аемники доживали до старости.
   В городище болотника ждало запустение.  И  хоть  никто  на  Родню  не
нападал, лица горожан были  растерянны  и  печальны,  дома  разорены,  а
мостовые улиц разбиты сапогами воев. К воротам тянулись груженные добром
подводы: отчаявшиеся и утратившие скот горожане отправлялись на  прокорм
к дальним родичам. Надсадно кряхтя от боли в затянутых лямками плечах  и
за трудом забывая горе, лишенные  лошадей  мужики  сами  тянули  тяжелые
телеги. Одна за другой, медленно, постанывая колесами, они катились мимо
Егоши и скрывались за воротами.
   - Уж зиму-то у Палашки переживем, холода переждем, - семеня  рядом  с
телегой, убеждала мужа какая-то  невысокая,  по  нос  укутанная  епанчой
баба, - а там и воротимся...
   И, не договорив, она заплакала, пряча распухший от слез нос в складки
епанчи.
   Никем не замеченный - у всех были свои  беды,  -  Егоша  пробрался  к
порубу. Там, на пустынной площади, возле большого, поднимающего  веревку
из темницы ворота, скорчилась под дождем фигурка одинокого стража.
   "Неужто не сбежал, все еще ждет приказа от своего князя?" -  удивился
болотник, но, присмотревшись, узнал сидящего и, уже не таясь, двинулся к
нему.
   Заслышав шаги, подремывающий у поруба Рамин поднял голову. Услышав  о
смерти Ярополка - печальная весть, как и положено всему  худому,  пришла
быстро, - он много раз тщетно пытался вытянуть нарочитого из темницы, но
старые руки дрожали  и  сил  проворачивать  тяжелый  ворот  не  хватало.
Отчаявшись, он присел на край поруба и, твердо  зная,  что  без  Варяжко
никуда не уйдет, задремал. Появление болотника не удивило его и даже  не
напугало, как раньше. Не  спуская  с  Рамина  пронзительно  ярких  глаз,
колдун остановился напротив, и, чувствуя, что  следует  что-то  сказать,
Рамин встал, оправил рубаху и равнодушно пожал плечами:
   - Я знал, что ты не умер... Ты никогда  не  умрешь.  Словно  Карна  и
Желя, ты бредешь следом за бедой, но, в отличие от них, тебе  никого  не
жаль... Теперь ты здесь. Что ж, смотри, как всем худо. Смотри и  радуйся
- ведь это сотворил ты...
   В глазах колдуна мелькнуло что-то странное, будто, давно ослепнув, он
неожиданно увидел содеянное и  ужаснулся,  но  спустя  миг  они  холодно
сузились.
   - Ты зачем сидишь тут, старик? - спросил он у Рамина. Склонив  голову
к плечу, старый сотник указал на поруб:
   - Все бросили его, а я не могу. Хотел вытащить - и тоже не сумел. Вот
и сижу...
   Егоша содрал с плеч уже промокший охабень, взялся за рукоять ворота:
   - Давай вместе вытянем, коли сам не справился.  Не  дохнуть  же  этим
бедолагам, будто зверью, в волчьей яме!
   Рамин угрюмо набычился, а потом, уразумев, шарахнулся в сторону:
   - Что ты задумал?! Зачем хочешь помочь?! - В слепых  от  слез  глазах
старика мелькнули страх и жуткое понимание. - А-а-а, знаю -  ты  желаешь
видеть его боль и позор! Мстишь за прошлое!  Ты  ведь  помнишь,  как  он
любил Ярополка.
   - Хватит болтать! - прикрикнул болотник. Ему уже  надоело  бормотание
только и думающего о своем ненаглядном нарочитом  старика.  -  Мне  твой
Варяжко даром не нужен! Я его для тебя вытяну, ну а ты для меня  другого
пленника поднимешь...
   - Зачем он-то тебе нужен? - положив  натруженные  ладони  на  рукоять
ворота, поинтересовался Рамин.
   - Не твое дело!
