..." Наконец-то он увидит ее не во  сне!  Наяву
сможет  прижать  к  груди,  высказать  скопившуюся  на  сердце  тягучую,
сладостную боль!
   - Возьму  сторожевую  сотню,  Варяжкину  ватагу  и  сотню  Рамина,  -
решительно пресек возникшие было споры Ярополк.
   - А меня, князь? - спросил Егоша.
   Ярополк перевел на него темные глаза, улыбнулся:
   - Тебе окажу большую честь! Хочу отправить тебя в Новый Город. Будешь
там вершить мое слово. А чтобы тебе не скучно  было  -  возьми  с  собой
любую сотню!
   Сотню?! Егоша вздрогнул. Ярополк  предлагал  ему  слишком  много,  но
лишал самого главного - того, ради чего Егоша столько  месяцев  страдал,
ради чего выслуживался, не жалея ни себя, ни других.
   Просить  Ярополка  ему  не  хотелось  -  еще  начнет   расспрашивать,
выпытывать, а Егоша уже и сам не знал, где в его истории правда,  а  где
ложь, где явь, а где вымысел... Он взглянул на Рамина. Вот кого  возьмет
в Полоцк Ярополк! А зачем Рамину в Полоцк? Никто его там не ждет,  и  он
ни с кем встречи не жаждет! Почему же он поедет, а Егоша нет?!
   Быстро, пока Ярополк не заговорил о другом, Егоша выпалил:
   - Не гони меня, князь, не рви мне сердце! Возьми к своей невесте, дай
на ее красу да на твою радость полюбоваться!
   Лесть сладкой волной натекла на Ярополка, окрасила его щеки румянцем:
   - Я тебя не гоню - честь оказываю, сотню даю... Растолкав  удивленных
нарочитых, Егоша бросился к нему в ноги:
   - Нет выше чести, чем тебе служить! Коли впрямь почтить меня хочешь -
дай мне сотню Рамина, хоть на время похода, и  возьми  с  собой!  Небось
Рогнеде милей на молодых сотников поглядеть, чем на  посеченных  шрамами
стариков!
   Варяжко ахнул. На его глазах Выродок пытался спихнуть Рамина! А князь
улыбался подлецу, раздумывал над  его  наглыми  словами!  Как  же  так?!
Старый сотник еще со Святославом в  походы  на  хазар  ходил,  люльку  с
младенцем Олегом качал!
   Сам Рамин, не веря, глядел на согнутую Егошину спину, кусал губы,  но
молчал.
   - Что ты?! - мягко пожурил зарвавшегося гридня Ярополк. - Ты мне люб,
но и Рамина обидеть не могу! Он мне верой и правдой много лет служил!
   Егоша почуял - князь на перепутье, сдался:
   - Тогда прими меня в его сотню, хотя бы  кметем  простым!  Хочу  тебе
служить и в горе, и в радости! Не нужны мне высокие новгородские  стены,
не нужны почести!
   Ярополк просветлел:
   - Будь по-твоему! Только не простым ратником станешь ты у  Рамина,  а
десятником!
   До самого вечера в княжьей  горнице  шли  споры  о  том,  кто  пойдет
впереди обоза, кто повезет дары, кто двинется с самим Ярополком,  но  он
уже ничего не слышал.  Ликование  билось  внутри  болотника,  распирало,
заглушало чужие голоса. Он забыл, где находится.  Мнил  себя  в  Полоцке
рядом с сестрой, представлял, как она удивится, когда узнает, что брат -
десятник  в  дружине  великого  киевского  князя.  Небось  распахнет   в
изумлении голубые глаза, а потом кинется на шею и заплачет  от  радости:
"Братец, братец!"
   За этими думами он не заметил, как Совет кончился,  и  выговорившиеся
нарочитые потянулись гуськом во двор.
   - Эй, Выродок!
   Егоша очнулся. Стоя в дверях, Рамин настойчиво подзывал его  к  себе.
Болотник вздохнул, тяжело поднялся из-за стола. Холодный ветер скользнул
по лицу парня, напомнил о Блазне. Где-то нынче непоседливый нежить?
