ло бы предоставить ему заниматься своим делом и дать мне заниматься своим.
     - Ты позволишь? - Он встал и взял бутылку. Лед в стаканах уже растаял.
     - Бентон, давай поговорим об убийце. После того, что случилось с Донахью, что ты думаешь по этому поводу?
     Он поставил бутылку и поправил обуглившиеся поленья. Он немного постоял возле камина, спиной ко мне, засунув руки в карманы. Потом сел возле него, оперевшись руками о колени. Уэсли впервые за долгое время казался мне таким обеспокоенным.
     - Если хочешь знать правду, Кей, этот зверь пугает меня до полусмерти.
     - Чем он отличается от других убийц, которых ты ловил?
     - Я думаю, он начал играть по одним правилам, а потом решил изменить их.
     - Свои или чьи-то еще?
     - Я думаю, они изначально были не его. Сперва решения принимал тот, кто спланировал освобождение Уоддела. А теперь этот парень действует по своим правилам. А, может быть, лучше сказать, вообще без правил. Он хитер и осторожен. И пока он хозяин положения.
     - А мотивы? - спросила я.
     - Тут сложнее. С моей точки зрения, здесь было бы лучше говорить о задаче или цели. Я подозреваю, в его безумстве есть какая-то методичность, но распаляется он безумством. Он получает удовольствие от воздействия на людей. Десять лет Уоддел просидел за решеткой, и вдруг - кошмарное повторение его преступления. Вечером в день его казни убит мальчик в сексуально-садистской манере, напоминающей дело Робин Нейсмит. Начинают умирать другие люди, и все они каким-то образом связаны с Уодделом. Дженнифер Дейтон была его подругой. Сьюзан, похоже, по крайней мере косвенно была замешана в каком-то заговоре. Фрэнк Донахью был начальником тюрьмы и имел прямое отношение к казни, состоявшейся тринадцатого декабря. А как же при этом чувствуют себя остальные участники этой игры?
     - Следует понимать так, что любой, кто имел хоть какое-то отношение к Ронни Уодделу, должен чувствовать себя в большой опасности, - ответила я.
     - Именно. Если объявился убийца полицейских и ты - полицейский, ты знаешь, что можешь стать очередной жертвой. Я могу сегодня вечером выйти из твоего дома, а он поджидает меня где-нибудь рядышком в темноте. Он может разъезжать на машине за Марино или пытаться отыскать мой дом. Он может мечтать о том, как расправится с Грумэном.
     - Или со мной.
     Уэсли вновь подошел к камину и поправил поленья.
     - Как ты думаешь, было бы разумнее с моей стороны отправить Люси назад в Майами? - спросила я.
     - О Господи, Кей, не знаю, что и ответить тебе. Она не хочет ехать домой. Это ясно как Божий день. Возможно, тебе стало бы спокойнее, если бы она сегодня вечером вернулась в Майами. С этой точки зрения мне было бы спокойнее, если бы и ты отправилась с ней. Честно говоря, и тебе, и Марино, и Грумэну, и Вэндеру, и Конни, и Мишель, и мне - всем, вероятно, было бы лучше куда-нибудь уехать. Но кто бы тогда остался?
     - Он, - сказала я. - Кто бы он там ни был. Взглянув на часы, Уэсли поставил свой стакан на столик.
     - Никто из нас не должен мешать друг другу, - сказал он. - Мы не можем себе этого позволить.
     - Бентон, я хочу очистить свое имя.
     - Как раз этим я и займусь. С чего начать?
     - С перышка.
     - Объясни, пожалуйста.
     - Возможно, убийца пошел и купил себе какую-то вещь с гагачьим пухом, но, предполагаю, он скорее всего украл ее.
     - Вполне правдоподобная теория.
     - Нам не удастся вычислить, откуда она взялась, если у нас нет ярлычка или еще какой-нибудь детали от этой вещи. Но есть еще один вариант. Что-то может промелькнуть в газетах.
     - Не думаю, что мы чего-то добьемся, если убийца узнает, что он повсюду роняет перья. Он наверняка просто избавится от этой вещи.
