ты или моей личной жизни.
     - Иначе говоря, раскрываться вы не желаете, - резюмировал он.
     Когда государственного служащего обвиняют в злоупотреблении положением или в каком-либо другом проявлении неэтичного поведения, существуют лишь два способа защиты - полное саморазоблачение или отставка. Последнее зияло передо мной бездонной пропастью. И губернатор явно стремился вынудить меня шагнуть вниз.
     - Вы - врач-патологоанатом государственного масштаба и главный судмедэксперт этого штата, - продолжал он. - Вы сделали блестящую карьеру и имеете отличную репутацию в нашем правовом обществе. Однако в данном конкретном случае вы действуете вопреки здравому смыслу. Вы ведете себя неосмотрительно вызывающе, и это может быть расценено как недостойное поведение.
     - Я достаточно осмотрительна, губернатор, и, повторяю, не совершала ничего предосудительного. Это подтвердят факты, но я не буду ничего обсуждать до тех пор, пока не поговорю с адвокатом. И на все вопросы я буду отвечать только после беседы с ним и только судье без присяжных.
     - Закрытое разбирательство? - Его глаза сузились.
     - Определенные детали моей личной жизни могут отразиться на близких мне людях.
     - На ком же? На муже, детях, любовнике? Насколько мне известно, у вас их нет, вы живете одна и, так сказать, вся в работе. Кого же вы можете пытаться защитить?
     - Вы начинаете оказывать на меня давление, губернатор Норринг.
     - Вовсе нет, мэм. Я лишь пытаюсь найти подтверждение вашим словам. Вы заявляете, что хотите оградить других, а я интересуюсь, кто же могут быть эти другие. Конечно же, не пациенты. Ведь ваши пациенты - покойники.
     - У меня нет ощущения, что у вас ко всему этому непредвзятое и беспристрастное отношение, - сказала я, отдавая себе отчет в том, что мои слова прозвучали довольно сухо. - Что касается этой встречи, то здесь с самого начала все было нечестно. Мне сообщают о ней за двадцать минут, и я даже не в курсе, о чем будет идти речь...
     - Неужели, доктор? - прервал он меня. - Мне казалось, вы должны были догадаться, о чем.
     - Так же как я могла бы догадаться о том, что известие о ней будет обнародовано.
     - Насколько я понимаю, пресса сама явилась сюда. - Выражение его лица оставалось неизменным.
     - Я бы хотела знать, как так получилось, - с негодованием в голосе воскликнула я.
     - Если вы намекаете на то, что мой кабинет известил прессу о нашей с вами встрече, то заявляю вам, что мы этого не делали.
     Я промолчала.
     - Доктор, я не уверен, понимаете ли вы, что, поскольку мы с вами являемся государственными служащими, нам надлежит руководствоваться несколько иными правилами. В определенном смысле мы с вами лишены права иметь личную жизнь. Или лучше сказать так. Если какие-то аспекты нашей морали или деятельности вызывают сомнение, то общественность иногда имеет право знать самое, казалось бы, личное в нашей жизни. Что бы я ни собирался сделать, пусть даже просто выписать чек, я должен спросить себя, есть ли у меня на это право.
     Я обратила внимание на то, что во время разговора его руки практически бездействовали, а в фасоне его костюма и галстука была некая экстравагантность. По мере того как продолжалось его внушение, я все отчетливей понимала, что ничего из того, что я могла бы сказать или сделать, в конечном итоге меня не спасет. Хоть я и была назначена на эту должность инспектором по здравоохранению, без одобрения губернатора мне эту работу либо не предложили бы, либо я на ней особо бы не задержалась. Скорейший способ расстаться с должностью - это поставить его в несколько неловкое положение или привести в замешательство, чего я ужа добилась. Он вполне мог вынудить меня подать в отставку. Я же со своей стороны могла выторговать для себя еще немного времени, угрожая усугубить его и так неловкое положение.
     - Не хотите ли подсказать мне, доктор, что бы вы делали на моем месте?
