лько махонькая, запрятанная где-то  очень
глубоко частица его засыпающей души жалобно стенала, моля об отмщении  и
вызывая в сонной памяти полустертое черноглазое лицо Сиромы.
   Стремясь  убежать  от  нахлынувшей  тоски  и   безысходности,   Егоша
отправился к мери - края хоть и не  столь  далекие  от  Приболотья,  как
Булгария или Хазария, но все-таки малознакомые. В глубине души  болотник
надеялся, что, увидев новые земли и новых  людей,  ему  вновь  захочется
бороться, а значит - жить. Зима застала его в земле вятичей, меж  речкой
Окой  и  Ра-рекой.  В  первые  морозные  дни  болотник  продолжал  путь,
сторонясь людских жилищ, но затем понял - холод и голод  загонят  его  к
людям. Нар научил Егошу переносить  любой  мороз,  но  ему  не  хотелось
тратить оставшуюся силу на такую малость. Вспоминая, как  тяжело  далось
возвращение к жизни, болотник  ощущал  тоску  обреченного.  Невероятными
усилиями он  вернул  себе  тело,  но  чувства  и  желания  покинули  его
навсегда.
   И, повинуясь потребностям тела, он пошел к людям.  Это  случилось  на
озере Неро, там, где из его узкого, вытянутого  репкой  края  вырывается
быстрая река Которосль. Как раз меж нею и речушкой со странным названием
Устье стояло небольшое мерянское селище - Устьино. Егоша  вошел  в  него
без страха - вряд ли кто-нибудь в здешних краях знал его. И о бегающем в
волчьей стае человеке с зелеными глазами местный люд не слышал. А если и
слышали какие-то байки о Волчьем Пастыре, то к себе их не  примеряли.  К
тому  же  мерянские  земли  изобиловали   иноплеменцами.   Здесь   мирно
соседствовали варяги и вятичи, весь и меря, словене и урмане,  а  иногда
оставались на  зиму  застигнутые  врасплох  суровыми  русскими  морозами
арабские  купцы.  Окруженное  мелкими  селищами   озеро   Неро   служило
пристанищем многим заезжим гостям. А если появлялись среди них находники
на чужое добро, то от ворогов сберегались всем миром, не  делясь  ни  по
племенам, ни по родству.
   Егоша  появился  в  Устьине  в  середине  погожего   морозного   дня.
Забавляясь с едва прикрывшей землю  снежной  пеленой,  Хорс  золотил  ее
слепящими искрами, и еще не  замерзшее  озеро  переливалось  в  ложбине,
словно диковинная драгоценная жемчужина, ненароком  выпавшая  из  убруса
Девы Зари. По  пути  к  селу  Егоша  приметил  вдалеке  одинокую  фигуру
путника. Догнать его оказалось довольно легко - мужик шел  не  торопясь,
любуясь красотами зимы и насвистывая что-то беспечное. Увидев на  дороге
незнакомого ободранного парня,  он  смолк,  остановился.  Приблизившись,
Егоша потянул с головы шапку:
   - Удачи тебе, добрый человек.
   За плечом мужика  висел  лук,  в  голенище  высокого  сапога  торчала
рукоять ножа. "Охотник", - определил Егоша. Селищинец  ощупал  болотника
зоркими глазами и, слегка акая, дружелюбно ответил:
   - И ты будь здрав! Что за дело тебя в  наши  земли  завело?  От  беды
бежишь иль доли ищешь?
   - И то и другое, - не смутясь, ответил Егоша. Он ничего не испытывал,
глядя на этого чужого улыбчивого мужичка. Даже презрения.  Стояла  перед
ним пустая, укутанная в шубу оболочка, а внутри  маленьким  пульсирующим
комочком  билась  слабая  человечья  душонка.  Егоша  мог  раздавить  ее
движением одного пальца...
   Испытующий взгляд мужика  коснулся  его  лица.  Опомнившись  болотник
заставил себя взглянуть на встречного  иначе  -  человеческими  глазами.
