о корректировщика огня, заброшенного на нашу  территорию,  спросила
беспомощно:
   - Но... как?
   Я сказал настойчиво:
   - Если будете оглядываться на запреты, существующие  в  данный  момент  в
данном обществе, то уже ничто великое не потянете! Или станете  оглядываться
на те приманки и подкормку в виде премий или грандов, что  существуют  опять
же в данный момент и в данном обществе. Да, хорошо устроитесь,  как  неплохо
устроились при Советской власти не только просоветские писатели,  но  и  те,
якобы демократичные их оппоненты... но вот рухнула Советская власть, а с нею
рухнули все те, кто тепло устроился при ней, неважно: государственник он или
ультрадемократ.  Пишите  то,  что  считаете  нужным.  И  то,  как   считаете
правильным. ?Хвалу и клевету приемля равнодушно, и не  оспаривай  глупца...?
Имейте мужество или нахальство  писать,  не  оглядываясь  на  мнение  родни,
критиков, давление придурков в Интернете... хотя, если бы только  придурков,
было бы проще, не поддаваясь издательствам, что хотят скорый ходовой  товар,
не  поддаваясь  эстетам,  что  требуют  писать  для  избранных.  Никому   не
поддаваясь! Вы - центр мира, мозг и сердце живой развивающейся Вселенной, вы
- ее мысль, вы определяете, как ей развиваться, какой быть!
   Почти все поглядывали на экраны, пальцы у многих дергались, кристаллики в
кольцах поблескивают. Виртуозы. Ни один не пользуется  старомодным  тачболом
или тачпадом, не говоря уже о прародителе - первогрызуне.
   - С этим смыкается, - продолжил я, - и еще один случай, когда  автор,  по
мнению  читателей,  пишет  ?все  хуже  и  хуже?.  Дело  в  том,  что   автор
профессионально и за деньги ломает голову  над  какими-то,  скажем,  высшими
нравственными проблемами. В это же время его читатель треть  жизни  вынужден
отдавать службе, где ломает голову, как правильнее рассчитать несущую балку,
а над нравственными проблемами ломает голову в оставшееся  время.  Если  оно
остается, конечно. Вот здесь и начинаются ножницы...  Дело  не  в  том,  что
писатель изначально умнее. Он просто дольше и напряженнее над чем-то  ломает
голову, идет мыслью дальше, глыбже и шырше, а то и шыршее, качает  мозги,  в
результате чего быстрее читателя уходит  по  дороге,  по  которой  старается
вести и читающего. Читатель не  успевает  за  таким  быстроногим,  и  вот  в
результате, взяв с прилавка  новую  книгу,  говорит  с  разочарованием:  да,
исписался... Какие книги выдавал в начале! А теперь бабки зашибает,  текучка
заела, вообще непонятную муть пишет... Бархатный взглянул исподлобья, сказал
громко:
   - Разве не так?.. За примерами далеко ходить не надо. Я кивнул.
   - Позвольте с вами... согласиться. Я себя скромно причисляю  к  тем,  кто
пишет все лучше, но, чтобы так уж не отрываться от тинейджеров, они  ж  тоже
наши, время от времени пробую возвращаться и выдавать что-нибудь в  понятном
всем духе экшен. Уверяю, любой автор ?умных? книг в состоянии писать и яркие
динамичные вещи! Это просто. А если и говорит, что не в состоянии,  то  лишь
от страха, что жена, дети, тещи и пр. станут нажимать,  чтобы  что-то  такое
написал и ?всем показал?, ?утер нос?. Уверяю вас, невыносимо трудно  сделать
шажок назад! Для творческого человека это невероятно трудно. У некоторых  на
этой почве начинаются длительные и мучительные простои. Писать ?умно? -  это
заранее идти на крохотный тираж и разочарование бывших поклонников, а писать
боевичок - противно... На насилие над обществом мы все хоть  сейчас,  а  вот
над  собой...  У  меня  высокий  разряд  слесаря   по   ремонту   заводского
оборудования (РЗО), высший разряд столяра, я чинил всю  электрику  и  всякие
там утюги, начиная от действительно утюга и  кончая  телевизорами,  но  едва
стал профи в литературе, не забил ни единого гвоздя  в  своей  квартире,  не
вкрутил лампочку, не  заменил  перегоревший  шнур!  У  меня  сразу  портится
настроение, когда надо что-то сделать по дому,  как  автор  интеллектуальных
романов кривится, когда ему советуют брать пример с автора модных  боевиков!
