медицинского эксперта в тех случаях, когда происходила неожиданная или подозрительная смерть хорошо известной личности, было обычной практикой. Но для Уаттса было такой же обычной практикой избегать любого дела, от которого он мог избавиться, либо передавая, либо игнорируя его, потому как он не желал терпеть неудобства или заниматься бумажной работой. Он был печально известен тем, что не выезжал на место преступления. Разумеется, и здесь от него не было ни слуху, ни духу.
     - Я приехал сюда почти одновременно с нарядом полиции, - объяснял Поутит, - и убедился, что ребята не делали ничего сверх необходимого, не переворачивали его, не снимали одежду и так далее. К приезду полиции он уже был мертв.
     - Спасибо, - сказала я рассеянно.
     - Видимо, его ударили по голове, а потом перерезали горло. Не исключено, что в него стреляли, - везде рассыпана дробь. Вы скоро сами увидите. Орудия преступления мы не нашли. Похоже, он подъехал примерно в четверть седьмого и запарковал машину там, где она сейчас стоит. Лучшее, что мы смогли предположить, - на него напали, когда он вышел из машины.
     Он посмотрел на белый "роллс-ройс", который стоял в густой тени высоких старых самшитов.
     - Когда вы приехали, дверь водителя была открыта? - спросила я.
     - Нет, мэм, - ответил Поутит. - Ключи от машины лежат на земле, как будто они были у него в руке, когда он упал. Как я уже говорил, мы ничего не трогали - ждали, пока вы сюда приедете или пока нас не вынудит погода. Похоже, собирается дождь. - Он покосился на плотный слой облаков, - Или снег. В машине совсем нет никаких повреждений или следов борьбы. Мы думаем, что нападавший поджидал его, возможно, прятался в кустах. Единственное, что я могу вам сказать, - все случилось очень быстро, док. Его сестра говорит, что не слышала выстрела, вообще ничего не слышала.
     Я оставила Поутита разговаривать с Марино, а сама нырнула под ленту и приблизилась к "роллс-ройсу". Мои глаза автоматически анализировали все, что попадалось мне под ноги. Машина была запаркована вдоль аллеи, менее, чем в десяти футах от заднего крыльца, дверцей водителя к дому. Обойдя капот с характерным украшением, я остановилась и достала фотоаппарат.
     Кери Харпер лежал на спине, его голова находилась всего в нескольких дюймах от передней шины автомобиля. На белом крыле виднелись пятна и полосы крови, бежевый вязаный свитер Харпера был сплошь красным. Недалеко от его бедра валялась связка ключей. Все, что я видела в ослепительном блеске прожекторов, было блестящим, липким, красным. Его белые волосы слиплись от крови, лицо и кожу головы покрывали рваные раны, нанесенные с ожесточенной силой каким-то тупым инструментом. Горло перерезано от уха до уха так, что голова почти отделилась от туловища, и везде, куда я светила фонариком, блестела дробь, похожая на крохотные оловянные бусинки. Сотни их виднелись на теле и вокруг. Этой дробью явно не стреляли.
     Походив вокруг и сделав фотографии, я села на корточки и достала длинный химический термометр, который осторожно засунула под свитер, под левую руку Харпера. Температура его тела составляла 33.6 градуса, а температура воздуха - чуть меньше нуля. В таких условиях и с учетом того, что Харпер худощав и легко одет, тело охлаждается быстро, со скоростью приблизительно 1.7 градуса в час. В мелких мышцах окоченение уже началось. Я прикинула, что он умер менее двух часов назад.
     Затем я принялась искать улики, которые могли не выдержать путешествия в морг. Волокна, волосы или какой-либо другой мусор, прилипший к крови, может подождать.
     Я медленно осматривала тело и участок непосредственно вокруг него, когда узкий луч фонарика выхватил что-то недалеко от шеи. Не прикасаясь, я наклонилась поближе, озадаченно разглядывая маленький зеленоватый комок чего-то, очень напоминавшего пластилин. В него были вдавлены несколько дробинок.
     Я осторожно запечатывала это "что-то" в пластиковый пакет, когда задняя дверь особняка отворилась, и я поняла, что пристально смотрю прямо в полные ужаса глаза женщины, стоявшей в прихожей рядом с офицером полиции, который держал в руках металлический планшет.
