за. Болотник кивнул ему:
   - Очухался?
   Не отвечая, Ратмйр покрутил головой, коснулся пальцами раны на щеке и
лишь потом зло скривился.
   - Дураки! Думали, я просто волколак, а я был  рожден  оборотнем!  -И,
взглянув на Егошу, пояснил:
   - Эти лапотники знахарей со всей округи созвали. Уж  те  разгулялись!
Шубу на меня волчью  накидывали,  мочалом  обвязывали,  хороводы  вокруг
водили - все думали, я в волка на их глазах обрачусь. А один, видать  из
заволочских, все ножи передо мной тыкал - прыгай, мол.
   Представляя обвешанного утиными лапками и волчьими  хвостами  знахаря
из чуди, Егоша расхохотался:
   - А ты? Ратмйр сплюнул:
   - Что я им - собака, приказы выполнять?
   Вот почему его так измочалили... Люди не  жалуют  упрямых  пленников.
Болотник шевельнулся, чуть освободив придавленные телом руки. Ратмйр сел
напротив него. Гибкие пальцы оборотня ловко  принялись  отковыривать  от
глиняного пола комья грязи и накладывать их на синяки и  ссадины.  Егоша
знал этот способ унимать  боль.  Холод  и  влага  быстро  заставляли  ее
отступить.
   - Волколак, - не отрываясь от своего занятия,  назидательно  произнес
Ратмйр, - тот, кто был рожден человеком, а затем по своей иль  по  чужой
воле стал зверем, мается в звериной шкуре, тоскует по  прежней  жизни  и
никогда не проходит на кромку, хоть и  зовется  средь  людей  оборотнем.
Ему, чтобы менять облик,  нужны  заговоренные  ножи,  пояса  из  мочалы,
кафтаны с чарами. Тем же, кого я беру в Стаю, ничего такого  не  надо  -
они уже рождены с двумя ликами, их наговорами не возьмешь. Вот  такие-то
и есть настоящие оборотни!
   Егоша припомнил, что Нар тоже рассказывал об этом.
   - Ратмйр, - спросил он едва слышно, - ты - оборотень, это ясно, а я -
кто?
   - Ты? - Отбросив в сторону  влажный  комок  грязи,  вожак  недоуменно
вскинул брови. - Ты - еретник. Колдун, коли по-простому. Оборотнем  тебе
вовек не стать, но одна твоя половина стоит на кромке, другая на земле -
значит, колдун.
   Осмысливая его ответ, Егоша закрыл глаза.  Что  ж,  может,  Ратмйр  и
прав. Он научился владеть силами Белой,  одолел  нежитя,  а  любой,  кто
победил нежитя, - уже колдун.
   - Глуп ты еще, - словно подслушав его мысли, проворчал Ратмйр.  Егоша
приоткрыл глаза и по хитрому взгляду оборотня определил -  так  и  есть,
подслушал! - Думаешь, ты Белую одолел? Ничего подобного! Ты лишь  слился
с ней, и только. Теперь она - часть тебя самого, как рука иль нога, но и
ты отныне - ее часть. Она  уступила  тебе  свою  свободу,  и  ты  многим
поступился, обретя ее могущество.
   Даже Нар никогда не беседовал с ним так откровенно. Егоша  задумался.
Почему вожак вдруг разговорился? Может, оттого, что его  вольная  волчья
душа задыхалась в тесноте глубокого поруба?
   - И чем же я таким поступился, что сам  той  потери  не  приметил?  -
стараясь оставаться равнодушным, пробормотал он. Замазывая рану,  Ратмир
лениво растер грязь по окровавленной щеке.
   - Любовью хотя бы. Белая теперь все  твое  своим  считает.  Хотя  что
считать - так оно и есть. Ты чувств не видишь, не ценишь их,  а  она  за
каждую частичку своего добра биться будет. За любовь  -  чтоб  не  дарил
никому, за веру - чтоб ее не предал... Она  теперь  тебе  и  подруга,  и
жена, и хранительница.
