чтобы  все  было
ладно и в первые дни князя никто не беспокоил попусту. Иногда  нарочитый
заворачивал на двор к Пряше  -  проведать  знахарку  Малушу.  Та  быстро
прижилась в Киеве. А как не прижиться, если,  ведая  все  скотьи  хвори,
никому не отказывала в помощи? Люди к  ней  так  и  ломились:  кто  -  с
больной скотиной, кто  -  со  своими  бедами,  а  кто  -  просто  языком
почесать, о новостях проведать. Говорливая  древлянка  охотно  принимала
всех, но, болтая о том о сем, не забывала  и  о  своей  выгоде.  Варяжко
только дивился ее оборотистости и сноровке.  Довольная  новой  подругой,
Пряша нахвалиться на нее не могла, не замечая, как, потихоньку  поглощая
ее собственное, ширится и растет хозяйство Малуши. А  если  б  заметила,
зла бы ей не пожелала - слишком сжилась с древлянкой. Хотя кому в  Киеве
не нравилась знахарка? Встречаясь с ней, нарочитый  почтительно  склонял
голову и улыбался, а  она  задорно  подмигивала,  будто  блюдя  какой-то
тайный уговор. Ее сын, Савел, бегал за нарочитым по пятам,  то  цепляясь
за его меч - "дай поглядеть", то волочась  за  стременем  -  "возьми  на
коня", то донимая расспросами. Однажды спросил:
   - Нарочитый, а кто такой Волчий Пастырь? Варяжко удивился:
   - Какой, какой? Волчий?
   Конечно, он слышал об этом чудовище, но  наводнившие  городище  слухи
будоражили только баб  с  ребятишками,  и  Варяжко  не  обращал  на  них
никакого внимания - мало ли о чем треплют языками у  ворот,  тем  более,
что этот "Пастырь" водился где-то за тридевять земель, в Новом Городе.
   - Да не знаю я никакого Пастыря, - отмахнулся он. - Отстань!
   Но мальчишка не отставал, и нарочитый не выдержал - поехал  к  Пряше.
Суетливая баба сама выскочила встречать дорогого гостя, сама  приняла  у
него поводья. Спрыгнув с коня, Варяжко кивнул пялившимся на него смердам
и спросил у запыхавшейся от волнения Пряши:
   - Малуша где?
   - Дома она, в избе, - торопливо закивала та и ринулась было проводить
его, но Варяжко отмахнулся - чай, не впервой заходил в гости.
   Малуша хлопотала у печи  и,  покосившись  на  Варяжко  одним  глазом,
беспечно кивнула ему на лавку возле стола. На широкой  доске  перед  ней
распласталось раскатанное тесто, а из печи несло жаром.
   -  Проходи,  гость  дорогой,  -  не  отрываясь  от  работы,   напевно
проговорила древлянка. Ее ловкие руки крутили тесто,  выписывая  на  нем
затейливые руны.
   Варяжко сел и с ходу начал:
   - Як тебе не в гости пришел, разговор есть.
   - Ну, ну...  -  ободряюще  улыбнулась  Малуша.  Тесто  в  ее  ладонях
свернулось калачиком. - Хорошо, поговорим, крендельками тебя угощу...
   - Твой Савел проходу  мне  не  дает.  Ладно,  коли  бы  только  делом
интересовался - оружием, конями, этим все мальчишки бредят,  а  то  ведь
болтает о призраках, о бабьих выдумках.
   - Ну и что? - По тону знахарки нарочитый понял: простой взбучкой  тут
не обойдешься, разговор будет долгим.
   - Ты ему голову-то дурью всякой не забивай! - уже резче продолжил он.
- Сколь уж времени прошло с той поры, как новоградцы уехали, а мальчишка
твой все о Волчьем Пастыре твердит. И не  говори,  что  он  не  от  тебя
наслушался!
   Скалка шлепнулась на стол перед ним.  Грозно  сдвинув  брови,  Малуша
уперла в бока пухлые кулаки:
   - Выходит, для тебя речи новгородцев - байки пустые?