Встречный улыбнулся:
   - Ну что ж, и такое случается. Мы всем рады. А надолго ли  ты  к  нам
пожаловал?
   - Сам не знаю. Как получится, - покачал головой болотник.
   Мужик моргнул и, отбросив удивление, добродушно поинтересовался:
   - Ты что делать-то умеешь?
   - Охочусь неплохо.
   - Э-э-э. - Мужик удрученно скривился. -  Этой  науке  любой  в  наших
краях учен. Вот если бы ты из глины поделки умел лепить - тебя на постой
Верил взял бы, а если б  оказался  мастером  по  плотницкому  делу,  как
новоградцы, то многие тебе и кров, и еду пожаловали бы... А охотиться  и
дурная баба умеет.
   Егоша вздохнул. Ничего другого он и не ждал. Кому нужен в доме хоть и
сильный, но неумелый гость? Еды на него не напасешься, а пользы - ни  на
резан...
   - А ты попробуй зайди к Полеве, - пожалел его мужичок. -  Скажи,  что
тебя Буркай прислал. Она баба вдовая,  ей  в  хозяйстве  любой  помощник
сгодится. Крышу там починить иль дров наколоть...
   Егошу утомила его словоохотливость.
   - Куда идти? - перебил он Буркая. Осекшись, тот  забавно  выпучил  на
него яркие синие глаза:
   - Ишь ты, быстрый какой! Вон там,  с  краю,  возле  самой  Которосли,
домик видишь?
   Егоша кивнул. Он не видел, но не сомневался, что отыщет.
   - Туда и ступай, да не забудь сказать, что ты от меня пришел, - иначе
она и говорить-то с тобой не  станет!  -  крикнул  Буркай  уже  в  спину
странному парню.
   Несмотря на кажущуюся молодость, он доживал уже седьмой десяток зим и
хорошо знал людей. Этот  одинокий  и  голодный  парень  пробудил  в  нем
жалость. Буркаю еще не доводилось видеть на  столь  молодом  лице  таких
равнодушных и печальных глаз. Похоже, пареньку пришлось многое пережить.
Буркай знал, как это бывает,  когда,  наслушавшись  дедовских  баек  про
незабываемые подвиги, хочется сбежать подальше  от  опостылевших  родных
краев и где-то там, далеко, в неведомых землях достичь славы и  величия.
Наверное, и этот болотник ушел от родичей,  полный  надежд  на  удачу  и
скорое счастье, а  теперь,  не  сыскав  ни  того  ни  другого,  стыдился
возвращаться и рыскал по свету,  зализывая  нанесенные  жестокой  жизнью
раны... Когда-то Буркай был таким же. И если бы не Яснодрева - его милая
жена, наверное, так и остался бы он  обозленным  на  весь  мир  бобылем.
Как-то встретит болотного гостя Полева? Он  улыбнулся.  Буркай  отправил
странного парня к жене своего младшего сына. Бывшей жене. Прошлой осенью
лесной хозяин - так в здешних местах называли медведя - задрал  веселого
и непоседливого Богумира. Полева осталась одна в большой новой  избе.  И
хотя многие предлагали  ей  кров  и  заботу,  она  наотрез  отказывалась
покидать когда-то счастливый дом. Этот пришлый болотник  чем-то  походил
на нее... Может, они сумеют понять и помочь друг другу?
   Буркай подбросил на плече лук, подтянул  колчан  и,  приминая  лыжами
неглубокий снег, двинулся дальше. Он начал надеяться...
   А Егоша  ничего  не  знал  о  его  чаяниях.  Заставляя  себя  вежливо
приветствовать встречных,  он  добрел  до  указанной  избы  и  постучал,
оглядывая  крепкие  запоры.  Для  вдовы  изба  была  чересчур  хороша  и
добротна. И про крышу Буркай наврал - она нуждалась в  починке  так  же,
как петух в третьей ноге.
