прощай  Новый
Город!
   Блуд поморщился. Да, с Добрыней  связываться  не  стоило,  даже  ради
такой бабенки. Он вздохнул и потянул ее за собой:
   - Пошли!
   Она светло улыбнулась, кивнула:
   - Пошли...
   Эх, кабы не Добрыня! Блуд перевел дыхание, молча зашагал к  городищу.
Быстро перебирая маленькими ногами, Полева поспешила за ним.
   Продрогший на стене Матей завидел воеводу и бегущую  за  ним  хрупкую
женскую  фигурку  разглядел  издалека.  Расхохотавшись,   он   подпихнул
сидящего рядом и сладко позевывающего стража:
   - Эй, глянь кого Блуд ведет.
   Закрыв рот, тот всмотрелся в быстро приближающихся к стенам  людей  и
махнул рукой:
   - Этот где хошь усладу сыщет!
   Матей спустился к  раздвигающему  створы  вороту,  налег  на  рычаги.
Скрипя, словно жалуясь на поздних гостей, тяжелые ворота  отворились.  К
Матею подошел  другой  стражник,  тот  самый,  что  не  желал  выпускать
воеводу, сказал полушепотом:
   - Коли все вороги таковы, я бы сам им в полон пошел...
   "Вороги?.." Матей усмехнулся.  Блуду,  как  всегда,  повезло.  Просто
повезло, и вороги здесь были ни при чем. Он  вздохнул  и  отправился  на
стену - глядеть, не идут ли к городищу Владимировы наворопники. Эх, кабы
он знал, что миг назад своей рукой отворил городище для первого из  них.
Кабы знал...

ГЛАВА 38

   Варяжко видел, что Блуд  вернулся  в  городище  не  один,  но  откуда
появилась в его доме красивая баба и чего она хотела,  нарочитый  понять
не мог. Пришлая ни с кем не разговаривала, избегала встреч  и  зачастую,
проводя целый день в Блудовой избе, даже носу  на  двор  не  высовывала.
Воевода и обращался-то с ней как-то необычно. Любая другая послужила  бы
для него лишь утехой на  миг,  но  эту  Рыжий  оберегал,  словно  родную
сестру. Рьяно оберегал! Как-то раз Варяжко  застал  пришлую  у  Блудовых
ворот и уж было открыл рот,  желая  поздороваться  со  странной  гостьей
воеводы, как перед ним, словно из-под  земли,  вырос  разъяренный  Блуд.
Сверля нарочитого злыми глазами и  прикрывая  бабу  широкой  спиной,  он
проворчал:
   - Чего надо?
   - Ничего... - опешив от его напора, ответил нарочитый.
   - А коли ничего, то  ступай  себе,  -  огрызнулся  Рыжий,  и  Варяжко
пришлось уйти. Раньше Блуд  не  берег  своих  любав,  и,  глядя  на  его
обеспокоенное лицо, Варяжко стал подумывать - а  не  женился  ли  тайком
скрытный воевода? Ведь носился с пришлой как с писаной  торбой,  скрывал
ее дивную красоту от чужих глаз и даже сам изменился - начал  заботиться
о других и, проводя все свободное время подле хворого Ярополка, перестал
шастать по девкам...
   Не только нарочитый - все вой замечали в воеводе перемены  и  втихоря
посмеивались  -  мол,  был  муж-сокол,  а  нынче  пришлая  девка  крылья
подрезала, и стал петух петухом - норову много, птицей себя  по-прежнему
мнит, а в небо подняться уж не может.
   - И на старуху бывает проруха, - судача  с  нарочитым  о  странностях
воеводы, признал Рамин. - Зацепила баба Блуда.
   Старый сотник никогда не болтал попусту и прежде,  чем  вынести  свое
суждение,  долго  приглядывался  к  пришлой.  Загадочная  гостья  Блуда,
сумевшая сломить заносчивый и нахальный норов Рыжего,  разожгла  интерес
сотника. Рамин расспрашивал о ней всех и вся и из  собранных  по  крохам
скудных шепотков да слухов узнал лишь, что зовут бабу Полевой, родом она
из мерян, живет затворницей в Блудовой избе, а воевода боится к ней даже
пальцем притронуться.