   Варяжко хмыкнул:
   - Конечно! Напились мужики браги, двинулись на охоту, вот во хмелю  и
примерещился им меж деревьев босой мужик в волчьей стае. Брага с  людьми
и не этакие шутки сотворить может.
   - Брага?! - Она расхохоталась. - Ты, нарочитый,  не  дурак  вроде,  а
такое мелешь! Где ж это видано, чтобы охотник в лес во хмелю  шел?  А  о
Волчьем Пастыре я тебе так скажу-верь иль не верь,  только  бывает,  что
приживается человек средь волков. Тогда приживается,  когда  не  находит
себе места  меж  людей.  Страшно  мстит  он  тогда  людскому  племени  и
понемногу сам волком становится.  Тогда  и  появляется  вместо  человека
Волчий Пастырь. И коли видели его новоградские охотники,  знать,  затаил
кто-то смертную злобу на людской род. Помяни мое слово - немало бед  еще
от него придется принять!
   Малуша разошлась вовсю, и Варяжко вдруг увидел  перед  собой  ладную,
гладкую бабу, горячую и задорную. Волосы у нее выбились  из-под  платка,
белые руки так и мелькали, а под  сарафаном,  как  рыбы,  ходили  полные
груди. В запале она взяла его за плечо и, что-то толкуя,  наклонилась  к
самому лицу. Жуткое, срамное желание вдруг зацепило нарочитого  -  взять
эту рыжую поперек живота, бросить на лавку, смять, как тесто, и  зайтись
в поцелуе до беспамятства!  Но  Варяжко  зажмурился,  впился  ногтями  в
доску, и желание отпустило.
   О чем они толковали? Ах да, о Волчьем Пастыре...
   Он  шумно  выдохнул.  По  голосу  древлянки  стало  ясно  -   ее   не
переубедить.
   - Ладно, - сказал он. - Сама думай как  хочешь,  а  мальчишке  ум  не
мути. Я из него  воина  сделаю,  а  какой  воин  получится,  коли  он  с
малолетства будет верить в бабьи сказки?
   - Дружинника? - Малуша  насторожилась.  Дружинники  у  Ярополка  жили
безбедно, и коли удавалось, то приносили в дом богатую добычу. - Хорошо,
нарочитый, больше ни словечка о нежитях не скажу. А только увидишь -  от
Пастыря этого прибудет бед!
   Что с бабой спорить? Варяжко  и  не  стал  -  ушел.  А  Малуша  слово
сдержала, и потихоньку Савел забыл о Волчьем  Пастыре.  Зато  теперь  не
сводил глаз с оружия и доспехов. Мечтал стать дружинником...
   Ярополк вернулся, когда подходил к концу березозол. Прибыл довольный,
веселый, с  богатыми  дарами  и  данью.  Вырядившийся  в  новую  дорогую
кольчугу Блуд с гордостью загнал в свои ворота две подводы с добром.
   На радостях даже выпустил рабов, и они весь день  покорно  таскали  в
его кладовые серебряную посуду, дорогие украшения, меха и ковры. Дубрень
тоже не был обижен князем  -  бахвалился  одеждой  из  зуфи  и  дорогими
золотыми подвесками.
   День князь отдыхал, а на другой позвал Варяжко.
   - Правда ли, что Рогнедина девка, тобой обиженная, в Полоцк утекла? -
спросил строго. - Как теперь обо мне невеста подумает?  Как  в  мой  дом
пойдет, коли даже девку ее здесь обидели, не уберегли?
   Варяжко потупился. За его спиной злорадно  хмыкнул  Блуд.  Набравшись
наглости, нарочитый соврал:
   - Она без обиды ушла! Блажь бабья в голову стукнула, домой захотелось
- вот и уехала. А обид никаких не было.
   - А я другое слышал, - угрюмо пробурчал Ярополк.
   Нарочитый поднял на него глаза. Взгляд скользнул  по  новым  сапожкам
князя, по браслетам на его запястьях, по узорным подвескам на поясе,  но
до лица так и не добрался.