   - А как же Рала? Мы ведь... -  Егоша  не  знал,  как  продолжить,  но
Ратмир понял.
   - Рала? Я же не говорил, что ты откажешься  от  чужой  любви  или  не
будешь иметь женщин. Бери их, сколько хочешь! Только вернуть  им  любовь
не сумеешь - Белая не позволит, да и сам не захочешь. Вы ведь  теперь  -
одно.
   Руки у болотника совсем затекли, и он повалился на  бок,  старательно
шевеля онемевшими пальцами. Подошедший к нему Ратмир склонился:
   - Сейчас я тебя распутаю. - И вдруг отскочил. -  Э-э-э,  да  на  тебе
веревочки не простые! Средь них науз - петля заговоренная - есть.
   - А ты думал - почему я  до  сих  пор  в  этой  яме  сижу?  -  ехидно
откликнулся Егоша.
   -  Ну,  ничего.  -  Ратмир  неспешно  и  очень   осторожно   принялся
распутывать его запястья. - Петля одна,  а  веревок  много.  Хоть  часть
сниму.
   Болотник был благодарен и за это. Он никогда не думал о вожаке как  о
друге, потому любая его  помощь  казалась  чем-то  неожиданно  приятным.
Егоша навсегда запомнил, каково иметь друзей. Последним его  другом  был
Волхв.
   Вспомнив то давнее время, Егоша стиснул  зубы.  До  чего  же  он  был
наивен и глуп! Слушал Волхва, доверял ему, как отцу  с  матерью...  Даже
Блазню не сразу поверил. И нынче, кабы не Волхв,  не  сидели  бы  они  с
Ратмиром в порубе, а Рала была бы еще жива...
   Распутывая тугие веревки на его запястьях, Ратмир рвал  зубами  тугую
пеньку. От сильных  рывков  оборотня  тело  Егоши  покачивалось,  словно
дерево под порывами ветра.
   - Ратмир, - спросил он, с трудом выпрямляясь после очередного толчка,
- ты видел того мужика, который тебя поймал?
   - Сирому-то? - небрежно отозвался оборотень и,  вцепившись  зубами  в
Егошины путы, проворчал:
   - Конечно, видел. Я его хорошо знаю. Он Велесу служит.
   Сердце  у  Егоши  подпрыгнуло.  Развернувшись  к  опешившему  от  его
неожиданной резвости Ратмиру, он выкрикнул:
   - Сирома?! Его настоящее имя - Сирома?!
   -  А-а-а,  вот  ты  о  чем!  -  Уразумев  причину  внезапной  радости
болотника, оборотень прервал работу. -  Мстить  хочешь?  Думаешь,  узнал
тайное имя врага и теперь он в твоих руках? Глупец. Ну, пошлешь ты уроки
на ветер, заставишь  Волхва  помучиться  и  пострадать,  а  ему-то  твои
наговоры, что медведю комариный укус. Он мук не  чует,  пока  его  Велес
бережет. И даже смерти для него нет, покуда не отвернулся от него Скотий
Бог. Так что, если хочешь Волхва раздавить, сперва Белеса победи, а  это
тебе не под силу.
   Егоша  сник.  Ратмир  уже  немного  освободил  его  руки,  и   пальцы
пощипывало болезненными уколами возвращающейся в них крови.  Вот  так...
Выходит, как ни старайся, а Волхву вреда не причинить и Рала  и  он  сам
так и останутся неотмщенными. Драться  с  богом  -  пустое  дело.  Егоша
вздохнул. Совсем недавно он и думать не стал бы - полез бороться за свою
правду с кем угодно, но теперь был учен. Нар говорил: "Спорить с  богами
- удел богов".
   Припоминая глуховатый голос старика, Егоша забыл о ноющей в  кончиках
пальцев боли. Нар многое рассказывал о богах.  Говорил,  будто  есть  на
дальних землях, что лежат к полуночи, добрый, милосердный и справедливый
Бог. Будто когда-то давно он был человеком, и,  когда,  отвернувшись  от
него, люди возжелали его смерти, он простил предателей. "Не ведают,  что
творят", - сказал. "Он могуч, - твердил Нар, - ибо сила богов  стоит  на
вере людей  и  не  родится  ни  один  бог,  если  человеческие  уста  не
произнесут его имени. Чем больше людей идет за богом, тем он сильнее. За
этим добрым Богом пошли уже многие..."