   Услышав последнее, нарочитый насторожился. Тут было что-то не  так...
Коли зародилась меж Блудом и пришлой любовь, то почему  баба  не  желала
дарить  воеводе  свое  тело?  А  если  любви  не  было,  то  почему  она
хозяйствовала в доме Блуда, будто жена?
   Сердцем  чуя  неладное,  Варяжко  твердо  решил  при  случае   самому
переговорить  с  пришлой.  И  случай  вроде  выдался,  но  едва  надумал
отправиться к ней, как по всем улицам  Нового  Города  промчался  княжий
клич. Ярополк сзывал всех бояр и хоробров к себе в терем. Зачем,  почему
- никто не ведал. Оказалось, что утром в Киев прискакал гонец из древлян
и, оставив запаленного коня  у  княжьего  крыльца,  поведал  Ярополку  о
дружине брата.
   - Далеко они покуда, даже до  Припяти  не  добрались,  -  рассказывал
гонец. - Но идут к Киеву. А всего хуже то, что я  от  многих  кметей  да
закупов слышал: люди судачат, будто здесь, в Киеве, плетет кто-то против
нынешнего князя  подлый  заговор  и  горожане-предатели  сами  Владимиру
ворота открыть сговорились.
   В спешке он забыл, перед кем  произносил  свои  речи,  забыл,  что  в
тереме собрались не лапотники, а весь боярский Киев и на высоком стольце
у окна сидит сам Ярополк, - вот и выложил правду-матку, как слышал ее от
других.
   Князь и раньше не отличался сильной волей, а нынче еще и болезнь  его
подточила. Вскочив, он испуганным зайцем заметался по клети:
   - Я знал! Знал! Не простили мне люди Олегову смерть!
   Видя смятение князя, Варяжко обрушился на гонца:
   - Ты что плетешь?! Кого байками кормишь?! Отродясь в Киеве предателей
не было! Сей городище еще наш пращур Орей от предателей зарек!
   Гонец смутился, попятился:
   - Да... Я...
   Подскочив к Варяжко, Ярополк закричал ему прямо в лицо:
   - Ты твердил: "Олегова смерть забудется! Простится!" Ты  клялся,  что
никто в Киеве против меня не пойдет! А ныне уже в иных землях о заговоре
против  меня  болтают!  Может,  ты  нарочно  мне  лгал?  Может,  сам   -
заговорщик?!
   В его суженных, словно у  сердитой  кошки,  глазах  метался  безумный
страх. Варяжко смирил негодование, склонил перед князем голову:
   - Я от сказанного не отрекаюсь и, коли желаешь, еще раз повторю - нет
в Киеве предателей! А если сыщешь в моих словах хоть  крупицу  кривды  -
убей меня, не раздумывая! Я же сам тебе меч подам и шею подставлю!
   Ярополк отшатнулся, вновь забегал из угла в угол. Из ряда сидящих  по
длинным, поставленным вдоль стен лавкам бояр  встал  Помежа  и,  оправив
длинный, до полу, багровый охабень, забормотал:
   - Ты, нарочитый, обиды на меня не держи, а только кто  нас  сбережет,
коли те слухи правдивы окажутся?
   Страшась продолжить,  он  подобрал  полы  охабеня  и,  поглядывая  по
сторонам быстрыми глазками, опустился на  лавку.  И  показались  бы  его
сомнения искренними, но при взгляде на Блуда лицо Помежи разгладилось, и
на его узких губах растаяла  хищная  улыбка,  словно  был  у  боярина  с
воеводой какой-то тайный уговор. "Коли так, - решил Варяжко, - то  самое
время Рыжему свое слово молвить". Он не ошибся. Блуд неловко поднялся и,
оглядев собравшихся, обратился к гонцу:
   - Кто тебе о предателях сказывал?
   - Так, люди всякие...
