сом  узнал  в
нем себя.
   - Бери, бог Кровник, злодея на муки вечные! -  злорадно  расхохотался
голос Первака.  Взметнулся  острый  топор,  заплясали  по  окровавленным
стенам яркие блики...
   Егоша шарахнулся прочь от страшного видения и, стукнувшись  спиной  о
дощатую дверь, пришел в себя. Мышь пискнула,  скользнула  в  неприметную
норку. Пленник утер со лба проступивший пот. Надо ж было этакому кошмару
почудиться!
   - Егоша, братик!
   Настена плакала, голос дрожал, судорожные всхлипы мешали ей говорить.
   - Чего тебе?
   В ушах Егоши, заглушая взволнованный шепот  сестры,  все  еще  бродил
отголосками жестокий хохот Первака.
   - Погоди, миленький, погоди, - бормотала  Настена,  возясь  у  двери.
Запор клацал, не поддавался. Егоша почти увидел, как от  каждого  щелчка
сжимается и без того маленькое тело сестры, как по ее впалым щекам бегут
крупные блестящие слезинки.
   - Ты что  творишь?!  -  стряхивая  оцепенение,  испугался  он.  Мысли
понеслись бурным потоком, смешиваясь, перекатываясь друг  через  дружку,
то озаряя душу  яркой  надеждой,  то  бросая  ее  в  пучину  сомнений  и
отчаяния.  Неужто  Настена  пришла  его  вызволять?!  Неужто  он  сможет
вырваться на волю и покинуть не поверивших ему родичей?! Но как же  жить
одному, без роду, без племени? Как всю жизнь  носить  страх  и  вину?  А
Настена? Каково ей будет, коли прознают, что помогла ему сбежать?
   - Домой иди! - еле сдерживаясь, чтоб не закричать, зло  зашептал  он,
примкнув губами к шершавой двери. - Слышишь, иди!
   Она не ответила - только завозилась еще поспешней.
   - Иди, не то людей кликну! - вновь пригрозил Егоша,  но  в  этот  миг
что-то громко звякнуло, дверь распахнулась, и  Настена  с  зареванным  и
помятым лицом рухнула ему на руки.
   - Братец! Уходи быстрей!
   Маленькие ладони сестры на мгновение метнулись к его щекам,  а  потом
сильными толчками заколотили в грудь:
   - Не стой истуканом, они идут уже! Беги! Егоша и сам слышал,  что  за
ним идут. Не ушами слышал  приближение  кровников,  а  странным,  где-то
глубоко внутри затаившимся чутьем. Даже знал, откуда они появятся. Из-за
темнеющей по правую руку Баркиной избы.  Но  теперь  это  было  неважно.
Хотел он того иль нет, а главное  Настена  уже  сделала  -  вернула  ему
долгожданную свободу. Теперь, пока никто не  спохватился,  надобно  было
проводить ее до отцовской избы, а там - прощай навек, родимое печище!
   Запоздало почуяв колющую боль в затекших  ногах,  Егоша  выскочил  из
погреба, увлек за собой сестру и не разбирая  дороги  бросился  к  своей
избе.
   - Нет! - неожиданно уперлась Настена. - Я с тобой пойду!
   - Дура! Домой!
   - Нет! - бухнувшись на землю, пискнула она. - С тобой!
   За Баркиным домом негромко звякнуло железо. Оружие. Значит,  мстители
уже близко. Егоша заозирался, сплюнул в сердцах. Вот уж  не  ведал,  что
сестра так упряма! Ладно, пусть идет куда  пожелает,  главное  -  отсюда
подальше, а там уж...
   - Ляд с тобой! - буркнул он и повернул к лесу. Мигом вскочив, Настена
схватила брата за руку.
   Бесшумными тенями они метнулись в ближний кустарник. Напоследок Егоша
обернулся.  Зловещие  длинные  тени  выползали  из-за   Баркиной   избы,
шевелились, готовясь к злодейству. Вовремя Настена его вызволила!
