д. Протянув руку, он нашарил на земле  сухую  ветку.
Обламывать сучья не было желания, и, опираясь на  толстый  конец  ветки,
прихрамывая, он поплелся по тропе, надеясь разыскать  хоть  какой-нибудь
съедобный корешок.  Осенний  лес  безмолвно  наблюдал  за  его  тщетными
попытками. Пару раз Егоша пробовал копать  землю,  но  ворошить  твердую
почву не хватало сил, и, оставив это занятие,  он  сел  на  вылезший  из
желтого  мха  гнилой  пень.  Сквозь  просветы  меж  качающимися  ветвями
проглядывало серое полотнище неба. Судя по облакам и затихающему  ветру,
день подходил к концу. Где-то вдалеке разнесся  звериный  вой.  Болотник
прислушался. Вой был знакомым - так воют волки, когда гонят дичь. А если
на него выскочат? У него и оружия-то с собой не было...
   Егоша встал, потащился обратно.  На  полпути  споткнулся  и  чуть  не
провалился  в  такую  же  нору,  как  та,  из  которой  недавно  выполз.
Приглядевшись, увидел  рядом  еще  одну.  И  еще.  Под  каждым  деревом,
тщательно укрытые ветвями, прятались темные  дыры  влазов.  "Сколько  же
их?" - удивился Егоша. Он-то думал, что оказался среди  горстки  живущих
наособицу людей, а получалось, что здесь целое лесное печище!
   Вой приближался, то затихая, то  взрываясь  тонкими,  переходящими  в
визг звуками. Отбросив ветку, Егоша, пошатываясь, подбежал к своей  норе
и рухнул в ее спасительную тишину. От прыжка  в  голове  вспыхнул  яркий
свет. Он уже не помнил, как дополз до лежанки и как упал на нее,  хватая
пересохшим ртом воздух. Скрутившись в комок, он  долго  лежал,  страшась
пошевелиться и унимая дрожь в уставших ногах.
   - Жив еще? - сверху в нору шмякнулось что-то завернутое  в  шкуру,  а
следом спрыгнула лесная девка.
   - Жив, - отозвался Егоша и посоветовал:
   - Ты бы поменьше по лесу бродила. Волки поблизости дичь гонят.
   - Загнали уже. Хороший олень попался, жирный, - разворачивая  упавшую
возле лежанки шкуру, весело откликнулась она.
   Егоша приподнялся. Большой кусок окровавленного, еще дымящегося живым
теплом мяса звучно шлепнулся на землю.
   - Ешь, - предложила девка. - Это моя доля.  Пока  я  тебя  кормлю,  а
потом сам охотиться будешь...
   Страшная догадка мелькнула в Егошиной голове. Зло  захохотала  Белая,
застонал Блазень, заплакали голоса тех,  чьи  жизни  обрушила  на  Егошу
Моренина посланница. Он отшатнулся от протягивающей мясо девки, но голод
пересилил страх. Руки сами потянулись к дымящемуся куску, сами  поднесли
его ко рту. Презирая самого себя,  Егоша  рванул  зубами  теплую  плоть.
Кровь убитого животного побежала по его подбородку, закапала на грудь. С
трудом заглотнув пищу,  болотник  покосился  на  девку.  Она  сидела  на
корточках,   безмятежно   наблюдая,   как    он    ест,    но,    поймав
виновато-испуганный взгляд болотника, облизнулась:
   - Вкусно?
   - Ты - оборотень?
   -  Оборотень,  -  равнодушно  подтвердила  темноволосая.  -  Мы   все
оборотни. Стая...
   Кусок застрял в горле болотника. Древний страх полез наружу, побуждая
кинуться прочь от диких нелюдей, к которым он попал.
   Егоша уже было встал, но вдруг ошеломляющая мысль откинула его назад.
Куда он пойдет? К  кому?  К  киевлянам,  которые  хотели  его  убить?  К
желающим его смерти родичам? К чужим людям? Но где бы  он  ни  был,  для
людей он везде становился выродком - странным,  несущим  зло  созданием.