   Егоша мотнул головой. Он никогда не сумел бы простить пожелавших  его
гибели врагов, но новый Бог ему нравился. Было что-то  величественное  в
его умении прощать и любить. На Руси лишь немногие пришлые знали его имя
и чтили его заповеди. Их не гнали, но и не понимали.
   Ратмир устроился напротив Егоши, свернулся  калачиком  -  совсем  как
Рала - и закрыл  глаза.  Болотник  скользнул  взглядом  по  его  фигуре.
Вожак... Сильный, умный... Но даже он не  осмелился  бы  замахнуться  на
Белеса. А вот новый Бог смел бы коровьего сына, сам того не  заметив.  И
надо-то для этого было совсем немного - чтобы  в  него  поверил  русский
люд. Только кто заставит верить?
   - Кромешники поговаривали, будто Владимир -  избранник  нового  Бога.
Нам-то все едино, что новые боги, что старые - мы,  кромешники,  под  их
властью не ходим, а за  кромкой  средь  богов  шум  стоял  -  испугались
Бессмертные. Но Владимир до сей поры не ведает, что коли жив  останется,
то под старость лет к новому Богу оборотится, - не открывая глаз, сказал
Ратмир.
   Егоша поморщился:
   - И тебе не совестно в моих мыслях ковыряться?
   - Очень надо! - фыркнул оборотень. -  Я  и  не  хотел  тебя  слушать,
только ты так думаешь, что у меня в ушах гудит.
   - Говоришь, Владимир - избранник?
   - Да. Только ты же сам руку  приложил,  чтобы  его  с  земли  русской
прогнать.
   - Я? - Егоша удивился. Какое ему было дело до новгородского князя?  А
если и было когда-то, то разве его слова или дела что-нибудь значили? Он
был всего лишь маленькой болотной козявкой перед княжьим  могуществом  -
кто бы стал его слушать?
   Ратмир приподнял голову, ухмыльнулся:
   - А кто Ярополку на брата поклеп навел? - И передразнил:
   - "Грамотка была, убить тебя хотели, казни бабу-изменницу", - что, не
твои слова? Сам же рассказывал.
   Егоша и впрямь рассказывал о своей  жизни,  но  не  Ратмиру  -  Рале.
Проболталась девка. Он вздохнул, признался:
   - Мои...
   - Вот и все. - Ратмир вновь улегся. - Иногда одним словом  можно  всю
жизнь перевернуть. Ярополк собрался идти  на  брата,  а  тот  струсил  и
сбежал. Правильно сделал -  маловато  у  него  было  силенок  с  братцем
воевать.
   Теперь Егоша начинал понимать. Так вот зачем он был нужен Волхву, вот
зачем тот притворялся его другом! Егошиными руками избавлял своего  бога
от грозного соперника. А он-то, болотный дуралей, и  не  помышлял  ни  о
чем! Значит, если  вернуть  Владимира...  Только  как?  Наверное,  лучше
сперва погадать, хоть на воловьей шкуре, где  искать  его,  а  уж  потом
ворожить...
   - Эй, Волчий Пастырь! - Сверху свесилась чья-то взлохмаченная голова.
- За тобой из Киева приехали!
   Глядя вверх, Егоша молчал, думал о Волхве: почему Волхв пытался убить
его? Боялся его знаний или его мести?
   Перед Егошиным лицом, гулко стукнувшись о стену, свесилась веревочная
лестница.  По  ней,  торопливо  перебирая  ногами,  полезли  вниз   двое
вооруженных мужиков. Продолжая насмешливо улыбаться, оставшийся  наверху
страж наложил на тетиву большого лука стрелу и навел ее  жало  на  грудь
вскочившего Ратмира, Оборотень зло заворчал.
