Сержант  подвел  его  к  месту  для  свидетелей  и,  чувствуя  какую-то
неприятную сухость в горле, с  мучительно  бьющимся  сердцем,  Стефен  дал
присягу и повернулся лицом к судьям.
   - Говорите, пожалуйста.
   - Прежде всего я хочу опровергнуть со всею силой  убеждения,  на  какую
способен, те обвинения, что  выдвинуты  против  меня.  В  своей  работе  я
никогда не ставил перед собой столь низкую цель,  как  желание  пощекотать
низменные чувства порочных людей. Я всегда серьезно подходил к  искусству.
А в настоящем случае - серьезнее,  чем  когда-либо.  Я  писал  эти  панно,
вдохновляясь  искренним  и  глубоким  стремлением   показать   посредством
символических образов одну из величайших трагедий  человечества.  Это  был
нелегкий труд, ибо требовалась масштабная композиция. А как  вы  судите  о
нем?  Выхватываете  из  картин  отдельные  куски  -  как  порою,   скажем,
выхватывают слова из контекста страницы - и по ним судите о  целом.  Более
нелепый, более несправедливый метод оценки трудно себе  представить.  Если
мы  пройдемся  с  вами  по  Национальной  галерее,  я  берусь  набрать  из
выставленных там  шедевров  достаточно  деталей,  которые  составят  такое
целое, что вы будете шокированы до глубины  души.  При  всем  моем  к  вам
уважении я, следовательно, вынужден сделать вывод, что человек с  обычным,
стандартным вкусом, будь то сержант полиции или  просто  осведомитель,  не
достаточно компетентен, чтобы судить о такого рода  вещах.  Возможно,  моя
работа нелегка для восприятия.  Однако  существуют  критики  и  художники,
которые благодаря своему опыту могут истолковать и  правильно  оценить  то
новое, что появляется в живописи. Для подкрепления моих  доводов  я  прошу
вызвать мистера Ричарда Глина,  выставляющегося  в  Королевской  академии,
который находится сейчас здесь, в зале.
   Шарп мгновенно вскочил с места.
   - Господа судьи,  я  протестую.  Если  б  мне  было  дозволено  вызвать
свидетелей, вроде мистера Глина, можете себе представить, какое количество
видных лиц я мог бы пригласить для подтверждения моей точки зрения!  Но  в
таком случае слушание дела растянется не на одну неделю.
   Судьи подумали,  пошептались  с  секретарем  и  важно  кивнули  в  знак
согласия.
   -  Мы  не  можем  разрешить  вам  вызвать  мистера  Глина,  -   объявил
председатель.  -  Вызов  свидетеля  для   разбора   чисто   художественных
достоинств вашей работы абсолютно исключен.
   - Но как  же  иначе  вы  можете  судить  о  произведении  искусства?  -
воскликнул Стефен.
   - Дело ведь не в том, является ли ваша работа  произведением  искусства
или нет, - сурово сказал судья: он не любил, когда ему задавали вопросы. -
Самая прекрасная в мире картина может быть непристойной.
   Потрясенный этим перлом логики, Стефен на минуту утратил дар речи.
   - Значит, я не могу вызвать мистера Глина в качестве свидетеля?
   - Нет.
   Тут из первого ряда галереи поднялась  массивная  фигура;  перегнувшись
через перила, вытянув шею, повязанную красным шарфом, воинственно выставив
вперед подбородок, человек крикнул:
   - Если меня не желают вызывать, то услышать  меня,  во  всяком  случае,
услышат.
   - Замолчите!
   - Я замолчу только  после  того,  как  выскажусь.  По  моему  глубокому
убеждению, эти панно с эстетической точки зрения  являются  первоклассными
произведениями. По реализму и широте показа  жизни  их  можно  сравнить  с
работами Домье. По динамичности и драматизму можно поставить в один ряд  с
лучшими созданиями Эль Греко. Только вульгарные и  грязные  душонки  могут
считать эти вещи безнравственными.
   - Пристав, выведите этого человека!
   - Я ухожу, - сказал Глин, направляясь к двери. - Если я останусь здесь,
то, чего доброго, сам скажу что-нибудь непристойное. - И он вышел.
   Шум, вызванный этим гневным обличением,  не  смолкал  несколько  минут.
Когда он немного утих, председатель, рассердившийся  не  на  шутку,  обвел
взглядом галерею.