Только нежить оказался ему верным другом. Так, может, его место не среди
людей, а среди нежитей?
   Свернувшись калачиком, девка легла  на  бок,  сладко  зевнула  и,  не
обращая на него внимания, прикрыла глаза. Ее уши подергивались, словно у
дремлющей собаки.
   Егоша поднес мясо к губам, слизнул с него солоноватую кровь. Что ж, с
людьми он пожил - теперь поживет с нелюдями.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВОЛЧИЙ ПАСТЫРЬ

ГЛАВА 16

   Студень месяц пришел  в  Киев,  словно  богатый  и  щедрый  купец,  -
разложил на крышах домов белые снежные перины, завесил бархатистым инеем
оконца, принарядил колодезных журавушек в блестящие сосульки.
   Ярополк недолго пробыл дома и по первому снегу  подался  гостевать  в
ближние городища. В путь князь взял Фарлафа с его людьми, своих  гридней
да кметей Блуда. Предлагал ехать и Варяжко, но, сославшись  на  болезнь,
тот отказался. Князь долго уговаривать не стал - махнул на упрямца рукой
и вылетел соколом из родного гнезда, оставив в нем все прошлые печали  и
тяготы.
   Про болезнь Варяжко не врал - была болезнь. Только не его она мучила,
а Рамина. От старого рубаки осталась лишь  жалкая  тень,  да  и  та  еле
двигалась, будто уже готовилась отойти в иной мир.  Никто,  даже  пухлая
веселушка Нестера, не радовал старого сотника.  И  Варяжко  он  встретил
безучастно, будто чужого. Смотрел куда-то мимо него,  качал  головой  и,
казалось, не слышал слов обеспокоенного нарочитого. Весь грудень Варяжко
пытался разбудить в старом друге хоть каплю былого величия  и  силы,  но
без толку. Нестера глядела, глядела на его тщетные попытки, а потом,  не
выдержав, сказала:
   - Оставь, нарочитый. К нему знахарей со всей округи сзывали, а помочь
никто не сумел. Знать, доживает отец последние деньки.
   Вот тогда  Варяжко  и  вспомнил  о  Рогнедином  знахаре.  Он  Настену
вылечил, из темноты кромешной поднял - может, запомнив  хоть  что-нибудь
из его науки, девка сумеет помочь Рамину?
   Настена жила в княжьем тереме, в чистой и светлой  повалуше.  Варяжко
часто заскакивал к ней, но, памятуя указ Ярополка, обращался  с  ней  не
как с женой, а как с дорогой гостьей и, боясь  не  сдержаться,  старался
заходить к болотнице пореже. Думал: опечалившись, девка начнет  донимать
упреками,  но  она  оставалась  по-прежнему  приветливой  и   улыбчивой.
Обзавелась  подругами  и,  казалось,  вовсе  не  замечала   перемены   в
Варяжкином отношении. Недоумевающий  нарочитый  сперва  обиделся,  потом
стал ревновать ко всем, кто удостаивался ее ласкового  взгляда,  и  лишь
затем уразумел: Настена иначе не умеет. Живет  в  ней  тихая  и  светлая
любовь, но не та, которая греет лишь одного, а та, что  всех  радует,  и
ревность пропала. Наоборот, нарочитый даже  стал  гордиться,  что  средь
многих Настена выбрала его. Ни от кого не таясь, она радовалась  каждому
проведенному с ним мгновению и,  как  бы  ни  была  долга  разлука,  при
встрече заглядывала в глаза и шептала:
   - Не забыл меня, любый мой?
   Так поступила и на сей раз.  Он  даже  не  успел  стряхнуть  снег,  а
Настена уже прижималась щекой к его груди, гладила руками  жесткую  кожу
его полушубка.
   - Погоди. - Улыбнувшись, Варяжко отвел ее руки. - Я видел,  многие  к
тебе за советом бегают, видать, и моя очередь настала...