   Рамин взял Егошу за плечи, назидательно сказал:
   - Отныне я твой первый указ!
   - Знаю. - Егоша не понимал,  чего  добивается  старик.  "Первый  указ
десятнику - его сотник" - это ведали даже глазеющие на воев ребятишки...
   Рамин ухмыльнулся в усы:
   - А коли так, вот тебе мое решение. В Полоцк ты не войдешь.  Возьмешь
свою десятку, отправишься с обозом до реки Березины, а оттуда  двинешься
к радмичам - с тамошнего люда подарки к свадьбе  собирать.  В  Смоленске
сыщешь боярина Просека, он тканей обещал, и к Хирвичу  заглянешь,  он  -
божьей волей кузнец, такие  дива  делает,  что  Рогнеда  ахнет,  на  них
взглянув!
   У Егоши оборвалось сердце. Не  за  дарами  посылал  его  старый  вой.
Разгадал он Егошину хитрость - понял, что болотник рвался в Полоцк.
   Разрезая душу, полоснула боль, едва сумел выдавить:
   - За что?
   Уже не таясь, Рамин ухмыльнулся:
   - А ты не знаешь?! Кто Улиту оговорил? Кто все Потамово добро к рукам
прибрал? Разве не ты?! А кто ныне хотел сотней  моей  завладеть?  Может,
опять не ты? Чего же теперь дивишься? Сам ведаешь - кто кого сожрет, тот
и прав. Нынче я тебя сожрал!
   Гордясь собой, он отвернулся и пошел прочь. Первый исполох  прошел  у
Егоши не скоро. Уж  слишком  поверил  болотник  в  исполнение  радостных
надежд, слишком  спокойно  себя  чувствовал.  Рамин  ударил  исподтишка,
нежданно, пытаясь отплатить  ему  той  же  монетой,  которой  Егоша  сам
нередко пользовался. Просчитался старик в одном - болотник от  людей  не
ждал добра, поэтому новость не смяла его, не сломила,  а,  лишь  немного
напугав, заставила задуматься. Чиня обиду  ему,  Рамин  сам  копал  себе
западню...
   Егоша знал только одно спокойное место на княжьем дворе - конюшню.  В
любое время  там  было  тихо,  и,  словно  сочувствуя,  молчаливые  кони
негромко фыркали, обдавая спину теплым дыханием.
   Сенная лежанка - недавняя Егошина постель - неряшливой кучей валялась
в углу. Вдыхая в себя пряный запах сена, Егоша опустился на нее,  ощутил
под пальцами жесткие стебли сухой травы, задумался. Можно рассказать про
Рамина Ярополку. Тогда сотнику придется долго оправдываться - почему  он
решил отправить в Смоленск именно Выродка... Можно вообще повернуть дело
так, будто Рамин задумал нечто дурное против князя, поэтому  и  пытается
отослать прочь верного княжьего слугу. Если Ярополк поверит - старику не
сносить головы... Можно, но это опять смерть!
   - О чем мыслишь?
   - Блазень!!! - Егоша вгляделся в полутьму.  Знакомое  белесое  облако
медленно подплыло к нему:
   - Он самый. Так о чем пригорюнился?
   Разве имеют значение какие-то пустые думы, когда хочется  расспросить
о многом?!
   - Где ты пропадал? Где Волхв?
   Блазень  осторожно  отстранился,  прошелестел  негромко  и  почему-то
хмуро:
   - Волхв-то жив-здоров.
   - Почему же...
   Нежить стал вдруг из бледно-молочного ярко-желтым, ринулся мимо Егоши
через всю конюшню, срывая упряжь и швыряя ее наземь:
   - Не лезь в его дела! Он сам по себе, а ты сам по себе! Здоров он,  и
ладно! О себе расскажи!
   Егоша осекся. Он помнил этот желтый оттенок. Таким Блазень кинулся на
Встречника,  таким  вступил  в  неравный  бой,  ведая  о  могучей   силе
противника... Перечить ему не следовало.