   Рамин не стал расспрашивать, но поверил болотнику, лишь когда он даже
не взглянул на показавшуюся из поруба голову нарочитого. Ловко перекинув
ослабшего от голода и сырости Варяжко через край, он немедленно  спустил
веревку вниз и принялся вытягивать второго пленника.
   Если бы Сирома знал, кто  его  освободитель,  вряд  ли  стал  бы  так
спешить на свет, но, ничего не ведая, упираясь оскальзывающимися  ногами
в края поруба, он изо всех сил стремился к долгожданной свободе.
   Прежде  чем  оставить  пленников  на  волю  судьбы,   стражи   поруба
выкрикнули им жуткую новость о смерти князя. Затем Рамин подтвердил  ее,
но, даже узнав о гибели Ярополка, жрец не утратил надежды. Владимир взял
власть, но взять-то легко, а удержать... Жрец обучил Рогнеду притворству
и лжи. Теперь ей следовало поспешить с  местью.  Но  она  ждала  Сирому.
Магия жреца должна была сделать оружие отмщения неуязвимым и не ведающим
промаха, и теперь, вылезая из затхлой темницы, он думал лишь о княгине и
своей последней попытке спасти могущество хозяина от нового Бога.
   Брызнувший в глаза яркий  свет  заставил  Сирому  зажмуриться.  Почти
ничего не видя, он перекинул ногу  через  край  поруба  и,  соскочив  на
землю, помотал головой:
   - Кто бы ты ни был, благодарствую за освобождение.
   - Не спеши благодарить меня, жрец!
   Сирома  вздрогнул.  Неужели?!  Сквозь  резь  в  глазах  он  разглядел
трепещущие на ветру белые волосы Выродка и,  стараясь  отыскать  лазейку
для спасения, принялся лихорадочно озираться.
   - Боишься? - Болотник шагнул к нему. Острый крюк  колдовского  посоха
сверкнул под дождевыми струями влажным боком. Сирома почти почувствовал,
как неумолимое железо вспарывает его грудь и, безжалостно  круша  ребра,
выдирает под холодный и противный дождь его дымящееся  теплой  кровью  и
еще живое сердце.
   - Владимир поднялся над Русью вопреки воле твоего  хозяина,  а  после
твоей смерти он сокрушит Скотьего Бога! - приближаясь, говорил болотник.
   "Правда, правда, правда", - билось в голове жреца,  но,  еще  веря  в
спасение, он старательно оттягивал страшный миг.
   - Пройдет еще немало лет, прежде  чем  Новгородец  поймет,  для  чего
призван, - прижимаясь к краю поруба, прохрипел  он.  Краем  глаза  волхв
заметил в отдалении обнимающего Варяжко Рамина. Только теперь, приходя в
себя, нарочитый стал прислушиваться к  их  разговору.  Нарочитый...  Вот
она, спасительная лазейка!
   Потихоньку придвигаясь поближе к воям, Сирома торопливо заговорил:
   - Ты оказался очень силен, мой  ученик!  Без  твоей  помощи  Владимир
никогда  не  сумел  бы  выманить  Ярополка.  -  Убедившись  в   близости
нарочитого, жрец повысил голос:
   - И если бы не подученные тобой убийцы,  бедный  Ярополк  остался  бы
жив.
   Следуя за жрецом и настороженно следя за каждым его движением,  Егоша
не  заметил,  когда  очутился  спиной  к  Варяжко.  Однако  столь  нагло
брошенная в лицо ложь смутила  его.  Почуяв  за  словами  Сиромы  тайный
умысел, он отступил, и это случайное движение спасло ему жизнь. Ярость и
боль за преданного князя придала Варяжко сил. Услышав слова  Сиромы,  он
одним рывком выдернул из-за Раминова пояса меч и сзади молча кинулся  на
болотника. Меч проскользнул в вершке от головы колдуна и вонзился в край
поруба. Ругнувшись, Варяжко вырвал его из  бревна  и,  оскальзываясь  на
мокрой земле, вновь развернулся для нападения.