Мерилин вскинула руку, но я договорил:
   - Едва ли не единственный пример, когда  такой  вот  автор  изысканнейшей
прозы Владимир Набоков, чтобы  отвязаться  и  доказать,  написал  простейшую
бульварную вещицу, рассчитанную на  низкие  и  тем  самым  широкие  вкусы...
?Лолита?, если кто все еще из танка не вылез, заработал на ней в  сотни  раз
больше, чем за все ?умные? романы, посмеялся, одержав победу, и... продолжал
творить изысканнейшие литературные кружева,  видимые  лишь  немногим!..  Да,
Мерилин, вы что-то хотели спросить?
   Она засмеялась:
   - Нет, я именно этот пример и хотела привести!
   Я проследил, как она опустилась на место, раскрасневшаяся и довольная.  В
ее глазах оставался смех, я не первый, кто ее так называет.  Да,  она  и  ее
ребята уже на моей стороне. А  Бережняк  и  бархатный  с  их  группой  пусть
остаются по ту сторону баррикад. Мне нужны противники, а еще лучше -  враги.
Без них я закисаю, а их постоянное наличие и  присутствие  взбадривают,  как
чашка крепчайшего кофе.
   - Мне приходилось не раз видеть, - заявил я,  -  что  очень  часто  плохо
прописанная вещь выходила в печать вовсе не из-за слабости или бесталанности
автора. Особенно такого, кто уже показал себя хотя бы разок! И  конечно,  не
желание  заколотить  бабки  причина,  хотя  читатели  чаще  всего  объясняют
слабость вещи именно жаждой заработать! Вовсе нет, это  как  в  спорте:  кто
научился прыгать в высоту на  два  метра,  тот  и  дальше  может  брать  эту
высоту... если соберется, сосредоточится, сконцентрируется.  Конечно,  никто
не против притока бабок, но все же авторы не столь меркантильные, чтобы ради
пары тысяч долларов губить книгу! Но... они могут ее погубить  или  хотя  бы
немало подпортить по другой причине. Творческой, как ни странно. Дело в том,
что роман - не рассказ, когда заканчиваешь... да где там  заканчиваешь,  еще
до середины не доберешься, а в голову уже стучат три великолепнейших сюжета,
четыре идеи и восемь  удивительных  тем,  где  можно  развернуться  во  всей
красе!.. Но не бросать же эту вещь на полдороге?  Да  какой  полдороге,  три
четверти уже сделано! И так вот уже  штук  пять,  написанных  наполовину,  и
десять - начатых... И вот автор, сцепив зубы, кое-как торопливо  заканчивает
тот  роман,  который  совсем   недавно   выглядел   ослепляюще   прекрасным,
оригинальным, новым,  обещающим,  повергающим  и  тэдэ  и  тэпэ.  Наконец-то
возьмется за настоящий, в котором сумеет выразить все, а  себя  показать  во
всей непомерной мощи!.. И все начинается сначала... Звонок прозвенел,  когда
я заканчивал мудрую сентенцию, почерпнутую из горького  опыта,  но  никто  и
ухом не дернул. Я закончил, развел руками:
   - На сегодня усе. В следующий раз поговорим о...  словом,  о  необходимых
компонентах романа.

ГЛАВА 19

   Из аудитории я выходил, окруженный группой Мерилин. Уже  перед  дверью  в
коридор нас догнали Бережняк и бархатный, за ними тянулся расширяющийся клин
снобов. Бархатный поинтересовался очень вежливо:
   - Давно хотел спросить, что означает ваше таинственное ?и тэдэ  и  тэпэ??
Бережняк ехидно улыбнулся, сказал громко:
   - Это  сокращение,  которое  заставляет  верить,  будто  говорящий  знает
больше, чем на самом деле. Я повернулся к ним, похлопал в ладони.
   - Браво. Хорошо сказано. Верно - в произведении,  особенно  в  серьезном,
надо позволять себе шуточки. Иначе  мозг  устает  очень  быстро,  восприятие
читающего снижается. Шутка - это отдых, где вы за одну-две секунды отдыхаете
так, будто полчаса любовались природой.  Желательно,  конечно,  чтобы  шутки
были придуманы вами... но, положа руку на  сердце,  разве  вы  рассказываете
только анекдоты, придуманные вами лично? Они скупо посмеялись, таких  здесь,
похоже, нет вовсе. Я оглядел их веселые лица. Хорошо бы катком по придуркам,
вообще по целому поджанру литературы, что пользуется нездоровым интересом  у
неумных подростков.