   Воевода подошел к нему поближе, ласково заглянул в глаза:
   - Какие люди?
   Совсем  одурев  от  внимания   знатного   боярина,   вой   беспомощно
забормотал:
   - Да все говорят, и в Новом Городе, и  в  кривичских  землях.  -  Но,
углядев поощряющую улыбку воеводы, уже увереннее добавил:
   - А что? Все может быть... Кривичи-то Рогволда предали.
   При напоминании о старой боли у  Ярополка  жалобно  скривилось  лицо.
Забыв о присутствующих, он поднес  ладонь  ко  рту  и  принялся  яростно
обкусывать ногти. Смотреть на него было и  страшно,  и  стыдно.  Варяжко
решился подойти. Оказавшись совсем рядом с князем, он прошептал:
   - Негоже этак... Воспрянь духом, князь... Ободри бояр!
   Но Ярополк то ли не услышал его, то ли не захотел  услышать.  Оставив
Варяжко, он метнулся к еще не успевшему  сесть  Блуду,  вцепился  в  его
руку:
   - Ты именитый хоробр, со Святославом воевал, скажи - что делать?
   - Что делать? - Рыжий удивленно вскинул брови. - Хитростью брать - то
творить, чего никто не ждет. К примеру,  забрать  дружину  и  уйти  куда
подалее.
   - Здесь моя земля, отцом мне завещанная! -  неожиданно  обретя  былое
мужество, запротестовал Ярополк. Воевода пожал плечами:
   - Как хочешь, князь, а только ты спросил,  как  брата  одолеть,  -  я
ответил. А ежели мой ответ не хорош иль понял я что не так - прости....
   Варяжко остолбенел. Уж кто-кто, а Блуд должен был понимать, что  уход
из хорошо укрепленного городища был равносилен смерти. Он же  воевал  не
первый год! Что с ним? Неужели, желая избавить молодую жену от  кровавой
бойни, струсил и надумал увезти ее подальше от мечей и боли? Или  просто
устал и потянулся к мирной жизни?
   Не выдержав гнета сомнений, Варяжко шагнул к Блуду:
   - Что с тобой?! Рыжий нахмурился:
   - Ничего... Я что думаю, то и говорю, а решать все равно не мне.  Это
ты у нас любишь сам суд вершить, а я во всем полагаюсь на  княжью  волю.
Велит  мне  светлый  князь  тут  помереть  -  безропотно  смерть  приму,
последует моему совету - уйду вместе с ним в любое изгнание.
   Горло  Варяжко  стиснуло  судорогой,  вопросы  заметались  в   голове
исполошными всплесками растревоженных рыб...
   - Можно мне сказать, светлый князь? - неожиданно вмешался  Горыня  и,
получив в знак  согласия  благосклонный  кивок  Ярополка,  повернулся  к
уставившимся на него боярам. - Я на страже чаще других  бываю,  ведаю  -
киевские стены любого ворога сдержат. И воины в городище не из тех,  что
нынче одному князю кланяются, а завтра другому. Твои речи, Блуд, изменой
пахнут. Если и есть в Киеве предатели, то первый - ты!
   Таких обвинений от старого приятеля воеводы никто не ждал,  потому  и
загомонили все хором -  кто  убеждая  Горыню  в  его  не  правоте,  кто,
наоборот, поддерживая.
   - Как ты смеешь?! - выхватил меч оскорбленный Блуд.  Варяжко  понимал
его негодование - Блуд хоть и был гнидой, а предавать не стал бы. Ему  и
у Ярополка хорошо жилось - к чему ему перемены?
   Нарочитый попробовал вклиниться меж разъяренных хоробров,  но  Фарлаф
оттолкнул его и, примкнув к Блуду плечом, надвинулся на Горыню:
   - Ты только что друга предал, кто поручится, что князя не предашь?
   - Я никого не предавал, а вот скольких  ты  хозяев  сменил,  скольким
служил, как цепной пес, скольким пятки лизал? Видать, и у  нынешнего  не
задержишься!  -  выкрикнул  в  ответ  Горыня.  Теперь  и  в   его   руке
поблескивало оружие. - За  сколь  гривен  ты,  варяжский  пес,  Ярополка
продал?!