   - Не знаю, кто тебе мог иное сказать...
   - Ладно, - смягчившись, Ярополк подозвал  его  поближе.  -  Я  бабами
учен, сам ведаю - им не угодишь, как  ни  старайся.  А  теперь  о  делах
сказывай. Чай, их немало накопилось.
   Стараясь ничего не упустить, Варяжко до вечера перечислял  по  именам
всех, кто наведывался в Киев, докладывал по порядку  требующие  княжьего
решения дела и вышел из княжьего терема лишь к закату. От усталости ноги
подкашивались, будто он не весь день сидел в избе,  а  таскал  на  спине
мешки с песком.
   И только направился к дому, как наткнулся на стоящего у ворот Рамина.
По грустному виду сотника догадался - что-то стряслось. Думая  о  своем,
Рамин не  сразу  заметил  Варяжко.  Нарочитому  даже  пришлось  легонько
тряхнуть его, чтоб очухался. Старый сотник  вскинул  на  него  печальные
глаза:
   - Пойдем в мою избу. Дурные вести. Сперва  ты  погляди,  а  после  уж
князю доложишь...
   Пока Варяжко шел к избе Рамина, семью потами умылся -  передумал  обо
всем, что могло случиться, но так и не догадался.
   Дверь распахнула Нестера. На пухлых девичьих  щеках  застыли  грязные
разводы слез.
   - Как он? - с порога спросил у дочери Рамин. Девка утерла  трясущиеся
губы:
   - Худо...
   В полутьме избы кто-то застонал. Варяжко пошел на стон, но  маленькая
женская фигурка заступила ему дорогу:
   - Не спеши, нарочитый.
   - Малуша? А ты-то как тут очутилась?
   - Я ее позвал, - признался Рамин. -  А  она  уже  за  тобой  послала.
Говорит, ты должен это увидеть.
   - Что увидеть?!
   - Вот его. -  Малуша  шагнула  в  сторону  и  открыла  что-то  живое,
копошащееся под белыми полотенцами. - Он умрет, как ни  лечи,  -  горько
пробормотала в спину Варяжко знахарка.
   Чуя запах крови и гнилой плоти, нарочитый подошел к лавке. То, что на
лавке лежит человек, он сумел понять лишь по  глазам.  Чуть  ниже  глаз,
там, где должны были быть нос  и  рот,  зияли  страшные  разрывы,  а  по
судорожно дергающейся шее тянулась полоса рваного мяса. Не веря, Варяжко
сдернул с умирающего полотнища и, отшатнувшись, охнул.  Он  видел  много
ран, но таких - не доводилось. Правая рука  незнакомца,  казалось,  была
выдрана из плеча, а изломанная, будто кем-то  перегрызенная  кость  ноги
выпячивалась наружу запекшимися на белом остове кровавыми сгустками.
   - Кто... Так?.. - сдавленно прохрипел нарочитый.
   Бессмысленные глаза человека устремились  к  нему,  часто  заморгали.
Тело дернулось, изогнулось и затихло.
   - Отмучился. - Подошедшая к лежанке Малуша натянула на лицо  мертвеца
холстину и повернулась к Варяжко:
   - Его принесла лошадь.  Он  в  седле  не  сидел  -  ногой  за  стремя
зацепился да так и висел, пока не сняли... - Она поморщилась, пояснила:
   - Той ногой, что еще цела была.
   Пытаясь унять дрожь в руках, Варяжко опустился рядом с умершим.
   - Кто он? Хоть сказал что-нибудь?
   - Сказал. - Знахарка поправила измазанный кровью передник.  -  Многое
сказал. Пить просил, мать поминал, а главное, когда в сознание приходил,
молил нас поведать князю о волках, которые по берегам Мутной бродят, и о
Волчьем Пастыре. Говорил, будто затем и ехал, чтобы пожаловаться  князю.
Волки одолели - скот задирают, печища грабят, а вожаком у них - человек!
