В частности, в отношении служащей в баре "Семь-одиннадцать".
     - Мы с Эбби были вдвоем в ту ночь. И ей известно о Марке, - сказала я.
     - Откуда? - Марино с любопытством смотрел на меня.
     - Я рассказывала ей.
     Он только покачал головой. Отпивая кофе маленькими глотками, я смотрела на дождь. Эбби дважды пыталась поговорить со мной по телефону с тех пор, как я вернулась из аптеки. Стоя около автоответчика, я слушала ее напряженный голос. Я не была готова к разговору с ней. Мне было страшно от того, что я могла бы наговорить.
     - Как отреагирует Марк? - спросил Марино.
     - К счастью, в статье не упоминается его имя.
     Я ощутила новую волну беспокойства. Как все агенты ФБР, особенно те, кто проработал долгие годы под глубоким прикрытием, Марк был скрытен в своей личной жизни. Упоминание в газете о наших отношениях, как мне казалось, должно было серьезно расстроить его. Нужно ему позвонить. Или, может быть, не нужно. Я не знала, что делать.
     - Часть информации, мне кажется, исходит от Мореля, - продолжала я размышлять вслух.
     Марино молчал.
     - Уэсли, должно быть, тоже что-то рассказал. Или, по крайней мере, кто-то из Смитовского музея, - сказала я. - Но как, черт возьми, Ринг узнал, что мы ездили к Хильде Озимек?
     Поставив чашку на блюдце, Марино наклонился вперед и посмотрел мне в глаза.
     - Моя очередь дать совет.
     Я чувствовала себя ребенком, которого собирались распекать.
     - Это подобно несущемуся с горы грузовику, груженному цементом, у которого отказали тормоза. Тебе его не остановить, док. Единственное, что можно сделать, - отойти в сторону.
     - Будь добр, переведи, - нетерпеливо попросила я.
     - Просто продолжай работать и забудь обо всем. Если к тебе начнут приставать с расспросами, а я в этом не сомневаюсь, скажи, что ты никогда не беседовала с Клиффордом Рингом и не имеешь ни малейшего понятия об этом. Другими словами, не обращай внимания. Если начнешь состязаться с прессой, то кончишь, как Пэт Харви, - идиоткой.
     Марино был прав.
     - И, если у тебя остался разум, не говори в ближайшее время с Эбби.
     Я кивнула. Он встал.
     - Мне нужно кое-что завершить. Если выгорит, дам тебе знать.
     Его слова напомнили мне о делах. Взяв записную книжку, я достала листок с номером автомобиля, который записала Эбби.
     - Хотелось бы проверить его по учетам. "Линкольн" седьмой модели, темно-серый. Посмотри.
     - Кто-то преследует тебя? - Он засунул листок в карман.
     - Не знаю. Водитель остановился спросить, как проехать. Не думаю, чтобы он действительно заблудился.
     - Где? - спросил он, пока я провожала его до дверей.
     - В Вильямсбурге. Он сидел в машине на пустой стоянке. Было около десяти тридцати или одиннадцати вечера на Торговой площади. Я садилась в машину, когда он неожиданно включил фары, подъехал ближе и спросил, как добраться до Шестьдесят четвертой улицы.
     - Хм, - коротко проговорил Марино. - Возможно, это детектив, работающий под прикрытием, скучающий, поджидающий, что кто-то проедет на красный свет или сделает запрещенный U-разворот. Может быть, он просто хотел попытать счастья с тобой. Порядочная женщина, вечером, одна, не садится в "мерседес".
     Я не сказала, что Эбби была со мной. Не хотелось выслушивать еще одну нотацию.
     - Не знала, что детективы разъезжают в новых "линкольнах", - сказала я.
     - Ты посмотри, какой дождь. Чертова погода, - выругался он и побежал к своей машине.

***

     Филдинг, заместитель шефа, никогда не был озабочен или занят настолько, чтобы упустить малейшую возможность взглянуть на любой отражающий предмет, мимо которого ему доводилось проходить. Это в равной степени относилось к затемненным стеклам, экранам компьютеров, к пуленепробиваемым перегородкам, отделявшим фойе от внутренних помещений. Когда я вышла из кабины лифта на первом этаже, то заметила, как он остановился около дверцы из нержавеющей стали установленного в морге холодильника и пригладил зачесанные назад волосы.