   - Бежим! Бежим! - поторопила она  и  исчезла  за  стволами  деревьев.
Егоша побежал  следом.  За  спиной  раздался  громкий  возмущенный  крик
нескольких людей. Силясь не потерять из виду  мелькающий  меж  деревьями
тонкий силуэт сестры, он ухмыльнулся. Он точно знал, что  будет  дальше.
Сперва сбежавшиеся на вопль Первака родичи  начнут  выяснять,  зачем  он
ночью с оружием отправился к погребу,  затем  рассуждать,  куда  мог  бы
утечь Егоша, и лишь потом отважатся собрать за беглецом погоню. Да и  ту
ближе к рассвету - считая его выродком, побоятся ночью в лесу напороться
на тяжелый охотничий нож. Они лишь в  ватаге  да  с  безоружными  смелы.
Оружие!..
   Резко остановившись, он негромко окликнул:
   - Настена!
   Сестра мгновенно возникла рядом, озабоченно вгляделась в его лицо:
   - Чего?
   - Как же в лесу?.. Без ножа даже...
   Она улыбнулась. Егоше всегда нравилось, как улыбается  сестра.  Вроде
не уродилась красавицей, а едва загоралась улыбкой  -  и  казалось,  нет
больше ни у кого на свете такой светлой радости.
   - Погляди. - Настена подбросила на плечах небольшой кожаный мешок  и,
заметив его недоумевающий взгляд, пояснила:
   - Я все взяла. Мяса сушеного немного, кокурки сдобные - мать для тебя
постаралась, топорик, который отец дал, нож твой...
   Отец? Мать? Стало быть, они знали о Настениной задумке, не  отреклись
от сына-убийцы?
   - Знали,  -  опять  улыбнулась  Настена.  -  Они-то  меня  к  тебе  и
отправили. Сказали, я, мол, маленькая,  неприметная  -  везде  проскочу.
Велели проводить тебя в Чоловки, к дядьке Негораду, и  проследить,  чтоб
приняли тебя  там  по-людски.  А  потом  наказали  вернуться  и  им  все
рассказать.
   - А ты как же? - едва вымолвил Егоша.
   - А что я? Мать поутру скажет, будто еще с вечера  отправила  меня  к
своим родичам, подальше от братиного позора. Так-то...
   Приободряя брата, она нежно повела по его щеке маленькой ладошкой  и,
резко повернувшись, зашагала в лесную темноту. Остолбенело  глядя  ей  в
спину, Егоша не мог прийти в себя. Вот так птичка-невеличка! И добрей, и
умней его оказалась махонькая сестрица - верно, в мать... Теплая, мягкая
радость окатила душу болотника. Нет, не придется  ему,  чуждаясь  людей,
мыкаться безродным сиротой! Будет жить у дальней родни,  изредка  видеть
Настену, подавать весточки родителям...
   Вина и обида перестали мять сердце, улетели черными воронами.  Знать,
простили его  пресветлые  боги,  углядели-таки,  что  не  виновен  он  в
Оноховой гибели.
   Вздохнув поглубже, Егоша отер лицо  ладонями,  будто  смывая  с  него
неуверенность и страх, и побежал догонять Настену.  Не  один  он  теперь
был... Не один...

ГЛАВА 2

   Первак сидел на вывороченном пне,  ковырял  носком  сапога  замерзшую
землю и ругал проклятую ведьму. И где ее нежити носят?! Как баб брюхатых
от плода избавлять иль какую напасть на добрых людей возводить, так  она
тут как тут, а когда к ней с правым делом человек  пришел,  так  пропала
невесть куда!
   Перваку казалось, что ведьма где-то совсем близко и глядит  на  него,
поэтому он не отваживался ругать ее вслух, а лишь, выражая недовольство,
изредка сплевывал да яростно втирал плевок в снег.