   Девка сразу потухла, забеспокоилась:
   - Что случилось? В чем твоя печаль?
   - Разговор, верно, будет не короток. - Опустившись на лавку,  Варяжко
позволил ей стянуть с себя сапоги. - Помнишь, я тебе  про  парня  одного
рассказывал? Который себя Онохом называл?
   - Про Выродка? - тут же сообразила она. - Помню.
   - Так вот - перед тем как мы в Полоцк уехали,  он,  подлец,  напустил
какую-то хворь на моего друга...
   - Я помню, - перебила она. - Ты об этом сказывал.
   Варяжко вскинул голову, поймал ее участливый взгляд.  Он  не  ожидал,
что Настена запомнит его слова - сам уже  их  вспомнить  не  мог.  Тепло
коснулось его сердца. Он  подвинулся,  накрыл  ладонью  хрупкие  девичьи
пальцы.
   - Та история еще не кончилась. Рамин  совсем  плох  стал.  Никого  не
слышит, не видит - смерти ждет. Я, как ни  старался,  а  ему  помочь  не
сумел, вот и пришел тебя о помощи просить...
   - Меня? - удивилась она. - Да чем же я могу помочь? Я  знахарству  не
учена...
   - Ты хоть поговори с ним, - попросил Варяжко. -  Тебя  люди  слушают,
может, и он услышит?
   Настена мгновение глядела на него, а затем поднялась:
   - Хорошо, пойдем.
   - Сейчас? - от неожиданности Варяжко приоткрыл рот.
   - А чего зря время терять? - Настена  накинула  полушубок,  сунула  в
старенькие поршни  узкие  ступни,  закутала  пуховым  платком  голову  и
замерла на пороге, ожидая нарочитого. Путаясь  в  собственных  мыслях  и
исподлобья поглядывая  на  терпеливо  ждущую  девку,  Варяжко  торопливо
натянул сапоги. Он-то думал, что она смутится,  заупирается,  но,  будто
почуяв чужую боль, она взялась помогать без вопросов и уговоров! Нет, не
было на свете другой такой! Не девку он подобрал в лесу,  а  драгоценный
клад!
   На  пороге  Раминовой  избы   их   встретила   Нестера.   Почтительно
посторонилась перед Варяжко  и  светло  улыбнулась  Настене,  распахивая
перед ней дверь.
   Рамин босой,  в  длинной,  свободной  рубахе  сидел  на  лавке  возле
каменки. Образуя причудливые  фигуры,  над  его  головой  плавали  седые
тенета дыма. На вошедших вой даже не взглянул,  смотрел  в  стену  перед
собой и сосредоточенно шевелили высохшими губами,  будто  вел  с  кем-то
невидимым долгий и важный разговор.
   - С каждым днем все хуже и хуже,  -  пожаловалась  Нестера.  -  Нынче
ночью кричал, словно тать в обиталище Кровника. А едва унялся,  принялся
опять шептать что-то. Меня вовсе не замечает... Прижимая ладони ко  рту,
она всхлипнула.
   - Не замечает? - задумчиво переспросила Настена.
   Нестера кивнула. Скинув полушубок, болотница подошла к старому  воину
и склонилась, заглядывая ему в  лицо.  Тот  сперва  не  обратил  на  нее
внимания, но потом вдруг отшатнулся и торопливо забормотал:
   - Одна кровь... Одна кровь... Он колдун - ты ведьма!  Уйди,  не  мучь
меня, дай помереть с собой в мире!
   - Не слушай его... - Нарочитый подскочил  к  отступившей  от  старика
Настене, просительно сжал ее руки. - Он сам не ведает, что болтает!
   Она покачала головой.  Пуховый  платок  съехал  ей  на  плечи,  будто
прикрывая их от злых слов Рамина.
   - Он больше тебя видит. И что говорит - знает  прекрасно.  -  Настена
глубоко вздохнула и решительно прикоснулась пальцами  к  его  склоненной
голове.