     - Они стали немного длинными на ушах, - сказала я.
     - А твои стали немного седыми, - усмехнулся он.
     - Пепельными. У блондинок они становятся пепельными, а не седыми.
     - Правильно.
     Он рассеянно затянул завязки хирургического зеленого халата, при этом его бицепсы вздулись как грейпфруты. Филдинг не мог даже моргнуть, чтобы картинно не изогнуть какую-нибудь часть своего тела. Его склоненная над микроскопом фигура напоминала мне стероидную версию скульптуры Родена "Мыслитель".
     - Джексона отправили около двадцати минут назад, - сказал он, имея в виду один из утренних случаев. - Так, но у нас уже готов другой случай на завтра. Парень, которому искусственно поддерживали жизнь после ранения, полученного в выходные.
     - Что у тебя сегодня на оставшуюся часть дня? - спросила я. - Вспомнила, тебе, кажется, надо быть на суде в Питсбурге.
     - Потребовал обвиняемый. - Он посмотрел на часы. - Около часа назад.
     - Должно быть, он узнал, что приедешь ты.
     - Необработанных образцов накопилось до потолка. Таковы мои планы на оставшуюся часть дня. Или, по крайней мере, были таковыми.
     При этом он вопросительно посмотрел на меня.
     - У меня возникло затруднение, надеюсь, ты сможешь помочь мне. Мне нужно разыскать рецепт, который, возможно, был выписан в Ричмонде восемь или около того лет назад.
     - В какой аптеке?
     - Если бы я знала, - ответила я, пока мы поднимались в лифте на третий этаж, - тогда было бы все куда проще. Придется, образно говоря, организовать телефонный марафон. Собрать как можно больше людей и обзвонить все аптеки в Ричмонде.
     - О, Господи! Кей, да их, должно быть, не меньше сотни.
     - Сто тридцать три. Я уже сосчитала. Вполне можно управиться. Ты можешь мне помочь?
     - Разумеется. - Он выглядел подавленным.
     В помощь Филдингу я подключила к этой работе своего администратора Розу, еще одного секретаря и анализатора-компьютерщицу. Мы собрались в конференц-зале со списком аптек. Инструкции были предельно ясны. Никому ни слова о том, чем мы заняты, - ни членам семьи, ни друзьям, ни полиции.
     Так как рецепт был восьмилетней давности, а Джилл погибла, была надежда, что рецепты находились не в действующем, а в старом томе дела. Я советовала всем просить фармацевтов проверить по архивным материалам: Если кто-нибудь из них будет уклоняться от выполнения этой просьбы или от выдачи информации, советовала переадресовать разговор с ними ко мне.
     Мы разошлись по своим кабинетам. Два часа спустя к моему столу подошла Роза, нежно массируя свое правое ухо.
     Она протянула мне листок, не в силах скрыть торжествующей улыбки.
     - Аптека на Бульварди-Брод. Там, на имя Джилл Харрингтон, хранятся два закрытых рецепта на либриум.
     Она назвала мне даты. - Имя врача?
     - Доктор Анна Зеннер, - ответила она. Боже мой!
     Скрывая удивление, я поздравила ее.
     - Ты бесподобна, Роза. Возьми отгул на вторую половину дня.
     - Я в любом случае ухожу в четыре тридцать, а сейчас уже опаздываю.
     - Тогда возьми отгул завтра с утра на полдня.
     Мне хотелось обнять ее.
     - И скажи остальным, что работа закончена. Могут перестать звонить.
     - Была ли доктор Зеннер не так давно президентом Ричмондской Академии медицины? - спросила Poза, задумчиво останавливаясь в дверях моего кабинета. - Похоже, я что-то читала о ней. О да. Она еще и музыкант.
     - До позапрошлого года она была президентом Академии. И она играет на скрипке в Ричмондском симфоническом оркестре. Тогда ты ее знаешь.
     Роза выглядела пораженной.
     "Все слишком хорошо", - подумала я, поднимая телефонную трубку.
     В тот же вечер мне домой позвонила Анна Зеннер.
     - Как видно из газет, ты была занята в последнее время, Кей, - сказала она. - Ты заявляешь о себе?
