легка качнул седой головой в  сторону
серебрящейся под луной Непры:
   - Недалеко...
   Бледный диск луны выплыл из-за облаков, окатил лицо Добрыни печальным
светом. На миг Загнете показалось, что  боярин  сам  превратился  в  луч
света - острый, прямой, летящий сквозь пустоту времени. "Он и  до  детей
моих, и до их внуков дотянется - согреет  своим  теплом,  защитит  своей
силой!" - неожиданно подумал Загнета и вздрогнул, услышав  глухой  голос
боярина:
   - В Родне...

ГЛАВА 42

   Горыня пришел в  Варяжкину  избу  поздним  вечером,  когда  последние
ленивые петухи уже оторали вечернюю зарю, и, проверяя, все ли в порядке,
караульные на стенах принялись звучно окрикивать друг друга.
   Принеся  с  собой  частичку  холодного  осеннего  ветра,   Сторожевой
ввалился в горницу. Оглядев позднего гостя, нарочитый  поежился.  С  тех
пор как покинул Киев, он замерзал все чаще. Может, оттого, что  в  Родне
не нашлось ничего  согревающего  его  душу  и  даже  ветер  гладил  кожу
каким-то предсмертным дыханием?
   - Что хмуришься? - с порога  осведомился  Горыня  и,  подойдя  ближе,
небрежно хлопнул по столу широкой и тяжелой, словно  кузнечная  кувалда,
ладонью. - Помирать тоже следует с песнями!
   - Разве что помирать... - печально откликнулся нарочитый.
   Пока они шли, да нет, не шли - бежали в Родню, спешно подгоняя  обозы
с провизией, усталых людей и лошадей, он успел сдружиться с  Горыней.  С
виду  нелюдимый  и  строгий,  Сторожевой  на  деле  оказался  веселым  и
добродушным мужиком, вот только говорил  мало.  Зато  если  говорил,  то
непременно  вовремя  и  самую  суть.  Варяжко  нравились  и  его   едкие
замечания, и непреклонный, въедливый норов и прямолинейная грубость  его
высказываний.  Не  понимая  столь   странной   Дружбы,   Рамин   обходил
Сторожевого стороной и часто советовал нарочитому:
   - Этот до добра не доведет! Не верь ему...
   - А кто нас нынче до добра доведет? - неизменно откликался Варяжко. -
Нам ныне прямая дорога в сыру землю.
   В пути он и впрямь так думал, а придя в Родню,  окончательно  в  этом
уверился. Узнав о сдаче Киева, Ярополк совсем сник.
   - Предали меня... Предали...  Все  предали...  -  уставясь  в  стену,
шептал он.
   Варяжко и оставшиеся верными бывшему киевскому князю дружинники часто
заходили к нему, наперебой советуя: кто - посечься  с  братом  в  чистом
поле и с честью полечь костьми на родной земле, кто - уйти  к  печенегам
и, набравшись силы, обрушиться на подлого  Новгородца,  а  кто  (были  и
такие) - помириться с находником. В  числе  последних  советчиков  самым
рьяным оказался Блуд. Но, слава богам, его речи так же не достигали ушей
князя, как советы  прочих.  Сидя  в  полутемной,  завешенной  крашениной
горнице, бывший киевский князь сверлил  пустым,  безумным  взором  стены
приютившего его дома и никого не слушал. Иногда Варяжко  казалось,  что,
уже похоронив себя, Ярополк справил  тризну  и  теперь  лишь  дожидался,
когда кто-нибудь погребет его измученное тело.
   - А насчет Блуда-то ты был прав, - перебил грустные мысли  нарочитого
Горыня. Он уже снял сапоги и, блаженно вытянув ноги к огню, откинулся на
лавке. Из темного угла избы мигом выскочила девка-чернявка и,  подхватив
мокрую обувь, метнулась к печи - высушить.  Лениво,  будто  через  силу,
Горыня вытянул руку, поймал взвизгнувшую  девку  за  подол  и,  подтащив
поближе, вгляделся в ее измазанное сажей лицо. Поглядел недолго, а затем
оттолкнув, с отвращением сплюнул:
   - Тьфу! Грязна, как игоша! Стыдоба... Вот она, жизнь воинская!  Перед
смертью и бабу-то не всегда потискать удается!