     За моей спиной послышались шаги. Марино и Поутит нырнули под ленту, офицер с планшетом пошел к ним навстречу. Дверь тихо закрылась.
     - С ней кто-нибудь останется? - спросила я.
     - Да, - ответил офицер с планшетом, изо рта у него шел пар. - Мисс Харпер ожидает подругу, говорит, что с нею будет все в порядке. Мы поставим поблизости пару групп вести наблюдение. Они проследят, чтобы парень не вернулся исполнить все то же самое "на бис".
     - Чего мы ищем? - обратился ко мне Поутит.
     Ссутулившись от холода, он засунул руки в карманы куртки. В воздухе закружились снежинки, размером с четвертак каждая.
     - Больше, чем одно орудие, - ответила я. - Повреждения на лице и голове нанесены тупым предметом, - показывала я пальцем в окровавленной перчатке, - а рана на шее нанесена чем-то острым. Что же касается дроби, то дробинки не деформированы и, похоже, ни одна из них не проникла в тело.
     Рассматривая дробинки, разбросанные повсюду, Марино определенно выглядел озадаченным.
     - Мне тоже так показалось, - кивая, сказал Поутит. - Не похоже, что дробью стреляли, но я не был в этом уверен. Тогда огнестрельное оружие мы, по-видимому, не ищем. Нам нужен нож и что-то вроде монтировки?
     - Возможно, но необязательно, - ответила я. - Все, что я сейчас могу вам сказать с определенностью, - его горло было перерезано чем-то острым, и его ударили чем-то тупым и прямым.
     - Это может быть все что угодно, док, - заметил Поутит, нахмурившись.
     - Да, это может быть все что угодно, - согласилась я.
     Хотя у меня и были подозрения насчет дроби, я воздержалась высказывать их вслух, наученная горьким опытом. Утверждения общего характера обычно интерпретируются буквально, и однажды на месте преступления полицейские проходили прямо мимо окровавленного шила для обивки мебели в комнате жертвы, потому что я сказала, что оружие похоже на нож для колки льда.
     - Его уже можно увозить, - объявила я, стаскивая перчатки.
     Тело Харпера завернули в чистую белую простыню и упаковали в мешок для перевозки трупов. Я стояла рядом с Марино и наблюдала, как санитарная машина медленно отъезжает по темной пустынной аллеи без огней и сирен - при транспортировке мертвецов нет никакой необходимости спешить. Снег пошел сильнее, покрывая все вокруг липкой массой.
     - Ты уезжаешь? - спросил меня Марино.
     - Что ты собираешься делать, снова преследовать меня? - Я не улыбнулась.
     Он пристально смотрел на старый "роллс-ройс", стоявший в круге молочного света на обочине подъездной аллеи. Снежинки, попадая на гравий, испачканный кровью Харпера, таяли.
     - Я не преследовал тебя, - серьезно сказал Марино. - Я получил сообщение по радио, когда подъезжал к Ричмонду...
     - Подъезжал к Ричмонду? - прервала я его. - Откуда же ты ехал?
     - Отсюда, - сказал он, вылавливая из кармана свои ключи. - Я выяснил, что Харпер регулярно бывает в баре "Калпепер", и решил взять его за грудки. Я проваландался с ним около получаса, пока он, фактически, не послал меня. Затем он ушел. Тогда я отвалил и был милях в пятнадцати от Ричмонда, когда Поутит попросил диспетчера связать меня с ним и рассказал, что произошло. Я развернул задницу в другую сторону, а когда узнал твою машину, решил проводить тебя, чтобы ты не заблудилась.
     - Ты разговаривал с Харпером сегодня в баре? - изумилась я.
     - Да, - подтвердил он. - А потом он оставил меня, и через пять минут его убили. - Возбужденный и усталый, он направился к своей машине. - Я собираюсь встретиться с Поутитом, посмотрю, что мне удастся обнаружить, а завтра утром, если ты не возражаешь, загляну к тебе на службу.
     Я наблюдала, как он идет к своей машине, стряхивая с волос снег. К тому моменту, когда я повернула ключ зажигания своего "плимута", он уже уехал. Стеклоочистители смахнули тонкий слой снега и застыли посреди ветрового стекла. Мотор моей казенной машины сделал еще одну слабую попытку завестись, прежде чем стать вторым покойником за эту ночь.