   - Гад!
   Клинок Фарлафа со свистом распорол воздух. С ловкостью опытного бойца
Горыня уклонился. Не понимая, почему Блуд  не  вступает  в  схватку,  и,
тщетно  пытаясь  урезонить  разошедшихся  воинов,   Варяжко   оглянулся.
Отчаянно дрыгая ногами, Блуд бился в железном объятии  обхватившего  его
сзади Дубреня и, не умея вырваться,  сыпал  ругательствами,  норовя  как
можно обиднее зацепить Горыню. Однако тот, не слыша  его  воплей,  рубил
направо и налево. Корзень Фарлафа уже светился прорехами, кое-где из-под
него  показалась  кровь,   а   лицо   приобрело   угрюмо-сосредоточенное
выражение. "Все, - понял Варяжко. - Это уже не шутка -  бьются  всерьез,
насмерть".  Ярополк  тоже,  видать,  уразумел,  что  пора  вмешаться,  -
перекрывая лязг оружия и крики Блуда, рявкнул:
   - Хватит!
   Повинуясь,   Горыня   опустил   меч,    и,    воспользовавшись    его
замешательством, Фарлаф нанес резкий  удар.  Блестящий  клинок  мелькнул
мимо Варяжко. Нарочитый рванулся вперед, сшиб его. Острая боль  пронзила
руку, но смертельное лезвие  миновало  грудь  Горыни.  Тот  признательно
скосил глаза на придерживающего раненое  плечо  нарочитого,  но  сказать
ничего не успел.
   - Я велел - хватит! - выбивая меч из рук озверевшего Фарлафа,  заорал
Ярополк.  Оружие  вылетело  и,  бренча,  покатилось  к  ногам  испуганно
вжавшихся в стены торговых бояр. Визжа, словно подколотые поросята,  они
кинулись врассыпную.
   - Эх! - Схватившись за  голову,  Ярополк  стиснул  ее  ладонями  и  в
наступившей тишине громко зашептал:
   - Как же мне поверить, что киевляне меня не предадут, коли, меж собой
согласия не сыскав, мои хоробры готовы друг другу глотки рвать?
   Пристыженные  бояре,  отряхиваясь  и  оправляя   одежду,   потихоньку
принялись усаживаться на прежние места. Когда  все  устроились,  Ярополк
поднял голову, обвел горницу безразличным взглядом:
   - Я решил уйти из Киева.
   Варяжко протестующе открыл рот, но взмахом  руки  Ярополк  велел  ему
молчать:
   - Хватит ссор, нарочитый. Кто верен, тот пойдет со мной, кто не верен
- пусть остается. И разговаривать больше не о чем.
   Варяжко понимал, что не о чем. По тону Ярополка понимал,  но,  чуя  в
груди надсадную тоску обреченности, все же попытался возразить:
   - Но как же родная земля? Твоя земля?
   - А я с нее не уйду. - Присев на край стольца  и  сцепив  на  коленях
руки, Ярополк уронил подбородок на грудь. - Я в Родню отправлюсь. Там  и
земли мои, и стены не хуже киевских.
   Варяжко мог бы поспорить с кем угодно, что стены в Родне с  киевскими
не сравнятся, но Ярополк вяло махнул рукой:
   - А теперь уходите. Я устал. - И уже  в  спины  поспешно  удаляющимся
боярам напомнил:
   - И коли затеете на дворе склоку, виноватых искать не стану - любого,
у кого в руках меч окажется, назову предателем.
   От его грустного голоса Варяжко  захотелось  заплакать.  Внезапно  он
понял - это конец. Конец Ярополка, конец Киева. Князь еще  и  не  увидел
брата, а уже сдался...
   На двор выходили молча и, не глядя друг на друга, тут же разбредались
в разные стороны. У самых  ворот  нарочитого  нагнал  Горыня.  В  глазах
Сторожевого светилась признательность:
   - Я тебя в тереме отблагодарить не успел, так нынче скажу -  за  мной
должок.