     За окном шел мокрый снег с дождем, а на фоне мрачного оловянного неба виднелись бледные силуэты зданий деловой части города. Глядя на Норринга, после некоторого молчания я сказала:
     - Мне кажется, губернатор Норринг, и мне хочется так думать, что я не стала бы вызывать к себе главного судмедэксперта для того, чтобы оскорбить ее лично, унизить в профессиональном плане, а после потребовать, чтобы она отказалась от прав, гарантированных каждому человеку конституцией.
     Еще мне хочется думать, что я считала бы этого человека невиновным до тех пор, пока не была бы доказана его вина, и я не стала бы компрометировать порядочность этого человека и данную им клятву Гиппократа, требуя обнародовать секретные документы, что поставит под удар его самого и, возможно, многих других. Мне хочется думать, губернатор Норринг, что я не стала бы навязывать человеку, честно служившему государству, отставку в качестве единственного выхода из положения.
     Обдумывая то, что я сказала, губернатор машинально вертел в руках серебряную ручку. Причину моего ухода в отставку после беседы с ним все ожидающие за дверью журналисты будут видеть в том, что я отказала Норрингу в просьбе сделать нечто такое, что сочла неэтичным.
     - Я не заинтересован в вашей отставке в данный момент, - холодно произнес он. - Точнее сказать, я бы ее сейчас не принял. Я справедливый человек, доктор Скарпетта, и, надеюсь, далеко не глупый. И логика подсказывает мне, что аутопсию жертв убийств не может производить человек, сам каким-то образом в них вовлеченный или являющийся соучастником. Поэтому я считаю, что резоннее всего будет освободить вас от занимаемой должности до выяснения всех обстоятельств этого дела. - Он потянулся к телефону. - Джон, главный судмедэксперт уходит, проводите, пожалуйста.
     Почти в тот же момент с улыбкой на лице появился пресс-секретарь.
     Не успела я появиться из офиса губернатора, как была атакована со всех сторон. Перед глазами сверкали фотовспышки, и, казалось, будто все что-то кричали. Главной темой новостей остатка дня и следующего утра было то, что губернатор освободил меня от выполнения служебных обязанностей до восстановления моего доброго имени. В одной из редакционных статей говорилось, что Норринг показал себя джентльменом, а я, если была бы настоящей леди, подала бы в отставку.

Глава 11

     Пятницу я провела, сидя возле камина за нудным и бездарным занятием - делала для себя пометки, пытаясь документировать каждый свой шаг за последние несколько недель. К несчастью, когда, по мнению полиции, был похищен Эдди Хит, я возвращалась в своей машине из офиса домой. Когда убили Сьюзан, я была дома одна, потому что Марино увозил Люси пострелять. И когда ранним утром произошло убийство Фрэнка Донахью, я тоже была в одиночестве. У меня не было свидетелей, могущих показать, что все названные мною факты соответствуют действительности.
     Найти правдоподобные мотивы в сочетании с образом действия будет значительно сложнее. Для женщины весьма нехарактерно так расправляться со своими жертвами, и тем более трудно было бы придумать мотивы для убийства Эдди Хита, если я, конечно, не оказалась бы тайной сексуальной садисткой.
     Я была глубоко поглощена своими мыслями, когда вдруг раздался голос Люси:
     - У меня кое-что есть.
     Она сидела перед компьютером, повернувшись к нему на стуле боком и положив ноги на кушетку. У нее на коленях была куча листов бумаги, а справа от клавиатуры лежал мой "смит-вессон" тридцать восьмого калибра.
     - А почему у тебя здесь мой револьвер? - встревоженно спросила я.
     - Пит сказал мне, если будет возможность, почаще нажимать на курок, имитируя стрельбу. Вот я и тренировалась, пока шла программа.
     Я взяла револьвер, поставила его на предохранитель и на всякий случай проверила, нет ли в нем патронов.
     - Хоть мне еще осталось прокрутить несколько пленок, у меня, похоже, уже есть представление, что нам следует искать, - заявила она.
     Почувствовав прилив оптимизма, я пододвинула стул поближе.
     - На пленке от девятого декабря есть три интересных момента.
     - Каких же? - поинтересовалась я.
