, потому что он никак не мог найти артерию, в которой осталось хоть немного крови. Марино скакал на детской одноногой ходуле с пружиной вверх по крутому склону горы, и я точно знала, что он упадет.

Глава 12

     Ранним утром я стояла в своей темной гостиной и вглядывалась в тени и силуэты на моем участке.
     Мой "плимут" еще не вернули из ремонта. Разглядывая здоровенный фургон, с которым была вынуждена мириться, я спрашивала себя, насколько трудно взрослому человеку спрятаться под ним и схватить меня за ногу, когда я буду открывать дверцу. Ему даже не нужно будет убивать меня. Я просто умру от разрыва сердца. Противоположная сторона улицы была пуста, фонари светили тусклым светом. Вглядываясь через едва приоткрытую занавеску, я ничего не видела. Я ничего не слышала. Казалось, снаружи не было ничего необычного. Возможно, и Кери Харперу точно так же ничего не показалось необычным, когда он подъехал к дому, вернувшись из бара.
     До моего завтрака с главным прокурором оставалось меньше часа, и я неминуемо опоздаю, если не наберусь смелости выйти из парадной двери и преодолеть тридцать футов тротуара до машины. Я внимательно изучала кустарник и маленькие кустики кизила, окружавшие лужайку перед моим домом, и все еще рассматривала их мирные силуэты, когда небо мало-помалу засветилось. Вокруг лунного диска распространялось радужное сияние, так же как и вокруг белого утреннего великолепия травы, посеребренной инеем.
     Как он добирался до их домов, до моего дома? У него должны быть какие-то средства передвижения. Мы практически не говорили о том, как убийца перемещается повсюду. Тип автомобиля - это такая же часть криминального портрета, как возраст и раса, однако никто и слова не сказал об этом, даже Уэсли. "Почему?" - недоумевала я, вглядываясь в пустынную улицу. И меня продолжало беспокоить сдержанное поведение Уэсли.
     Я высказала свою озабоченность вслух за завтраком с Итриджем:
     - Может быть, Уэсли просто предпочитает не говорить тебе кое-что, - предположил он.
     - Раньше он всегда был очень откровенен со мной.
     - ФБР имеет склонность держать язык за зубами.
     - Уэсли - аналитик, - ответила я. - Он всегда щедро делился своими теориями и мнением. Но в данном случае он помалкивает. Эти дела он вообще едва анализировал. Он изменился - у него пропало чувство юмора, и он почти не смотрит мне в глаза. Это непривычно и ужасно нервирует.
     Я тяжело вздохнула.
     Затем Итридж сказал:
     - Ты все так же чувствуешь себя в изоляции, да, Кей?
     - Да, Том.
     - И ты взвинчена.
     - И это тоже, - сказала я.
     - Ты доверяешь мне, Кей? Ты веришь, что я на твоей стороне и защищаю твои интересы? - спросил он.
     Я кивнула и еще раз тяжело вздохнула.
     Мы разговаривали вполголоса в зале ресторана отеля "Капитол", где любили собираться политики и богачи. Через три столика от нас сидел сенатор Патин. Мне показалось, что на его хорошо знакомом лице больше морщин, чем хранила моя память. У него был серьезный разговор с молодым человеком, которого я видела где-то раньше.
     - Большинство из нас чувствуют себя изолированными и взвинченными в стрессовых ситуациях. Мы чувствуем себя одинокими, когда у нас что-то не ладится. - Итридж смотрел на меня с искренней озабоченностью.
     - Я чувствую себя одиноко, потому что так оно и есть, - ответила я.
     - Я понимаю, почему Уэсли обеспокоен.
     - Ну, конечно.
     - Что меня беспокоит, Кей, так это то, что ты основываешь свои теории на интуиции. Иногда это может оказаться очень опасно.
     - Иногда может. Но не менее опасно, когда люди слишком все усложняют. Убийство, как правило, угнетающе простая вещь.
     - Однако не всегда.
     - Почти всегда. Том.
     - Ты не думаешь, что махинации Спарацино связаны с этими смертями? - спросил главный прокурор.
     - Я думаю, что его махинации могут запросто сбить с толку. То, что они делают - убийца и Спарацино, - может оказаться всего лишь поездами, идущими по параллельным путям. И то, и другое - опасно, даже смертельно. Но это разные вещи, не связанные друг с другом. Ими движут разные силы.
     - А ты не думаешь, что тут как-то замешана пропавшая рукопись?
     - Я не знаю.
     - Ты не продвинулась в поисках?
     При этом вопросе я почувствовала себя так, как будто не выполнила домашнее задание. Мне хотелось, чтобы он не спрашивал об этом.
     - Нет, Том, - призналась я. - Понятия не имею, где она.
     - А может так оказаться, что ее сожгла Стерлинг Харпер в камине перед смертью?
     - Не думаю. Эксперт по документам обследовал обуглившиеся остатки и определил, что это высококачественная двадцатифунтовая бумага. Они соответствуют хорошей почтовой бумаге или той, которую адвокаты используют для юридических документов. Очень маловероятно, что кто-то будет писать черновик книги на подобных листах. Скорее, мисс Харпер сожгла письма, личные бумаги.
     - Письма от Берил Медисон?