   - Не бойся меня, добрый человек. Я тоже была там, где живет страх.  Я
еще ношу запах того места. Почувствуй!
   Рамин смолк, потянулся к ней всем телом, шевеля сухими губами:
   - Да, да...
   - Он говорит с ней! - восторженно зашептала на ухо Варяжко ничего  не
понимающая Нестера. - Он слышит ее!
   Варяжко кивнул. Что-то пугало его в этом разговоре. Что-то  страшное,
способное навек лишить его Настениной ласки и любви рвалось на свет и  с
каждым словом  подходило  все  ближе  и  ближе.  Силясь  остановить  это
неведомое, Варяжко шагнул к говорящим, прислушался к сбивчивому  шепотку
Рамина.
   - Он напугал меня, - бормотал старик.  -  Он  был  таким  страшным  и
могучим! Белым, как туман, и желтым, как одуванный цвет. Он бил меня. Он
заставил меня зайти за кромку мира, и теперь я не слышу людей  -  только
голоса духов и нежитей. Я чужой среди них, я не могу их понять...  А  их
много, очень много, они везде - в земле, в деревьях, в огне, в  воздухе.
- Голос бывшего сотника сорвался. - Он твоей крови! Попроси его! Я  хочу
обратно к людям!
   Задумчиво закусив губу, болотница повернулась к Варяжко:
   - О ком он говорит? Кого зовет "он"?
   - Выродка.
   - Но Выродок не мог быть болотником... - недоумевая, покачала головой
девушка. - Он не мог быть моей крови! У нас в Приболотье жил  лишь  один
Онох... И туман... Желтый с белым... Я знаю его! Не-е-ет!!!
   Варяжко не успел подставить руки, как,  словно  подрубленное  дерево,
Настена рухнула на пол. Он кинулся  на  колени,  подхватил  ее  обмякшее
тело:
   - Что с тобой?! Настена! Что?!
   Злость на несущего всякий вздор Рамина душила его, а страх за Настену
заставлял руки дрожать. Что она услышала в нелепых  признаниях  старика?
Чего испугалась?
   - Настена! - Брызнувшая откуда-то сверху вода потекла  нарочитому  за
шиворот. Он развернулся. Над ним  стояла  бледная  Нестера  с  корцем  в
руках. Из корца, трепеща и замирая на ободе, падали последние капли.
   - Вода помогает, - коротко пояснила  девка.  Она  оказалась  права  -
Настена открыла глаза, повела ими по  сторонам,  словно  вспоминая,  где
она, и, поднимаясь, тихонько отстранила Варяжкины руки. -  Подожди...  Я
должна все понять. Это важно. Очень важно! -  Пошатываясь  на  нетвердых
ногах, шагнула к Рамину. - Скажи, Рамин, как звали твоего обидчика  там,
на кромке?
   - Выродок,  -  отчаянно  уворачиваясь  от  ее  пристального  взгляда,
прошелестел тот.
   - Нет, ты не понял. - Тонкие пальцы Настены  опустились  на  дрожащие
щеки Рамина, сдавили их, мешая старику отвернуться. - Как звали  Выродка
нежити, которые знают все настоящие имена?
   Старик вскинул голову, беспомощно заморгал.
   - Не могу! Нельзя! Настоящего имени называть нельзя!
   Настена присела перед ним:
   - Послушай, Рамин. У нас в Приболотье до  сих  пор  живут  сновидицы,
которые умеют заглядывать на кромку и говорить с нежитями. Одна  из  них
рассказывала,  что  любое  тайное  имя  станет   простым,   если   будет
произнесено громко и отчетливо. Настоящее имя  Выродка  -  твой  путь  к
людям. Скажи, как его звали. Вместе с ним из тебя уйдет хворь, и  нежити
перестанут мучать тебя. Назови это имя и станешь свободен!
   - Нет! Не могу! Не могу! - затрясся Рамин. Сильная  дрожь  заколотила
его. Боясь за отца, Нёстера  подбежала  к  нему,  вцепилась  в  дрожащие
плечи, но он был еще силен.  Отбросив  дочь  в  сторону,  он  вскочил  и
широкими шагами заходил из угла в угол.