   Оторвавшись от раздумий, Варяжко покосился на свое плечо.  Нанесенная
мечом Фарлафа рана оказалась пустяковой, даже кровь уже унялась,  только
рука еще слегка побаливала.
   -  Добро,  -  кивнул  он  Горыне.  Тот  улыбнулся  и,   отвернувшись,
отправился в дружинную избу. Нарочитому не хотелось идти  следом.  Желая
покоя, он зашагал к себе,  в  нежные  объятия  тихой  и  ласковой  Долы.
Несмотря  на  свою  молодость,  рабыня  умела  утешить  боль  и  тревоги
нарочитого.
   Пока девка перевязывала его, перемежая перевязку нежными,  но  весьма
настойчивыми ласками,  Варяжко  думал.  В  его  жизни  что-то  менялось,
рушилось...  Казалось,  весь  его  мир,  весь  привычный   образ   жизни
безжалостно смят чьей-то могучей рукой. Когда это случилось? Не нынче...
Может, в тот день, когда он впервые увидел Настену?
   Воспоминание о девушке опалило его душу. Где-то нынче болотница, жива
ли? Если Владимир осмелился хоть волос с ее головы!..
   - Не надо!  -  испуганно  взвизгнула  Дола.  Не  понимая  ее  испуга,
нарочитый удивленно взглянул на рабыню. Сжавшись в  комок,  она  указала
тонким пальчиком на его руки. Варяжко опустил  взгляд  и  только  теперь
заметил в своих пальцах узкий и длинный кинжал. Когда взял его,  как?  -
он не помнил. Отбросив оружие, нарочитый через силу улыбнулся напуганной
девке:
   - Не трясись... Это я так...
   Она сторожко приблизилась и, по-прежнему пугливо косясь на его  руки,
вновь принялась за дело.
   К вечеру боль в  раненом  плече  улеглась,  и,  устав  от  тягостных,
бесполезных раздумий, нарочитый вышел на крыльцо. Ноги сами понесли  его
прочь от городища, туда, где под побуревшим  скатом  берега  в  туманной
дымке стыдливо прятала свою волнующую красоту великая  Непра.  Стражи  у
ворот  проводили  нарочитого  сочувственными   взглядами   -   слухи   о
случившемся в княжьей горнице уже успели облететь  городище,  и  поэтому
все знали, как Варяжко уговаривал Ярополка остаться в Киеве. Как знали и
то, что у него ничего не вышло...
   Присев на берегу, Варяжко коснулся рукой  воды.  Прохладные  пальчики
реки  дружески  обхватили  его  запястье,  не  в  силах  удержаться,   с
прощальным всплеском соскользнули  и  побежали  дальше  -  искать  новых
встреч.
   - Передай ему: Ярополк уйдет  в  Родню,  -  раздался  позади  Варяжко
чей-то знакомый голос. - И побыстрее беги - мы скоро уходим!
   Большой куст ольхи за  Варяжкиной  спиной  мешал  нарочитому  увидеть
говорящего. Затаив дыхание, нарочитый замер.
   - Это хорошие вести. Владимир будет рад, -  ответил  мужчине  женский
голосок.  Мягкий,  бархатистый,  незнакомый.  Силясь   разглядеть   хоть
что-нибудь, Варяжко вытянул шею, но еще  удерживающий  на  своих  ветвях
достаточно листьев ольховник скрывал собеседников, да и темнота  надежно
защищала их от случайных видоков.
   - Я постараюсь заслужить оказанную мне честь. - Теперь Варяжко  узнал
говорящего. Блуд! Замышляет что-то... Неужели  все-таки  Горыня  прав  и
воевода предал своего  князя?  Крадучись,  нарочитый  попробовал  обойти
куст.
   - В Родне узнаешь, как еще помочь нам, - успокоила воеводу незнакомка
и, немного помолчав, добавила:
   - К тебе придет гонец.