   Болотник сел на лежанку и хлопнул о нее рукой:
   - Садись, поболтаем.
   Блазень  кувыркнулся  в  воздухе  и   засмеялся,   принимая   прежний
дружелюбный вид.
   - Экий ты стал вежливый, когда стосковался.  Раньше  ведрами  в  меня
кидался, прочь гнал, а нынче - "садись, поболтаем". Верно, не появись  я
еще немного - и совсем бы меня братом нарек?
   - Может, и так, - усмехнулся в ответ Егоша.
   -  Ну,  тогда  говори,  о  чем  у  тебя  печаль,  почему  один  средь
бессловесной скотины сидишь, над чем голову ломаешь?
   - Над пустым, - отмахнулся болотник. - Думал: как  бы  мне  в  Полоцк
попасть? Вроде уже добился позволения от князя, да сотник один  помешал,
все планы спутал...
   - Молчи! - Блазень метнулся вверх и завис под потолком, растекшись по
толстым балкам.
   Дверь скрипнула. В приоткрывшуюся щель заглянул Рамин:
   - Ступай в дружинную избу! Нечего здесь лошадей пугать!
   Егоша отвернулся. Рамин втиснулся в конюшню, подошел поближе:
   - А ты  морду  не  вороти!  Теперь  там  поживешь,  из  общего  котла
похлебаешь, послушаешь, что тебе  в  лицо  говорят,  так  и  ябедать  не
захочешь!
   Ярость вспенилась в Егоше бурной волной. Людская ненависть  настигала
его везде, но здесь, в тихой конюшне,  было  его  единственное  убежище.
Ненависть не смела сюда заглядывать и речи говорить!
   - Пошел прочь! - выплюнул он в лицо Рамину. Улыбка  сотника  потухла,
рука потянулась к мечу.
   - Что?!
   - Пошел вон! - отчетливо повторил Егоша. Он не боялся Рамина. И  меча
его не боялся. Поэтому даже не двинулся с места, когда  слепящее  лезвие
поднялось над его головой.
   Белое облако кинулось с потолка на занесшего оружие  Рамина,  ударило
его в грудь. Меч выскользнул из руки, нырнул в  сено,  оставив  на  виду
только узорную рукоять. Не пытаясь сопротивляться невидимой силе, сотник
кубарем покатился к дверям. Его пальцы судорожно  цеплялись  за  столбы,
загородки и даже ноги лошадей, но тщетно - нечто страшное  отрывало  его
и, не жалея, волокло дальше. Заходящее солнце плеснуло лучом ему в глаза
в тот миг, когда он уже почти потерял сознание.  Узорные  блики  соткали
нависающий над ним бледный силуэт.
   - Выродок?! - испуганно прошептал Рамин, но  в  ответ  услышал  дикий
хохот. А потом все смолкло. В наступившей тишине белая  тень  скользнула
прочь, оставляя на траве влажный росный след, а  из  приоткрытых  дверей
конюшни вылетел меч и упал рядом. Насмешливый голос выкрикнул:
   - Меч не потеряй, вояка!
   Переливаясь яркими красками, земля завертелась  перед  Рамином,  руки
ослабли, и он безжизненно ткнулся лицом в пыль.
   А поутру князь Ярополк вновь созвал Совет. Егошу позвали последним. И
он знал почему...
   Отодвинув рукой струсившего уного, он ступил в избу. Слуги жались  по
клетям, и шаги болотника громко разносились по всей избе. Совет  услышал
их задолго до его появления, и едва гридень ступил в горницу,  как  лица
нарочитых засияли притворными  улыбками.  Приветствуя  любимца,  Ярополк
приподнялся:
   -  Рамин  подхватил  неведомую  хворь.  Заговариваться  стал,   разум
утратил. Не могу взять его в Полоцк и сотню его оставить  без  присмотра
не могу. Забирай людей Рамина, молодец, отныне ты им сотник. Богам и мне
так угодно!
   Изображая огорчение из-за  болезни  старого  сотника,  Егоша  покорно
склонил голову, но, вспомнив его растерянное лицо,  перепуганные  глаза,
то, как потешно катился вой  под  напором  Блазня,  не  удержал  улыбки.