     - Согласна. Но почему бы тебе через своих знакомых журналистов не поместить где-нибудь такую маленькую заметочку о гаге и ее ценном пухе, о том, насколько дороги изделия, наполненные гагачьим пухом, и как они становятся объектом краж. Может, это связать с лыжным сезоном или еще с чем-нибудь?
     - Ты думаешь, кто-нибудь позвонит и скажет, что воры влезли в его машину и украли оттуда куртку с гагачьим пухом?
     - Да. Если журналист сошлется на какого-нибудь детектива, который якобы занимается подобными кражами, читателям будет куда звонить. Знаешь, люди частенько прочтут что-нибудь и тут же вспоминают:
     "Так ведь со мной случилось то же самое". Им хочется помочь, почувствовать себя нужными. И они начинают звонить.
     - Мне нужно будет подумать над этим.
     - Я понимаю, что не стоит себя особо обнадеживать.
     Мы направились к двери.

***

     - Перед тем как уехать из Гомстеда, я успел коротко поговорить с Мишель, - сказал Уэсли. - Они с Люси уже побеседовали по телефону. Мишель говорит, что твоя племянница ее просто пугает.
     - Она терроризировала всех с самого дня своего рождения.
     Он улыбнулся.
     - Мишель не это имела в виду. Она сказала, что Люси напугала ее своим интеллектом.
     - Иногда меня беспокоит, что эта малышка чересчур шустра.
     - Я не считаю, что она такая уж малышка. Если ты не забыла, я только что провел с ней почти целых два Дня. Во многих отношениях Люси произвела на меня большое впечатление.
     - Не пытайся завербовать ее в свое Бюро.
     - Подожду, пока она закончит колледж. Сколько ей осталось? Всего год?
     Люси не выходила из моего кабинета, пока Уэсли не уехал. Я увидела ее, когда уносила на кухню стаканы.
     - Ну как, тебе понравилось? - спросила я.
     - Конечно.
     - Насколько я поняла, ты подружилась и с Конни и с Бентоном.
     Выключив воду, я села за стол, на котором лежал оставленный мною блокнот.
     - Они хорошие люди.
     - Похоже, о тебе они такого же мнения.
     Открыв холодильник, она бесцельно окинула его взглядом.
     - А что, Пит здесь уже побывал до нас? Было непривычно слышать, как Марино называли по имени. Я решила, что они с Люси перешли от стадии холодной войны к разрядке, после того как он брал ее пострелять.
     - Почему ты думаешь, что он здесь был? - поинтересовалась я.
     - Я почувствовала запах сигарет, когда вошла в дом. Я предположила, что, если ты вновь не закурила, приходил он.
     Она закрыла холодильник и подошла к столу.
     - Я не закурила, а Марино ненадолго заезжал.
     - Что он хотел?
     - Он хотел задать мне массу вопросов, - ответила я.
     - О чем?
     - Зачем тебе подробности?
     Она перевела свой взгляд с моего лица на стопку финансовых документов, потом на блокнот с моей неразборчивой писаниной.
     - Неважно зачем, если ты явно не расположена мне рассказывать.
     - Это сложно, Люси.
     - Ты всегда говоришь "это сложно", когда хочешь, чтобы я отстала, - сказала она и, повернувшись, пошла из кухни.
     У меня было такое ощущение, словно мир вокруг меня рушился и люди в нем напоминали сухие зернышки, которые ветер раздувал в разные стороны. Когда я наблюдала за родителями с детьми, я любовалась гармонией их взаимоотношений и втайне боялась, что сама была обделена инстинктом, которому невозможно научиться.
     Я нашла племянницу у себя в кабинете перед компьютером. На экране были столбики цифр в сочетании с буквами алфавита. Она что-то считала и писала карандашом на миллиметровке и даже не подняла глаз, когда я подошла к ней.
     - Люси, я знаю, что у твоей матери было много мужчин. Они то появлялись в вашем доме, то исчезали. Я прекрасно понимаю, каково было от этого тебе. В этом доме все иначе, и я - не твоя мать. Тебе не надо с опаской относиться к моим коллегам и друзьям мужского пола. И не стоит заниматься поисками улик, указывающих на то, что здесь был какой-то мужчина. У тебя не должно быть оснований подозревать меня в определенных отношениях с Марино, Уэсли или кем-то еще.
     Она не отвечала.