   Произнесенное с искренним огорчением замечание Сторожевого рассмешило
Варяжко, но, сдержав улыбку, он спросил:
   - Ты что-то о Блуде толковать начал?
   - Да. - Наслаждаясь  теплом,  Сторожевой  улегся  на  лавку,  прикрыл
глаза. - Мой паренек лишь нынче правду рассказал, да и то случаем. Видел
он тогда Блуда.
   - Когда? - не понял Варяжко. - Какой паренек?
   - Ты что, забыл уже? -  Горыня  потянулся,  приоткрыл  один  глаз.  -
Тогда, в Киеве еще... Ты меня разузнать просил, кто предатель. Чей голос
ты на Непре слышал. Неужели забыл?!
   Нарочитый и впрямь уже забыл о  своей  просьбе.  Как-то  было  не  до
этого. Спешно собирались, спешно бежали и все время слышали:  "Владимиру
покорились те, Владимир полонил этих..." Злые вести  неслись  по  пятам,
терзая душу, словно оголодавшие дикие псы. А Блуда Варяжко простил в тот
миг, когда, не раздумывая, воевода согласился отправиться с Ярополком  в
Родню. Был бы он предателем - разве ушел бы на голод и  холод  со  своим
несчастным князем? Нет, остался бы дожидаться щедростей победителя...
   Совсем немного времени прошло с той поры, как Варяжко поверил  Блуду,
и вот те на - является Горыня и говорит, будто Блуд предал Ярополка!
   - Быть того не может! - невольно вырвалось у нарочитого.
   - Может иль не может - этого я не ведаю, а говорю, что слышал. И  еще
будет тебе над чем голову поломать:  частенько  что-то  после  Вечерницы
повадился наш Блуд по  городищу  шастать,  во  все  закуты  заглядывать,
словно ищет кого. Мои ребятки не раз его примечали. Странно это...  Хотя
нынче и Блудовы козни уж хуже, чем есть, не сделают. Некуда хуже...
   Махнув рукой, Горыня подложил под голову свернутый корзень и,  рухнув
на  него,  сладко  засопел.  "Устал",  -  качнул  головой  Варяжко.   От
свирепствующего в городище голода все быстро уставали. Своих-то  запасов
из Киева взяли мало - шкуры спасали, не до жратвы было, -  а  роднинских
едва хватило на два дня, чтоб в полсилы прокормить  дружину.  На  третий
день, невзирая на мольбы и вопли горожан, вой  Ярополка  перерезали  всю
роднинскую скотину, но и этой  убоины  дружине  хватило  не  надолго,  и
теперь голод взял городище в полон. За лошадиную голову  Ярополк  обещал
любому по гривне. Такой щедрой платы за кожу-кости ни наши, ни заморские
купцы еще не видывали и, небось, рекой потекли бы со своей  провизией  к
осажденному городищу, но обступившая стены Владимирова  рать  никого  не
пропускала.  А  пойти  против  воинственного  Новгородца  охотников   не
находилось...
   Варяжко поглядел на спящего Горыню и вышел из избы. Он не хотел спать
- ум нарочитого будоражила новость о Блуде и непонимание  происходящего.
Если Блуд предатель,  то  почему  вместо  щедрот  Владимира  он.  выбрал
голодное изгнание?