   Первак не мог точно припомнить, когда впервые подумал  о  ведьме,  но
посланная за Егошей погоня вернулась с  пустыми  руками,  а  на  большом
кострище сожгли тело брата, так и не полив его кровью убийцы... Обида за
Оноха грызла Первака постоянно, даже ночью не отпускала, являясь  в  сны
кровавыми, смутными картинками мести. Уж  сколько  раз  он  молил  богов
покарать убийцу, сколько жертв принес в Приболотное  капище!  А  однажды
вдруг пришли на ум старые дедовские байки о  том,  что  были  в  старину
ведуны, умевшие по следам вора иль убийцы пускать злой  дорожный  вихрь.
Средь  людей  этот  вихрь  именовали  Встречником,  а  как   его   звали
по-настоящему, не знал никто. Наиболее сведущие поговаривали, будто  был
Встречник неумолим  и  неутомим,  как  его  отец  -  суровый  и  могучий
колдовской ветер Кулла. Выслеживая жертву, Встречник годами  носился  по
дорогам, сминая любого, кто попадался на пути, но все-таки того, за  кем
был послан, сыскивал непременно. А найдя, подхватывал,  поднимал  высоко
над землей и швырял наземь, расшибая насмерть.
   Раньше Первак не верил подобным россказням, думал, что вырос  из  тех
лет, когда боялся темноты и Лешего, но теперь почему-то захотелось, чтоб
дедовы байки  оказались  правдой  и  сбежавшего  убийцу  настигла  кара.
Подумал об этом, и ноги сами понесли по слабой, едва приметной тропке  к
вросшей в землю, примостившейся на краю села  избушке.  Углядев  злой  и
решительный взгляд Первака, встречные шарахались в сторону, шептались за
спиной:
   - К ведьме, к ведьме пошел...
   Ведьму в печище не жаловали, хоть частенько бегали к ней за лечебными
снадобьями. Боялись водиться с ней, но и обижать тоже избегали.  А  что,
как осерчает и нашлет на печище напасти?
   - Ты зачем явился, богатырь? -  Шепелявый  старческий  голос  оторвал
Первака  от  тягостных  дум.  Парень  вскинул  голову,   поморщился   от
ударившего по глазам солнечного света. Из-за него и не разглядел  толком
лица ведьмы - слилось оно в одно  темное,  нависшее  над  ним  пятно.  -
Будешь говорить со мной иль в молчанку играть? Отвечай, коли  спрашиваю!
- сердито прикрикнула на растерявшегося Первака ворожея.
   Стряхивая заползающие в душу сомнения, парень помотал головой. Во рту
неожиданно пересохло, губы онемели, выдавливая неуклюжее признание:
   - Хочу просить, чтоб помогла мне с братовым убийцей поквитаться...
   - И чем же я помочь могу?
   Собравшись с духом, осипшим от волнения голосом он твердо сказал:
   - Встречником. Ведьма хрипло засмеялась:
   - Ты, паренек, сам, видать, не знаешь, о чем  просишь.  Встречник  не
просто так на свет является...
   - Знаю! - Первак решительно убрал со  лба  непослушный  светлый  чуб,
вскинул голову. - Что хочешь проси - все  отдам,  но  пошли  за  злодеем
Встречника!
   -  Коли  так...  -  Запахнув  на  груди  толстую  медвежью  телогрею,
прихрамывая старуха побрела к избе. - Заходи, поговорим.
   В длинной, похожей на нору клети пахло чем-то острым  и  пряным.  Под
потолком, корешками вверх, болтались пучки сухой травы, кожаные  мешочки
на стенах неприятно попахивали тухлятиной,  в  котле  над  огнем  тягуче
булькала бурая жижа. Ведьма, кряхтя, подошла и помешала  варево  длинной
палкой, а потом села, облокотившись локтями на стол. Узкое сухое лицо  с
пронзительно черными глазами исказила жуткая улыбка,  Силясь  спрятаться
от  жгущих,  будто  уголья,  глаз  ведьмы,  Первак  заерзал  на   лавке.
