, но явно же моих слов не разделяют. Пока  что  не
зацепило. Для них и одна книга  -  непосильный  труд,  почти  подвиг,  а  уж
тридцать... Нет, не зацепило.
   Я перевел дыхание, сказал уже медленно, рассудительно:
   - Сказываются издержки еще той, советской системы. Была такая разнарядка:
одна книга - в три года. Да и то лишь для членов Союза писателей  СССР.  Для
начинающих так и вовсе публикация - всегда чудо, но, как в любой  феодальной
системе,  а  в  Советском  Союзе  был  ярко  выраженный  феодальный   строй,
существовала табель о рангах: дворянину позволено больше, чем  простолюдину,
мелкому феодалу - больше, чем простому дону, крупному -  еще  больше  и  так
далее. То есть лауреату Государственной премии можно было издаваться  каждый
год, а лауреату Ленинской премии - любое  количество  в  год  плюс  собрание
сочинений, а также  в  ?Роман-газете?  с  ее  тиражом  в  десятки  миллионов
экземпляров...  Понятно,  что  писатели-фантасты  или  детективщики  никогда
лауреатами не были. Да и не могли быть ?по рангу?, то есть рылом  не  вышли,
чтобы равняться с благородным сословием авторов, пишущих о буднях строителей
коммунизма, о рабочем классе, о колхозниках или счастливой  службе  в  рядах
Советской Армии. Так что у нас,  вроде  бы  перешедших  на  рельсы  рыночной
экономики, мораль осталась все же совковая - вон Шолохов написал  всего  три
книги? Вот и ты больше не пиши!
   Бархатный продекламировал негромко:
   - ?Люблю грозу в  начале  мая?,  заметил  некогда  поэт.  Но  мне  свиная
отбивная милее с самых детских лет. Я притворился, что  не  заметил,  в  чью
сторону направлено жало, но другие услышали, и я сказал громко:
   - Это хорошая тема, спасибо.  Поговорим  о  стебе.  У  многих  начинающих
авторов от этого слова текут слюнки и чешутся  руки,  хотя  прилавки  и  так
заполнены этим самым добром. Но почему его так много, а вы,  дорогие  друзья
начинающие... или уже начавшие, признайтесь, тоже наверняка с  него  начали?
По аудитории прокатился злорадный понимающий смешок.
   - Дело в том, - продолжал я, - что пробуждение сознания начинается  не  с
момента, когда ребенок начинает говорить или ходить  в  детский  садик.  Это
пока  что  послушная  клеточка  большого   организма   -   семьи.   Сознание
пробуждается, когда ребенок начинает замечать, что не все так правильно, как
он считал! С этого момента и начинается бунт против родителей, общества,  то
есть начинается осознание себя, отделение от мнения и взглядов мира. Ребенок
все начинает говорить наперекор: на белое - черное, на стрижено - брито,  на
классику - маст дай, на выброшенную родителями дрянь - рулез... Иногда  даже
угадывает, белое в самом  деле  оказывается  черным,  то  есть  незамыленный
взгляд успел заметить раньше старшего  поколения  изменения  или  трещины  в
незыблемом фундаменте. Словом, резюмирую: очень долго еще  будет  длиться  у
вас этот период стеба и оплевывания... Справка: у девяноста девяти процентов
населения это до конца жизни, но мы о них не говорим,  то  лишь  переносчики
генетической информации от прошлых поколений в будущие, а вот вы...
   Я налил воды в стакан, уже нагрелась, нужно было  раньше,  пока  ледяная,
сделал пару глотков.
   - Точно так  же,  -  продолжил  после  короткой  паузы,  -  начинается  и
литературный путь. Сперва начинающий, не в состоянии придумать дельное,  сам
стебается... или стебется?.. над всем, что в поле зрения. Остро высмеивает -
он так считает! - политиков прошлых эпох, героев, полководцев,  писателей  и
ученых, богов и дьяволов, по-своему трактует разные кульминационные повороты
истории, всякий раз превращая этих героев в  пьяниц,  бабников,  параноиков,
идиотиков...  это  начинающий  считает  верхом  своей  литературной   мысли.