   Осенний ветер рванул на нарочитом одежду, залез холодными руками  под
кольчугу. Нынче Варяжко не расставался с ней - в любой  миг  Владимировы
хоробры могли пойти на приступ.  Молчаливые  звезды  искоса  глядели  на
уснувший город зоркими лучами, шарили по его закромам и медушам,  словно
искали, чем бы еще поживиться в  спящем  городишке.  Небесное  Становище
сияло совсем близко к низким крышам роднинских  изб,  а  три  звездочки,
названные  людьми  Девичьими  Зорями,  печально  косились   на   одиноко
шагающего нарочитого с  городской  стены.  Варяжко  знал,  как,  обманув
добрую  и  прилежную  сестру   Долю,   коварная   Недоля   сплела   трем
девицам-невестам куцую и рваную нить жизни, и теперь, уже став звездами,
они были обречены вечно взирая  на  землю  плакать  о  своей  не  легкой
судьбе.
   Раньше нарочитого трогала эта история,  однако,  нынче  блеклый  свет
сестер не породил в нем жалости. Жуткая тишина расплелась над  уснувшими
избами, Окутала его душу  тяжелой  пеленой.  Кроме  окриков  часовых  на
башнях, нарочитый  не  слышал  ни  звука.  Некому  было  мычать,  лаять,
квохтать и отчаянно бить копытами в  теплых  и  тесных  стойлах...  Всех
Буренок, Зорек и Студенок оголодавшие вои пустили на  прокорм...  Никого
не осталось, и даже жители, словно опасаясь,  что  их  постигнет  участь
зарезанной скотины, попрятались по домам, не смея возразить  Ярополку  и
боясь отворить ворота Владимиру.
   Из-за одной из крайних, почти вплотную примкнувших к городской  стене
изб Варяжко расслышал негромкие голоса. "Блуд!", - признал он одного  из
говорящих и, крадучись, двинулся к избе,  на  ходу  осторожно,  чтоб  не
зазвенело, вытаскивая оружие. Расслышать, о чем и с кем говорил воевода,
ему не удалось: завершив разговор еще до того, как нарочитый  поравнялся
с городьбой, Блуд выскочил прямо на него  и,  испуганно  шарахнувшись  в
сторону, обернулся к покосившейся  избе.  По  его  расширившимся  глазам
нарочитый все понял. Блуд предал! А там, в полутьме, за избой,  прятался
тот, кто подбил его на предательство!
   Отшвырнув Блуда в сторону, Варяжко нырнул за угол избы.  Краем  глаза
он еще успел увидеть убегающего  воеводу  и  обрадовался:  раз  Блуд  не
заступался за наворопника, знать, и тот не станет особо  защищать  Блуда
и, будучи схвачен, мигом все расскажет.
   Словно  помогая  нарочитому  в   справедливом   деле,   из-за   тучки
выскользнула луна, осветила широкую улицу  за  избой.  Варяжко  замер  в
недоумении. Закутавшись в широкий дорожный охабень, вражий наворопник  и
не думал убегать или прятаться. Темным силуэтом он стоял  прямо  посреди
дороги и, прикрывая полой охабеня лицо, казалось,  поджидал  нарочитого.
Ощущая в горле давящий ком, Варяжко приблизился к нему, обнажил меч:
   - Ты кто таков?!
   Наворопник послушно отбросил прикрывающую  лицо  ткань.  Меч  Варяжко
опустился.
   - Болотник?!
   Тот  ничего  не  сказал,  даже  не  шевельнул  губами,  но  в  голове
нарочитого отчетливо зазвучал его певучий насмешливый голос:
   - Я. Что, не ждал? Напуган? Ах нет, расстроен! Дважды меня хоронил, и
все зазря...
   Варяжко попятился. Он не  желал  верить  своим  глазам,  не  смел  им
верить! Он сам видел  скорченное  тело  болотника  на  пыльной  мостовой
Киева, видел, как по его виску струйкой сбегала  красная  липкая  кровь,
как синели ногти на его безжизненно вялых руках и как  ползающая  вокруг
трупа  Малуша  тыкала  костяной  иглой   в   самые   болезненные   места
упокоившегося болотника. Даже Малуша признала его мертвым!