   - Погоди! - одернул его Егоша. - Ты уже побывал наверху,  дай  теперь
мне поглядеть, через какие ножи меня прыгать заставят.
   Подавив улыбку, Ратмир сел, склонил на колени голову. Спустившиеся  в
поруб мужики оказались чуть ли не вдвое выше и крепче Егоши.  В  тесноте
поруба они толкались локтями и переругивались, обматывая  тело  пленника
крепкой, скрученной из скотьих жил  веревкой.  Егоша  не  сопротивлялся,
стоял,  будто  корова  на  торгу,  позволяя  мужикам  суетиться  вокруг,
укрепляя петли на его пояснице и бедрах.
   - Уф! - затянув последний узел, облегченно вздохнул  один  и  вскинул
лицо к лучнику:
   - Тяните!
   Тот передал его слова еще  кому-то,  веревка  натянулась,  дернулась,
отрывая Егошины ноги от пола. Покачиваясь, он поплыл вверх. Чуя близость
воли, спутанная волхвской петлей  Белая  отчаянно  билась  внутри  него.
Вспомнив слова Ратмира - "она - это ты", - Егоша вздохнул  и  постарался
успокоиться. Белая стихла.
   Лучи солнца ударили его по глазам. Сильные руки  подхватили  его  под
мышки, вытянули из поруба и  поставили  на  ноги.  Сливаясь  в  сплошное
разноцветное  пятно,  яркие  краски  уходящего  лета  завертелись  перед
Егошей. Испуганные лица людей  чередой  пронеслись  мимо.  Чей-то  вопль
достиг ушей, заставил выпрямиться.
   - Нежить проклятый! Одной смерти для тебя мало будет!
   Он обернулся. Испугавшись его  ледяного  взгляда,  выкрикнувшая  злые
слова молодуха поспешно нырнула за спины стоящих  рядом  мужиков.  Егоша
обежал глазами толпу. С дружным испуганным вздохом она  подалась  назад.
Не найдя Волхва, Егоша скосился на одного из стражей:
   - Где Сирома?
   - Сирома?  -  трясущимися  губами  переспросил  тот  -  светловолосый
крепкий парень с веснушчатым  носом.  На  его  длинных  ногах  болтались
широкие порты, а плечи обтягивала  тесноватая  холщовая  рубаха.  Только
торчащая над плечом рукоять  меча  выдавала  в  парне  ратника.  "Не  из
княжьих, - оглядывая его, решил Егоша. - Видать, местный дружинник.  Оно
и к лучшему. Княжий без указки старшего и говорить бы со мной не стал, а
этот с перепугу все выложит". Сузив глаза, он поправился:
   - Где тот мужик, что меня поймал?
   В наступившей тишине ответ воя прозвучал слабо и  жалобно.  Казалось,
он чуть ли не просил у Егоши прощения:
   - Ушел он. Еще ночью ушел.
   Болотник усмехнулся. Волхв поступил  верно  -  здесь  Егошу  было  не
взять,  проще  напасть  по  дороге  в  Киев.  А  еще  умней   неприметно
проследить, чтоб по пути не сбежал от княжьих посланцев. Волхв  знал  не
хуже Егоши - Ярополк не простит бывшего любимца...
   Повернувшись к дружиннику, болотник потребовал:
   - Пить хочу!
   Толпа дружно ахнула, а потом, перебивая друг друга, люди заголосили:
   - Гляди-ка наглый какой! Нежить проклятый!
   - Ублюдок лесной! Пить он хочет! Пусть из Моренового корыта хлебает!
   - Волчий выродок!
   Ободренный криками толпы, дружинник ткнул пленника:
   - Пошли!
   Егоша двинулся вперед. Провожая  его,  толпа  хлынула  следом.  Возле
головы болотника просвистели несколько  некрупных  камней  -  зараженные
яростью взрослых, мальчишки вымещали свою ненависть к Волчьему Пастырю.
   Возле  большой  нарядной  избы  все  остановились.  Егоша  огляделся.