***

     Библиотека Харпера представляла собой теплую жилую комнату с красными персидскими коврами и антикварной мебелью, искусно сработанной из ценных пород древесины. Диван, несомненно, был образчиком стиля "чиппендейл". Прежде мне не доводилось прикасаться, а уж тем более сидеть, на подлинном "чиппендейле". Высокие потолки украшала лепнина в стиле рококо, стены были плотно уставлены рядами книг, по большей части в кожаных переплетах. Прямо напротив меня располагался мраморный камин, только недавно заполненный свежими дровами.
     Перегнувшись вперед, я протянула руку к огню, и вновь принялась изучать писанный маслом портрет над каминной полкой. На нем была изображена очаровательная девочка в белом, сидевшая на маленькой скамеечке. Длинные, очень светлые волосы спадали по ее плечам, а руки свободно лежали на коленях, обхватывая серебряную щетку для волос, мрачно мерцавшую в потоке теплого воздуха, поднимавшегося из камина. Ее глаза были прикрыты тяжелыми веками, влажные губы - приоткрыты, глубокий вырез платья обнажал фарфорово-белую неразвитую грудь. Я как раз раздумывала над тем, почему этот странный портрет был выставлен напоказ, когда вошла сестра Кери Харпера и прикрыла за собой дверь так же тихо, как перед этим открыла.
     - Надеюсь, это вас согреет. - Она поставила на кофейный столик поднос, на котором стояли бокалы с вином.
     Она уселась на красное бархатное сиденье кресла в стиле барокко, жеманно сложив ноги набок, как учат сидеть приличных дам их пожилые родственницы.
     - Спасибо, - сказала я и снова принесла свои извинения.
     Аккумулятор моего служебного автомобиля приказал долго жить, и даже зарядное устройство не вернуло бы его к жизни. Полицейские позвонили в аварийную службу и пообещали подбросить меня в Ричмонд, как только закончат работу на месте преступления. У меня не было выбора. Я не собиралась стоять на улице под снегом или сидеть целый час в полицейской машине. Поэтому я постучалась в заднюю дверь особняка.
     Мисс Харпер медленно пила вино и рассеянно смотрела на огонь. Как и дорогие предметы, окружавшие ее, она была созданием искусного мастера, одной из самых элегантных женщин, которых я когда-либо видела. Серебристо-белые волосы мягко обрамляли ее аристократическое лицо с высокими скулами и изысканными чертами. Гибкая и стройная фигура была обтянута бежевым свитером с капюшоном и вельветовой юбкой. Когда я смотрела на Стерлинг Харпер, слова "старая дева" определенно не приходили мне в голову.
     Она молчала. Снег холодно целовал оконное стекло, и ветер завывал вдоль карнизов. Я не могла себе представить жизнь в одиночестве в этом доме.
     - У вас есть еще родственники? - спросила я.
     - Живых - нет, - ответила она.
     - Я сожалею, мисс Харпер...
     - Надеюсь. Вы должны прекратить говорить об этом, доктор Скарпетта.
     Большой перстень с граненым изумрудом сверкнул в отблеске камина, когда она снова подняла свой бокал. Ее глаза остановились на моем лице. Я вспомнила застывший в них ужас в тот момент, когда она открыла дверь, а я как раз занималась телом ее брата. Сейчас она была поразительно спокойна.
     - Кери знал, что это произойдет - сказала она неожиданно. - Меня больше всего поразило то, как это случилось. Я не предполагала, что у кого-то достанет дерзости подстеречь его рядом с домом.
     - И вы ничего не слышали? - спросила я.
     - Я слышала только, как он подъехал, и больше ничего. После того как он не зашел в дом, я открыла дверь и проверила. И сразу же позвонила 911.
     - Он часто бывал где-нибудь еще, кроме "Калпепера"?
     - Нет. Нигде. Он ездил в "Калпепер" каждый вечер. - Она отвела взгляд. - Я предостерегала его от посещения подобного места, говорила ему о том, как опасно в его возрасте ездить в такое время. У него всегда с собой были наличные, понимаете? И Кери был мастер оскорблять людей. Он никогда не оставался подолгу. Час, максимум два. Обычно он говорил мне, что ему нужно это для вдохновения - смешаться с простыми людьми. Кери нечего было сказать после "Зазубренного угла".
