хозяина, сбились в кучу в большой луже у дальнего угла избы.
   Стараясь двигаться бесшумно, Савел проскользнул к луже  и,  шагнув  в
нее босыми ногами, принялся  сгребать  кораблики  в  подол  срачицы.  За
считанные мгновения он собрал все свои  ладьи  и,  прижимая  драгоценную
ношу к мокрому  животу,  собрался  было  вылезать,  как  услышал  позади
певучий, с хрипотцой голос:
   - Что ты тут потерял, мальчик?
   Боясь обернуться, Савел замер. Сзади  зашуршала  одежда.  По  мерному
постукиванию деревяшки о землю Савел догадался  -  колдун  приближается.
Так гулко мог стучать только его посох.  Савел  многое  слышал  об  этом
посохе.  Мать  частенько  говорила  ему,  что  страшный,  поблескивающий
мертвенным светом крюк на его конце -  часть  колдовской  силы  Выродка.
"Могущество этого чародея столь велико, что не уместилось в человеческом
теле и вылезло на его оружии, - под гудение веретена бормотала Малуша, а
собравшиеся послушать ее байки девки от страха жались друг  к  другу.  -
Этот крюк не простой - его не срубить, не сломать,  а  сам  он  и  камни
резать может, коли хозяин пожелает. А плоть  человечью  он  будто  масло
разрезает..."
   Воображение сразу рисовало Савелу облитые  кровью,  лежащие  друг  на
друге изувеченные мертвые тела, а над ними  с  окровавленным  посохом  в
руках зло смеющегося страшного колдуна...
   Сказки были жуткими, но теперь все  становилось  явью!  Теперь  посох
стучал за спиной самого Савела, а безжалостный колдун шел к нему,  желая
вырвать из груди его маленькое сердце!
   Страх придал Савелу сил. Бросив кораблики, он развернулся и, стараясь
не глядеть на Выродка, опрометью бросился  к  воротам.  Скользкая  глина
поехала под его ногами. Не удержавшись, Савел отчаянно взмахнул руками и
вдруг, уже падая,  увидел  торчащий  из  снега  обломок  старой  бороны.
Вернее, не сам обломок, а его острые, оскалившиеся на весь мир  железные
зубья. Савел  извернулся,  но  непослушное  тело  летело  прямо  на  эти
усмехающиеся зубья. В последний  миг.  поняв,  что  это  конец,  паренек
отчаянно закричал. Тотчас чья-то сильная рука рванула его в сторону,  но
успела только наполовину - боль пронзила не грудь, а лишь  ногу  Савела.
Он еще успел разглядеть, как острый железный клин  бороны  вошел  в  его
ногу и, вспарывая кожу, вылез с другой стороны  некрасивым  красно-бурым
концом. А потом все окутала тьма.
   Очнулся он вечером и, сразу все вспомнив, сжался в комок  на  твердом
ложе. Он был не дома, но затянутая  лыковыми  повязками  нога  почти  не
ныла, и рядом с ним в маленькой, отгороженной от полыхающей  жаром  печи
дощатой переборкой клети никого не было. "Бежать!" - забилось  в  голове
Савела. Преодолевая головокружение, он сел и попытался спустить  больную
ногу с ложа. Пронзившая ее боль заставила  мальчика  вскрикнуть.  Словно
откликаясь на его крик, входная дверь распахнулась. В ее проеме  холодом
блеснуло острое железо. "Все. Не успел. Колдун вернулся, - падая обратно
на солому, сжался Савел. - За мной пришел..."
   Будь он помладше годами - непременно завопил бы, заплакал в отчаянии,
но он был уже почти взрослым и  хотел  стать  воином,  а  в  материнских
рассказах воины встречали смерть молча, сжав зубы. Едва сдерживая  слезы
и стараясь не  думать  о  матери,  Савел  закусил  губу.  Только  колдун
почему-то не торопился  рвать  его  на  части  своим  крюком.  Наоборот,
отложил посох, подошел и легко прикоснулся длинными пальцами к его ноге:
   - Не двигайся. Эта боль уймется нескоро,  и  хромать  ты  будешь  всю
жизнь, но коли теперь встанешь, то вовсе не сумеешь ходить!