Вдалеке, за холмом, окруженная темной зеленью леса блестела  серебристая
лента реки. Может быть, где-то там теперь бродила Стая...
   Дверь избы распахнулась. Сияя радостью, на  крыльцо  вышел  Потам.  В
почтительной  издевке  Егоша  склонил  голову.  Улыбка  на  лице  Потама
исчезла. Следом за  ним,  не  торопясь,  выступил  на  крыльцо  посланец
киевского князя. Лапотники  потянули  с  голов  шапки,  бабы  с  девками
заохали. Нарочитый оказался  не  стар,  хорош  и  богат  -  любой  девке
завидный жених.
   Не сводя глаз с вышедшего, Егоша сдержал довольную улыбку.  Удача  не
покинула его. Он выпрямился:
   - Вот и довелось свидеться... Видать, и впрямь - тесен мир!
   И в упор взирая в недоверчиво выпученные глаза нарочитого,  громко  и
зло расхохотался.

ГЛАВА 25

   Выехав навстречу обозу, Потам перехватил Варяжкину ватагу задолго  до
Порешек. По дороге нарочитый о многом успел с  ним  переговорить.  Потам
дотошно расспрашивал Варяжко о жизни в Киеве, охотно рассказывал о своей
нелегкой доле и только на вопрос нарочитого - каков  же  с  виду  Волчий
Пастырь? - отвечать отказался.
   - Сам поглядишь, - сказал уклончиво, - поверь  -  его  увидев,  ты  и
полслова вымолвить не сумеешь!
   Тогда  Варяжко  лишь  усмехнулся  про  себя,  но  теперь,  глазея  на
воскресшего  из  мертвых  болотника,  он  и  впрямь  утратил  дар  речи.
Нарочитый хорошо помнил свой застрявший в груди Выродка нож и плотоядное
чмокание трясины, навек скрывшей тело несчастного  болотника.  А  теперь
Выродок стоял перед ним живой и невредимый и, хохоча во все горло, скаля
белые зубы, прожигал насквозь зелеными смутными глазами.
   - Чур... - шевельнул губами нарочитый. Этот смеющийся парень  не  мог
быть болотником! Тот давно умер! А может, рассказы о нежитях - не  ложь,
и этот, как две капли воды похожий  на  Выродка  нежить  пришел  за  его
виноватой душой?
   Схватившись за висящий на  шее  оберег,  Варяжко  попятился  и  часто
заморгал, надеясь избавиться от наваждения.
   - Ты что, нарочитый, не признал меня? - по-прежнему  скалясь,  хрипло
сказал Волчий Пастырь.
   Варяжко сглотнул, выдавил:
   - Кто ты?
   - Короткая у тебя память, - покачал головой нежить.  Варяжко  уже  не
сомневался, что это существо - нежить. У убитого им  Выродка  голос  был
мягче, а глаза не пугали такой пустотой и бездушием.
   - Что с тобой? - шепнул Потам на ухо нарочитому и подсказал:
   - Это ж Выродок!
   Его горячее дыхание обожгло шею Варяжко, приводя  его  в  чувство.  С
трудом оторвавшись от нежитя, он обвел глазами двор. "Надо помнить,  кто
я, - стучало в его голове. - Надо выдержать..."  Снизу  донесся  звонкий
голос. Маленький мальчишка, лет семи от роду,  протиснувшись  поближе  к
крыльцу, удивленно шепнул:
   - Волчий Пастырь нарочитого знает...
   - Он всех знает, он же  кромешник,  -  так  же  шепотом  ответил  ему
мальчишка постарше. Он походил на сына Малуши - те же рыжие  вихры,  тот
же веснушчатый вздернутый нос. И должно  быть,  Волчий  Пастырь  так  же
напугал его, как когда-то Савела.
   Кромешник... Припоминая, Варяжко наморщил лоб. Кажется, так  называли
тех, кто обитал за кромкой мира, в сказочном  краю  духов  и  призраков.