   - Если подобное безобразие повторится, я немедленно приговорю виновного
к тюремному заключению за неуважение к суду. - Он повернулся к Стефену.  -
Вы хотите еще что-нибудь сказать?
   - Если  мне  не  разрешают  вызвать  свидетеля  для  подкрепления  моих
доводов, мне остается лишь повторить то, что я уже сказал.
   - И это все? -  Подавляя  раздражение,  судья  снова  попытался  помочь
обвиняемому: - Неужели вы ничего не можете добавить в свою защиту?
   - Нет.
   Услышав ответ Стефена, Шарп неторопливо поднялся на ноги с таким видом,
точно намеревался простоять до конца заседания.
   - Разрешите,  господа  судьи.  -  Ухватившись  одной  рукой  за  лацкан
пиджака, он задумчиво потупился, затем резко  вскинул  голову  и  устремил
взгляд на Стефена. - Вы много тут говорили,  но  так  и  не  сказали  нам,
почему вы сочли необходимым поместить на этих панно по меньшей мере  шесть
совершенно обнаженных фигур, в том числе четыре женские.
   - Я сделал это по многим причинам, одной из  которых  является  красота
обнаженного человеческого тела.
   - Не станете же вы утверждать, что обнаженная фигура непременно  должна
быть выписана во всех подробностях?
   - Если это фигура обнаженная, то она должна быть обнажена.
   - Не делайте вид, будто вы  меня  не  понимаете.  Разве  скромность  не
требует того, чтобы определенные части тела были всегда прикрыты?
   - Если бы это было так, то как мог бы человек мыться в ванне?
   Глазки Шарпа сверкнули.
   - Неуместный юмор едва ли поможет вам.
   - Уверяю вас, я настроен отнюдь  не  юмористически.  Я  просто  пытаюсь
показать  вам,  насколько  нелепа  ваша   позиция,   которая   мне   лично
представляется не более как пережитком викторианского ханжества. Из  таких
же вот соображений в свое время оплевывали и поносили "Завтрак  на  траве"
Мане, ибо он нарисовал там двух обнаженных  женщин.  А  ведь  все  большие
художники  писали  с  натуры.  Великое  творение  Гойи  "Маха"  изображает
герцогиню Альба, лежащую на  кушетке  без  единого  клочка  одежды.  Я  не
сомневаюсь, что эта картина привела бы  вас  в  ужас.  А  в  "Олимпии"  вы
увидели бы лишь возмутительно голую бабу. Вы забываете,  что  похотливо  и
двусмысленно выглядят именно слегка прикрытые фигуры. Природа -  чистая  и
неприкрашенная - никогда не может быть непристойной. Символика  образов  и
драматическое содержание моих панно требовали наготы. Но это целомудренная
нагота,  а  не   похотливая,   полузадрапированная,   какую   вы,   видно,
предпочитаете, тогда как я нахожу ее пригодной лишь для украшения  стен  в
публичных домах.
   Председатель, подумав о своих  трех  дочерях,  присутствующих  в  зале,
неодобрительно нахмурился:
   - Я попросил бы вас употреблять более умеренные выражения.
   - Можете не сомневаться, господа судьи, ответчик по  опыту  знает,  как
выглядят подобные дома. - И, повернувшись к Стефену, Шарп уже  без  всякой
усмешки назидательно сказал: - Я не могу согласиться с тем, что выставлять
напоказ сокровенные части человеческого тела - целомудренно и  скромно.  Я
считаю это непристойным.
   - В таком случае почему же они выставлены напоказ  во  всех  крупнейших
галереях мира? В одном только музее Прадо вы  найдете  несколько  десятков
статуи работы таких мастеров, как Микеланджело  и  Донателло,  у  которых,
выражаясь  вашими  словами,  "все  сокровенные  части  человеческого  тела
выставлены напоказ".
   Шарп не стал препираться и перешел к следующему вопросу:
   - Мне кажется, некоторое время тому назад, говоря о своих  работах,  вы
употребили слово "целомудренные". В таком случае потрудитесь объяснить: вы
что же, считаете насилие над женщиной целомудренным актом?
   - Применительно к насильнику - нет.
   - Однако вы не можете не признать, что вы изобразили на  своей  картине
самый акт... изнасилования - да простят меня за то, что  я  употребил  это
слово.
   - По мне так можете употреблять его.
   - Благодарю за любезное разрешение.  Это,  однако,  не  очень  приятное
слово.
   - Но оно есть в словарях.