   Хромать? Савел испуганно расширил глаза. Но он же мечтал стать  воем!
Как же  теперь...  И  только  что  без  слез  приготовившийся  к  смерти
мальчишка заплакал от обиды. Уж лучше бы  колдун  убил  его!  Зачем  ему
жить, если мечта останется лишь глупой мечтой?!
   - Почему ты плачешь? - совсем по-человечески удивился  колдун.  Савел
сглотнул слезы. И чего он испугался? Что бы люди ни  болтали,  а  колдун
спас его. Это его рука  отдернула  Савела  в  сторону  от  смерти  и  не
позволила ее проклятому жалу вонзиться в  сердце,  и  он  перевязал  ему
ногу, а значит, и убивать не собирался.
   - Я хотел быть дружинником... - сглотнув  комок  в  горле,  признался
Савел. - А как хромым...
   - О-о-о,  -  усмехнулся  колдун.  -  Недостаток  можно  превратить  в
достоинство. Я же не сказал, что ты станешь хуже двигаться. Многие бойцы
становились великими, будучи хромыми,  слепыми  и  даже  безрукими.  Для
настоящего воина важен дух, а не тело, А научиться пользоваться  увечьем
как преимуществом достаточно просто. Только захоти.
   Говоря это, он подкинул в печь  сухих  поленьев,  и  клеть  озарилась
льющимся из-за перегородки мягким светом.  Усевшись  на  лавку  напротив
Савела, колдун устало откинул голову, уперся  затылком  в  стену.  Савел
впервые видел его так близко и, желая рассмотреть  получше,  приподнялся
на локте, вглядываясь в его спокойное лицо. Выродок  оказался  вовсе  не
страшным, немного грустным и очень-очень  усталым.  Так  выглядят  люди,
прожившие долгую и наполненную невзгодами жизнь. Но он был еще молод...
   Его изрезанная свежими шрамами щека подрагивала,  и  внезапно  Савелу
стало жаль колдуна. Клеть была тесной, и, протянув руку, мальчишка мягко
коснулся  пальцами  шрама  на  лице  задремавшего   Выродка.   Мгновенно
согнувшись, тот отдернул голову и,  оглядев  испуганного  Савела,  глухо
сказал:
   - Не трогай меня, мальчик. Смерть ходит рядом - я чую  ее  дыхание  и
чувствую свою усталость. Я жив лишь потому, что еще жив мой враг,  но  я
не уверен, что переживу его. А если ты прикоснешься ко  мне  перед  моей
смертью, твоя жизнь станет мукой...
   Замолчав, он вновь откинулся назад. Савел уже не боялся.
   - Почему? - вытянув шею, поинтересовался он.
   - Потому что моя сила разорвет тебя... - коротко ответил колдун.
   Савел хотел было спросить, как разорвет, - но дверь распахнулась,  и,
ежась от вечерней прохлады, в избу  вошла  женщина.  Как  все  киевляне,
Савел знал мерянку. Ему нравилась ее молчаливая доброта и красивое лицо,
но люди поговаривали, что она  продала  свою  душу  колдуну,  и  никогда
раньше Савел не решался даже подойти к ней. Зато теперь  глядел  во  все
глаза. Скинув серник, мерянка зябко потерла  ладони  и  чуть  улыбнулась
приоткрывшему глаза Выродку. Не ответив на ее ласку, тот выпрямился:
   - Где ты была?  Почему  я  должен  ждать?  Улыбка  на  устах  мерянки
погасла, плечи жалко опустились:
   - На реку ходила. Глядела, как лед сходит... Савелу было безумно жаль
ее пропавшей улыбки, как зачастую  жаль  ушедшего  за  тучку  солнечного
света, однако колдун и не подумал ее утешить. Думая о чем-то  своем,  он
замотал головой:
   - Так скоро, так скоро... Сирома не станет сидеть  сложа  руки...  Он
должен напасть... Но где, когда и как?