     Я читала этот роман в Корнелльском университете и помнила лишь впечатление: насилие, кровосмешение и расизм варварского Юга, увиденные глазами молодого писателя, выросшего на ферме в Вирджинии. Помню, на меня это произвело угнетающее впечатление.
     - Мой брат был одним из тех несчастных талантов, рассчитанных только на одну книгу, - добавила мисс Харпер.
     - Со многими другими очень хорошими писателями происходило подобное, - сказала я.
     - Все, что ему было уготовано, он прожил в молодости, - продолжила она тем же раздражающим монотонным голосом, - а после этого стал никчемным человеком, и его жизнь была полна отчаяния. Его писания представляли собой ряд неудачных начал, которые он, в конце концов, комкал и выкидывал в огонь, мрачно наблюдая, как горят эти страницы, а потом он ходил по дому, как разъяренный бык, до тех пор, пока не был в состоянии предпринять новую попытку. Так продолжалось я даже не помню сколько лет.
     - По-моему, вы чересчур строги к своему брату, - заметила я спокойно.
     - Я чересчур строга к себе, доктор Скарпетта, - сказала она, когда наши глаза встретились. - Мы с Кери слеплены из одного теста. Разница между нами в том, что мне не кажется, будто я должна анализировать то, чего нельзя изменить. Он постоянно копался в себе, в своем прошлом, в условиях, которые его сформировали. Благодаря этому он получил Пулитцеровскую премию. Что касается меня, то я предпочитаю не бороться с тем, что всегда было очевидным.
     - Что вы имеете в виду?
     - Линия семьи Харперов подошла к концу, она почти выродилась и бесплодна. После нас никого не останется.
     Вино было дорогим бургундским местного производства, сухое, со слабым металлическим привкусом. Сколько же еще ждать, пока полиция закончит? Мне показалось, что некоторое время назад я слышала громыхание грузовика - прибыла аварийная служба, чтобы отбуксировать мою машину.
     - Заботу о Кери я принимала как нечто неизбежное. Так сложилась судьба, - сказала мисс Харпер. - Я буду скучать по нему только потому, что это мой брат, и не собираюсь сидеть здесь и врать, каким он был замечательным. - Она снова пригубила вино. - Должно быть, я кажусь вам бесчувственной.
     Это нельзя было назвать бесчувствием.
     - Я ценю вашу честность, - сказала я.
     - Кери отличался воображением и переменчивостью. У меня мало и того, и другого, и если бы не обстоятельства, я бы не выдержала. Конечно, я бы не жила здесь.
     - Жизнь в этом доме означала изолированность. - Я предполагала, что именно это имела в виду мисс Харпер.
     - Я не возражаю против такой изоляции, - сказала она.
     - А против чего тогда вы возражаете, мисс Харпер? - спросила я, протягивая руку за сигаретами.
     - Хотите еще вина? - ответила она вопросом на вопрос. Половина ее лица скрылась в тени.
     - Нет, спасибо.
     - Я бы хотела, чтобы мы никогда не переезжали сюда. В этом доме не произошло ничего хорошего, - сказала она.
     - Что вы будете делать, мисс Харпер? - Меня замораживала пустота ее взора. - Вы останетесь здесь?
     - Мне некуда больше идти, доктор Скарпетта.
     - Мне кажется, что будет совсем нетрудно продать "Катлер Гроув", - сказала я. Мое внимание снова переключилось на портрет над каминной полкой. Девочка в белом жутко усмехалась в отсветах пламени камина над секретами, которые она никогда не расскажет.
     - Трудно уйти от своих черных легких, доктор Скарпетта.
     - Простите, я не поняла.
     - Я слишком стара для перемен, - объяснила она, - я слишком стара, чтобы гнаться за хорошим здоровьем и новыми взаимоотношениями. Прошлое дышит мне в спину. Это моя жизнь. Вы молоды, доктор Скарпетта. Когда-нибудь вы узнаете, что значит оглядываться назад. Вы обнаружите, что от своего прошлого никуда не скрыться, что оно тянет вас назад, в знакомые комнаты, где по иронии судьбы произошли события, ставшие причиной вашей окончательной отчужденности от жизни. Вы обнаружите, что громоздкая мебель, вызывавшая горькое разочарование, со временем сделалась уютной, а люди, которые не оправдали ваших надежд, стали ближе. Вы обнаружите, что бежите назад, в объятия боли, от которой когда-то убегали. Так проще. Вот и все, что я могу сказать. Так проще.