   Дверь отворилась. Молодая женщина в накинутом на плечи цветном платке
негостеприимно оглядела Егошу с головы до пят. Ее  пытливый  взор  сразу
отметил потрепанный вид незнакомца, его впалые  щеки  и  зеленые,  злые,
точно у зверя, глаза.
   - Чего тебе? -  склоняя  к  плечу  голову,  спросила  она.  Егоша  не
ответил. Он не ожидал, что вдова, о которой рассказывал Буркай, окажется
столь молода и хороша собой. Она не породила в нем желания или смущения,
но он любовался ею, как  любуются  красивой  заморской  диковинкой.  Ему
нравились большие серые глаза  незнакомки,  ее  горделивая  прямая  шея,
округлые, чуть припухшие губы. Совсем не походя  на  Ралу,  она  все  же
напоминала ее. И спросила так же прямо и резко,  без  обиняков.  Рала...
Ох, где-то теперь блуждает ее волчья душа? Доведется ли встретиться там,
на кромке, среди духов и призраков? Узнают ли друг друга?
   - Что тебе? - уже мягче повторила женщина.  Егоша  очнулся,  вздернул
подбородок:
   - Меня прислал Буркай. Я буду жить  у  тебя.  Гостить,  по  хозяйству
помогать... - И, не дожидаясь позволения хозяйки, отодвинул ее плечом  и
ступил в избу. Он слишком устал, чтобы пререкаться.
   Уперев кулаки в бока, баба двинулась на него:
   - А ну-ка пошел вон! Тоже мне, гость! Никого мне в помощь не  надобно
- так Буркаю и передай!
   - Не смогу. - Не обращая на нее внимания, Егоша  ходил  по  клетям  и
разглядывал убранство дома. В нем оказалось всего  две  большие  светлые
клети, а за стеной ютилась  третья  -  маленькая  и  дымная,  где  жарко
топилась каменка. Посередке дома, лепясь к стене, вползала вверх лесенка
- очевидно, вела на повалушу.
   - Почему  не  сможешь?  -  слегка  опешив  от  Егошиного  нахальства,
спросила вдова. Болотник скинул истертый полушубок, - жаль, пришлось для
достоверности свою волчью шубу закопать вместе с Блудовыми  аварцами,  -
опустился на лавку:
   - Коли выгонишь, я больше ни к кому здесь не пойду.  Дальше  двинусь.
Хотя бы по Которосли.
   Гнев заклокотал в горле Полевы. Экий наглец! В избу ворвался  да  еще
грозится! Еле на ногах держится, вот и давит на жалость! Как же - "уйдет
он"! Как бы не так! Небось, побежит к первой же избе крова просить!
   - Уходи! - распахивая  дверь,  твердо  сказала  она.  Егоша  чуял  ее
недовольство, но разбираться в нем не  желал.  Зачем?  Да  и  какая  ему
разница, где ночевать - в лесу или  в  доме?  Видать,  пришел  его  срок
становиться нежитем...
   Вздохнув, он молча встал, накинул суму на одно  плечо,  полушубок  на
другое и вышел в вечерний холод.  Так  же  молча  неспешно  двинулся  по
берегу еще не схваченной льдом реки. Ему было  безразлично,  куда  идти,
просто по берегу казалось удобнее всего.
   Стоя в дверях, Полева неверяще смотрела на спокойно  бредущего  прочь
парня. Неужели он и впрямь собирался уйти? Но  куда?  А  медведи?  Их  в
здешних лесах хоть пруд пруди... Не все же  залегли  в  спячку  -  вдруг
шатун задерет? Перед ее глазами  всплыло  ободранное  звериными  когтями
лицо мужа. Глаз на нем не было - только пустые дыры...
   - Вороны выклевали, - оправдываясь, сказал ей кто-то. А очи  Богумира
были такими яркими и красивыми -  ни  с  чем  не  сравнишь!  И  у  этого
пришлого глаза горели необыкновенным  зеленым  светом...  Неужто  и  они
достанутся воронам? А все из-за ее упрямства и вздорности!  Лелея  тоску
по мужу, пожалела крова для гостя, еду сберегла... Дожил  бы  до  такого
стыда Богумир - сам выгнал бы ее с позором...