   Варяжко  оставалось  лишь  отогнуть  большую  разлапистую  ветку   да
подлезть под нее, но, как назло, начался дождь. Слабый, едва  приметный,
тот, что, смачивая моросью лицо, не поит  землю  щедрой  влагой.  Однако
жухлая трава вмиг стала скользкой. Ноги нарочитого поехали в сторону, и,
не удержавшись, он упал.
   Блуд был хорошим воем. Звук падающего тела признал сразу.
   - Беги!!! -  завопил  он  незнакомке.  Мимо  поднимающегося  с  земли
Варяжко мелькнул темный охабень. Вытянув руку, нарочитый вцепился в край
одеяния,  но  баба  оказалась   проворней   белки.   Изловчившись,   она
выскользнула  из  Варяжкиных  рук  и,   нырнув   в   прибрежные   кусты,
растворилась в темноте. Она передвигалась столь стремительно и бесшумно,
что любая погоня была бы бессмысленна. Видать, незнакомка долго  жила  в
лесу, потому и ушла в его глубины словно рыба в омут, - попробуй  теперь
сыщи ее! Зато Блуд бежал так, что  слышно  было  за  версту.  С  треском
взламывая кусты, он прыжками мчался к городищу. Когда  Варяжко  поднялся
на ноги, плащ воеводы уже  скрылся  за  воротами.  Задыхаясь  от  гнева,
нарочитый кинулся следом. Теперь он не сомневался: Блуд - предатель,  но
как открыть глаза Ярополку? Хотя, может, князь и поверит - ведь  Варяжко
сам был видоком, да и вой у ворот  подтвердят,  что  воевода  уходил  из
городища.
   Ворвавшись  в  ворота,  нарочитый  рявкнул  на   опешивших   от   его
исполошного вида стражей:
   - Здесь кто проходил?!
   Те недоуменно переглянулись:
   - Никого...
   - Никого?! - Варяжко подлетел к одному из сторожевых, вцепился в  его
срачицу, затряс:
   - А не воевода ли?!
   Голова парня беспомощно замоталась  на  тонкой  шее,  но  он  все  же
прохрипел:
   - Ни-и-ико-о-ого!
   Может,  не  заметили?  Или  боялись  признаться,   что   против   его
собственного указа впустили кого-то в городище с  наступлением  темноты?
Коли так, то теперь хоть пытай их - не сознаются...
   Варяжко отбросил парня, рванулся к Блудовой  избе.  Предателя  нельзя
отпускать безнаказанно!
   На дворе воеводы стояла тишина. Не задерживаясь у  дверей,  нарочитый
проскочил сени, клети и влетел в  горницу.  Улыбающийся  Блуд  сидел  за
столом, а молодая девка растирала его обнаженную спину каким-то ароматно
пахнущим  маслом,  из  тех,  какими  часто  торговали   греки.   Заметив
запыхавшегося нарочитого, воевода вскочил, вытаращил глаза:
   - Что?! Откуда?!
   - Ты! - задыхаясь от быстрого бега и гнева, крикнул Варяжко. - Ты был
за городищем! Предатель!
   - Ты что, ополоумел? - попятился Блуд. Врал он здорово, но  врал  же!
Варяжко сам слышал его голос! Своими ушами!
   На ходу вытягивая меч, он двинулся к воеводе.  Тот  отпихнул  рабыню,
оскалился:
   - Ты, нарочитый, видать, забыл, что Ярополк сказал?
   - Я ничего не забыл. И твоего предательства не  забуду,  -  продолжая
надвигаться на него, прохрипел Варяжко. - Все князю поведаю!
   - Что поведаешь? Что влетел ко мне в избу и,  озлясь,  принялся  меня
предателем обзывать да мечом махать?
   Варяжко приостановился. Для лжи слова Блуда звучали слишком уверенно.
Может, он и  впрямь  обознался,  поспешил  винить  воеводу?  Ярополк  не
простит навета. Но как узнать правду? Кто скажет?
   В смятении нарочитый огляделся. Жалобные, доносящиеся откуда-то с