   - Опять не веришь! - засмеялось нечто в голове  нарочитого  и  слегка
грустно заметило:
   - Сестрица моя тоже не поверила... Глазела, глазела, а потом взяла да
отреклась. Хотя мне от ее обиды ни холодно, ни жарко.
   Варяжко пятился, пока не прижался спиной к стене избы. Он  ничего  не
понимал, но напоминание о Настене вернуло ему частицу былого мужества. С
трудом разлепив трясущиеся губы, он прошептал:
   - Где встречал ее? В ирии?
   Смех Выродка разорвал его  голову.  Бросив  меч,  нарочитый  вцепился
руками в  виски,  силясь  удержать  в  столь  непрочном  черепе  гулкий,
ломающий кости смех нежитя.
   - Ну что ты. Кто колдуна в ирий пустит? Мне и  умереть-то  толком  не
дано, разве что перед моей кончиной  добрый  человек  мой  дар  на  себя
примет, а после вынесет меня из избы головой вперед,  подрежет  жилы  на
ногах и в могилу осиновый кол вобьет. А Настену твою я в Полоцке  видал.
Когда княжну Владимиру сыскивал.
   Ноги Варяжко подкосились,  и,  всхлипнув,  он  сел  на  землю.  Хотел
спросить про Настену, но сил уже не оставалось. Жуткое прозрение рухнуло
на него, придавило своей тяжестью. Болотник умер, и Варяжко знал это так
же верно, как знал свое имя, но кто же теперь стоял перед ним, чей голос
бередил душу? Мертвец говорил о  Полоцке  и  о  Владимире...  Он  проник
сквозь  стены  Родни...  Значит,  Владимиру  помогали  силы  куда  более
могущественные, чем Варяжко мог представить! Да он и поверить-то  в  них
не мог! Думал:  все  бабьи  выдумки,  глупые  сказки...  А  ведь  Малуша
упреждала: "Будут  нам  беды  от  Волчьего  Пастыря".  Не  послушал  ее,
осмеял... А нынче вот он - Волчий Пастырь, живой мертвец, смявший Рамина
нежить - стоит перед ним, улыбается и служит Владимиру!
   Нарочитый уже не смел винить Блуда в  измене  -  воевода  всего  лишь
поддался колдовству... Но с кем бы ни пришлось биться, для Варяжко честь
и жизнь князя оставались превыше всего.
   Пошарив рукой по земле, он нащупал меч и, пошатываясь,  поднялся.  Он
знал, что сейчас умрет, но ведал и еще одно - вместе  с  ним  в  ледяные
объятия Морены уйдет  этот  разрушающий  мирную  жизнь  колдун!  Варяжко
утащит его за собой!
   Углядев в руке нарочитого оружие, колдун  легко,  словно  бестелесный
Пастень, скользнул в сторону и,  очутившись  почти  рядом  с  нарочитым,
уважительно шепнул:
   - А ты смел, нарочитый! И честен!
   Варяжко развернулся, полоснул мечом по его четко вырисовывающемуся на
фоне неба силуэту. Не встретив сопротивления,  клинок  разрубил  Выродка
пополам и огорченно ткнулся острым концом в землю.  Выродок  пропал.  На
месте, где он только  что  стоял,  темным  влажным  пятном  поблескивала
большая  грязная  лужица.  Варяжко  вздохнул.  Расправиться  с  колдуном
оказалось легче, чем он ожидал. На  вышке  над  его  головой,  окрикивая
товарища, заунывно завопил стражник.
   - А еще ты глуп! - раздался откуда-то сбоку  голос  колдуна.  Варяжко
повернулся. Как ни в чем не бывало,  целый  и  невредимый  нежить  стоял
возле  стены  и,  насмешливо  ухмыляясь,  покачивал  длинным  посохом  с
железным крюком на конце. "Раньше этого  крюка  не  было",  -  почему-то
вспомнил Варяжко, и, словно отзываясь на его мысли, колдун пояснил:
   - Я становлюсь сильнее, и оружие мое становится сильнее.  Крюк  я  не
приделывал, он сам вырос...