     Интересно, читала ли она "Пост"? В утренней статье было интервью с Хильдой Озимек и ее фотография с подписью "Ясновидящая знала, что все они мертвы". Приводились высказывания родственников и друзей убитых, половину страницы занимала цветная диаграмма, показывающая места, где были найдены машины и тела. Кэмп Пири зловеще обозначался в центре этого участка черепом с перекрещенными костями, словно на пиратской карте.
     - У меня все нормально, - ответила я. - Но может стать еще лучше, если ты мне поможешь.
     Я объяснила, что меня интересовало.
     - Завтра я направлю факсом официальный запрос с указанием статей закона, позволяющих мне затребовать материалы в отношении Джилл.
     Это была проформа. Тем не менее, мне казалось неудобным напоминать ей о предоставленных мне законом правах.
     - Можешь принести запрос сама. Обедаем в четверг в семь часов?
     - Тебе совсем не обязательно беспокоиться...
     - Никакого беспокойства, Кей, - мягко перебила она, - я соскучилась по тебе.

Глава 13

     Пастельные тона жилых кварталов напомнили мне о Майами-Бич. Дома были окрашены в розовый, желтый, голубой цвета, с отполированными бронзовыми ручками на входных дверях и развевающимися самодельными флагами, вид которых под дождем, перешедшим в снег, казался нелепым.
     Движение в час "пик" было ужасным. Мне пришлось дважды объехать квартал, прежде чем я нашла место для стоянки на приемлемом расстоянии от моего любимого винного магазинчика. Я выбрала четыре бутылки вина, две красного и две белого.
     Затем поехала вдоль Монумент-авеню, где статуи восседающих на конях генералов Конфедерации нависали над машинами, двигавшимися в призрачно-молочном месиве снега. Летом, посещая Анну, я проезжала по этому маршруту раз в неделю, постепенно мои визиты стали нерегулярными осенью и совершенно прекратились зимой.
     Приемный кабинет располагался в доме - приятном старом строении, выкрашенном в белый цвет. Улица была вымощена булыжником, а с наступлением темноты зажигались газовые лампы. Позвонив в дверь и уведомив ее о своем появлении, как делали ее пациенты, я прошла в фойе, ведущее в комнату ожидания. Кожаная мебель стояла вокруг кофейного столика, на котором лежали журналы, старый восточный ковер покрывал паркетный пол. В шкафу, в углу, красовались игрушки для маленьких пациентов. У стены стоял письменный стол, на нем кофеварка, а чуть подальше от стола был камин. В конце длинного коридора распрлагалась кухня, где что-то готовилось, и я вспомнила, что сегодня пропустила ленч.
     - Кей, это ты?
     Послышался незабываемый голос с сильным немецким акцентом и спешащие мне навстречу торопливые шаги. Затем появилась Анна, которая, вытерев руки о фартук, заключила меня в объятия.
     - Ты закрыла за собой дверь?
     - Да, ты сама закрываешь дверь после ухода последнего посетителя, Анна, - привыкла говорить я всякий раз.
     - Ты мой последний пациент. Я прошла за ней на кухню.
     - И все твои пациенты приносят вино?
     - Я бы этого не позволила. Но я не готовлю для них. Ради тебя я нарушаю все мои правила.
     - Да, - со вздохом сказала я, - смогу ли я отблагодарить тебя?
     - Только, конечно же, не своими услугами, надеюсь. - Она поставила пакет на разделочный стол.
     - Обещаю быть очень нежной.
     - Я буду очень голой и очень мертвой, и мне будет совершенно наплевать, насколько нежно ты будешь обращаться со мной. Ты надеешься меня напоить, или ты занялась продажей вин?
     - Забыла поинтересоваться, что будет на обед, - объяснила я, - не знала, какое принести вино, красное или белое. Чтобы не ошибиться, захватила по две бутылки каждого.
     - Напомни, чтобы я впредь никогда не говорила тебе, что буду готовить. Боже мой, Кей! - Она выставила бутылки. - Потрясающий вид. Налить стаканчик сейчас или сначала предпочитаешь чего-нибудь покрепче?
     - Определенно чего-нибудь покрепче.
     - Как обычно?
     - Пожалуйста.
     Глядя на большой горшок, булькающий в духовке, я добавила:
     - Надеюсь, это то, что я думаю. Анна замечательно готовила перец.