   Егоша не желал драться. Он мог  бы  до  бесконечности  уклоняться  от
грубых и неуклюжих движений нарочитого, но,  воспользовавшись  заминкой,
волхв вдруг прыгнул за Варяжкину спину и, благополучно проскользнув  меж
нею и краем своей недавней темницы, рванулся к воротам.
   - Стой! - Забыв о нарочитом, Егоша вытянул посох,  зашевелил  губами.
Поблескивая синеватым пламенем мести, на крюке посоха  заполыхал  слабый
огонек и уже было сорвался вслед убегающему жрецу, как  рухнувший  сбоку
меч нарочитого сбил его в пыль. Разъярившись на досадную  помеху,  Егоша
шарахнул нарочитого посохом. Варяжко кубарем покатился по земле, пока не
ткнулся  головой  в  коновязь.  В  затылке  нарочитого   что-то   громко
хрустнуло,  и  вечная  темнота  обрушилась   на   него,   окутывая   мир
непроглядной черной  пеленой.  Последним,  что  он  сумел  разглядеть  в
настигающей тьме, были ясные, всепрощающие глаза Настены...
   - Зачем?! - Забыв о страхе, Рамин кинулся на спину Выродка,  вцепился
в его жесткие, будто дерево, плечи. Тот встряхнулся, однако Рамин держал
крепко.
   А подлый Сирома был уже у самых ворот! На новое заклинание у Егоши не
хватало ни сил, ни времени. Рыча, он кинулся в  погоню,  но  волочащееся
следом  тело  Рамина  стесняло  его   движения.   Завертевшись,   словно
пытающаяся поймать свой  хвост  кошка,  он  услышал  насмешливый  выкрик
убегающего жреца:
   - Мы еще посмотрим, кто  кого,  глупый  болотник!  У  меня  еще  есть
могучая сила, с которой ни ты, ни твой князь ничего не сможете поделать!
   Крутнувшись еще раз, Егоша наконец стряхнул Рамина. Освобожденный  от
груза болотник метнулся к воротам, но Сирома уже исчез. Зло выругавшись,
Егоша ткнул в скрючившегося на земле старика тупым концом посоха:
   - Старый дурак! Чего полез?!
   Рамин приподнял к нему грязное от земли лицо:
   - Я не знаю твоих темных мыслей, колдун, но ты  убил  нарочитого.  Ты
убил честь и преданность Руси...
   "А ведь он прав", - внезапно осенило Егошу. Не умом - духом он почуял
правоту старика.
   Приподняв сотника, он подволок того к лежащему ничком Варяжко. Из-под
расколотой головы  нарочитого  набежала  уже  приличная  лужа  крови  и,
смешавшись с грязью, окружила  его  запрокинутое  к  небу  бледное  лицо
красновато-бурым влажным пятном. Прижавшись  ухом  к  груди  нарочитого,
Егоша уловил едва слышное биение сердца. Жизнь еще не покинула  Варяжко.
"Убей, убей, убей", - ныло внутри Егоши, и, еле  сдерживая  принуждающую
его к убийству силу,  болотник  встал  на  ноги.  Он  не  хотел  убивать
нарочитого.  Как  бы  они  не  вздорили,  Варяжко  всегда  отличался  от
остальных Егошиных обидчиков. Он никогда и никого не предавал.  Конечно,
Егоша мог загубить его ясную, словно утренняя роса, душу, но зачем? Ради
прихоти? И Настена его любила... Может, отпустить?..
   Задумавшись, болотник оперся  подбородком  на  посох.  Чувствуя,  что
решается судьба ставшего ему почти кровным братом Варяжко, Рамин  замер,
боясь шевельнуться. А вот ничего не подозревающий  Варяжко  пошевелился.
Его  тело  дрогнуло  в  том  последнем  усилии,  к  которому  принуждает
умирающего уходящая жизнь. Распахнув глаза, нарочитый увидел  склоненное
над  ним  лицо  Выродка.  Колдун  задумчиво  глядел  на  него   зелеными
печальными глазами, и,  внезапно  ощутив  странную  общность  с  усталым
нежитем, Варяжко простил ему все обиды и горе.