Начинающих, естественно, намного больше, чем продолжающих, ведь  в  процессе
естественного отбора многие уходят с  писания  книг  в  торговлю  рыбой  или
водкой. Потому этих ?шадевров стеба? намного больше,  чем  книг,  в  которых
говорится о чем-то серьезно. Но, конечно, не только поэтому. Как вы  знаете,
всем нам, даже очень умным и серьезным, гораздо легче стебаться над  чем-то,
чем выдвинуть умную идею,  тему  для  обсуждения,  создать  образ,  блеснуть
собственным творением. Да и что бы вы  ни  создали  и  ни  придумали,  сразу
отыщутся умники, что начнут стебаться  над  вами...  А  так  иногда  хочется
отойти от мишени, в которую стреляют, и самому попускать стрелы! Неважно  во
что: в Сталина, Гитлера, христианство, коммунизм, демократов, древних  богов
и богатырей... У нас эрудиции хватит, чтобы раздраконить  всех  и  доказать,
что все это маст дай и что только мы одни на свете умные.
   Как будто туча нависла за окном.  Лица  курсантов  потемнели,  почти  все
нагнули головы, уже видны рога, и хотя все еще молодые бычки, но  их  сорок,
хана мне, тореадору, глаза поблескивают из-под нависших бровей,  как  быстро
набирающие мощь электрические разряды, зовомые молниями. Я  сказал  голосом,
полным раскаяния:
   - Понимаю,  что  репликой  о  стебе  наступил  очень  многим  на  больную
мозоль... В оправдание и пояснение добавлю, что я сам,  ессно,  прошел  этот
путь. Детский стеб над всем и всеми, потом  юмористика...  это  уже  другое,
надо придумывать свое, а не измываться над тем, что создали другие, а  затем
медленное всползание к собственным серьезным идеям, темам, сюжетам. Потому в
моем  наезде  на  стеб  нет  ничего  оскорбительного,  чесс  слово!  Стеб  -
необходимый этап осознающего свою личность индивидуя. Просто  стеб  -  самое
легкое,  что  есть  в  юморе,  самое  низшее,  самое  доступное  для  любого
подростка.  Стебаться  может  каждый!  Юморить  -  уже  немногие.   Сочинять
серьезное - вообще  единицы.  Ну  в  сравнении  со  стебистами,  ессно.  Или
стебарями. Я просто деликатно... ну, меру моей деликатности вы уже знаете...
напомнил,  что  на  этапе  стеба  побывать  всем  можно  и  даже  нужно,  но
задерживаться надолго... гм... все равно что задержаться в  общем  развитии.
Тем более нельзя там оставаться на всю жизню.  Бережняк  заметил  достаточно
громко, чтобы услыхали два-три ряда:
   - Человечество расстается с прошлым, смеясь... Кто это сказал?
   - А хрен его знает, - ответил я беспечно. - Но насчет смеха и стеба я уже
сказал. Вообще у вас, как  писателей,  будет  масса  критиков  по  принципу:
?Зелен виноград?. Я не имею в виду  профессиональных  критиков,  а  огромную
массу завидующих неудачников, которые, не в состоянии писать сильно и  ярко,
заявляют, что они-де и не хотели опускаться до такого упрощенчества,  они-де
тонкие и одухотворенные, у них мало читателей - жена и теща, но зато тонкие,
богатые душой и тонко чуйствующие, а это для настоящего художника важнее. То
есть они настоящие, а вот вы,  которых  уже  приметил  массовый  читатель  -
ненастоящие. Здесь очень важно не дрогнуть, не поддаться, не устыдиться, что
вы, оказывается, не такой вот тонкий и изячный, и не пытаться писать  ?тонко
и изячно?, чтобы угодить этим эстетам. Заставив вас, слона,  пищать  мышиным
голосом, они и силу слона превращают в мышиную.
   Поднял руку крепкий мужчина, я быстро  отыскал  его  фамилию  на  листке,
Валентин Пивнев, кивнул ему.
   - Слушаю вас.
   - Валентин Пивнев, - представился он. - Раньше работал менеджером, потому
и вопрос у меня чисто деловой. Жестко ли  вы  придерживаетесь  сроков  сдачи
рукописи?
   Сбоку кто-то подсказал:
   - Сроков издательства или же собственных?
   - Да это неважно, -  ответил  Пивнев  и  улыбнулся  мне  профессиональной
улыбкой преуспевающего менеджера.