   - И у него весьма  неприятный  смысл.  Не  будете  ли  вы  так  любезны
сообщить суду, почему вы избрали именно ату  непотребную  тему  для  своей
работы?
   - Возможно, я руководствовался неким прецедентом.
   - Каким же это прецедентом, сэр?
   - Примером старых итальянских мастеров,  как  вы,  следуя  классическим
канонам, изволили назвать их, - ведь вы питаете к ним такое уважение и так
восхищаетесь ими. Они постоянно прибегали к этой теме.
   - И вы ждете, что мы вам поверим?
   - Я не жду от вас ничего, кроме невежества и предубежденности.  Тем  не
менее это правда. Например, Тициан, самый старый из старых итальянцев - он
дожил до девяноста девяти лет и был погребен с великой пышностью,  хоть  и
был художником, - неоднократно использовал эту тему, причем наиболее яркое
свое выражение она получила в "Похищении Европы". Его же кисти принадлежит
"Похищение сабинянок" - одна из знаменитейших в мире  картин;  потом  есть
еще картина Прудона "Похищение Психеи". Все эти полотна висят в Лувре,  вы
там, конечно, бывали и не можете не согласиться со мной, что  эта  галерея
пользуется весьма почтенной репутацией. Да взять хотя бы одну только  тему
соблазнения  Данаи  -  она  была   использована   Тицианом,   Корреджо   и
Рембрандтом. Правда, этот последний не принадлежал  к  старой  итальянской
школе, однако был небезызвестным художником, а у него Даная  изображена  в
виде женщины, которая лежит  на  постели,  совершенно  нагая  и  ничем  не
прикрытая.
   Воцарилось молчание. У Шарпа был несколько смущенный вид, на щеках  его
проступили багрово-красные пятна, и он взглянул на судей, как бы взывая  о
помощи. Председатель, посовещавшись со своими коллегами, посмотрел  сквозь
очки на Стефена.
   - А кто такая эта Даная, на которую вы тут ссылаетесь?
   - Дочь царя Акрисия.
   - И она была жертвой... м-м... такого насилия?
   - Да.
   - Со стороны кого же?
   Тут Стефен на свою беду увидел  возможность  свести  счеты.  С  ледяной
усмешкой он ответил:
   - Со стороны Зевса... который накрыл ее золотым дождем.
   На галерее захихикали, но Глин, стоявший теперь  в  толпе  у  дверей  и
напряженно следивший за происходящим, даже не улыбнулся.  Он  увидел,  как
судья вспыхнул от досады, и понял, что Стефен  испортил  все  дело.  Шарп,
который не дремал, быстро воспользовался благоприятным моментом:
   - Господа судьи, я считаю,  что  эти  исторические  анекдоты  не  имеют
никакого отношения к  делу.  Вернемся  к  разбираемому  вопросу.  -  И  он
повернулся к Стефену: - Вы признаете, что намеренно нарисовали эту сцену?
   - Что значит намеренно? А как  же,  по-вашему,  могла  она  попасть  на
полотно - случайно?
   -  Мистер  Десмонд,  -  сурово  вмешался  председатели,  -   я   должен
предупредить вас, что считаю тон ваших ответов совершенно недопустимым.
   - Эго только означает, ваша милость, что я и в самом деле такой,  каким
вы меня считаете: ведь именно в этом меня и обвиняют.
   - Продолжайте, мистер Шарп.
   - Ваша милость, я пытаюсь добиться от  обвиняемого  прямого  ответа  на
вопрос о том, почему он изобразил сиену изнасилования.
   - Вы будете отвечать, сэр?
   - Я изобразил ее потому, что мне хотелось подчеркнуть зверства и ужасы,
которые сопутствуют всякой войне, однако быстро забываются и изглаживаются
из памяти или, что еще хуже, прославляются во имя патриотизма.
   - Должен ли я понять вас так, что вы считаете и наших солдат  повинными
в подобных преступлениях?
   - А чем они лучше других людей? Разве только  противник  способен  быть
палачом и варваром?
   - Бы сейчас сказали "противник". Но вы ведь его и в глаза не видели.
   - Нет.
   - Отчего же - поджилки тряслись?
   - Чтобы быть художником, требуется тоже немало мужества.
   - Причем тут мужество?
   - А притом, что приходится терпеть людское глумление.
   - Разве это имеет отношение к делу, мистер Шарп?  -  вмешался  один  из
судей. - Ведь мы не обвиняем мистера Десмонда в трусости.