   Тряхнув головой, Варяжко вновь  поднял  меч.  Выродок  отмахнулся  от
него,  словно  от  назойливой  мухи.  Обретя  собственную  волю,  оружие
нарочитого вывернулось из его пальцев и полетело в пыль.
   Безоружный и несчастный, Варяжко  попятился.  Выскользнувшая  невесть
откуда  тощая  черная  кошка  попалась  ему  под  ноги,  и,  не  заметив
животного,  Варяжко  наступил  на  нее.  Перепугавшись  нежданной  боли,
животное с диким мяуканьем вывернулось из-под Варяжкиных ног и  кинулось
к Выродку. Тот метнулся в сторону.
   Приоткрыв рот и в бессилии наблюдая за странной  схваткой,  нарочитый
опустился в пыль. Он не ведал,  как  эта  кошка  исхитрилась  уцелеть  в
голодном городище, но одно было несомненно - она уцелела на его счастье.
Одурев от страха, бедный зверек  кидался  на  болотника  и,  не  уступая
колдуну в ловкости, словно желая дотянуться до сердца, драл когтями  его
лицо и грудь. Уворачиваясь, тот вихрем несся по кругу, но его маленький,
ловкий противник умудрялся вновь и вновь заскакивать ему  на  плечи.  Не
выдержав напора тощего, когтистого  существа,  колдун  крутнулся  вокруг
своего посоха. Поднявшийся из-под полы его охабеня ветер швырнул в  лицо
Варяжко горсть пыли. Нарочитый отвернулся и провалился в бездну.
   Очнулся Варяжко от звучащих над его головой встревоженных голосов.
   - Не видел я ничего! - оправдываясь, кричал  один,  тонкий  и  смутно
знакомый, а другой, уверенный, упорно возражал:
   - Должен был видеть...
   Варяжко открыл глаза. Над ним, тыча друг друга в грудь, стояли двое -
маленький сельчанин из местных и одетый в кольчугу страж.
   - Он очнулся, - бегло стрельнув глазами на Варяжко, заметил  местный.
Что-то знакомое показалось Варяжко в его голосе и  взгляде,  но  сколько
нарочитый ни силился, вспомнить не мог. Да и мудрено было вспомнить -  в
его голове будто гудел рой пчел, а принявшие оружие из  рук  заботливого
стража пальцы дрожали и не слушались. С помощью того же стража нарочитый
поднялся на ноги и огляделся в поисках своего мохнатого спасителя:
   - А где кот?
   - Какой кот? - искренне удивился страж, а мужичок поспешно закивал:
   - Был кот, был! Черный такой, усатый! Вон туда, - указывая, он махнул
короткой грязной рукой, - сиганул!
   Только теперь Варяжко  заметил  на  щеке  горожанина  длинную  свежую
царапину и поморщился:
   - Уж не он ли тебя так?
   - Он, - огорченно потупился мужик и затараторил:
   - Видать, он с голодухи да перепугу совсем  ополоумел  -  кинулся  на
меня, будто спятивши!
   Теперь Варяжко вспомнил! И голос этот вспомнил, и черные,  как  ночь,
глаза незнакомца!
   Резко остановившись, он отпихнул  стражника  и  вцепился  в  отвороты
мужицкой срачицы:
   - Знаю тебя!
   - А как же не знать! - совсем не испугавшись  его  обвиняющего  тона,
закивал тот. - Я тоже тебя припомнил. Я ж  ту  девку  подобрал,  которую
потом в твой обоз направил. Ну как, вылечил ее полоцкий  знахарь?  -  Он
сморгнул и печально добавил:
   - Ты уж прости, что я этак ее тебе подсунул, обманом, но добром ты бы
ее не взял, а я  лечу  мало  и  худо  -  не  сумел  бы  ее  от  Исполоха
избавить...
   Варяжко отпустил его срачицу, отер руки. И чего набросился на мужика?
Вздохнув, ответил:
   - Вылечил... Мне на беду.