   Я кивнул:
   - Вы абсолютно правы. Это неважно, для  издательства  и  себя  ответ  все
равно один: никогда не планируйте!.. Нет-нет, не сам литературный процесс, а
сроки сдачи. У творчества такая  особенность:  сперва  идет  легко,  пишется
много,  потом  начинается  рутинная  работа,  а  в  конце  обычно  автор   с
отвращением домучивает главы, то и дело отвлекаясь на все,  на  что  удается
отвлечься на ?законном? основании: сходить в булочную, чего  никогда  раньше
не делал, вынести мусорное ведро, хотя это обязанность тещи, выгулять собаку
или пойти помочь соседу помыть машину и прибить в прихожей вешалку. Казалось
бы, к творческому процессу это имеет отношения мало,  то  есть  на  него  не
влияет, но, увы, мы сами зачастую ставим себя в такие  рамки,  что  начинаем
спешить, ускорять работу: ведь пообещал  же  закончить  к  такому-то  числу!
Поэтому,  когда  начали  какую-то  вещь,  и  она  у  вас  пошла,   побежала,
полетела... то не рассчитывайте, что если сегодня вы даете тыщу,  две,  три,
пять тысяч знаков в сутки, то и через неделю у вас будет  тот  же  темп.  Но
окрыленный новичок обычно сразу же прикидывает, что при таком  темпе  он  за
год напишет три, пять, десять книг. Начинает на это рассчитывать, а это  уже
опасно. Он может еще пообещать, а то и сболтнуть, что еще опаснее... так как
попытается сдержать обещание, чтобы не прослыть пустобрехом... И  вот  пошли
страницы серые, вымученные, пресные, вялые, пустые, неинтересные... Я развел
руками, закончил трезвым голосом:
   - Бывалый автор знает, что на книгу уходит всегда времени гораздо больше,
чем кажется в начале процесса. Потому профессионал никогда  не  планирует...
жестко. К тому же проклятая особенность, знакомая всем профи, когда плановая
книга  вымучивается  полгода-год,  то  неплановая  пишется   сама!   Вежливо
посмеялись, кому-то уже знакомо по личному опыту, кто-то слышал такие жалобы
от других.
   - Стоит сказать еще про выбор аудитории, - сказал я.  -  Любой  хотел  бы
понравиться  всем,  но  нет  таких  оптимистов,  которые   на   такое   чудо
рассчитывали бы всерьез. На свете нет писателя, актера, музыканта, политика,
ученого  и  так  далее,  который   нравился   бы   всем.   Увы,   приходится
довольствоваться частью аудитории. Большой или малой. Можно - средней. Можно
также огромной или мизерной, бывает все. Нередко для расширения популярности
автору приходится жертвовать качеством, за  что  злорадные  критики  тут  же
усиленно тычут автора мордой  в  битое  стекло.  У  слабого  автора  тут  же
отговорка, что, дескать,  пишет  высокоинтеллектуальную  прозу,  а  простому
быдлу этого не понять, потому такие крохотные  тиражи.  Я  перевел  дыхание,
добавил:
   - Правда, в истории литературы немало  таких  неприятных  примеров,  как,
скажем, Шекспир.  Он  понятен  самому  тупому  быдлу,  но...  такие  примеры
стараются обходить, не замечать, ибо возражать, увы,  невозможно.  Итак,  на
какую же аудиторию ориентироваться: на крохотную интеллектуальную или же  на
широкую простонародную? В первом случае можно о себе говорить  скромно,  как
про  элитную  звезду,  во  втором  -  жить  на  широкую  ногу,  наслаждаться
известностью, покупать и дарить женщинам дорогие вещицы... Везде свои плюсы,
но и свои минусы. Итак, как поступить правильно? Да просто  плюньте  на  сам
выбор аудитории! Просто пишите. Пишите  сильно,  пишите  остро,  пишите  без
оглядки. Вы - центр Вселенной, ее  мозг  и  одновременно  ее  душа.  От  вас
зависит, как пойдет дальше развитие цивилизации,  культуры,  нравственности,
религии, каким быть обществу, людям, отношениям между людьми!..  И  что  же,
когда перед вами такая задача, которую вы, кстати о птичках, вполне способны
решить, так не  мелочно  ли  оглядываться  на  аудиторию,  критиков,  родню,
власти, законы, мнение тусовок? Все это - временное, существующее  только  в
данный момент. Завтра будут другие власти, другие законы.  Пишите  на  века,
тысячелетия. От вас зависит, каким быть властям и законам через тысячу лет!