Неожиданно вспомнились рассказы о том, как на этом самом столе,  умирая,
корчились в муках молодые  бабы  с  распоротыми  животами  и  задыхались
силком вынутые из материнского чрева младенцы. Его передернуло.
   - Значит, ты Встречника желаешь послать?  -  спросила  старуха.  -  А
ведаешь ли, что Встречник не обычный  вихрь  дорожный?  Знаешь  ли,  что
возьмет он, покуда поручения твоего не выполнит,  твою  ненависть,  твою
кровь, твой разум, твою душу?
   Слова заметались  по  клети  спугнутыми  летучими  мышами,  зашуршали
кожистыми крыльями. Первак вздохнул поглубже, задумался.
   - Подумай, подумай, - одобрила ведьма,  вновь  возвращаясь  к  своему
вареву. - Подумай о людях невинных, коих Встречник твой ненароком помять
может. Да еще  подумай  о  том,  что  с  тобой  самим  будет,  коли  его
кто-нибудь одолеет.
   - А разве его  можно?  -  прохрипел  Первак.  Разгоняя  дым,  старуха
помахала над варевом рукой, довольно засопела:
   - А то как же? Всякое живое существо смерти доступно. А  Встречник  -
это почти ты сам. - И противно хихикнула:
   - Ты ж вроде не мертвый покуда?
   Первак поежился. Нет, совсем не так представлял он встречу с ведьмой.
Казалось, войдет по-хозяйски в ее избу, велит немедля послать за убийцей
нежитя, а она склонится подобострастно,  как  кланялись  все  печищенцы,
начнет благодарить за честь и доверие. Со злости на собственную робость,
уже не раздумывая, Первак брякнул:
   - Я на все согласен! Шли Встречника!
   - Хорошо ли подумал?
   - Хорошо!
   Старуха зашаркала ногами, подошла совсем близко К нему,  заглянула  в
наглые голубые глаза.
   - Тогда слушай да Запоминай! Ближе к ночи подует злой северный ветер,
стукнет трижды твоей дверью. Как услышишь этот стук - беги на  дорогу  и
там  кричи:  "Кулла!  Кулла!  Возьми  у  меня  дары  для  сынка  твоего,
Встречника, возверни ему  жизнь  долгую!  Пусть  пойдет  он  по  дорогам
гулять, моего кровника искать! Пусть ни жалости он, ни боли  не  ведает!
Пусть мнет, крушит, за убийцей спешит!"
   Старуха резко выпрямилась, отвернулась, зашаркала прочь  от  Первака.
Тот недоуменно захлопал глазами:
   - А дальше что?
   - Откуда я знаю? - откликнулась ведьма. - Может, Кулла за  нахальство
тебя сразу убьет, а может, уважит твою просьбу. Этого никто,  даже  боги
не ведают.
   Первак все еще не мог  поверить  и,  чувствуя  постепенно  закипающий
гнев, сжал кулаки:
   - Ты меня  что,  за  глуздыря  неразумного  принимаешь  иль  за  бабу
глупую?! То лопочешь про трудности и опасности всякие, что с Встречником
связаны, крови моей да души требуешь, а то - "выйди,  слова  кликни",  и
все!
   - Нет, не все, - невозмутимо отозвалась старуха. - Опосля, коли  дело
сладится, принесешь мне две гривны крупьем и козочку приведешь. Я знаю -
у вас молоденькая есть, беленькая такая...
   - Ах ты! - Задохнувшись  от  ярости,  Первак  вскочил  и,  перевернув
лавку, двинулся к ведьме. - Тварь лесная! Я тебя научу,  как  над  сыном
старейшины глумиться!
   Он и  не  думал  бить  ведьму,  хотел  лишь  постращать,  но  старуха
проворной вервицей скакнула в угол, сорвала со стены  маленький  кожаный
мешочек и по-змеиному зашипела:
   - Только подойди!..
   Из мешочка потянуло белым влажным дымом. Тонкой струйкой он потек  на
пол, опутал ноги ворожеи преданным объятием, потянулся жадными руками  к
Перваку. Страх затряс тело парня, душа заколотилась в горле.  Не  туман,
не дым полз к нему - страшное, неведомое зло, обитающее за  краем  мира.