   Варяжко не  выдержал.  Она  что,  издевалась?!  Он  вскочил,  стиснул
ворожею в могучих руках:
   - Хватит чушь городить! Человека убили, а ты все  сказки  сказываешь!
Узнать надо, кто с ним такое сотворил, а не байками всех пугать!
   - Она правду говорит, нарочитый, - негромко пробормотал за Варяжкиным
плечом Рамин. - Я этого человека знаю. - Сотенный сглотнул комок в горле
и продолжил:
   - Это Мстислав дубовицкий. Помнишь пороги на Мутной?
   Варяжко нахмурился, припоминая.
   - А паренька помнишь, что  всегда  у  ворота  стоял?  Молодой  такой,
румяный?
   Варяжко кивнул. Ему не раз доводилось бывать в Дубовниках  и  видеть,
как, натужно скрипя, отворяются речные ворота в Новый Город.
   - Так это он был.
   Варяжко  сморгнул.  Рамин  ошибался!  Бледное,  исковерканное,  навек
простившееся с душой в полутемной избе Рамина создание не могло быть тем
веселым парнем, который, шутя и напевая, отворял реку для лодей!
   - Я его тоже не признал, - Рамин заметил его сомнения. - Это он  меня
вспомнил. Мне и говорил о Волчьем Пастыре, а Малуша случайно услышала.
   Не понимая, Варяжко переводил глаза с воя на плачущих  женщин.  Бред!
Нелепые выдумки! Но тело...
   - Кто его так?
   - Сказал, будто останавливался по дороге в Киев в малом печище. Ночью
налетели волки. Перегрызли мелкую скотину. А  человек,  который  с  ними
был, увел корову и лошадь. Лапотники испугались, по избам попрятались, а
Мстислав вышел, убил двоих волков, а  потом  они  набросились  скопом...
Только и спасло, что конь резвый оказался. - Ратмир вздохнул. -  Хотя  и
это не спасло.
   Слушая рассказ Рамина, Варяжко закусил губу. Про нападение волков  на
печище звучало правдоподобно. Оголодавшие за зиму звери могли  сотворить
и не такое, и Волчий Пастырь был тут вовсе ни при чем. Верно, вой слышал
о нем от тех же новгородских охотников, вот и вспомнил в смертном бреду.
   - Что ж делать-то теперь? - жалобно всхлипнула Нестера.
   Что делать? Нарочитый задумался. Прежде всего, надо поменьше  болтать
о всякой нежити - ужас на людей понапрасну не наводить.
   Он взглянул на Малушу.
   - Что скажешь, нарочитый? - спросила она.
   - Хорошо. Князю я сам обо всем скажу. - Варяжко поднялся и кивнул  на
тело:
   - Многие его видели?
   - Нет. - Ратмир выступил вперед. - Я его далеко от городища  углядел,
попоной прикрыл и на свой двор отвез.
   Нарочитый знал смекалку старого сотника. Рамин не хуже него  понимал,
что гуляющие по городищу шепотки и слухи не принесут добра.  Еще  начнут
поговаривать, будто Волчий  Пастырь  -  наказание  Ярополку  за  Олегову
смерть и Владимиров побег...
   - Я князю о парнишке поведаю, а вы помалкивайте. - Он грозно  оглядел
присутствующих.
   Теребя края поневы, бледная Нестера поспешно закивала,  Рамин  одарил
его все понимающим взором, а Малуша лишь пожала плечами:
   - Как скажешь...
   - Так и скажу, - не  глядя  на  белую,  в  бурых  пятнах,  скрывающую
мертвеца простыню, Варяжко вышел из избы.
   Ярополк принял его неласково - видать, тоже утомился за день. Он  уже
готовился отойти ко сну и, сидя на лавке в длинной исподнице, тер друг о
друга босые пятки. На нарочитого недовольно рыкнул:
   - Что мечешься, будто тать ночной?!
   - Вести, князь. - Варяжко огорченно развел ладони в стороны. Понимая,
что нарочитому и самому было не очень-то по нраву беспокоить его и, коли
решился на это, значит, вести того стоили, Ярополк кивнул:
   - Сказывай!