   - Но вообще-то чрезмерное юморение в литературе, -  сказал  я  громче,  -
чревато...
   Один из молодых мужчин, очень высокий, почти под два метра,  с  прекрасно
развитой фигурой культуриста, спросил с некоторой обидой:
   - Чем может быть чревато?.. Так приятно почитать веселое...
   Голос показался  детским,  несмотря  на  густой  баритон.  Такие  крупные
ребята, как я уже заметил, растут вне драк и стычек, их побаиваются,  потому
нередко вырастают трусами.
   - Приятно,  -  согласился  я.  Мы  протиснулись  через  узкую  дверь,  по
странному обычаю, принятому только в России, открыта  только  одна  створка,
двинулись по широкому коридору.
   - Всем  приятно...  И  все-таки  это  юморение,  стеб,  хохмы  -  признак
незрелости. Я  уже  говорил,  как  проявляются  первые  признаки  взросления
ребенка? До этого он смотрел на вас с открытым ртом,  на  такого  огромного,
сильного, всемогущего. Долго смотрел и  считал,  вполне  искренне,  сильным,
большим и всемогущим. Но потом, вдруг, как-то случайно,  совершил  для  себя
открытие, заметив, что кто-то из ваших друзей выше ростом. Вернее, видел это
и раньше, но не сознавал. А вот теперь увидел и понял.  И  после  этого  уже
мчится лавина открытий, что вы - не самый сильный, оказывается, и что это  у
вас не так,  и  вот  то  у  других  лучше...  И  пошел-поехал  детский  бунт
низвержения  отцовского  авторитета!..  Заодно  и  всего  на  свете.  Быстро
взрослеющего  ребенка  не  устраивает  ничего,  он  высмеивает  и  относится
скептически ко всему, что видит, слышит, осязает, обоняет... То же  самое  в
отношении политики, искусства, баб, заграницы, соседей...
   Мы вышли на улицу, из тени выдвинулась черная машина и неслышно подъехала
к бровке. Я остановился, объяснил:
   - В литературе то же самое. Долгое время ребенок смотрел на книжки как на
нечто некритикуемое, как некую фундаментальную данность. И ревел, когда волк
съел семерых козлят или Красную Шапочку. Но потом вдруг открыл для себя, что
все это брехня. И пошло-поехало! Все авторы - дрянь, только вот  господин  N
еще ничего, но и тот, если разобраться, - полное  дерьмо...  Начиная  писать
сам, практически каждый  начинает  хохмить,  пародировать,  высмеивать,  тем
самым утверждая свое превосходство над теми, кого пинает. Высмеивается  все:
история, государственный флаг,  политика,  литература...  а  если  взять,  к
примеру, область милой мне фэнтези, то здесь косяком идут рассказы и повести
про пьяного Илью Муромца, про лаптеватых богатырей, что нашли  компьютер,  и
так далее. Признаюсь, сам побывал в этом переходном возрасте, ведь начал как
юморист, публиковался по всему Советскому Союзу,  мои  рассказы  и  юморески
звучали по Всесоюзному радио и по ?Маяку?, запустил в обращение кучу ехидных
анекдотов, получал всесоюзные литературные премии, как сильнейший юморист...
но когда повзрослел, то перешел  в  следующую  стадию,  когда  отвечаешь  на
вопрос: ладно, высмеивать можешь,  а  вот  самому  что-то  создавать  слабо?
Михаил вышел из машины, смотрел на меня вопросительно. Я махнул  рукой,  щас
иду, заканчиваю, договорил:
   - Однако, создавая свое, тут же попадаешь под обстрел таких же точно юных
острословов. У некоторых, правда,  уже  борода  до  пупа,  но  по  развитию,
понятно, еще личинки. Им легче:  критиковать  и  высмеивать  готовое  всегда
проще. Но я сейчас говорю с теми, кто либо повзрослел, либо уже  подходит  к
рубежу, за которым начинается взросление. Можно, конечно,  остаться  на  всю
жизнь личинкой, ведь аксолотли живут и даже размножаются в  стадии  личинок,
лишь немногие переходят в стадию амбистомы, то есть полного  имаго,  но  все
же, когда еще есть возможность вырасти...  надо  попытаться  вырасти!  Хотя,
повторяю,  в  детских  штанишках  прожить  легче.  В  жизни  это  называется
шизофренией, но в литературе гордо именуется законами жанра!