   - Ваша милость, - воскликнул Шарп, - заслуги ответчика в военное,  или,
точнее, в мирное, время хорошо известны и  говорят  сами  за  себя.  Но  я
больше не буду этого касаться, раз вам так угодно. Однако, -  и  он  снова
повернулся к Стефену, - я хотел бы задать вам еже один  вопрос.  Какое  вы
имеете  право  навязывать  пашен   мирной   богобоязненной   общине   свой
извращенный взгляд на жизнь?
   - Это не только мой взгляд.  Многие  художники  в  своих  произведениях
выражали протест против войны -  и  Калло,  и  Делакруа,  и  Верещагин.  В
литературе - Толстой и Золя. Это же стремился отобразить в  своих  офортах
"Ужасы войны" Гойя.
   - Гойя - это, должно быть, француз?
   - С вашего разрешения, испанец.
   - Это одно и то же. Вы, видно, только и считаетесь с иностранцами.
   - Потому что, к сожалению, у нас в Англии было очень мало по-настоящему
больших художников.
   - Вы, вероятно, забываете про себя.
   - Мне кажется, у меня действительно есть талант. Иначе я не  избрал  бы
тяжкую жизнь художника, с ее разочарованиями и лишениями, и сейчас не  был
бы вынужден выслушивать ваши дешевые издевки.
   - Дешевые? Они могут обойтись вам дороже, чем вы думаете. Вместо  того,
чтобы строить из себя мученика, вы бы лучше отвечали на  вопросы.  Вы  вот
употребили слово "ужасы". Зачем вам понадобилось их изображать?
   - Зачем? - Измученный и затравленный, словно заяц, по  следам  которого
гонится свора псов, Стефен забыл всякую осторожность. - Я хотел, чтобы мои
картины ошеломили зрителей и навсегда отбили у них охоту воевать.
   - И вы избрали для этого весьма сильный способ воздействия.  Почему  же
вас так удивляет реакция публики?
   - Когда я работал, меня занимал лишь процесс творчества. Однако  сейчас
я не удивляюсь. Все новое в эстетической  мысли  и  ее  воплощении  всегда
вызывало  издевки.  Всякий  значительный  сдвиг  в  искусстве  подвергался
сначала осмеянию и порождал яростные нападки невежд. Но  я  ни  о  чем  не
жалею. И если бы мне пришлось писать эти картины заново, я написал  бы  их
точно так же.
   Шарп злорадно усмехнулся:
   - Господа судьи,  предоставляю  вам  самим  судить  об  этом  заявлении
ответчика, в котором нет ни капли раскаяния.  Думаю,  мне  нет  надобности
что-либо к этому добавлять.
   И он сел под  аплодисменты  присутствующих,  которые,  впрочем,  тотчас
смолкли.  Председатель  полистал  какие-то  бумаги   и   уже   отнюдь   не
сочувствующим взглядом посмотрел на Стефена сквозь очки.
   - Вы хотите  еще  что-нибудь  сказать?  Если  желаете,  можете  сделать
заявление суду.
   - Я мог бы многое сказать. Но все это ни к чему. А потому я и не  стану
говорить.
   Он вдруг почувствовал себя  совершенно  разбитым,  мучительно  заболела
голова, неудержимо захотелось присесть, но сержант,  дотронувшись  до  его
плеча, дал понять, что садиться не разрешается.
   Среди воцарившейся тишины председатель, просмотрев лежавшие  перед  ним
записи и обменявшись  несколькими  словами  с  другими  судьями,  а  также
секретарем, поднялся для вынесения приговора.
   - Мы выслушали, - сказал он, - с  величайшим  вниманием  и  -  учитывая
недопустимые  выходки  кое-кого  из  присутствующих   -   с   чрезвычайным
долготерпением всю аргументацию сторон. Мы также с необыкновенным  тщанием
изучили вещественные доказательства - картины.  И  мы  не  можем  признать
разумным тот довод, что,  коль  скоро  эти  панно  являются  превосходными
произведениями искусства, они не могут в соответствии с положениями закона
считаться непристойными. Во-первых, кто  со  всею  непреложностью  докажет
нам, что эти работы действительно превосходны? Их автор - никому неведомый
художник, совершенно неизвестный у себя на родине. Это не  Констебл  и  не
Лендсир.  Это  и  не  сэр  Джошуа  Рейнольдс.  Если  же  подходить  к  его
произведениям с обычной меркой, то, скажем, с точки зрения такого простого
человека, как я,  их  никак  нельзя  назвать  шедеврами.  Краски  какие-то
кричащие, все туманно, запутанно, ни изящества, ни утонченности. Нет, этим
картинам, по-моему, далеко до шедевров. И потом, даже  если  предположить,
что перед нами шедевры, это, как я уже пытался доказать, не  исключает  их
непристойности. Ведь с каким бы мастерством ни была написана картина, если
она посвящена похотливой или грязной теме,  она  подпадает  под  положения
закона. Образно говоря, это будет шедевр непристойности.