   Метнувшись в горницу, Полева сунула ноги в поршни и, проваливаясь  на
ухабах, ринулась следом за болотником.
   - Стой! - завопила издалека,  но  он  продолжал  идти.  Не  слышал...
Споткнувшись, Полева упала в снег, вскочила и, догнав болотника, повисла
на его рукаве:
   - Пошли обратно! Пошли!
   Зеленые глаза окатили ее равнодушным холодом - аж мурашки побежали по
коже:
   - А-а-а, это ты... Ты ж вроде меня прочь гнала?
   - А теперь передумала. - Она сильно дернула его, развернула к селищу.
- Пошли назад! Экий обидчивый выискался! Как тебя звать-то?
   - Выродок, - не двигаясь с места, ответил болотник. Полева замерла  с
открытым ртом, а затем, испугавшись, что странный  гость  затаит  обиду,
поспешно пробормотала:
   - Добро! Выродок так Выродок... Только пойдем, а? И Егоша  пошел.  Не
потому, что очень хотел, а просто поддавшись ее напору.
   Однако от жизни в тепле и сытости изменилось немногое - дни  казались
такими же унылыми, как раньше, а серая пелена все чаще застилала  краски
мира.
   В Устьице Егоша прижился. Он мало разговаривал, от работы не бежал и,
если просили, - помогал молча и терпеливо, потому и  прослыл  нелюдимым,
но в общем-то  неплохим  парнем.  Поначалу  Буркай  проявлял  недюжинный
интерес к его прошлому, но Егоша быстро разохотил его выяснять что-либо.
   - Ты меня не трогай, и я тебе худа не сделаю, - прищурившись,  сказал
он, и, сжавшись от нечеловеческого холода  его  глаз,  Буркай  отступил.
Теперь охотник уже и не ведал - верно ли отправил странного  пришлого  в
дом к Полеве.  Хотя  худа  болотник  бабе  не  делал,  с  глупостями  не
приставал, расспросами не  донимал  и  по  хозяйству  не  ленился.  Даже
покорно таскал ей воду из реки, невзирая на насмешки молодых селищенцев.
От такой заботы Полева расцвела на глазах -  на  щеки  вернулся  прежний
румянец, и смеяться стала чаще  и  веселее.  А  едва  завидя  Выродка  -
краснела и прятала глаза. Болотник нравился многим девкам  -  приманивал
таинственностью, завораживал зеленью глаз, а уж  ловкостью  и  спокойным
нравом угождал даже самым придирчивым. Жаль, ему самому женское внимание
было безразлично, будто он  и  не  жил  вовсе,  а  глядел  на  жизнь  из
глубокого колодца и вместо всей земли  видел  только  маленький  краешек
неба...
   Егоша и впрямь так жил. Его мало задевали смешки молодых селищенцев и
их детские забавы, а к красоте своей хозяйки он просто привык и перестал
ее замечать. Его устраивала тихая и спокойная жизнь в ее доме,  поэтому,
когда в праздник коляды, прибравшись и украсив  горницу,  она  известила
Егошу, что нынче будут игры, он не стал долго думать. Он знал эти игры -
собирались в доме вдовы холостые парни и девушки, водили хороводы,  пели
песни, выбирали друг дружку.  Говоря  о  предстоящем  празднике,  Полева
зарделась, но, не желая замечать  ее  покрасневших  щек,  Егоша  накинул
зипун и вышел из избы.
   - Ты куда? - уже на пороге растерянно приостановила его Полева. В  ее
серых глазах заблестели слезы обиды и разочарования.
   - В лесу заночую, - коротко бросил болотник. - Мне не до игр.
   И, не глядя на расстроенную бабу, пошел прочь.