   - Живи... - прошептал он, а затем, вспомнив  о  предательстве  Блуда,
забился в агонии. Выродка он мог простить - болотник никогда не был  ему
понятен и жил в совсем ином мире, - но  Блуда!..  Даже  умирая,  Ярополк
считал Варяжко предателем. Это знание он унес в светлый ирий, и простить
воеводе такое зло нарочитый не мог.
   Хрипя, он попытался сказать все это склонившемуся над ним Рамину,  но
не сумел - кровь хлынула ему в  горло,  наполнила  рот  сладкой  тягучей
жижей. Захлебываясь ею, Варяжко сглотнул и вновь провалился во тьму.  Он
и  не  подозревал,  что  дарованное  им  колдуну  прощение  спасет   его
собственную жизнь. Да и кто подозревал? Однако это  едва  слышное  слово
ударило болотника в самое сердце. Переживая незнакомую, сладкую боль, он
застыл. Неужели Полева оказалась права и  в  прощении  -  жизнь?  Голос,
повелевающий  убить  нарочитого,  задохнулся   от   одного-единственного
прощающего слова! И это чудо случилось с ним не впервые! Егоша  вспомнил
Медвежий Угол. Спасая  других,  он  сам  выжил...  Полева...  Крестик  в
маленькой ладони... Впервые за долгие годы Егоше  захотелось  заплакать.
Однако он уже забыл нехитрую науку слез. Зато научился кое-чему другому.
Сил на задуманное требовалось немало, а запас их был весьма  скуден,  но
все же стоило попытаться...
   Отшвырнув Рамина от хрипящего Варяжко,  болотник  выпрямился,  сдавил
руками посох. Оставленные Сиромой шрамы на его щеке заполыхали  пожаром,
боль охватила все тело, но разве эта боль могла сравниться  с  той,  что
принесло ему коротенькое, вылетевшее из уст умирающего слово?! Застонав,
болотник закусил губу, перешагнул через пелену боли  и  страха  и  вдруг
увидел их.
   Две прозрачные, белесые фигуры сидели на корточках возле нарочитого и
длинными, похожими на змей пальцами лезли в его  распахнутый  рот.  Одна
вытягивала из его горла тонкую светящуюся нить, а другая,  подхихикивая,
сматывала ее в клубок.
   - Бросьте работу,  навьи!  -  резко  велел  им  Егоша.  Белые  фигуры
вскинулись,  остановились.  Та,  что   вытягивала   из   горла   Варяжко
соединяющую нарочитого с миром живых нить, скользнула к колдуну:
   - Зачем ты пришел? - зашипела она. - Он наш. Щека Егоши  задергалась,
возвращая его назад,  чей-то  чужой  голос  прорвался  сквозь  время  и,
дотянувшись до края кромки, где он стоял, сминая душу, рванул  болотника
вниз. Упершись посохом в тело Варяжко, колдун отчаянным усилием заставил
себя остаться.
   - Он мой! - рыкнул на осмелевшую навью.
   - Ты! - Извиваясь белесым туманом,  та  пошла  по  фугу,  завихрилась
вьюжным холодом. - Ты всего лишь зелая! И ты нам не указ!
   - Нет, сестра. - Другая навья опустила клубок на землю, и, потихоньку
разворачиваясь, он стал разматываться, и  нить  заскользила  обратно,  в
человеческое тело. - Он убил Белую... Теперь  он  -  колдун.  Да  еще  и
верящий в нового Бога. Ты слышала о  новом  Боге,  сестра?  Говорят,  он
скоро будет здесь...
   Егоша не шевелился. Первая  навья  задумалась  и,  растекаясь  вокруг
Егоши, заколыхалась туманом. Видать, желала сама  убедиться,  что  слова
сестрицы - правда. А убедившись, молча отступила.