Слыша  за  спиной  злорадный  смех  ведьмы   и   проклиная   собственную
доверчивость, Первак метнулся к выходу. "Так мне  и  надо,  -  думал,  -
уподобился глупой бабе, вот и получил по  заслугам.  Насмеялась  старуха
надо мной, напотешилась..."
   Солнце выскочило из-за  облака,  прыснуло  в  глаза  яркими  бликами.
Первак обернулся, глянул на  приоткрытую  дверь  ведьминой  избушки.  Из
темного провала не доносилось ни звука. Уж не привиделось ли все? А если
и привиделось, то почему-то расхотелось ждать ведьму  и  просить  у  нее
помощи...
   Первак встряхнулся, двинулся к печищу. Ляд с ней, с ворожбой. Сам  он
сыщет ворога, сам поквитается за брата. Было б только время да  желание.
Небось Кулиша наврала, что отправила Настену к родичам, небось велела ей
помочь брату -  отвести  к  какой-нибудь  дальней  родне.  Вот  вернется
девчонка, тогда все у нее  можно  будет  выпытать.  Она  хлипкая,  долго
кочевряжиться не станет. С перепугу все  выложит  -  и  где,  и  у  кого
прячется братец.
   Первак сломил гибкую веточку, прикусил ее зубами. Вспомнилось  тонкое
лицо Настены, ее большие доверчивые глаза. На миг шевельнулось  сомнение
- может, девчонка тут вовсе ни при чем?
   - Сынок, ты зачем к ведьме ходил? - Мать робко выскользнула на тропу,
засеменила рядом, приноравливаясь к широким шагам сына. Скосив глаза  на
повязанную простым белым платком склоненную материнскую  голову,  Первак
вздохнул. Люди шептались, будто когда-то мать была первой  красавицей  в
Приболотье,  а  после  замужества  под   тяжелым   характером   Житобуда
согнулась, посерела, постарела,  словно  не  прижившаяся  в  чужом  саду
яблонька. Смерть Оноха, младшего  и  потому  любимого  сына,  совсем  ее
смяла, обуглила, как засохший,  скорченный  корень  посеченного  молнией
дерева.
   - Не твое дело, мать! - резко ответил Первак, сплюнув  раскрошившуюся
о крепкие молодые зубы веточку. - Не суйся лучше.
   Она тихонько охнула, остановилась:
   - Сынок?
   - Не трогай меня, говорю, - уже мягче попросил Первак. - И без  твоих
расспросов тошно.
   Она быстро подскочила к нему,  потянулась  к  угрюмому  лицу  теплыми
ладонями.
   - Вижу я, гнетет тебя что-то. Все братову смерть простить не  можешь.
А люди шепчутся - правду Егоша сказывал... Простил бы ты его, а?  Негоже
в сердце злобу носить. Вон нынче в Ладоге о новом Боге поговаривают.  Он
всех прощать велит...
   Гнев мгновенно вспыхнул в груди Первака, пальцы  сжались,  хрустнули.
Он не почуял, как отбросил мать  в  сторону,  не  услышал  своего  злого
голоса:
   - Пошла бы ты вместе со своим жалостливым Богом!
   Метнулся вперед, одним махом  вскинул  на  крыльцо  могучее  тело  и,
прежде чем распахнуть крепкую дверь, оглянулся к печально  застывшей  на
тропе матери:
   - Отобрали боги у тебя сына, а я думаю - уж лучше  бы  и  вовсе  тебе
детей не давали! Чтоб не стыдились за тебя дети, как я стыжусь!
   Мать всхлипнула, прижала к щекам морщинистые ладони.  Расквохтавшись,
словно курицы, соседские бабы  кинулись  к  ней  с  утешениями,  осыпали
Первака обвиняющими взглядами. Он хмыкнул, толкнул плечом дверь и  вошел
в горницу.