Хорошо, хоть никто ее не заметил. Почти никто. Только Варяжко.

ГЛАВА 12

   Рамину было худо. Он молчал, не жаловался,  но,  едва  увидев  серое,
будто высохшее за ночь лицо друга, Варяжко почуял - с Рамином  стряслась
беда. От его пустого взора пересохло горло и голова пошла кругом.
   - Кто?! Скажи - кто сделал это с тобой?! - опустившись на лавку рядом
с другом, нарочитый затряс  его  за  сгорбленные  плечи.  Голова  Рамина
покачивалась в такт толчкам, руки бесполезным грузом лежали на  коленях.
На миг его рот приоткрылся:
   - Я очень хвораю...
   Варяжко не поверил. Все знали, как крепок и могуч был старый  сотник.
Сокрушить его не  могла  ни  одна  хворь.  Даже  весенняя  лихорадка  не
осмелилась бы вползти в его не по годам сильное и здоровое тело. Те, кто
бывали с ним в сражениях, рассказывали о том,  как  израненный,  облитый
кровью Рамин не бросал свой меч  до  тех  пор,  пока  не  падал  мертвым
последний враг.
   - Это Выродок?! Скажи - это сделал Выродок? Варяжко недаром  вспомнил
о  болотнике  -   все   утро   ему   не   давала   покоя   та   странная
насмешливо-презрительная улыбка, которая  всего  на  мгновение  скривила
губы гридня на княжьем Совете. Парень не просто радовался своей удаче  -
он смеялся над чем-то ведомым лишь ему одному. А может, еще и  Рамину...
Но сотник молчал. Нарочитый отпустил его плечи и, задыхаясь от бессилия,
сжал кулаки:
   - Убью гада!
   - Нельзя, - тихо шепнул Рамин.
   - Почему?
   Старый вой покосился  на  дверь,  приложил  к  губам  палец.  Варяжко
замолчал.
   В горницу вошла одна из дочерей Рамина  -  Нестера,  поставила  перед
нарочитым корец с сурьей и блюдо с пирогами.
   - Дочку бы замуж отдать, а там и помереть можно - умильно  взирая  на
девку, мечтательно  сказал  Рамин.  Та  зарделась  и  вдруг,  всхлипнув,
выскочила из горницы. Если бы Варяжко мог вот  так  -  пустить  слезу  и
забыть обо всем... Но он не мог. Не умел.
   Рамин  дождался,  пока  затихли  торопливые  девичьи  шаги,  а  затем
наставительно поднял вверх указательный палец:
   - Не говори о нем. Он все слышит...
   - Кто? - удивился Варяжко.
   - Он. Колдун! Великий колдун!
   Варяжко отшатнулся. Рамин сошел с ума!  Словно  прочитав  его  мысли,
старик застонал, сдавил руками голову и согнулся, чуть не падая с лавки:
   - Он пинал  меня,  как  дети  пинают  по  дороге  камушки.  Мне  было
больно... И страшно. Очень-очень страшно. Я видел его настоящее лицо.  Я
познал страх. Я больше не воин.
   - Рамин! Ты воин! - закричал Варяжко. - Я  не  видел  лучших  бойцов.
Кого же ты боишься? Чем он тебя напугал?
   Рамин открыл  рот  и  уже  хотел  было  что-то  вымолвить,  но  вдруг
шарахнулся в сторону, вжался в угол:
   - Нет! Не могу! Он услышит... Убьет... Он очень силен. А ты  не  мучь
меня, уходи. Кто видел лицо страха,  тому  уже  не  дано  видеть  сияние
золотого, зовущего в бой шлема Перунницы. Я больше не воин...
   - Уходи. - Рядом бесшумно появилась  Нестера.  Крепкое  тело,  черные
брови, смуглая кожа. В отца уродилась...  Когда-то  и  он  был  таким  -
ярким, красивым, решительным. А  теперь  ничего  не  осталось  -  только
раздавленный страхом и старостью старик.