   Робко, бочком мерянка двинулась мимо него и,  только  споткнувшись  о
лежанку Савела, заметила мальчишку.
   - Ой, кто это?! - отскакивая в сторону, испуганно вскрикнула она.
   - Мальчик,  -  искоса  глянув  на  ее  зарумянившееся  лицо,  рявкнул
Выродок. Выкрики мерянки раздражали его, мешали думать...
   Однако, привыкнув к переменам настроения  болотника,  мерянка  только
улыбнулась  мальчику.  Появление  Савела  обрадовало  ее.  Хоть   кто-то
пришелся Выродку по нраву...
   - Сходи к его матери, - оборвал ее надежды болотник. - Пусть  заберет
сына.
   - Но... - Савел приподнялся на локтях и, умоляюще заглядывая в  глаза
колдуну, прошептал:
   - Я не хочу...
   Он и впрямь не хотел уходить. Странный колдун заворожил его.  Он  был
так силен, так мудр! Он был особенным, совсем не  похожим  на  суетливых
киевлян или хмурых дружинников!  Жизнь  с  ним  должна  быть  прекрасна!
Теперь Савел понимал Полеву и ее казавшуюся нелепой преданность колдуну.
   - Ты уйдешь!
   Савел не испугался его грубого окрика. Чего бояться? Ведь  теперь  он
знал - болотный колдун вовсе не то чудовище, о  котором  плела  небылицы
мать, и отныне никакие силы в мире не сумели бы переубедить его. - Нет!
   - Может, и впрямь оставить мальчика?  Подлечим  его...  -  поддакнула
Полева. Она боялась за Выродка. Горожане и так  ненавидели  его,  а  что
сможет сотворить мать, узнавшая, что ее совсем  недавно  невредимый  сын
лежит без движения  в  избе  колдуна?  Беда  делает  людей  жестокими  и
безумными...
   -  Ляд  с  вами!  -  Болотник  не  хотел  уговаривать  Полеву.  Резко
нагнувшись, он вскинул почти невесомое тело мальчишки на руки  и,  грубо
оттолкнув плечом ахнувшую мерянку, шагнул из избы. Он  и  сам  не  знал,
почему так спешил отдать мальчика матери. После спасения  Варяжко  голос
Белой в его душе совсем заглох,  и  Егоша  не  боялся  убить  мальчишку,
поддавшись ее власти, но нелепая симпатия к чужому и норовистому ребенку
мешала ему. Он не хотел все начинать сначала.  А  нынче  ему  оставалось
лишь завершить свои дела и уйти на кромку, к тем, что  всегда  любили  и
понимали его. Егоша мечтал о кромке как о спасении.  Кто  знает,  может,
Ратмир уже увел туда оставшихся из Стаи? Может, там, в  мире  духов,  он
вновь увидит Ралу?  Но  главное  -  там  не  будет  людей,  этих  подлых
созданий, норовящих вползти в чужое  сердце,  чтоб  затем  рвать  его  в
клочья!
   Егошу уже ничего  не  удерживало  на  этой  земле,  кроме  оброненных
Сиромой угроз. Но пока жрец оставался жив, эти угрозы висели над головой
Владимира, подобно подвешенному за нить мечу. Князь нуждался в  Егошином
могуществе...
   - Пусти! - отчаянно забрыкался в крепких руках колдуна мальчишка, но,
не обращая на него внимания, Егоша вышел  на  улицу.  Он  спешил.  Тепло
прижавшегося к нему мальчика жгло его грудь. Этот ребенок был так  прост
и открыт, что хотелось повернуться, отнести его обратно и долго говорить
с ним, впитывая в себя нежность и чистоту его души. Может, он  понял  бы
терзающую Егошу боль и, сам того не ведая, сумел бы унять ее? Но  верить
нельзя было никому, и поэтому болотник  молча  шагал  по  улице,  крепко
сжимая рвущегося из рук мальчишку.