     Я положила ей на плечо руку.
     - Возможно, я не являюсь той неотъемлемой частью твоей жизни, какой мне хотелось бы быть, но ты для меня значишь очень много.
     Она стерла какую-то цифру и стряхнула бумажку.
     - Тебя могут обвинить в совершении преступления? - спросила она.
     - Ну конечно нет. Я не совершала никаких преступлений.
     Я нагнулась к монитору.
     - Ты сейчас видишь перед собой "гексадамп", - пояснила она.
     - Да, ты права. Это иероглифы.
     Поставив руки на клавиатуру, Люси стала перемещать курсор, попутно объясняя:
     - Сейчас я пытаюсь найти точное положение идентификационного номера, который является единственным определителем. У каждого человека в этой системе есть идентификационный номер, и у тебя тоже, поскольку и твои отпечатки находятся в АСИОП. На языке четвертого поколения, например SQL, я могла бы запросить колонку названий. Но здесь - технический и математический язык. Здесь нет колонок названий, здесь только позиции в структуре записи. Другими словами, если бы я хотела поехать в Майами, на SQL я бы просто сообщила компьютеру, что хочу ехать в Майами. Но здесь, в шестнадцатеричной системе, мне придется сказать, что я хочу отправиться на позицию которая на столько-то градусов севернее экватора и на столько-то градусов восточнее нулевого меридиана.
     Так что, продолжая географическую аналогию, я вычисляю долготу и широту идентификационного номера, а также номера, указывающего на тип записи. Затем я могу записать программу, чтобы найти любой идентификационный номер, где запись второго типа, то есть удаление, или третьего типа - корректировка. И я буду пользоваться этой программой, работая со всеми пленками.
     - Ты предполагаешь, что если с записями не все в порядке, значит, кто-то менял идентификационный номер? - спросила я.
     - Ну, скажем, было бы гораздо проще что-то сделать с идентификационным номером, чем с самими отпечатками. Это, собственно, все, что и есть в АСИОП, - идентификационный номер и соответствующие отпечатки. Имя человека, его данные и сведения о нем находятся в компьютеризованной криминальной информации, которая хранится в ЦБКД, Центральном банке криминальных данных.
     - Насколько я понимаю, записи в ЦБКД соответствуют отпечаткам в АСИОП по идентификационным номерам, - сказала я.
     - Точно.
     Когда я ложилась спать, Люси еще продолжала работать. Я тут же уснула и проснулась в два часа ночи. До пяти утра мне не спалось, а меньше чем полчаса спустя меня разбудил будильник. Еще не рассвело, когда я уже была в пути, направляясь к центру города и слушая сводку новостей по местной радиостанции. Диктор сообщал, что полиция допросила меня и я отказалась отвечать на вопросы, касающиеся моих финансовых документов. Он продолжал, напомнив, что Сьюзан Стори положила на свой счет три с половиной тысячи долларов всего за несколько недель до ее убийства.
     Приехав в офис, я еще не успела снять куртку, как позвонил Марино:
     - Этот идиот мэр не умеет держать язык за зубами, - с ходу заявил он.
     - Определенно.
     - Черт, простите.
     - Это не ваша вина. Я знаю, что вам приходится ему докладывать. Марино замялся.
     - Мне нужно узнать у вас насчет вашего оружия двадцать второго у вас нет, так ведь?
     - Вам все известно об имеющемся у меня оружии. У меня "рюгер" и "смит-вессон" И если вы расскажете об этом мэру Канингэму, уверена, что через какой-нибудь час я услышу это по радио.
     - Док, он хочет, чтобы вы отдали их в лабораторию огнестрельного оружия.
     Поначалу я решила, что Марино шутит.
     - Он считает, что вы сами должны быть заинтересованы в том, чтобы отдать их на проверку, - добавил он. - Он уверен, что это замечательная мысль - продемонстрировать безотлагательно, что пули, извлеченные из Сьюзан, мальчика Хита и Донахью, не могли быть выпущены из вашего оружия.
     - Вы говорили мэру, что мои револьверы тридцать восьмого калибра? - спросила я, чувствуя нарастающее негодование.
     - Да.
     - И ему известно, что из тел извлекли пули двадцать второго калибра?