   - Я убью Выродка! - выкрикнул нарочитый и, вырвавшись из рук Нестеры,
метнулся прочь из последнего прибежища своего старого друга.
   Девушка подошла к отцу, обняла его за шею:
   - Успокойся, отец... Все ушли...
   И тогда Рамин заплакал. Громко, навзрыд, с диким волчьим подвыванием.
Выливались скопленные долгими годами слезы,  освобождали  усталую  душу.
Дочь гладила его по седой голове, убаюкивала, словно ребенка:
   - Ничего, отец, ничего... Все пройдет... Все...
   Слезы Рамина падали на девичье плечо, мочили белую исподницу. Где еще
плакать старому рубаке, как не на дочернем плече?
   А Варяжко не плакал. Летел по  улице,  сшибая  встречных  и  до  боли
сдавливая в потной ладони рукоять  меча.  Он  хорошо  знал,  где  искать
Выродка. Вот найдет, и тогда вместе  с  черной  душой  болотника  улетят
прочь из Киева злоба и горе, коварство и подлость...
   Чей-то жеребец заступил нарочитому путь. Тот  цыкнул,  ткнул  ленивую
скотину в гладкий бок.
   - Эй, нарочитый! - С жеребца ловко соскочил Блуд. - Не обижай коня! Я
его нарочно у тебя на пути поставил. Нужен ты мне.
   Варяжко закусил губу.
   - Чего ж я тебе так понадобился? - огрызнулся, уже понимая, что  уйти
без разговора не сможет. Если воевода чего-то хотел, то цеплялся не хуже
репейника.
   - Пойдем ко мне, там все расскажу. - Блуд подхватил одной рукой  коня
под уздцы, а другой намертво впился в Варяжкин локоть.
   Нарочитый вывернулся:
   - У меня дело есть. Потом приду.
   - А может, я с тобой  как  раз  об  этом  деле  потолковать  хочу?  -
загадочно ухмыльнулся Блуд.
   Варяжко остановился. Дело? У него с Блудом? Такая нелепица ему  и  во
сне присниться не могла!
   - Пойдем, пойдем, - настойчиво повторил тот. - Чай, враг у  нас  всех
нынче один.
   - Враг? - Варяжко  недоуменно  захлопал  глазами  и,  боясь  поверить
догадке, прошептал:
   - Выродок?
   - А кто  ж  еще?  -  Воевода  гостеприимно  распахнул  ворота.  Учуяв
привычный запах, жеребец взбрыкнул  передними  ногами  и,  гулко  колотя
копытами, побежал к конюшне.
   В горнице их уже ждали. За широким дубовым  столом  сидели  пятеро  -
Фарлаф,  Горыня,  Дубрень,  Помежа  и  Ситень.  Варяжко  знал  всех.  Не
понаслышке знал. Помежа  и  Ситень  из  всех  киевских  бояр  выделялись
богатством и сметкой. Люди поговаривали, будто  счетные  палочки  Помежи
так длинны, что из них можно сложить  переправу  через  Непру.  И  если,
отдавая долг, одни укорачивали их, то тут же появлялись другие должники,
и палочки вновь вырастали. Однажды Варяжко сам брал у Помежи деньги,  но
потом зарекся. Слишком жаден  оказался  боярин.  Одалживал  в  березозол
куну, а в сечень требовал вернуть уже две.
   Рядом с боярами громоздился на  лавке  Горыня  -  могучий  и  грозный
воевода из древлян. Он уже с добрый десяток  лет  командовал  сторожевой
сотней, и зачастую его слово значило больше, чем слово самого Блуда.
   С другой стороны стола небрежно развалился Фарлаф.  Когда-то  он  был
свободным ярлом, имел свою дружину и нанимался к  тем  князьям,  которым
были нужны его сила и мужество. Однажды бродяга-урманин со своим вольным
хирдом остановился в Киеве да так здесь и остался. Ярополк  был  щедр  с
верными людьми как в дни войны,  так  и  в  дни  мира.  Фарлаф  оказался
верным.