     - Следует подогреться. Я положила туда зеленый перец и томаты, которые ты в последний раз привезла из Майами. Я сберегла их. В духовке хлеб и тушеная капуста. Кстати, как твоя семья?
     - Люси неожиданно стала проявлять интерес к мальчикам и машинам, но не думаю, чтобы это серьезно, поскольку она до сих пор отдает предпочтение своему компьютеру, - сказала я. - Сестра подготовила к выпуску в следующем месяце еще одну детскую книгу, но у нее нет никаких идей относительно ребенка, которого, как подразумевается, она растит. Что касается моей матери, то, за исключением обычных сетований на то, что стало с Майами, где больше никто не говорит по-английски, все в порядке.
     - Ты ездила к ним на Рождество?
     - Нет.
     - Твоя мать простила тебя?
     - Нет еще, - ответила я.
     - Не могу сказать, чтобы я ее осуждала. На Рождество семья должна собираться вместе.
     Я ничего не ответила.
     - Но это хорошо. - Она удивила меня, сказав: - Тебе не хотелось поехать в Майами, поэтому ты не поехала. Я говорила тебе, что женщины должны быть эгоистичны. Возможно, ты учишься быть самолюбивой?
     - Думаю, эгоизм довольно легко прививается мне, Анна.
     - Когда ты не будешь больше страдать от этого, я буду знать, что излечилась.
     - Я все еще испытываю чувство вины, поэтому, думаю, еще не вылечилась. Ты права.
     - Да. Пожалуй.
     Я наблюдала, как она откупорила бутылку с характерным звуком - рукава белой хлопковой блузки закатаны до локтей, предплечья сильные и уверенные, как у женщины моложе ее вдвое. Не знаю, как выглядела Анна молодой, но и сейчас, когда ей было почти семьдесят лет, она обращала на себя внимание своими ярко выраженными тевтонскими чертами лица: короткими белыми волосами и светлыми голубыми глазами. Открыв буфет, Анна достала бутылки и через мгновение вручила мне скотч с содовой, а себе приготовила "манхэттен".
     - Что нового, с тех пор как я в последний раз виделась с тобой, Кей?
     Мы перенесли наши напитки на кухню и поставили на стол.
     - Это было до Дня благодарения? Да, мы потом говорили по телефону. Ты беспокоишься насчет книги?
     - Да, ты знаешь о книге Эбби, по крайней мере, столько, сколько и я. Слышала об убийствах. Тебе также известно о Пэт Харви и о расследовании. Я вынула сигареты.
     - Да, я слежу за событиями по новостям. Ты неплохо выглядишь. Хотя немного уставшая. И, возможно, слишком похудевшая.
     - Нельзя быть слишком похудевшей, - сказала я.
     - Были моменты, когда ты выглядела гораздо хуже, с моей точки зрения. Думаю, ты научилась справляться со стрессом от твоей работы.
     - В какие-то дни лучше, в какие-то хуже.
     Анна сделала небольшой глоток своего "манхэттена" и задумчиво уставилась на духовку.
     - А Марк?
     - Я виделась с ним, - сказала я. - Мы говорили по телефону. Он все еще не уверен. Думаю, я тоже. Поэтому, наверное, ничего нового.
     - Ты виделась с ним, это уже новость.
     - Я все еще люблю его.
     - Это не новость.
     - Все это так трудно, Анна. Всегда было трудно. Не знаю, почему не могу покончить с этим.
     - Потому что чувства слишком сильные, но оба вы боитесь обязательств. Вы оба ищете радости и общения, но хотите идти каждый своим путем. Я обратила внимание - на него намекали в газете.
     - Знаю.
     - И?..
     - Еще не разговаривала с ним.
     - Не думаю, что нужно это делать. Если он не видел газеты, наверняка кто-нибудь из Бюро сообщил ему. Если он разочарован, то ты об этом услышишь, не так ли?
     - Ты права, - облегченно сказала я, - услышу.
     - По крайней мере, вы созваниваетесь. Чувствуешь себя счастливее?
     - Чувствовала.
     - У тебя есть надежды?
     - Хочу увидеть, что произойдет, - ответила я. - Но не уверена, что получится.
     - Никто ни в чем не может быть уверен.
     - Да, такова печальная правда, - сказала я. - Ни в чем не могу быть уверена. Знаю только то, что чувствую.