   - Почему на беду? - заинтересованно приоткрыл  рот  мужичок.  Варяжко
вздохнул.  А  может,  рассказать  этому  незнакомому  мужику   о   своей
несчастной доле и глупой  любви?  Ведь  ему-то  все  равно,  а  на  душе
полегчает... Да заодно можно расспросить - кого мужичок  приметил  возле
него...
   Покосившись на бредущего рядом стража, нарочитый махнул ему рукой:
   - Ступай! Видишь - я старинного знакомца встретил.
   Обиженно пожав плечами, тот покорно  отошел.  Он  был  бы  совсем  не
против послушать разговор  черноглазого  с  нарочитым,  но  служба  есть
служба. Кряхтя и вздыхая, он направился к дружинной избе. Пусть в животе
бурчит от голода, но он все же порадует ребят байкой о том, как в обходе
наткнулся на полумертвого нарочитого и  углядел  возле  него  мужика  из
местных, который к тому же оказался его знакомцем... А все же интересно,
что случилось с нарочитым, отчего он упал?  Голод  одолел,  иль  налетел
худой человек?
   И какого кота  сыскивал?  А  может,  с  ума  спрыгнул?  Как  князь...
Испугавшись дурных мыслей о князе, страж поежился и ускорил шаги.  Нынче
будет над чем поломать голову...
   Не успел он повернуть за угол, как налетел  на  четверку  вооруженных
ратников и шарахнулся в сторону.  Встреча  с  княжьими  гриднями  всегда
сулила мало хорошего, а нынче уж тем более...
   Один из них остановился,  смерил  вжавшегося  в  забор  презрительным
взглядом:
   - Видел ли нарочитого, именем Варяжко? Перепуганный  и  недоумевающий
парень поспешно  кивнул.  История  с  нарочитым  становилась  все  более
интересной.
   - Где он? Тыкая пальцем за спину, вой прошептал:
   - Там, позади топает... Со своим знакомым...
   На безусом лице гридня отразилась досада и тут же пропала, сменившись
обычным высокомерным безразличием:
   - Значит, все верно. Пошли!
   Грохоча   оружием,   четверка   продолжила   путь.   Оторвавшись   от
спасительного забора, ратник утер вспотевшее лицо и  тихонько  прокрался
за ними. Не доходя немного до поворота, он перемахнул через две городьбы
- благо не надо было бояться собак - и прильнул глазом к небольшой щели.
Любопытство оказалось сильнее страха...
   Ни о чем не подозревающий нарочитый и его знакомый  неспешно  шли  по
улице и вполголоса о  чем-то  толковали.  Говорил  больше  нарочитый,  а
местный лишь слушал да кивал.
   Четверка гридней выскочила на беседующих  внезапно  и,  вмиг  обнажив
мечи, окружила их, перекрывая путь к отступлению.
   - Вы  что,  ополоумели?  -  вертя  головой,  спросил  набычившихся  и
непреклонных гридней  Варяжко.  Он  и  впрямь  недоумевал  -  зачем  его
окружили? Может, из-за его  спутника?  Испугались,  что  он  сотворит  с
нарочитым что-нибудь худое?
   Опасаясь раздражать княжьих отроков, Варяжко осторожно  скосил  глаза
на Сирому - так назвал себя черноглазый знакомец. Побледнев, тот  тискал
пальцами край срачицы и беспомощно озирался.
   - Добром  прошу,  нарочитый,  -  заговорил  старший  гридень,  Мелех.
Варяжко давно знал его и  потому  удивился  сдавленному,  будто  чужому,
голосу отрока. - Отдай свой меч и ступай с нами.
   - А я? - тихонько пискнул черноглазый.
   - И ты! - грубо рявкнул гридень.
   - Что случилось, Мелех? - растерянно вертя в руках меч и  раздумывая,
подчиниться  приказу  или  нет,  спросил  Варяжко.  Быстро  оценив  свое
положение, он решил подчиниться. Даже будь их  вдвое  больше,  н