   - Оставьте его мне! - указывая на Варяжко и едва сдерживая крик боли,
приказал болотник.
   - Да, да, - хором отозвались навьи,  и  вдруг  мир  завертелся  перед
Егошиными глазами, боль пронзила грудь и щеку  и,  ударив  в  эти  самые
болезненные места, сдернула с кромки.
   -  Болотник...  Болотник....  -  Робкий  шепот  Рамина  вернул  Егоше
действительность, заставил оглядеться.
   Он лежал на земле, рядом с Варяжко, а старый сотник  сидел  возле  на
корточках и, опасливо прижимая к его щеке  наспех  оторванный  от  своей
срачицы лоскут, испуганно шептал:
   - Болотник, болотник...
   "Почему не Выродок? Раньше-то лишь так величал..." -  устало  подумал
Егоша, но, скосив глаза на Варяжко, все понял. Раны  нарочитого  как  не
бывало, а там, где совсем недавно из  расколотого  черепа  текла  вязкая
кровь,  слабым  напоминанием  о  ней  поблескивала  небольшая  розоватая
лужица.
   - Ты спас его, - удивленно, словно все еще не веря, шепнул  Рамин  и,
оторвав руку от Егошиной щеки, протянул болотнику окровавленную  тряпку.
- А сам поранился...
   Поранился... Болотник тронул пальцем  разошедшиеся  царапины.  Пустив
ему кровь,  Сирома  надолго  лишил  болотника  возможности  пользоваться
силой. Еще повезло, что, не заметив его ран, навьи поддались... Если  он
вновь решит ворожить - раны станут еще глубже. И так до той  поры,  пока
не затянутся свежей кожей.
   Когда-то давно оборотень Ратмир рассказывал Егоше о  не  сумевших  на
время отказаться от волшбы колдунах. Получив раны от  обладающих  силой,
они продолжали ворожить, доводя маленькие порезы до жутких,  уродовавших
все тело язв. Многие погибли,  так  и  не  сумев  недолго  обойтись  без
колдовства...
   Егоша вновь взглянул на нарочитого. Жалкий, маленький человечек...  И
стоило ради него так стараться?!
   Оттолкнув протянутую руку Рамина, он поднялся:
   - Ладно, что сделано, не воротишь, а теперь запоминай.  Очнется  твой
нарочитый, скажи  ему  так:  "Выродок  велел  тебе  уходить.  Прошли  те
времена, когда боги хранили людей. Ныне наступает иное время,  и  старым
богам будет не до людских просьб". Пусть забудет и обо мне, и о Киеве. А
ежели захочет сыскать  мою  сестру,  пусть  ищет  Приболотье.  Это  лишь
басенники твердят, будто его нет, а на самом деле оно лежит меж  Раванью
и Тигодой, чуть дальше к реке, что  соединяет  Варяжское  море  с  морем
Нево. Настена тоже там живет...
   Опираясь на посох, он двинулся к воротам.
   - Погоди! - Опомнившись, Рамин заступил ему путь. - А ты? Как же ты?
   - У меня еще есть  дела  в  Киеве.  Владимир  пропадет  без  меня.  -
Болотник отодвинул старика, усмехнулся:
   - Иди-ка ты лучше к своему приятелю,  и,  коли  хочешь  его  уберечь,
сделай, как я велю. Вон, слышишь - он в себя приходит.
   Варяжко и впрямь  застонал.  Рамин  бросился  к  нему,  помог  сесть.
Бессмысленный взор нарочитого обежал его лицо:
   - : Рамин? Что случилось?
   -  Ничего,  брат.  Повздорили  немного...  -  Старый  сотник  бережно
приподнял друга за плечи и, подсадив, прислонил спиной к коновязи.
   -  Я  очень  устал,  Рамин,  -  неожиданно  признался  тот.  -   Хочу
расквитаться с Блудом да забыть обо всем. Настену сыскать...
   Дрожащими  пальцами  гладя  руки  вновь  воскресшего   друга,   Рамин
прошептал:
   - Вот и он этого хотел...