   - Где твой дом?! - разозлившись на появившиеся невесть  откуда  давно
забытые чувства, спросил он Савела. Опешив от внезапной ярости  колдуна,
тот перестал брыкаться и молча мотнул головой в  сторону  большой,  чуть
приподнявшейся над соседними избы.
   Его признание запоздало. Не успел колдун  шагнуть  на  двор,  как  из
ворот выскочила невысокая женщина с неубранными волосами и, углядев сына
на руках Волчьего Пастыря, отшатнулась к  городьбе  и  осела  на  землю,
прижимая  руки  к  приоткрывшемуся  рту.  Не  дожидаясь,   пока   Малуша
очухается, болотник толкнул плечом входную дверь.  В  полутемных  теплых
сенях никого не было, и, уложив Савела  на  охапку  сухого  сена,  Егоша
направился к выходу. Только  вот  уйти  не  успел  -  с  причитаниями  и
криками, способными  разбудить  всю  округу,  очнувшаяся  от  потрясения
Малуша ворвалась в сени.
   - Ты что сотворил с моим мальчиком?! - с порога ринувшись на колдуна,
завопила она. - Что сделал ему, проклятый?!
   Ее маленькие кулаки заколотили по Егошиной груди. Ослепнув и оглохнув
от материнской ярости, древлянка не  видела  исказившую  лицо  болотника
пренебрежительную гримасу и  не  слышала  отчаянных  криков  пытающегося
урезонить ее Савела.
   - Мама, не надо! Ты ж ничего не знаешь! Мама... -  силясь  сползти  с
сенной лежанки, кричал мальчик.
   Отводя от себя руки обезумевшей  бабы,  Егоша  усмехнулся.  Он  и  не
надеялся на благодарность. Люди  никогда  не  умели  платить  добром  за
добро. А мальчишка молодец, не предал...  Вон  как  старается  защитить,
даже встать хочет... "Если встанет  -  останется  калекой",  -  вспомнил
Егоша и, крепко ухватив орущую бабу за плечи, развернул ее лицом к сыну:
   - Гляди на него, дура! И не ори! Мальчик должен лежать. Очень  долго,
пока не срастется вправленная  мною  кость  на  ноге.  Не  позволяй  ему
вставать до конца травня. Запомни - до конца травня!
   Не слыша его, Малуша продолжала кричать. Подлый колдун сделал  из  ее
сына калеку, а теперь осмеливался что-то советовать! Древлянка разорвала
бы его на куски, да, сил не хватало. Она уже и  кричать-то  не  могла  -
голос сел, и остановиться тоже не могла... Взметнув ладонь, колдун резко
ударил ее по щеке.
   Боль привела древлянку в чувство. Перед ней лежал плачущий сын. И  он
звал ее...
   Забыв о колдуне, знахарка сделала два  неуверенных  шага  к  сыну,  а
затем оглянулась. Савел нуждался в ее заботе,  а  Выродок...  Ничего,  с
колдуном она еще успеет расквитаться... Приняв решение  и  бросившись  к
устало  откинувшемуся  на  лавке  Савелу,  она  услышала   позади   стук
захлопнувшейся за колдуном двери.
   - Сыночек... - прижимая к мокрым  от  слез  щекам  маленькие  горячие
ладошки сына, прошептала она. - Как же так, сыночек?
   Но тот выдернул руки:
   - Ты ошиблась, мама! Он спас меня! А ты...
   - Спас?!
   Голос Савела охладил Малушу.
   - Но я... Я боялась... Думала... - И понимая,  что  сын  не  простит,
Малуша замолчала.