   Отец сидел на длинной лавке, прилаживал к большому увесистому  топору
толстое древко. Не глянув на сына, негромко спросил:
   - Чего там бабы расшумелись?
   - Да так... - поморщился Первак. Ему  не  хотелось  все  рассказывать
отцу. Засмеет...
   - А-а-а, - понимающе протянул Житобуд и покосился в окно. - Сходил бы
ты на дальнюю лядину, пощупал землицу.
   На дальней лядине они давно уже ничего  не  сеяли,  но  перед  каждой
весной отец заставлял  его  проверять  истощенную,  заброшенную  лядину,
словно надеялся однажды  обнаружить  на  ее  месте  благодатно  пахнущее
теплом и хлебом урожайное поле. Обычно Первак слушался  его  неохотно  -
чего без толку ноги мять, но на этот раз пошел безропотно. Хотелось уйти
подальше от людей, от их милосердия и жалости. Хотелось  пестовать  свою
злобу, лелеять ее, как любимое дитя.
   Топая босыми ногами по влажной, еще не отмерзшей и давно уже забывшей
царапанье бороны земле, Первак  вспоминал  задорную  улыбку  брата,  его
задиристый нрав и до боли сдавливал кулаки. Ему нравилось  представлять,
как когда-нибудь он отыщет Егошу, как вонзит в его поганое сердце острое
лезвие охотничьего ножа. Убьет, будто одичавшего пса, одним ударом!
   Опускаясь за  кромку  леса,  Хорс  озарил  небо  багровым  всполохом,
напомнил о позднем времени. Первак лениво натянул сапоги и направился  к
дому, чувствуя по пути, как  холодеет  воздух  и  крепчает  безжалостный
ветер. Набирая в грудь побольше вечерней  свежей  прохлады,  он  немного
подзадержался у влазни и вдруг услышал приглушенный голос отца:
   - Надобно поглядеть поутру, что  с  дверьми  нашими  делается.  Вроде
недавно совсем перекос выправлял, а нынче, как разгулялся  Позвизд,  так
она хлопает да хлопает туда-сюда...
   В ответ  ему  что-то  негромко  забормотала  мать,  а  Первака  вдруг
передернуло от пробежавших  по  коже  мелких  мурашек.  Как  там  ведьма
говорила? "Налетит северный ветер, хлопнет дверью три раза".
   Будто подтверждая, в его лицо ударил мощный порыв ветра, выдернул  из
пальцев дверную ручку. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Трижды ударила тяжелая дверь.
   Первак перемахнул через  городьбу  и,  прикрывая  лицо  от  несущейся
навстречу пыли, побежал к лениво распластавшейся  за  соседскими  домами
дороге.  Кулла  совсем  разъярился  -  завывал,  бил  в  лицо   колючими
всплесками, вихрился позади темными воронками. Задыхаясь, Первак добежал
до перекрестка, упал на колени и, чувствуя, как бешено колотится сердце,
забормотал срывающимся голосом:
   -  Кулла...  Кулла...  Возьми  у  меня  все,  чего  пожелаешь...  Для
Встречника. Убийцу найти надобно...
   Ветер по-прежнему бесновался вокруг него, трепал рубаху,  хлестал  по
щекам. Первак застонал от отчаяния. Ну  почему  не  поверил  он  ведьме?
Почему не запомнил тех заговорных слов, что она сказывала?!
   -  Ведьма!  -  заорал  отчаянно  в  сгустившуюся  мглу.  -  Где   ты,
проклятая?!
   Душная темнота обволокла  его,  защищая  от  развеселившегося  Куллы,
задрожала знакомым шуршащим голосом:
   - Подумай, подумай, подумай...
   - Да подумал я! Давно подумал! -  Первак  трясся,  стараясь  схватить
ускользающие, мелькающие перед глазами бесшумные тени. - Ничего не хочу,
только бы за брата отомстить, душу его несчастную успокоить!
   Темнота внезапно дрогнула, взметнулась, потянула его за собой и вдруг
п