   Далеко он не ушел. Устроился в  ближнем  лесочке  под  елкой,  разжег
костерок и, глядя в вечернее небо, слушал разносящиеся по округе  песни.
Все радовались, только ему было невесело. Почему? Почему  так  изменился
мир? Чему забыл научить его старый Нар?
   Вдалеке запел одинокий волк. Такой же одинокий,  как  он  сам.  Егоша
вскинул голову и, откликаясь своему поросшему  шерстью  собрату,  завыл.
Тот  расслышал  и  вновь  застонал,  жалуясь  на  тоскливую  жизнь.   "Я
становлюсь зверем, - внезапно понял Егоша. - Для меня жизнь стала  такой
же серой, как для него. Но что же делать?!"
   Сверху уныло взирали звезды. Одна, далекая и маленькая,  -  Велесова,
светила нынче не для  него  -  для  Сиромы.  Сирома  убил  Ралу,  Сирома
заставил его стать таким, как теперь. Он должен расквитаться со  жрецом,
но наползшая на душу и тело лень мешала думать  о  мести.  И  что  толку
убивать Сирому? Другое дело - вернуть Владимира, помочь ему занять место
Ярополка. Тогда покоренная Русь примет ту веру, которую изберет для  нее
новый князь. Бог силен идущими за ним людьми... Белее рухнет, и  на  его
место взойдет новый Бог... А Сирома сдохнет, не  вынеся  столь  страшной
для себя беды...
   Егоша  вздохнул,  откинул  голову.  Где-то  в   селище   пронзительно
закричала женщина. Вторя ей, взвыла другая. Что-то случилось...
   - Эй, Выродок! Выродок! - донесся до него отчаянный зов Полевы. Егоша
поднялся, затоптал костер. За кров следовало платить...
   - Что случилось?  Чего  вопишь?  -  Он  возник  перед  разряженной  в
праздничные одежды Полевой словно призрак. Баба пискнула, шарахнулась, а
потом, разглядев Егошино лицо, заголосила:
   - Там мужики... В играх... Буркая запалили! Егоша  зло  сплюнул.  Это
бессмысленное веселье с прыганием через огонь и  размахиванием  горящими
факелами всегда заканчивалось бедой. Хорошо, если только опаляли усы  да
бороды, а ведь бывало, что загоралась на человеке шуба, и тогда мало кто
мог ему помочь.
   - Веди! - Егоша встряхнул рыдающую Полеву, рыкнул:
   - Веди, говорю!
   Продолжая всхлипывать, баба побежала к селищу. Она не ведала, чем  ее
жилец сможет помочь старому Буркаю, но чуяла: если он захочет  -  Буркай
не умрет.
   Растолкав столпившихся над протяжно стонущим охотником  людей,  Егоша
склонился над обожженным.
   - Ты не лезь, - небрежно отпихнул его кто-то  из  родичей  Буркая.  -
Знать, старику срок пришел.
   - Пошел прочь! - рявкнул на опешившего мужика Егоша. Кто  лучше  него
мог знать время смерти? Буркай и впрямь был  плох  -  полушубок  на  нем
сгорел почти дотла, и кожа на лице  вздулась  неприятными  пузырями,  но
умирать он не собирался. Вернее, мог и помереть, коли ничего не делать.
   Быстрыми пальцами Егоша содрал с Буркая одежду, повернулся к Полеве:
   - Полотна чистого! Воды поболее! И всех долой!
   Невольно подчиняясь его уверенному голосу, селищенцы попятились.  Все
еще причитая, Полева побежала за  указанным.  Добрые  соседки  принялись
усердно помогать ей.
   - Эй, парень, а еще чего надо? - робко предложил свою помощь  тот  же
родич, что советовал Егоше не соваться.
   -  Ничего.  -  Болотник  оглядел  принесенный  бабами  чан  с  водой,
расстелил на снегу,  рядом  со  стонущим  Буркаем,  простыню  и,  раздев
обожженного догола, опрокинул  на  него  чан.  Затем  вздернул  тело  на
холстину, укутал и бережно понес в дом. За ним шумной  толпой  двинулись
селищенцы. Рядом, взирая благодарными глазами, засеменила Полева.