   - Он? - Всхлипнув от боли, нарочитый попытался повернуться, осмотреть
площадь. - Кто - он?
   Рамин завертел головой. Пустые улицы печально глядели на него темными
провалами.  Изредка  мелькали  одинокие  фигурки  людей,  а   вдали   за
распахнутыми воротами, прячась  в  дождевой  дымке,  расстилались  голые
просторы  роднинских  полей.  Только  Выродка  нигде  не  было.   Словно
причудился...

ГЛАВА 47

   Вслед за осенью в  Киев  пришла  зима.  Накатила  снежными  метелями,
засвистела вьюгами, завалила низкие крыши киевских изб белыми  горбатыми
сугробами.  Все  замерло,  и  даже  людские  чувства  стали  ровными   и
незаметными, будто покрытая льдом Непра. Правда, многие еще вспоминали о
смерти Ярополка, шепчась по дворам, дивились столь похожему  на  убитого
Волчьего Пастыря Владимирову колдуну-болотнику и поговаривали об  измене
Блуда, но без злости. Потому все удивились, когда  однажды  у  городской
стены обнаружили мертвое  тело  бывшего  воеводы.  Испуганно  выпучив  в
темное от  снеговых  туч  небо  пустые  глаза,  Блуд  улыбался  кровавым
провалом перерезанного горла.
   Убийцу  искать  не  стали.  Узнав  о  смерти  Рыжего,  Владимир  лишь
брезгливо поморщился и велел:
   - Нечего людей по холоду гонять. Пускай боги убийцу покарают.
   Кого покарали боги за Блудову смерть и покарали ли - так  и  осталось
неизвестным.  А  за  зимой  на  городище   нахлынула   весна.   В   день
Морены-Масленицы зазвенели по  киевским  дворам  ручьи  и  звонкоголосые
мальчишки босиком повыскакивали на  улицы  -  запускать  лаженные  зимой
маленькие ладьи. Вырываясь из мальчишечьих рук, соломенные, деревянные и
плетеные лодочки бежали по ручьям, садились на мели, тонули в лужах, но,
ничуть не отчаиваясь, юные кормщики тащили из домов все  новые  и  новые
кораблики.
   Малушин Савел от прочих мальчишек не отличался.  И  ручей  для  своих
поделок он Нашел самый  быстрый.  Звеня  на  ледяных,  еще  не  стаявших
порожках,  он  мчался  вдоль  городской  стены  и  затем,  расходясь  на
несколько маленьких, обегал  двор  колдуна.  Только  запущенные  Савелом
ладьи упорно не хотели никуда сворачивать  и  непременно  ускользали  по
самому широкому руслу прямо под крепко запертые ворота. Чуть не плача  с
досады, паренек глядел, как  одна  за  другой  его  новенькие,  с  такой
любовью лаженные  ладьи  исчезают  за  городьбой  колдунова  двора,  но,
памятуя наставления матери, во двор не входил. И только  когда  большой,
покрытый смолой  драккар  с  огромными  парусами  из  старой  крашенины,
прощально взмахнув узкой кормой, скрылся под воротами колдуна, Савел  не
выдержал.
   - Только кораблики заберу, и все, -  прошептал  он,  протискиваясь  в
щель меж кольями.
   О колдуне в Киеве отзывались по-разному. Воины  Владимира  уважали  и
побаивались болотника,  хоробры  погибшего  Ярополка  признавали  в  нем
сходство с каким-то Онохом и дивились его  странному  имени,  а  простые
горожане перешептывались, будто  этот  колдун  по  меньшей  мере  братец
убитого ими Волчьего Пастыря - так похож, и зло сплевывали ему вслед.
   На дворе Выродка оказалось пусто и очень чисто.  Не  летала,  тревожа
душу, никакая нежить, не обмахивал ледяными крылами  плененный  Позвизд,
не хихикал у ворот Дворовой, а кораблики Савела, словно дожидаясь своего