     - Да. Я сто раз повторял ему одно и то же.
     - Хорошо, тогда спросите его от моего имени, не известен ли ему переходник, при помощи которого из револьвера тридцать восьмого калибра можно стрелять пулями двадцать второго. Если да, то пусть он представит на него соответствующий документ к следующему заседанию Академии судебной медицины.
     - Не думаю, что мне стоит ему так говорить.
     - Это какое-то политиканство, дешевые штучки. Здесь нет никакого рационального зерна.
     Марино промолчал.
     - Послушайте, - спокойным голосом сказала я, - закона я не нарушала. Я не собираюсь никому представлять ни свои финансовые документы, ни оружие, ни что бы там ни было еще до тех пор, пока не получу соответствующего официального уведомления. Я понимаю, что вы должны выполнять свою работу, и хочу, чтобы вы выполняли именно свою работу. И еще я хочу, чтобы меня оставили в покое, чтобы и я могла делать свою работу. У меня на очереди три вскрытия, и Филдинг уезжает на заседание суда.
     Однако мне не суждено было быть оставленной в покое, и это стало ясно, когда я, завершив свой разговор с Марино, увидела у себя в кабинете Роуз. У нее было бледное лицо и в глазах - испуг.
     - Губернатор хочет встретиться с вами, - сказала она.
     - Когда? - спросила я, чувствуя, как у меня забилось сердце.
     - В девять.
     Было уже восемь сорок.
     - Что он хочет Роуз?
     - Тот человек, который звонил, не сказал.
     Взяв свою куртку и зонт, я вышла под зимний дождь, который на глазах начинал замерзать. Я торопливо шла по Четырнадцатой улице, пытаясь вспомнить, когда я в последний раз разговаривала с губернатором Джо Норрингом, и решила, что это было около года назад на официальном приеме в Вирджинском музее Он - республиканец, сторонник епископальной церкви и с дипломом Вирджинского университета. Я - итальянка по происхождению, католичка, рожденная в Майами и получившая образование на Севере. В душе я сочувствовала демократам.
     Капитолий располагался на Шокхоу-Хил и был окружен орнаментальной литой оградой, установленной в начале девятнадцатого века, чтобы туда не забредали коровы. Белое кирпичное здание было типичным примером джефферсоновской архитектуры - абсолютно симметричные карнизы и колонны без каннелюр с ионическими капителями, навеянными римскими храмами. Вдоль гранитных ступеней стояли скамьи, и сейчас под леденящим дождем я вспомнила о том, что каждый год весной собиралась провести обеденный перерыв не за своим столом, а сидя здесь, под солнышком. Однако это все еще по-прежнему предстояло осуществить. Бесчисленное множество дней моей жизни прошло при искусственном освещении, в замкнутых пространствах помещений, с которыми никак не сочеталось понятие архитектуры.
     Оказавшись в Капитолии, я отыскала туалет и попыталась с помощью нескольких поспешных штрихов укрепить в себе чувство уверенности. Однако ни помада, ни макияжная кисть не помогли моему отражению в зеркале стать более утешительным. Огорченная и взволнованная, я поднялась на лифте на самый верх ротонды, где над мраморной статуей Джорджа Вашингтона работы Гудона со стен грозно смотрели портреты прежних губернаторов, выполненные маслом. У южной стены с блокнотами, фотоаппаратами, камерами и микрофонами толпились журналисты. Мне даже не пришло в голову, кого они поджидали, пока при моем приближении на их плечах не оказались видеокамеры, не появились, точно сабли из ножен, микрофоны и не защелкали со скоростью автоматического оружия затворы фотоаппаратов.
     - Почему вы отказались отвечать на вопросы, касающиеся ваших финансовых документов?
     - Доктор Скарпетта...
     - Вы давали деньги Сьюзан Стори?
     - Какое у вас оружие?
     - Доктор...
     - Правда, что из вашего офиса исчезли личные дела?
     Вопросы и обвинения сыпались на меня со всех сторон, пока я шла, не поворачивая головы, с трудом отдавая себе отчет в происходящем. Микрофоны прыгали возле самого моего подбородка, толпа напирала со всех сторон, глаза слепили вспышки. Казалось, прошла целая вечность, пока я не добралась до массивной двери из красного дерева и не погрузилась в царившую за ней спасительную тишину.