   - Он должен назвать имя, - шепнула Настена  на  ухо  Варяжко.  -  Это
спасет его. Настоящее имя  вселившего  в  него  страх  человека,  словно
камень на его шее. Сбросив этот камень, Рамин станет прежним.
   Варяжко  шагнул  к  другу,  но,  остановив  его,  болотница  вскинула
потемневшие глаза:
   - И еще... Если это будет то имя, о котором  я  думаю,  -  нам  будет
худо.
   - Почему?
   Она опустила голову:
   - Потому что оно может оказаться именем моего брата.
   Брата? Варяжко усмехнулся. Уж на Настениного брата Выродок  никак  не
походил! Нарочитый помнил его жгучие черные глаза  и  щуплую,  увешанную
разными оберегами фигуру. Глупости! Девке  нечего  бояться.  Как  бы  ни
звали Выродка по-настоящему, но Настениным братом он не был!
   - Успокойся, - ласково проводя ладонью по мягким Настениным  волосам,
шепнул он. - Это будет другое имя. Выродок не был твоим братом.
   Она удивленно поглядела на Варяжко и хотела было что-то спросить, но,
желая немедленно подтвердить свои слова, нарочитый заступил Рамину путь:
   - Ты - воин! Тебе ли бояться нежитей?! Что они могут сделать с тобой?
Убить? Но разве смерть не лучше мучающей тебя жизни?! Освободись, Рамин!
Скажи имя!
   Рамин замер. Его лицо перекосила жуткая гримаса, рот открылся:
   - Егоша... Нежити зовут его Егошей...
   Имя ударило Варяжко, отбросило к тяжело охнувшей Настене. Он  помнил,
как однажды девка назвала брата по имени. И имя это помнил. Протестуя он
закричал:
   - Нет! Это другой Егоша! Твой брат - чернявый, маленький, а  у  этого
глаза были зеленые, будто у болотной рыси!
   Скрывая дрожащие на длинных ресницах слезы, она медленно отвернулась.
   - У Егоши были зеленые глаза. Он был болотником. И он знал  Оноха.  А
Рамина напугал Блазень. Тот  самый,  что  спас  меня.  Должно  быть,  он
помогал Егоше...
   Блазень? Какой Блазень? Блазни, духи, нежити - все это  пустые  байки
для старух и  трусливых  баб.  Варяжко  сжал  руками  голову.  Он  видел
Настениного брата там, в лесу! Выродок  был  вовсе  не  похож  на  него!
Настена хрустнула пальцами и, словно расслышав его мысли, сказала:
   - В лесу со мной был не брат - лекарь. К нему меня принес Блазень.
   Жесткость ее слов оглушила Варяжко.
   - Нет!!!
   Словно утопающий, он вцепился в  Настенин  летник.  Девка  вырвалась,
подняла упавший на пол платок.
   - Вы называли моего брата Выродком. Вы даже не захотели его понять...
   По ее бархатистой щеке  пробежала  крупная  слеза,  губы  дрогнули  в
последнем ужасном признании правды:
   - А ты... Ты убил моего брата...
   Варяжко не желал верить ее речам,  не  хотел  даже  слушать  их!  Все
происходящее было каким-то кошмарным сном, который должен был немедленно
закончиться!
   - Я не знал! Я не хотел! -  стараясь  поймать  ускользающую  Настену,
закричал он и чуть не упал на пол.
   Она поддержала его и, твердо гладя в глаза, вымолвила:
   - Когда-то Егоша так же пытался оправдать себя. Ему не поверили. Я не
повторю ошибку своих родичей. Я знаю - ты не хотел его  убивать,  просто
так случилось. Но я не могу предаваться любви с убийцей брата. Я уеду, и
не пытайся меня остановить, не потакай краткой боли.  Она  будет  сильна
лишь вначале, но время и расстояние заглушат ее. Возможно,  когда-нибудь
мы еще встретимся и простим друг друга, но теперь я не хочу тебя видеть.