     - Информация об отпечатках, - объяснила Люси. - С одной записью что-то случилось или ее просто стерли. Идентификационный номер другой был изменен. Третья запись была введена приблизительно в то же время, когда две другие стерли или изменили. Я вошла в центральный банк криминальных данных и просмотрела идентификационные номера измененной и новой записей. Измененная запись имеет непосредственное отношение к Ронни Джо Уодделу.
     - А новая? - спросила я.
     - Какая-то мистика. Никакой криминальной информации. Пять раз я пробовала войти в этот идентификационный номер и неизменно получала отказ в связи с отсутствием информации. Понимаешь, что это значит?
     - Без информации в центральном банке криминальных данных мы не можем узнать, кто является этим человеком.
     Люси кивнула.
     - Совершенно верно. В АСИОП есть чьи-то отпечатки и идентификационный номер, однако отсутствуют имя и какие-либо другие личные данные, по которым можно было бы вычислить человека. И, на мой взгляд, это означает, что кто-то удалил информацию об этом человеке из центрального банка криминальных данных. Другими словами, кто-то влез и в банк.
     - Вернемся к Ронни Уодделу, - сказала я. - Ты можешь воспроизвести, что случилось с имеющейся на него информацией?
     - У меня есть на этот счет кое-какие догадки. Во-первых, тебе нужно знать, что идентификационный номер является единственным указателем и единственным определителем, то есть система не позволит тебе ввести дубликат. Таким образом, например, если бы мне вздумалось поменяться с тобой идентификационными номерами, мне бы сначала пришлось стереть твою информацию. Затем, после того как я поменяла бы свои идентификационный номер на твой, я бы должна была вновь ввести твою информацию и дать тебе свой прежний идентификационный номер.
     - И ты считаешь, что именно это и случилось? - спросила я.
     - Это объяснило бы информацию об отпечатках на пленке от девятого декабря.
     За четыре дня до казни Уоддела, подумала я.
     - Более того, - продолжала Люси. - Шестнадцатого декабря данные Уоддела были стерты в АСИОП.
     - Как же так? - опешила я. - Отпечаток из дома Дженнифер Дейтон, как оказалось, принадлежал Уодделу, когда Вэндер проверил его с помощью АСИОП чуть больше недели назад.
     - В АСИОП произошла поломка шестнадцатого декабря в десять пятьдесят шесть утра - ровно через девяносто восемь минут после того, как были стерты данные Уоддела, - ответила Люси. - База данных была восстановлена при помощи пленок, однако следует иметь в виду, что дублирование информации происходит лишь раз в день ближе к вечеру. Поэтому любые изменения, сделанные в базе данных утром шестнадцатого декабря, не были продублированы на момент поломки системы. Когда же база данных была восстановлена, восстановились и данные Уоддела.
     - Ты хочешь сказать, что кто-то поменял идентификационный номер Уоддела за четыре дня до его казни? А потом, через три дня уже после его казни, стер его данные в АСИОП?
     - По крайней мере, мне так кажется. Я только не могу понять, почему этот человек не мог с самого начала стереть его данные. Зачем было утруждать себя изменением идентификационного номера, прежде чем убрать уже всю информацию?
     Нилз Вэндер, которому я позвонила несколько минут спустя, ответил на это весьма просто.
     - После смерти заключенного его отпечатки н АСИОП довольно часто стираются, - сказал Вэндер. - Единственной причиной, по которой мы могли бы их оставить, является вероятность того, что они могут возникнуть в еще не раскрытых делах. Однако Уоддел просидел в тюрьме девять-десять лет - слишком большой срок, чтобы имело смысл сохранять его отпечатки.
     - То есть в ликвидации его данных шестнадцатого декабря не было ничего особенного, - сказала я.
     - Абсолютно. Однако девятого декабря, когда, как считает Люси, изменили его идентификационный номер, это могло бы вызвать подозрения, потому что Уоддел был еще жив.
     - Что вы обо всем этом думаете, Вэндер?
     - Изменение идентификационного номера, Кей, практически равнозначно изменению личности. У меня могут оказаться его отпечатки, но, когда я войду в соответствующий идентификационный номер в центральном банке криминальных данных, я не получу о нем информации. Я не получу либо вообще никаких данных, либо получу данные о ком-то другом.