***

   Тяжелый  конь  ступал  мерно,  расчетливо.  Плотная   рыцарская   попона,
разукрашенная гербами, делала из  него  чудовище.  Сэр  Гавэйн  покачался  в
седле, засыпая. Пальцы в латной перчатке с трудом удерживали длинное  копье,
сделанное из цельного ясеня, но,  в  отличие  от  копья  Ахилла,  это  обито
железом, а кисть защищает особый выступ в виде воронки.
   Он засыпал в седле, а дорога  впереди  раздваивалась...  Я  задумался,  и
рыцарь послушно замер, как застыл и конь с красиво поднятой в воздух  ногой.
Направо поедешь - биту быть, налево - женату, а прямо... Но камня  нет,  это
не Россия, прямо темный лес, там  свои  приключения.  И  везде  свои  мелкие
тропки. К примеру, где биту быть, там можно вариант, где он  сам  бьет  всех
красиво и беспощадно, есть другой - где его лупят, а то и берут  в  плен,  а
там прекрасная дочь хозяина замка... Где женату, там тоже уйма возможностей,
а если ломануться в темный лес,  то  это  же  орки,  огры,  эльфы,  гномы  -
красота!..
   С какой лекции надо перейти с текстовых книг  на  импатику?..  Литература
как жанр... или это не жанр?.. ладно, неважно, что это, но будем честными  -
умерла. Как отмерли когда-то  актуальные  и  необходимые  в  жизни  общества
наскальные рисунки. Да-да, они были жизненно необходимы: от простых  мишеней
для подготовки будущих охотников до священных символов, объединяющих племя в
единое целое, дающих цель и смысл бытия, объясняющих мир, плюс  краеугольный
камень для всех видов будущего искусства. Да, хватает чудаков, что объявляют
наскальные  рисунки  или  черно-белое  кино  времен  Чарли  Чаплина   верхом
искусства. Но чудаков и сумасшедших хватало всегда, однако прислушиваться  к
ним смешно и самоубийственно. Литература книжная умерла, как умерли  кареты,
как  перестали  существовать  фабрики  по  производству   кнутов,   хомутов,
оглоблей, уздечек, тележных рессор... но я сам прибью того, кто  это  скажет
вслух при милейшем Томберге. Одно  такое  кощунственное  заявление  способно
подвести его к третьему инфаркту,  так  что  будем  делать  свое  мерзкое  и
прогрессивное дело молча.
   Звякнул телефон, доложил с ходу:
   - Томберг.
   Вообще-то этой утилитой пользоваться  запрещено,  она  нарушает  какие-то
права звонящего, но я упрямо держусь мнения,  что  мои  права  нарушают  еще
больше,  когда  звонят,  когда  хотят  и  кто  изволит.   А   если   кто   и
поинтересуется, не побеспокоил ли меня, не занят ли я чем-то важным, то  это
уже потом, в разговоре.
   - Контакт, - бросил я, и сразу же щелкнуло  невидимое  реле.  Я  нарочито
оставил этот звук, мол, с этого момента материться низзя, уже  в  эфире.  Из
динамиков раздалось:
   - Володенька, это я, Томберг!.. Прости, что беспокою, но ты говорил,  что
у тебя есть какая-то особая энциклопедия...
   - Да никакая не  особая,  -  ответил  я,  -  просто  полная  и  постоянно
пополняемая.
   - Да? А то я все бумажными, бумажными... Вот наткнулся на один термин, но
статьи по нему не обнаружил. Много косвенных  данных,  позволяющих  получить
некое представление, но нет определения...
   - Заходите, - пригласил я. - Я сброшу вам на сидюк.
   - Спасибо, Володенька!
   - Не за что, - ответил я весело. - Жду.
   - Когда к вам будет удобно?
   - Да прямо сейчас.
   - Спасибо, Володенька!
   - Не за что. Только бы не спросил про эйнастию, мелькнула мысль. А так, я
уверен, в моем банке данных есть все обо  всем.  Энциклопедии  на  бумаге  -
нонсенс, данные быстро устаревают, энциклопедии считаются неполными  еще  на
стадии печати, зато электронные - постоянно пополняются через Инет. Писатели
к Интернету приспособиться не могут. Это делают те, кто еще не писатель,  но
чувствует зуд ?творить?, что-то делать со словом, создавать какие-то миры...
У них нет никакой ломки, страстного желания сохранить  традиции.  Они  сразу
принимают новые условия игры, сразу используют возможности электронных книг:
тот же шрифт и цветные иллюстрации, которые, кстати, можно зумить,  но  плюс
еще музыку, звуки, а при чтении, к примеру, сцены схватки на мечах раздаются
характерные металлические удары, тяжелое дыхание, конский храп...