   Она повернулась и молча вышла.
   Растерянно  опустив  руки,  Варяжко  глядел  на  истертую   древесину
закрывшейся двери и чувствовал, как в душу заползает страшная, леденящая
пустота.  От  ее  мерзкого  прикосновения  хотелось   по-бабьи   завыть,
проклиная свою долю, а  еще  лучше  -  лечь  прямо  здесь,  на  полу,  и
умереть... Позади него, тихо причитая, плакала Нестера, но Варяжко ее не
слышал. Последние слова Настены вновь и вновь звучали в его ушах.
   - Она вернется, -  неожиданно  внятно  сказал  за  его  спиной  голос
Рамина.
   Нарочитый обернулся, окинул  пустым  взглядом  помолодевшее  и  вновь
разгладившееся лицо старого друга, но радости от  его  выздоровления  не
ощутил.
   - Она любит тебя и никуда не уедет, - уверенно повторил Рамин.
   Варяжко почувствовал на своем плече его тяжелую руку, шепнул:
   - Ты не знаешь ее. Она сделает как сказала. Рамин покачал головой:
   - Вот увидишь - завтра она еще будет здесь.
   Но он ошибся. Тем же вечером, собрав пожитки и взяв в провожатые двух
киевских кметей, Настена уехала в Полоцк. Варяжко не провожал ее. Не мог
видеть ее обвиняющих глаз, боялся не вынести  терзающей  душу  боли,  не
имел права плакать. Он был воином.

ГЛАВА 17

   Хозяин гневался. Сирома не знал почему, но чувствовал ярость  Хозяина
в шуршащем шепоте снега и зловещей лесной тишине. Три  дня  он  призывал
Хозяина, но тот не появлялся. В сомнениях и  страхе  Сирома  метался  по
своей избе. Почему Хозяин не отзывался на его мольбы? Ведь  он  выполнил
все,  что  тот  приказывал...  Жаль,  не  удалось  убить  Владимира,  но
новгородец  навеки  покинул  Русь  и  больше  не  угрожал   благополучию
Сироминого господина. Почему же тот молчал, почему не хотел  явить  свой
грозный лик?
   Издеваясь, Морена посвистывала над лесным  жилищем,  заносила  низкую
крышу снегом, и порой Сироме  хотелось  умереть,  чтобы  не  слышать  ее
насмешливого посвиста. Она-то все знала, потому и смеялась над его болью
и отчаянием...
   Сирома зажег лучину и встал перед ней на колени.
   - Хозяин! Чем прогневал тебя? Чем обидел? Скажи неразумному рабу,  и,
клянусь, все будет исправлено!
   Лучина вспыхнула, дрогнула слабым пламенем и вывернулась из светца  в
корытце с водой. Это был недобрый знак...
   Сирома вздохнул, поправил обереги, взял лыжи и, накинув зипун,  вышел
из избы. Раньше уже случалось такое - Хозяин не отзывался, и  тогда  был
лишь один верный способ привлечь его внимание - жертва.  Ее-то  и  думал
отыскать  преданный  раб.  Перебираясь  через  сугробы,  он  лихорадочно
размышлял - что же на сей раз подарить владыке?  Рожденный  от  небесной
коровы Земун, Хозяин не принимал в жертву людей или зверей,  предпочитая
им свежие колосья пшеницы или, на худой конец, ржи, но  попробуй  добудь
все это в студень месяц,  когда  по  дворам  гуляет  холодная  Морена  и
свистят поземкой ее подружки Вьюжницы!
   Сирома остановился на  кромке  леса,  в  задумчивости  обвел  глазами
расстилающиеся перед ним поля и решительно двинулся в  сторону  Припяти.
Там  стояло  немало  богатых  хлебом  печищ  -  глядишь,  и  сыщется   у
какого-нибудь рачительного хозяина засохший колосок.
   Каждую осень Сирома видел, как,  невзирая