   Далее, вся история работы над панно, равно как и  вызывающее  поведение
обвиняемого, осмелившегося их выставить, говорит не в его  пользу.  Вместо
того чтобы стремиться выполнить пожелания тех, кто дал ему заказ, время от
времени советоваться  с  ними  и  пытаться  создать  произведения,  вполне
приемлемые для них и для всех порядочных граждан нашего города  -  а  ведь
для их блага и просвещения прежде всего  и  были  заказаны  эти  панно,  -
обвиняемый умышленно задумал и создал такие картины, которые, как  он  сам
сейчас признал, не могли не вызвать возмущения публики. Короче говоря,  он
задался целью шокировать зрителей, вызвать у них чувство  отвращения  -  и
вполне преуспел в этом.
   Нельзя считать основательным и то утверждение, что он делал это якобы с
самыми серьезными, честными и  искренними  намерениями.  Если  человек  по
натуре своей испорчен и извращен, то, имей он лучшие в мире намерения,  он
не может создать ничего, кроме порочной, безнравственной картины.
   И, наконец, последнее. Позиция, занятая ответчиком, не произвела на нас
благоприятного впечатления. Вместо того чтобы проявить должное уважение  и
покорность, он держался строптиво, говорил вызывающе и язвительно. Я  могу
смело сказать, что все мы питаем самую глубокую симпатию к его семье - и в
первую очередь к его отцу, который,  несмотря  на  сегодняшнее  неприятное
разбирательство,  останется  для  нас  человеком  с  незапятнанно   чистой
репутацией. Тем не менее закон есть закон, и, с какой бы точки  зрения  мы
ни  смотрели  на  разбираемое  дело,  сколько  бы  мы  ни  старались  быть
снисходительными, нам никуда не  уйти  от  того  непреложного  факта,  что
ответчик, нарисовав и затем выставив для  всеобщего  обозрения  обнаженные
фигуры мужчин и женщин со всеми  их  сокровенными  подробностями,  нарушил
общественный порядок. А потому мы признаем вас,  Стефен,  сквайр  Десмонд,
виновным в выдвинутом против вас обвинении.  Поскольку  вы  обвиняетесь  в
проступке, судебно наказуемом, мы имеем право приговорить вас к  тюремному
заключению. Однако, несмотря на серьезность вашего проступка, мы не  хотим
применять  к  вам  самую  строгую  меру  наказания.  Вместо   того   чтобы
подвергнуть вас тюремному заключению, мы взыщем  с  вас  штраф  в  размере
пятидесяти фунтов  стерлингов.  Кроме  того,  вы  должны  будете  оплатить
судебные  издержки.  Мне  нет  нужды  добавлять,  что  в  соответствии   с
положениями "Акта о непристойных публикациях"  от  1857  года  мы  обязаны
предать выставленные здесь картины уничтожению.
   Вслед за тем судьи поднялись, и судебное заседание под грохот долго  не
смолкавших аплодисментов было объявлено закрытым.



11

   Выйдя из здания полицейского суда, Стефен пошел прямо на  вокзал.  Глин
договорился с ним, что будет ждать его в "Голубом кабане", но  Стефен  был
сейчас в таком состоянии, что ему никого не хотелось  видеть:  им  владело
лишь одно инстинктивное стремление - скрыться от всех, бежать.  В  душе  у
него бушевала такая ярость и отчаяние, что его единственным желанием  было
забраться куда-нибудь, где бы его никто не знал и не мог увидеть.  Никогда
больше он не вернется в Стилуотер. И  самый  Сассекс  и  все,  что  с  ним
связано, стали вдруг глубоко ненавистны ему.
   Часы показывали четыре, когда он вошел  в  билетный  зал.  Сначала  ему
показалось, что там никого нет. Однако когда Стефен  направился  к  кассе,
кто-то легонько тронул его за локоть.
   - Стефен!
   Нервы его были до того напряжены, что он