   За время перемены  мне  поменяли  нагревшуюся  воду  на  холодную,  но  я
предусмотрительно захватил из буфета бутылку охлажденной пепси-колы. В  воду
мало ли какой гадости могут подсыпать,  а  бутылка  пепси...  не  станут  же
отравливать всю партию? Да и кто знал, что куплю?
   Курсант, который менеджер, забыл его  фамилию,  что-то  петушиное,  снова
поднял руку, сказал очень вежливо:
   - Я  слышал,  очень  важно,  чтобы  не  попадалось  двух  слов  подряд  с
одинаковой буквы. Нарушается  звучание  фразы,  сбивается  ритм,  стилистика
летит к черту... Это верно?
   Я кивком позволил ему сесть, развел руками:
   - Нарушается ли? Сбивается ли?.. Да, безусловно. Но только для  тех,  кто
читает по складам, шлепая губами. Я, к примеру, достаточно грамотный,  чтобы
читать сразу целыми блоками. Когда по пять-семь слов,  когда  по  десять,  а
иногда и абзацами - если текст не усложнен, шрифт удобен, а свет бьет  не  в
глаза, а падает так это шелково на страницу книги Такая прекрасная вещь, как
аллитерация, была изобретением тех неспешных времен, когда читали по складам
даже дворяне А книга на все имение была  единственная,  как  у  иных  сейчас
сберегательная или кредитная. Аллитерация и доныне заметна тем эстетам,  кто
при чтении водит пальцем по буковкам и шевелит губами. Зато тем, кто живет в
современном городе.. Нет-нет, я не призываю  всех  в  большой  город  с  его
стремительным ритмом! Многим не по силам, им бы на природу, в  деревню,  где
коровки, овечки, удочки и твердая уверенность, что завтрашний день не  будет
отличаться от вчерашнего. Словом, решайте сами: кто  вы  и  для  кого  вы  Я
выхлебал с жадностью стакан, перевел дыхание. Взгляд упал на Бережняка, и  я
заговорил не о языке и структуре фразы, как намеревался.
   - Красивая фраза ?Я ненавижу ваши взгляды, но готов отдать  жизнь,  чтобы
вы могли их свободно высказывать?, приписываемая поочередно огромному  числу
деятелей, - абсолютно лжива. Именно в тех странах, где  якобы  родилась  эта
фраза, запрещено огромное количество книг,  взглядов,  идей.  Возьмем  самую
известную - ?Майн кампф?  Гитлера.  Только  что  ее  запретили  в  очередной
стране, ?приобщившейся к демократии?, вы слышали новости. Об этом сказано  с
гордостью, несчастные идиоты... А запрещение, как вы все  понимаете,  -  это
неспособность и неумение  возразить.  Идеи  обезвреживаются  только  другими
идеями, а не запретами. Лица вытянулись, смотрят настороженно. Не  стану  ли
защищать Гитлера, написано на их лицах. Бедные существа!  Здесь  собраны  не
самые  тупые  особи  человеческого  общества,  но  и  эти  мыслят   чересчур
прямолинейно. Я должен либо осуждать Гитлера, либо превозносить - другого не
дано.  Если  первое  -  то  нормальный  член  человеческого  общества,  если
превозношу, то - фашист, расист, патриот, нацист, отморозок.. А то, что  мне
до фени и Гитлер, и Сталин, и вся их демократия, - в голову не приходит - Мы
живем в условиях нарастающей информационной войны, -  сказал  я  размеренно,
вдалбливая в их головы слова, как гвозди  в  твердые  дубовые  колоды  -  На
военную службу призывают  писателей,  как  раньше  призывали  артиллеристов,
связистов, корректировщиков. Половина писателей уже носит  воинские  звания,
начиная  от  лейтенанта  и  вплоть  до  полного  генерала  армии.  Инфоудары
наносятся по всему обществу, что значит - и по вам!  Но  вы,  в  отличие  от
остальных, должны не только уцелеть, но и не позволить  себя  даже  серьезно
ранить.
   Мерилин бросила  взгляд  в  спину  Бережняка,  словно  подозревая  в  нем
вражеског