   А следующий шаг, уже вершина мастерства - импатика. Умение сразу рисовать
образами, не пользуясь устаревшим буквенным кодом. Я начал одним из  первых,
если не первым. Вначале даже ходил на Горбушку, где в старину покупал наборы
шрифтов, потом наборы  разнообразнейших  звуков,  цветовых  эффектов,  самых
разных сэмплов, а теперь вот качаю из Инета.
   Томберг умен, но он не может понять, что пришла  смерть  и  театру.  Даже
кино.  Нет,  понять  мог  бы,  но  не  может  этого  принять.  Потому  такую
возможность отверг сразу, едва  та  замаячила  на  горизонте.  Но  программа
Мухуддина позволила брать любой фильм - любой! - даже времен немого кино,  и
переводить в формат импизма. А там вести весь фильм уже по  своему  желанию:
кого-то прибить, кого-то спасти, этого женить  на  этой,  а  вот  этот  брак
вообще расстроить. А то и вовсе  соперников  взять  и  поженить,  сделав  их
гомосеками, чтоб женщина осталась с носом...
   Помню, в газетах поднялся вой. Требовали запретить эту программу, но  что
сделано, то сделано: мухуддинка пошла в жизнь. Не  было  компа,  где  бы  не
стояла на харде. И даже те, кто клялся, что никогда не прибегает к  подобной
профанации искусства, эту программку не стирали. Так, на  всякий  случай.  А
вдруг в самом деле ее запретят и скачать из Инета будет нельзя?
   Потом на Горбушке появились самопальные варианты  популярных  фильмов.  Я
сам покупал вначале и  не  всегда  бывал  разочарован.  Иногда  какой-нибудь
провинциальный гений так  заворачивал  или  переиначивал  фильм,  получивший
всех ?Оскаров?, что фильм становился намного глубже, интереснее,  поэтичнее,
ярче. Появились имена этих метаимпистов, мы запоминали и, покупая  пиратский
диск, смотрели: чья импация. Ага, это имя знаем, берем, а это что-то  новое,
нужно сперва услышать о нем отзывы...
   Томберг еще с порога потянул носом.
   - Что у вас за кофе, что за кофе?..
   - Не нравится?
   - Что вы, меня еще на площадке шибануло!.. Весь подъезд знает,  когда  вы
готовите кофе. Чудесный аромат... Я похвастался:
   - Только что налил в вашу любимую голубую чашку. Хватайте, пока  горячий.
Он сказал растроганно и вместе с тем виновато:
   - Володенька, ну зачем вы так?.. Я ж на секундочку и строжайше по делу! А
тут пришел в гости - как не поесть...
   - Как раз все успеете, - сказал я. -  И  поесть  -  тоже.  Я  вам  скачаю
последнюю версию. Сегодняшнюю... У меня на  графе  ?энциклопедии?  букмарка,
сразу вошел, скачал наиболее полный вариант,  что  обновляется  ежесекундно,
сбросил на дискету флеша. Томберг как раз допивал кофе, с опаской  уставился
на  патрон  в  середке  моей  ладони,  таким  выглядит  флеш-память  шестого
поколения.
   - Это что?
   - Дискета, - ответил я на понятном ему  языке.  -  Только  на  ней  самая
полная энциклопедия на сегодняшний вечер.
   - А как...
   - Вставите в зад компу, - объяснил я. -  Там  есть  такой  разъем...  Вот
смотрите, здесь шесть дырочек, а  там  -  шесть  штырьков.  В  другое  место
поставить невозможно! Просто не воткнете. Он сказал печально:
   - У меня все возможно. Я ж гуманитарий... А что потом?
   - Само все загрузится, - заверил я. - Вам останется только путешествовать
по статьям. Он ушел, немножко потерянный, а дискету нового поколения нес  на
вытянутой руке,  словно  гранату,  пролежавшую  в  земле  со  времен  Второй
мировой. Я закрыл за ним, не забыв поставить на сигнализацию,  время  такое,
вернулся к компу и набрал на клаве ?Ящерица, бегущая по воде?. Хотел  нажать
ввод, но подумал и добавил "На задних лапах". Проц зажужжал от прикосновения
моего пальца к мышу, я откинулся, ждал. У меня  всего  терабайт  оперативки,
пора бы расширить до четырех, а то и  восьми,  приходится  ждать,  но,  если
честно, работу проц сейчас делает немалую.
   Помню время, когда комп понимал только буквально, и  если  бы  я  написал
?Ящерица, бегущая по воде?, то он бы искал  имен