     - У вас есть какие-нибудь идеи насчет того, кто мог сделать это с вашим братом? - спросила я напрямик, потеряв надежду сменить тему разговора.
     Она ничего не ответила, широко раскрытыми глазами пристально вглядываясь в огонь.
     - А как насчет Берил? - настаивала я.
     - Я знаю, что ее изводили много месяцев, прежде чем все это случилось.
     - Много месяцев перед ее смертью? - уточнила я.
     - Мы с Берил были очень близки.
     - Вы знали, что ее преследовали?
     - Да. Я знала, что ей угрожали, - сказала она.
     - Она сама рассказала вам об этом, мисс Харпер?
     - Разумеется.
     Марино просматривал телефонные счета Берил и не нашел ни одного междугородного звонка в Вильямсбург. Не обнаружилось также ни одного письма от мисс Харпер или ее брата.
     - Значит, вы много лет поддерживали с ней близкие отношения? - спросила я.
     - Очень близкие. По крайней мере, настолько, насколько это было возможно из-за той книги, которую она писала, и очевидного нарушения договора с моим братом. Все это вылилось в такую грязь... Кери был в ярости.
     - Как он узнал об этом? Она рассказывала ему о том, что писала?
     - Ее адвокат рассказал.
     - Спарацино?
     - Я не в курсе подробностей того, что он рассказывал Кери, - на лице мисс Харпер появилось суровое выражение, - но мой брат был проинформирован о книге Берил. Он знал достаточно, чтобы выйти из себя. Адвокат за кулисами подогревал страсти. Он ходил от Берил к Кери, туда и обратно, представлялся союзником то одного, то другого, в зависимости от того, с кем разговаривал.
     - Вы знаете, в каком состоянии ее книга находится сейчас? - осторожно поинтересовалась я. - Она у Спарацино? Готовится к публикации?
     - Несколько дней назад он звонил Кери. Я случайно слышала обрывки их разговора, из которых поняла, что рукопись исчезла. Упоминается ваш отдел. Я слышала, как Кери говорил что-то о медицинском эксперте. Полагаю, имелись в виду вы. И в этот момент он разозлился. Я заключила, что мистер Спарацино пытался определить, насколько возможно, что рукопись - у моего брата.
     - А это возможно? - Я тоже хотела это знать.
     - Берил никогда бы не отдала ее Кери, - ответила она голосом, лишенным эмоций. - Какой был смысл жертвовать ему свою работу? Он был непреклонен в оценке того, чем она занималась последнее время.
     Мы немного помолчали. Затем я спросила:
     - Мисс Харпер, чего так боялся ваш брат?
     - Жизни.
     Я ждала, пристально наблюдая за выражением ее лица. Она снова всматривалась в огонь.
     - Чем больше он ее боялся, тем больше отступал перед нею, - произнесла она странным тоном. - Затворничество странным образом влияет на разум человека, выворачивая его наизнанку, запутывает в клубок мысли и идеи до тех пор, пока они не начинают разлетаться в стороны под сумасшедшими углами. Я думаю, что Берил была единственным человеком, которого мой брат когда-либо любил. Он прикипел к ней, чувствовал непреодолимую потребность обладать ею, накрепко привязать -ее к себе. Когда он решил, что она его предает, что он больше не имеет над ней власти, его сумасшествие стало чрезмерным. Я уверена, что он стал воображать всякую чепуху, которую она могла о нем разгласить. О нашей жизни здесь.
     Когда она снова потянулась за своим бокалом, ее рука дрожала. Она говорила о своем брате так, как будто тот был мертв уже много лет, и в ее голосе слышались резкие интонации. Похоже, колодец ее любви к брату был выложен твердыми кирпичами ярости и боли.
     - У нас с Кери никого не осталось, когда Берил покинула нас. Мои родители умерли. У нас не было никого, к