   - Всем прочь, я сказал, - оглянулся на пороге Егоша и велел Полеве:
   - Сдохни здесь, а в избу никого не пускай! Ему нынче покой надобен.
   Полева заслонила собой дверной проем:
   - Уходите, люди. Молю...
   Она не впускала никого два дня, а потом Буркаю стало лучше. Егоша  не
отходил от него. Сперва помогал, словно выполнял необходимую  работу,  а
затем вдруг почуял, что вместе с Буркаем  излечивается  сам.  Равнодушие
нежитя покидало его, а вместо серого  безразличия  в  душе  возрождались
прежние ощущения. Помогая почти незнакомому человеку, он помогал  самому
себе! Уразумев это, Егоша взялся за лечение с удвоенным усердием. Он сам
промывал ожоги  Буркая,  сам  прикладывал  к  ним  толченые  травы,  сам
вытягивал гной и менял повязки.  Вскоре  раны  Буркая  покрылись  тонкой
хрустящей корочкой, и началось  самое  сложное.  При  малейшем  движении
корка лопалась и из-под нее сочилась белесая сукровица. Шевелиться  было
больно, и Буркай лежал, отказываясь даже сесть.
   - Ты никогда не сумеешь вновь ходить, если  не  заставишь  свои  ноги
работать, а тело двигаться, - убеждал его Егоша.
   - Не могу! - отворачивался охотник, а сердобольные родичи подпевали:
   - Мы его прокормим, хоть лежачего, хоть ходячего. А тебе и  без  того
поклон до земли. Оставь его теперь... Чего уж мучить..
   Егоша бы, может, и оставил, но недоделанная работа  давила  на  него,
будто камень. Однажды он не выдержал - взял Буркая под  мышки,  проволок
через все селище к лесу и бросил на снег со словами:
   - Жрать захочешь - сам домой поползешь! Кто-то  из  родичей  охотника
попытался было подойти к больному -  помочь,  но  Егоша  зверем  прыгнул
наперерез, сузил опасные глаза:
   - Не смей!
   И тот не посмел ослушаться. Пришлый болотник был очень ловок и  умен.
С ним не стоило спорить.
   А к вечеру, проливая слезы и  завывая,  словно  дикий  зверь,  Буркай
приполз в селище. Умоляя помочь, он плелся по улице и тянул  к  прохожим
отощавшие за время болезни руки. Его жалели, но связываться  с  Выродком
не хотели. К тому же пришлый вытянул Буркая с  того  света  -  и  нынче,
верно, знал, что делал.
   Еще неделю, кляня всех и вся, Буркай ползал по селищу, а  на  седьмой
день перестал хныкать и твердо встал на  ноги.  Ходил  он,  правда,  еще
неловко, но ведь ходил!
   Вот тогда-то потянулись к Егоше ходоки с просьбами. Слава о  знахаре,
спасшем Буркая из огненных объятий разъярившегося Сварога, пронеслась по
окрестным печищам, словно ветер. Заставая с виду столь робкого Выродка с
ведрами возле реки, молодежь перестала скалить зубы, а старики,  проходя
мимо него, уважительно снимали шапки. Забыв  о  боли,  Буркай  дневал  и
ночевал в Полевином доме, всегда  готовый  отслужить  болотнику.  Только
Выродок  по-прежнему  оставался  один.  Так   же   хмуро,   не   замечая
оказываемого почета,  делал,  что  просили,  и  только  изредка,  косясь
куда-то вдаль, вспыхивал слабой улыбкой. Буркай чуть не  плакал,  глядя,
как впустую извивается перед пришлым  Полева,  как  принаряжается,  как,
ожидая его, сидит у окошка, не сводя глаз с дороги. Он-то видел - парень
свое отлюбил... Ни красотой,