     - У вас оказался отпечаток, найденный в доме Дженнифер Дейтон, - сказала я. - Вы вошли в соответствующий номер в центральном банке криминальных данных и вышли на Ронни Уоддела. Однако у нас есть причины считать, что его настоящий идентификационный номер был изменен. И мы сейчас не знаем, кто на самом деле оставил этот отпечаток на стуле у нее в столовой, так?
     - Да. И теперь становится ясно, что кто-то здорово потрудился, чтобы мы не смогли узнать наверняка, кто это мог быть. Я не могу доказать, что это - не Уоддел. И я не могу доказать, что это он.
     Мысли кружились у меня в голове, пока я слушала, что он мне говорил.
     - Чтобы удостовериться в том, что Уоддел не оставлял того отпечатка на стуле Дженнифер Дейтон, мне нужен один из его подлинных отпечатков, который бы не вызывал сомнений. Но я не знаю, где мне его взять.
     У меня в памяти возникли отделанные темным деревом стены и полы с темными, как гранат, засохшими пятнами крови.
     - В ее доме, - пробормотала я.
     - В чьем доме? - недоуменно спросил Вэндер.
     - Робин Нейсмит, - ответила я.

***

     Десять лет назад, когда полиция обследовала дом Робин Нейсмит, у них не было ни лазеров, ни "лума-лайта". Таких методов для снятия отпечатков тогда не существовало. В Вирджинии не было автоматизированной системы отпечатков пальцев и компьютерных средств для идентификации неполных отпечатков, оставленных на стене или где-то еще. И хотя новая технология вряд ли могла оказаться полезной для давно закрытых дел, случались исключения. И, как мне казалось, убийство Робин Нейсмит было одним из них.
     Обработав ее дом различными химикатами, возродить можно было буквально все. Пятна, капли, брызги крови, которая затекла в трещинки и щелочки, под подушки, половицы и тому подобное. Все это может быть смыто водой, поблекнуть с годами, но никогда полностью не исчезнет. Подобно тому, как оказался исписанным абсолютно чистый лист бумаги на кровати Дженнифер Дейтон, кровь в комнатах, где было совершено нападение и убийство Робин Нейсмит, могла для невооруженных глаз казаться невидимой. Безоружная в плане технологии, полиция смогла найти лишь один кровавый отпечаток во время осмотра места преступления. Не исключено, что Уоддел мог оставить и другие. Не исключено, что они есть и до сих пор.
     Нилз Вэндер, Бентон Уэсли и я ехали на запад по направлению к Ричмондскому университету, который представлял из себя красивый архитектурный ансамбль в георгианском стиле, расположенный вокруг озера. Именно это учебное заведение много лет назад с отличием закончила Робин Нейсмит, и ей так нравилось в этом районе, что некоторое время спустя она купила свой первый дом в двух кварталах от университетского городка.
     Ее маленький кирпичный дом с мансардой располагался на участке земли размером в пол-акра. Для грабителей дом мог показаться весьма заманчивым. Во дворике густо роли деревья, задний вход прятался под сенью трех гигантских магнолий, полностью закрывавших солнце. Я сомневалась, что соседи Робин Нейсмит могли что-нибудь видеть или слышать, если бы даже оказались дома. В то утро, когда Робин убили, соседи были на работе.
     В силу обстоятельств, по которым этот дом десять лет назад был выставлен на продажу, цена на него оказалась относительно невысокой для этого района. Мы узнали, что этот дом решил приобрести для своих нужд университет, оставив внутри почти все как было. Робин Нейсмит жила одна, была не замужем, а ее родители в Северной Вирджинии отказались от ее вещей. Я думала, что им было невыносимо тяжело даже смотреть на них. С момента приобретения дома университетом его арендовал профессор Сэм Поттер, преподаватель немецкого языка, холостяк.
     Пока мы доставали свое съемочное оборудование, коробки с химикатами и многое другое из багажника, входная дверь открылась, и несколько болезненного вида мужчина без особого энтузиазма поприветствовал нас своим "с добрым утром".