     - Доброе утро, - сказала сидевшая за большим резным столом в приемной секретарша, над которой висел портрет Джона Тайлера.
     Напротив двери за столом возле окна сидел офицер из отдела охраны в штатском. Он взглянул на меня с непроницаемым лицом.
     - Как об этом узнали журналисты? - спросила я секретаршу.
     - Простите? - Она выглядела старше меня и была одета в костюм из твида.
     - Откуда они узнали, что сегодня утром я встречаюсь с губернатором?
     - К сожалению, мне это неизвестно.
     Я села в голубое кресло. Стены были оклеены обоями такого же голубого цвета, на сиденьях стульев, входивших в комплект старинной мебели в приемной, красовалась вышивка в виде государственной печати. Прошло десять минут долгого ожидания. Открылась дверь, и показавшийся из-за нее молодой человек, в котором я узнала пресс-секретаря Норринга, улыбнулся мне.
     - Доктор Скарпетта, губернатор вас сейчас примет - Он был худеньким, светловолосым и одет в темно-синий костюм с желтыми подтяжками.
     - Простите за вынужденное ожидание. Какая сегодня жуткая погода. К вечеру температура должна еще понизиться. На улицах завтра утром будет настоящий каток.
     Он провел меня через несколько расположенных один за другим офисов, где за компьютерами сидели секретари и тихо и деловито сновали помощники. Оказавшись перед внушительных размеров дверью, он тихо постучал и, повернув медную ручку, сделал шаг в сторону. Едва коснувшись моей спины, он пропустил меня в личный кабинет самого могущественного человека Вирджинии. Губернатор Норринг не поднялся мне навстречу из-за своего орехового стола. Напротив него стояли два кресла, и он, не отрывая глаз от какого-то документа, указал мне на одно из них.
     - Что-нибудь из напитков? - спросил у меня пресс-секретарь.
     - Нет, благодарю вас. Он удалился, тихо закрыв за собой дверь. Губернатор положил документ на стол и откинулся на спинку кресла. Это был мужчина с незаурядной внешностью, и черты его лица если и казались неправильными, то лишь настолько, чтобы это никому не мешало воспринимать его всерьез. Он относился к тем людям, которые никогда не остаются незамеченными, входя в комнату. Подобно Джорджу Вашингтону, возвышавшемуся над его относительно невысокими соотечественниками благодаря своему почти двухметровому росту, Норринг отличался ростом намного выше среднего и густыми темными волосами в годы, когда большинство мужчин начинают либо лысеть, либо седеть.
     - Доктор, я бы хотел у вас узнать, есть ли способ потушить все разгорающиеся споры и пересуды, пока они не превратились в бушующий пожар.
     Он говорил спокойно, с характерными виргинскими интонационными каденциями.
     - Я полагаю, разумеется, есть, губернатор Норринг.
     - В таком случае не могли бы вы мне объяснить, почему вы отказываетесь сотрудничать с полицией.
     - Я бы хотела посоветоваться с адвокатом, но пока у меня не было такой возможности. На мой взгляд, это не должно выглядеть как отказ в сотрудничестве.
     - Вы, безусловно, имеете полное право не изобличать себя, - медленно сказал он. - Однако своими действиями лишь усугубляете сгустившиеся вокруг вас подозрения. Вы должны отдавать себе в этом отчет.
     - Я отдаю себе отчет в том, что, вероятно, любые мои шаги будут сейчас подвергнуты критике. Поэтому считаю, что вполне естественным и благоразумным с моей стороны будет защитить себя.
     - Вы делали какие-то выплаты лаборанту морга Сьюзан Стори?
     - Нет, сэр. Я не совершала ничего предосудительного.
     - Доктор Скарпетта, - подавшись вперед, он положил руки на стол и скрестил пальцы, - насколько я понимаю, вы не хотите представлять никаких документов, могущих стать доказательствами ваших заявлений.
     - Мне никто официально не сообщал, что я являюсь подозреваемой в каком-либо преступлении. Меня никто не лишал прав. У меня не было возможности обратиться к адвокату. И в настоящий момент не в моих интересах делать достоянием полиции или кого бы там ни было факты, касающиеся моей рабо