   - Я влез на его двор, - закусывая губу, чтоб не разреветься,  внятно,
по-взрослому заговорил Савел. - Я не спросил - просто  влез,  и  все.  А
услышав его шаги, испугался  и  поскользнулся.  Там  под  снегом  лежала
старая борона. Ее зубья целились в мое сердце,  но  он  успел  отпихнуть
меня. Борона поранила лишь ногу. А потом он унес  меня  к  себе  и  стал
лечить.
   Монотонное течение рассказа успокаивало Савела.  Вновь  переживая  те
мгновения, он закрыл глаза. Грустное и усталое лицо колдуна встало перед
его сомкнутыми веками.
   - Он еще молод, но скоро умрет, - неожиданно вспомнил Савел. - Он сам
сказал, что желает лишь убить какого-то своего врага...  А  еще  сказал,
что я не должен видеть его смерть, иначе мне будет худо.
   Древлянка вздрогнула. Смерть  никогда  не  давалась  колдунам  легко.
Словно  желая  отыграться  за  когда-то  добытую  ими   силу,   Мореновы
посланницы страшно терзали умирающих чародеев, и иногда колдуны мучились
много дней, прежде чем навсегда покидали этот мир. И даже после  смерти,
если их не хоронили должным образом,  они  норовили  встать  из  могилы.
Чтобы умереть без мучений, колдун старался  передать  часть  своей  силы
какому-нибудь случайному  человеку,  и  тогда  посланные  Мореной  навьи
перекидывались на этого беднягу, забыв о  настоящем  носителе  силы.  Но
почему  Выродок  гнал  Савела?!  Ведь  он  говорил  мальчику   о   своем
приближающемся конце...
   Поняв думы матери по ее осунувшемуся лицу, Савел обрадованно закивал:
   - Да, мама! Он спас меня!  Сходи,  попроси  у  него  прощения!  -  И,
схватив Малушины руки, умоляюще сдавил их. - Не бойся, он вовсе не злой.
Он простит...
   - Хорошо, хорошо...
   Осторожно  высвободив  руки,  Малуша  поднялась.  Стараясь  не  очень
беспокоить сына, она волоком перетянула  его  к  порогу  и,  взвалив  на
спину, внесла в горницу.
   Проснувшаяся от криков во дворе и возни в сенях  Пряша  с  ухватом  в
руке  воинственно  стояла  у  лавки.  Отблески  лучины  прыгали  по   ее
распущенным волосам, путались  в  складках  длинной  исподницы.  Две  ее
дочери и сын-малолетка жались под шкурами в углу.
   - Ох ты,  горюшко...  -  углядев  Малушину  ношу,  вскрикнула  она  и
бросилась помогать. "А как выскочить на крики - так побоялась, - сердито
подумала древлянка, но, уложив сына на лавку и  прикрыв  сверху  теплыми
шкурами, отогнала дурные мысли:
   - Небось, и я бы не выскочила, кабы одна троих малолеток растила.  На
кого им надеяться, коли матери не станет..."
   Под горестные причитания Пряши руки Малуши переодевали сына, а  мысли
бродили далеко, тянулись  к  избушке  болотника.  Был  бы  жив  Антип  -
подсказал бы ей, как быть, но нынче все приходилось решать самой. Однако
испросить  прощения  у  несправедливо   обиженного   колдуна   следовало
поскорее. А то нашлет беды-напасти - потом век будешь мучиться...
   Взглянув в спокойное лицо спящего сына, древлянка  подпихнула  в  бок
подремывающую Дряшу:
   - Пригляди, а я мигом!
   Куда? - помаргивая ничего не понимающими глазами, сонно  пробормотала
Пряша,. а потом :махнула рукой: мм Ладно, ступай!
   На робкий стук древлянки  в  избе  колдуна  никто  не  отозвался,  и,
решившись, она осторожно толкнула дверь рукой.
   - Зачем пришла? - В холщовых  длинных  портах,  добротной,  увязанной
широким кожаным поясом срачице, без серого, до  пят,  охабеня  и  своего
страшного посоха колдун показался Малуше  каким-то  обыкновенным.  Он  и
головы не повернул к поздней гостье - сидел на лежанке, глядел куда-то в
стену. За его спиной, стягивая на груди края  исподницы,  прижималась  к
стене заспанная мерянка. "А болтают, будто она его любава и ночами от их
страсти даже огни над избой светятся, - подумала Малуша. -  Вот  и  верь
после этого людям!"