     - Нужна помощь? - Сэм Поттер спустился с крыльца, убирая с глаз редеющие черные волосы и дымя сигаретой. Он был низеньким, толстым и с широкими, как у женщины, бедрами.
     - Если хотите, возьмите вот эту коробку, - сказал Вэндер.
     Поттер бросил сигарету на землю и даже не потрудился потушить ее ногой. Мы проследовали за ним по ступеням в маленькую кухню с горами грязной посуды и зеленой кухонной утварью. Через столовую, где на столе возвышалась куча белья, он провел нас в гостиную в передней части дома. Поставив то, что несла, я внутренне ужаснулась, узнавая все тот же телевизор, включенный в розетку на стене, шторы, коричневый кожаный диван, паркетный пол, теперь уже обшарпанный и грязно-серого цвета. Повсюду были раскиданы книги и газеты, и, говоря с нами, Поттер стал их небрежно собирать.
     - Как видите, я человек не домашнего склада, - сказал он с легко уловимым немецким акцентом. - Я это все сложу пока на стол в столовой. Ну вот, - сказал он, вернувшись, - хотите, чтобы я еще что-нибудь убрал? - Из нагрудного кармана рубашки он вытащил пачку сигарет "Кэмел", а из потертых джинсов - спички. К его ремню на кожаном шнурке были пристегнуты карманные часы, и, пока он доставал их, чтобы взглянуть на время, а затем прикуривал сигарету, я многое успела заметить. Его руки дрожали, пальцы казались опухшими, а на скулах и носу были видны лопнувшие сосуды. Он не позаботился вытряхнуть окурки из пепельницы, но убрал при этом бутылки со стаканами и выкинул мусор.
     - Нет, вполне достаточно, больше ничего не надо двигать, - сказал Уэсли. - Если что-то понадобится, мы сами, а потом все поставим на место.
     - Так вы говорите, ваши химикаты ничего не повредят и совсем не ядовиты?
     - Нет, это не опасно. Останется лишь немного зернистого осадка - как соль после высыхания воды, - объяснила я. - Но мы постараемся все за собой убрать.
     - Я не хочу при этом присутствовать, - заявил Поттер, нервно затягиваясь сигаретой. - Вы не могли бы мне сказать, сколько вам приблизительно понадобится времени?
     - Надеюсь, не больше двух часов. - Уэсли осматривал комнату, и, хотя его лицо было абсолютно непроницаемым, я могла предположить, о чем он думает.
     Я сняла с себя пальто и думала, куда бы его положить, пока Вэндер открывал коробку с пленкой.
     - Если вы закончите до моего возвращения, захлопните, пожалуйста, дверь и проверьте, чтобы она была закрыта. Сигнализации у меня нет, так что беспокоиться не о чем.
     Поттер удалился тем же путем через кухню, и вскоре во дворе, словно дизельный автобус, завелась его машина.
     - Вот уж жуть так жуть, - воскликнул Вэндер, вынимая из коробки две бутылки с химикатами. - Это мог быть такой красивый дом. Но внутри же здесь не лучше, чем в каких-то самых мрачных лачугах, где мне только пришлось побывать. Вы обратили внимание на омлет в сковородне на плите? Чего же здесь еще можно ждать? - Он сел на корточки. - Я не хочу это смешивать, пока у нас не будет все готово.
     - На мой взгляд, нам надо бы вынести отсюда как можно больше. Фотографии у тебя, Кей? - спросил Уэсли.
     Я вытащила фотографии Робин Нейсмит, сделанные на месте преступления.
     - Вы уже заметили, что наш друг профессор продолжает пользоваться ее мебелью, - сказала я.
     - Ну что ж, тогда оставим ее здесь, - отозвался Вэндер таким тоном, словно пользоваться мебелью, оставленной в доме, где десять лет назад произошло убийство, было в порядке вещей. - А вот ковер надо вынести. Я могу сказать, что он в этом доме не так давно.
     - Как так? - Уэсли посмотрел на красный с синим ковер, на котором стоял. Он был грязный и закручивался по краям.
     - Если поднимешь край, видно, что паркет под ни