   Варяжко поежился и начал:
   - На Мутной неспокойно, князь.
   Тело Ярополка под рубашкой напряглось,  лицо  вытянулось,  в  больших
глазах мелькнул страх.
   - Владимир вернулся? - почти шепотом спросил он.
   - Нет - волки, - поспешно успокоил его  нарочитый.  -  Нынче  вечером
человек из Дубовников приехал полумертвый.  Его  волки  погрызли.  Чудом
добрался...
   Ярополк расслабился. Волки... Эка невидаль! Они небось  каждую  весну
кого-нибудь загрызают. Главное, опасный и озлобленный брат не  вернулся.
Может, сгинул уже в чужих краях?
   Князь лениво потянулся, почесал под мышкой:
   - Ступай, вой. Дубовицкого похорони, как положено, а о  волках  много
не болтай, не баламуть народ зазря!
   Варяжко  так  и  сделал.  Тело  дубовицкого  паренька  тихо   спалили
неподалеку  от  старого  погоста,  а  об  остальном  молчали.  Если  кто
спрашивал, отвечали - умер парень от  полученной  на  охоте  раны.  Люди
верили, сочувственно  кивали:  для  неумелого  охотника  любой  вепрь  -
убийца.

***

   За теплой весной выкатилось на синюю горку солнечное  лето,  посияло,
посветило и  пошло  на  убыль,  собирая  спелую  рожь  в  ровные  снопы.
Расплатившись с хозяевами, закупы с песнями гуляли по Киеву, а холопы  и
рабыни, с завистью глядя на них, подавались в бега. Ярополк готовился  в
приезду  долгожданной  гостьи  -  полоцкой  княжны.  Гонцы  из   Полоцка
приходили чуть ли не каждый день, привозили Ярополку короткие берестяные
грамоты и вольготно жили среди его кметей. Варяжко ждал изока не  меньше
самого князя. Надеялся, что вместе с княжной пожалует в Киев и  Настена.
Думал - а вдруг отошла от обиды, вдруг простила? Ночами не мог спать  и,
заслыша веселые голоса  закупов,  подпевал  им  в  предчувствии  чего-то
радостного, а всего лишь за десяток  дней  до  приезда  Рогнеды  Ярополк
вызвал его к себе. Надеясь на добрые вести, Варяжко взбежал на  крыльцо,
промчался по сеням и влетел в горницу, чуть не свалив с ног  незнакомого
седого и крепкого мужика. Перед князем стояли еще трое таких  же  темных
от солнца и  земли  людей.  Однако  одежда  на  них  была  добротная,  и
жуковинья на пальцах выдавали не смердов - печищенских старейшин.
   - Вот он-то с вами и отправится, - в упор глядя  на  Варяжко,  сказал
старейшинам Ярополк.
   Не веря, нарочитый распахнул глаза:
   - Князь?
   Отведя взгляд в сторону, Ярополк поднялся.
   - Довольны ли вы, люди?
   - Да, да, - дружно закивали те. Широким жестом Ярополк  отпустил  их.
Не смея перечить, мужики поспешили уйти. Варяжко подскочил к князю:
   - Куда отправляешь меня?! Ярополк положил руки ему на плечи:
   - То не я отправляю, о том Рогнеда просила. Она-то  тебя  по-прежнему
любит, а вот ее девка видеть тебя не желает.
   Оглушенный, Варяжко тупо  помотал  головой.  Углядев  его  потерянный
взгляд, Ярополк утешающе произнес:
   - Я за то тебя не виню - слышал, девка была с норовом. Только Рогнеду
гневить тоже не желаю. К тому же эти пришлые твердят, будто  в  Порешках
на Мутной поймали Волчьего Пастыря.  И  не  кто-нибудь  поймал,  а  твой
старинный дружок Потам. Кому же, как не тебе, ехать  и  решать,  как  да
что? Кто лучше тебя Потаму мое прощение передаст? Про Пастыря лапотники,
конечно, врут, но, коли словили татя, скотину воровавшего, привезешь его
в Киев, а я, дабы слухам язык подрезать, казню его прилюдно как Волчьего
Пастыря. Варяжко открыл было рот, но Ярополк перебил:
   - Знаю, ты меня от слухов ограждал, а только они, как ветер, в  любую
щель просочатся. Я о Пастыре еще в полюдье слышал,  говорили,  будто  он
волков на людей травит и скотину со дворов  сводит.  Вот  привезешь  мне
этого Пастыря, и поглядим, кто он таков.