   О подпирающем урманина плечом Дубрене и говорить было не надо  -  при
одном  упоминании  его  имени  глаза  молодщих  дружинников   загорались
восторгом, а сотники уважительно склоняли головы.
   Он-то и нарушил молчание:
   - Садись, нарочитый. Разговор будет не короток. Варяжко сел  рядом  с
хмурым, точно грозовая туча, Фарлафом. Блуд встал во главе стола,  обвел
всех тяжелым взглядом:
   - Прежде чем начну говорить, поклянитесь именем могучего Перуна,  что
ничто сказанное не вылетит из этой избы и не просочится в чужие уши!
   - Клянусь! -  быстро  ответил  Фарлаф.  Слишком  быстро.  Поспешил...
Светлые усы варяга  смяла  хитрая  ухмылка,  от  глаз  тонкими  лучиками
разбежались морщины. Заранее сговорился варяг с Рыжим...  Вот  только  о
чем?
   Дубрень нахмурил брови и, задумчиво теребя  пояс,  отклонился  назад.
Промолчал. Зато Помежа поинтересовался:
   - А не будет ли мне убытков, коли такую клятву дам?
   - Каких убытков?! - Блуд горой завис над хлипким, похожим на крысенка
боярином. - Мы здесь не о торговле речь ведем!
   Тот тоже встал и, словно желая принюхаться к воеводе, сморщил  острый
нос.
   - На торговле все отражается! Она как вода в омуте. Брось  камушек  -
он уже на дне лежит, а вода еще кругами бежит!
   Блуд пригрозил ему:
   - Ежели не поклянешься, тогда и будешь терпеть убытки!  Да  такие,  о
коих помыслить не в силах! Вот мое воеводское слово!
   Варяжко подавил смешок. Теперь Помеже ничего другого  не  осталось  -
придется клясться. Иначе Блуд позаботится  о  его  богатстве.  По-своему
позаботится...
   - Я клянусь Перуном, и прародителем нашим Дажьбогом,  и  самим  Родом
великим, что ни слова из моих уст не выпадет. Что здесь  услышу,  то  во
мне и умрет, - веско заявил Горыня.
   Дубрень тоже наконец решился, махнул рукой:
   - И я в том Перуновым именем клянусь. Помежа сник,  бочком  опустился
на лавку, выдавил:
   - Не скажу никому ни словечка. Пусть запомнят боги мое обещание!
   За ним невнятно, путаясь и сбиваясь, пробормотал  клятву  похожий  на
бочку толстопузый и коротконогий Ситень.
   - А ты? - повернулся к Варяжко Блуд.
   Чуя на себе пристальные взгляды, нарочитый встал.
   - Я сюда не просился - сами позвали. А коли так - значит, не обойтись
вам без меня. С клятвой иль без нее, а прочь меня не прогоните.
   - Ты что,  особенный?!  -  взвился  было  Помежа,  но  тут  же  осел,
придавленный к лавке тяжелой рукой Горыни:
   - Помолчи, боярин! Он верно говорит - он нам нужен. Только и  мы  ему
нужны. В одиночку он с  Выродком  не  справится.  Если  осмелится  убить
болотника в поединке - сложит голову по княжьему велению. Ярополк смерти
своего гридня вовек не  простит.  А  хитростью  эту  приболотную  гадину
никому не взять.
   Варяжко сел обратно. Разговор становился интересным. Может, он  стоил
нелепой клятвы?
   - Да, Выродка голыми руками не прижмешь, это верно, - перебил  Горыню
Блуд. - Он, паршивец, сумел даже Рамина напугать...
   - Откуда знаешь? - повернулся к воеводе Варяжко.
   Тот сложил перед грудью широкие ладони, легонько толкнул ими воя.
   - Ты не первый в его внезапную хворь не поверил.  Уж  очень  странная
хворь, и напала-то на беднягу Рамина как раз тогда,  когда  Выродку  его
сотня понадобилась... Чудно, не правда ли?  Я  утром  был  у  Рамина,  и
Помежа со мной. А  Горыня  чуть  не  на  коленях