   - Что надо?! - досадуя на позднее вторжение, строго спросил колдун.
   - Прости, накричала  на  тебя  сдуру...  -  нащупывая  рукой  дверную
щеколду, чтоб побыстрее выскочить, прошептала Малуша.  Пальцы  скользили
по ровным доскам, даже щелей не чуяли.
   - Простить? - Болотник потянулся к стоящему рядом  посоху,  задумчиво
опустил подбородок на холодный  изгиб  крюка.  Откликаясь  на  хозяйское
доверие, тот едва слышно загудел. Если бы еще и мог присоветовать...
   Егоша видел древлянку насквозь.  В  ней  трепетал  страх.  Именно  он
вынудил бабу явиться в колдовскую избу в  столь  позднее  время.  А  вот
раскаяния не было. Она оставалась чужой. Однако  недаром  же  она  слыла
знахаркой. Значит, жило в ней что-то еще, кроме страха... Но что? И  как
этим воспользоваться?
   Егоша устал стеречь Владимира от беды. В  последнее  время  князь  не
очень-то жаловал его. Может, сказались долгие уговоры Добрыни, а  может,
ненависть киевлян, но Егошу все реже  звали  к  Владимиру,  а  как  было
схоронить от злого меча княжью голову, если он старательно  прятался  от
своего защитника за делами и отговорками? Отчаявшись  добиться  княжьего
внимания,  Егоша  попытался  пройти  на  кромку  и  призвать  в   помощь
вездесущих кромешников, но нанесенные Сиромой царапины заживали  слишком
медленно... Вот если бы знахарку наделить  его  силой  и  протолкнуть  к
нежитям... Хотя бы на миг...
   - Что ж, простить можно, - решившись, вкрадчиво заворковал Егоша. - А
только кто же этак прощения просит - в дом не зайдя да руки не подав?
   В  дом?..  Руки?..  Малуша  растерянно  заозиралась.  Длинные  пальцы
колдуна уже тянулись к ней, в его прищуренных,  словно  у  кота,  глазах
дружелюбными огоньками светилось ожидание.  Вздохнув,  Малуша  осторожно
вложила  дрожащие  пальцы  в  его  протянутую  ладонь.  Словно  щупальца
неведомого животного, пальцы колдуна оплели ее кисть, а затем неуловимым
движением перекинулись на запястье,  сдавив  его  с  невероятной  силой.
Взвизгнув от боли, Малуша рухнула на его грудь. Мир завертелся перед  ее
глазами, где-то вдалеке закричала мерянка. Лицо Выродка  приблизилось  к
ней, зеленые глаза  засветились  безумным  огнем,  горячие  губы  жестко
сдавили ее рот. Отбиваясь, Малуша попробовала увернуться, но нечто более
сильное, чем человеческие руки, сдавило  ее  тело  так,  что  захрустели
ребра. Рот знахарки заполыхал огнем, обжигающий ком покатился  в  горло.
Малуша рванулась, но раскаленный шар уже достиг ее груди и,  растекшись,
объял жаром все нутро. Она больше не была Малушей - стала кем-то  другим
- бестелесным, полыхающим, с  голой,  будто  выжженная  пустошь,  душой.
Сквозь дым пожарища мимо поплыли незнакомые лица, обдавая сладкой гарью,
закружились звезды. Кто-то протяжно запел, и, вторя певцу, издалека дико
закричало какое-то неведомое животное. Шумящий под  ветром  лес  сомкнул
вокруг зеленые своды, утопил то,  что  раньше  было  Малушей,  в  темной
глубине и вновь выплюнул наружу, к ослепительно сияющему колесу летящего
прямо на нее солнца. Пост