   Продолжая говорить, Ярополк подвел Варяжко к двери, распахнул ее.
   - Готовься к походу. А я покуда с Рогнедой о  тебе  потолкую,  может,
она уломает строптивую девку...
   Не слыша стука захлопнувшейся  двери,  Варяжко  привалился  к  стене.
Стоявший на страже у княжьей горницы гридень сочувственно  покосился  на
него, но промолчал. Нарочитый не ведал, сколько простоял так, а  только,
когда пришел в себя и, шатаясь, двинулся по бесчисленным клетям  княжьей
избы, на посту замер уже другой стражник.
   На дворе его обступили печищенцы. Возбужденные разговором  с  князем,
старейшины наперебой принялись рассказывать, как Потам  словил  Волчьего
Пастыря и как велел им ехать к  Ярополку  -  просить  у  него  суда  для
нежитя.
   - Он говорил, будто ты  ему  лучший  друг,  -  обмолвился  кто-то  из
мужиков.
   - Кому? - не понял Варяжко.
   - Потаму! - удивленно моргая блеклыми глазками, пояснил  печищинец  и
пошутил:
   - Не Волчьему же Пастырю!
   - Да, был  Потам  другом...  -  глухо  откликнулся  Варяжко  и  вдруг
расхохотался. Все показалось ему глупой и бессмысленной шуткой.  Полоцк,
Настена, Рогнеда, Ярополк, Порешки - какая разница куда и к кому ехать?!
   Нарочитый вспомнил последние слова печищенского  старейшины,  оборвал
смех. Что ж, видать, не судьба ему любить и ласкать - его удел судить да
драться. И его ждало дело - словленный Потамом нежить, Волчий Пастырь.

ГЛАВА 24

   Поутру в поруб, где сидел Егоша, спустился  крепкий  ратник.  Обмотал
связанного Ратмира веревкой поперек туловища, перекинул  его  за  спину,
словно мешок с овсом, и вылез наружу. Егоша не гадал о судьбе  вожака  -
что толку гадать, когда не можешь помочь?  А  вечером  Ратмира  сбросили
обратно, правда уже без пут. К чему путы,  если  он  и  на  ногах-то  не
держался? Отталкиваясь от земли  ногами,  Егоша  подполз  к  безжизненно
раскинувшемуся Ратмиру, вгляделся в его покрытое кровью лицо.  Эх,  кабы
не стянувшие руки за спиной волховские  веревки,  он  быстро  привел  бы
вожака  в  чувство,  а  так  оставалось  только  шептать  заклинания  да
по-звериному зализывать разорванную щеку Ратмира.
   - Эй ты, Пастырь! - насмешливо закричали сверху. - Погляди на  дружка
как следует! Скоро сам таков будешь!
   Егоша не услышал. Он уже научился слышать лишь то, что было важно,  а
остальное пропускать мимо ушей. Нар научил. Где-то сейчас Нар? Где Стая?
Болотник  откинулся  спиной  к  стене  и,  неудобно  придавив   крестцом
скрученные за спиной руки, сел. Насмешники ушли, и теперь сверху в поруб
заглядывали лишь крупные равнодушные звезды.  Он  улыбнулся  им.  Должно
быть,  так  же  сейчас  смотрит  на  их  бледный  свет  загадочный  брат
оборотней, могучий волк Фенрир - чудовище далеких урманских сказок...
   Прерывая его думы, Ратмйр заскрипел зубами. Перекатился на бок  и,  с
трудом приподняв избитое тело, открыл гла