Варяжко слышал о них лишь в детстве, но  все,  что  он  мог  припомнить,
только подтверждало его нелепые предположения. Если хоть на  миг  в  них
поверить, то выходило, что умерший Настенин брат вернулся  в  этот  мир,
чтобы расквитаться со своими обидчиками...
   В голове у Варяжко зашумело, земля поплыла под ногами.  Пошатнувшись,
он ухватился за перила. Он не должен падать! Сотни глаз следят за каждым
его движением, и среди них те самые, зеленые, как то  сожравшее  Выродка
болото...
   - Что с тобой? -  теребил  его  кто-то.  Варяжко  с  трудом  узнал  в
спрашивающем Потама. Что он говорил о Волчьем Пастыре?  Ах  да,  болтал,
будто добрый человек опутал нежитя заговоренной  петлей  и  тот  потерял
силу... Но несмотря на бледность и худобу, стоящий перед нарочитым живой
мертвец выглядел как победитель. Его глаза загадочно блестели, на  губах
плавала холодная улыбка. Тряхнув светлым чубом, он сказал:
   - Долго ж ты дивишься! Иль забыл меня? Так могу и напомнить. Особенно
памятна последняя наша встреча, когда ты...
   - Замолчи! - в ужасе выкрикнул Варяжко. Нежить поморщился:
   - Что орешь? Я ж только напомнить хотел.
   - Я помню, - через силу выдавил Варяжко.
   - Вот и ладно, - вздохнул Волчий Пастырь. - Значит, будет нам  о  чем
потолковать. Былое помянем, о делах нынешних поговорим.
   Ошарашенные лапотники переминались вокруг него,  перешептывались,  не
понимая, что общего у Волчьего Пастыря с  княжьим  слугой.  Зато  нежить
понимал отлично. Шагнул вперед и, не обращая  внимания  на  вздыбившиеся
перед ним копья стражей, качнул головой в сторону избы:
   - В дом пойдем или здесь разговаривать будем?
   На его макушке запеклась кровь, а чуть выше  скулы  по  бледной  коже
тянулась длинная ссадина. Он был пленником, но не сдавался.  Краснея  от
стыда и досады, Варяжко кивнул:
   - В дом. - И махнул стражам:
   - Пустите его.
   Парни опустили оружие, отступили от нежитя. Довольно оскалившись, тот
пошевелил связанными за спиной руками и принялся неторопливо подниматься
на крыльцо. Толпа стихла, сопровождая каждый его шаг дружными, короткими
вскриками.
   - Берегись его, нарочитый! - громко выкрикнул кто-то.
   Варяжко посторонился, пропуская в избу  Волчьего  Пастыря,  и  шагнул
следом. Потам увязался было за ним, но нарочитый придержал его:
   - Здесь обожди.
   И,  не  объясняя,  захлопнул  дверь  перед  лицом  старинного  друга.
Упершийся ладонями в теплое, согретое солнцем дерево Потам прильнул лбом
к дверям. Что-то было не так, но что?  Что  случилось  меж  этими  двумя
после его поспешного бегства из Киева? О чем они могли толковать?
   Застонав, он осел на крыльцо. Из толпы  выступили  наиболее  отважные
мужики, присели рядом.
   - Может, войти?  -  робко  предложил,  один  из  них.  Потам  покачал
головой:
   - Не надо. Нарочитый сам с нежитем разберется...
   А Варяжко не то что с нежитем - с собой разобраться не  мог!  Шел  за
своим пленником как гость за хозяином, терялся в догадках. Зато болотник
чувствовал себя словно дома. Если бы не веревки на руках, никто бы и  не
догадался,  что  он  пленник.  С  порога  обежав  глазами  горницу,   он
поморщился, вздохнул:
   - Вот люди - добра скопили, а ума не нажили... - И замолчал.
   Собравшись с духом, Варяжко прошел мимо него,  уселся  за  стол.  Под
весом нарочитого лавка тяжело  заскрипела.  Словно  прислушиваясь  к  ее
жалобе, болотник склонил голову  к  плечу,  а  затем  решительно  уселся
напротив Варяжко