     - Значит, ты пока впереди своры.
     - Что бы ни представляла собой свора, если я впереди нее, тогда это еще одна печальная правда, - согласилась я.
     Анна поднялась, чтобы вынуть хлеб из печи. Я наблюдала, как она раскладывает по тарелкам перец, тушеную капусту, наливает вино. Вспомнив о запросе, который я принесла с собой, я достала его из записной книжки и положила на стол. Анна не взглянула на него до тех пор, пока не накрыла на стол и не села и только затем спросила:
     - Ты намерена продолжить нашу беседу?
     Я достаточно хорошо знала Анну и была уверена, что она не записывала в карту детали доверительных бесед с пациентами. Люди, занимающие должности, подобные моей, имеют предоставленные законом права затребовать медицинские записи, и эти документы в конце кондов могут оказаться в суде. Люди, подобные Анне, слишком щепетильны и никогда не фиксируют конфиденциальные разговоры на бумаге.
     - Почему бы не сделать выводы, - предложила я.
     - Я поставила диагноз, что у нее было устранимое нервное расстройство, - проговорила она.
     Это было равносильно тому, если бы я сказала, что смерть Джилл последовала в результате остановки сердца и прекращения дыхания. Независимо от того, застрелен человек или его сбил поезд, смерть наступает от прекращения дыхания и остановки сердца. Диагноз нервного расстройства был самым всеохватывающим из диагнозов, указанных в Диагностическом и статистическом учебнике психических расстройств. Этот диагноз предоставлял возможность пациенту получить лечение по страховке, не раскрывая ни на йоту сути заболевания или историю его возникновения.
     - Вся человеческая раса страдает нервным расстройством, - сказала я Анне.
     Она улыбнулась.
     - Я уважаю твою приверженность профессиональной этике, - проговорила я, - и у меня нет желания вносить исправления в имеющиеся у меня справки или дополнять их информацией, которую ты считаешь конфиденциальной. Но мне чрезвычайно важно знать о Джилл все, что хоть как-то может пролить свет на ее убийство. Если это относится, например, к образу жизни, то, возможно, из-за этого она оказалась в опасной ситуации.
     - Я также уважаю твою профессиональную этику.
     - Спасибо. Теперь, когда мы выразили взаимное восхищение нашей искренностью и честностью, может быть, отложим формальности в сторону и продолжим беседу?
     - Конечно, Кей, - мягко проговорила она. - Я очень хорошо помню Джилл. Трудно не помнить необычного человека, особенно если он был убит.
     - Что в ней было необычного?
     - Необычного? - Она печально улыбнулась. - Очень красивая, внушающая любовь молодая женщина. Все говорило в ее пользу. Я с нетерпением ждала встреч с нею. Не будь она моей пациенткой, я хотела бы с ней дружить.
     - Сколько времени она посещала тебя?
     - Три-четыре раза в месяц более года.
     - Почему именно тебя, Анна? - спросила я. - Почему не кого-то поблизости в Вильямсбурге, кого-нибудь ближе к дому?
     - У меня много пациентов из других мест. Некоторые приезжают даже из Филадельфии.
     - Потому что они не желают, чтобы их знакомым стало известно о посещениях психиатра?
     Она кивнула.
     - К сожалению, многие приходят в ужас при одной мысли, что об их визитах станет известно. Ты удивишься, узнав, сколько людей, находившихся в этом кабинете, покидают его через заднюю дверь.
     Я сама никому не говорила, что посещала психиатра, и если бы Анна не отказалась брать с меня плату, платила бы ей наличными. Менее всего мне хотелось, чтобы, узнав об этих визитах, кто-то пустил слух среди сотрудников Департамента здоровья и обслуживания населения.
     - Очевидно, Джилл не хотела, чтобы было известно о ее визитах к психиатру, - сказала я. - Возможно, именно поэтому она получила либриум по рецептам в Ричмонде.
     - До твоего звонка я не знала, что она купила либриум в Ричмонде. Но я не удивлена. - Анна взяла свой бокал.
     Перец был совершенно бесподобным, но настолько острым, что на глазах невольно навернулись слезы. Лучшее творение Анны, я так ей и сказала. Затем объяснила то, о чем она, возможно, догадалась.
     - Возможно, Джилл и ее подруга были убиты тем же индивидуумом, который со