     - Мы не можем этого исключать, - ответила я, хотя сама практически исключала такую возможность.
     - Или, может быть, письма Кери Харпера?
     - В доме найдена целая коллекция его личных бумаг, - сказала я. - Ничто не свидетельствует о том, что их недавно трогали или перебирали.
     - Если это были письма от Берил Медисон, зачем мисс Харпер понадобилось их сжигать?
     - Не знаю. - Я понимала, что Итридж снова думает о Спарацино.
     Спарацино действовал быстро. Я видела иск, который он предъявил, все тридцать три страницы. Он подал жалобы на меня, на полицию, на губернатора. Последний раз, когда я разговаривала с Розой по телефону, она сообщила, что звонили из журнала "Пипл", а один из их фотографов наследующий день, после того как его не пустили внутрь, снимал наше здание снаружи. Я приобретала дурную славу. И я научилась искусно уклоняться от комментариев и вовремя "испаряться".
     - Ты думаешь, мы имеем дело с психопатом, да? - спросил Итридж напрямик.
     Я думала об оранжевом акриловом волокне и воздушных пиратах, с которыми оно было связано, о чем и сказала Итриджу.
     Он опустил взгляд в свою тарелку, а когда посмотрел на меня снова, я была поражена тем, что увидела в его глазах: печаль, досада и ужасное отвращение к тому, что ему нужно было сделать.
     - Кей, - начал он, - я не знаю легкого способа сказать это тебе.
     Я протянула руку за бисквитом.
     - Ты должна знать. Не важно, что на самом деле происходит и почему, не важно, что ты по этому поводу думаешь, но тебе придется кое-что выслушать.
     Я решила, что, пожалуй, лучше буду курить, чем есть, и достала свои сигареты.
     - У меня есть источник информации. Достаточно сказать, что он причастен к деятельности Департамента юстиции...
     - Это по поводу Спарацино? - прервала я.
     - Это по поводу Марка Джеймса, - ответил он.
     Даже если бы главный прокурор обругал меня, я не расстроилась бы больше.
     Я спросила:
     - Что по поводу Марка Джеймса?
     - Я не уверен, что должен спрашивать тебя об этом, Кей.
     - Что именно ты имеешь в виду?
     - Вас двоих видели вместе в Нью-Йорке несколько недель назад. У "Галлахера". - Он неловко замолчал, кашлянул и добавил некстати: - Я не был там много лет.
     Я разглядывала дым, поднимавшийся с кончика моей сигареты.
     - Насколько я помню, бифштексы там просто замечательные...
     - Остановись, Том, - сказала я тихо.
     - Там полно добродушных ирландцев, которые пьют и шутят безо всякого удержу.
     - Остановись, черт побери! - я повысила тон.
     Сенатор Патин смотрел прямо на наш столик, в его глазах промелькнуло любопытство, когда он задержал взгляд сначала на Итридже, а потом на мне. Наш официант вдруг принялся подливать кофе и выяснять, не нужно ли нам что-нибудь еще. Мне стало неприятно жарко.
     - Не вешай мне лапшу на уши. Том, - остановила я его. - Кто видел меня?
     Он отмахнулся:
     - Важно только то, откуда ты его знаешь.
     - Я его знаю очень давно.
     - Это не ответ.
     - Со времен юридического факультета.
     - Вы были близки?
     - Да.
     - Любовники?
     - О Господи, Том!
     - Извини, Кей, это важно. - Промокнув губы салфеткой, он потянулся за кофе и обвел взглядом зал ресторана. Итридж явно чувствовал себя крайне неловко. - Скажем так: в Нью-Йорке вы провели вдвоем большую часть ночи. В "Омни".
     Мои щеки горели.
     - Твоя личная жизнь, Кей, совершенно меня не интересует. Я сомневаюсь, что она интересует кого-то еще. За исключением этого, отдельно взятого случая. Пойми меня правильно, мне очень жаль, - он откашлялся и, наконец, снова взглянул мне в глаза. - Черт побери. Приятелем Марка, Спарацино, интересуется Департамент юстиции...
     - Его приятелем?
     - Это очень серьезно, Кей, - продолжал Итридж. - Я не знаю, что представлял собой Марк Джеймс в те времена, когда вы учились на юридическом факультете, но зато мне известно, что произошло с ним с тех пор. У меня есть подробные сведения. После того как тебя видели с ним, я провел кое-какое расследование. Семь лет назад у него были серьезные неприятности в Таллахасси. Шантаж. Мошенничество. Преступления, в которых он был признан виновным и за которые провел некоторое время в тюрьме. И уже после всего этого он сошелся со Спарацино, который подозревается в связи с организованной преступностью.
     Я чувствовала, как неумолимые тиски выжимают кровь из моего сердца, должно быть, я сильно побледнела, потому что Итридж предложил мне стакан воды и стал терпеливо дожидаться, пока я возьму себя в руки. Но когда я снова встретилась с ним взглядом, он продолжил свое разрушительное повествование с того места, На котором прервался.
     - Марк никогда не работал в "Орндорфф и Бергер", Кей. Фирма даже никогда не слышала о нем, что нисколько меня не удивляет. Марк Джеймс не имел возможности заниматься юридической практикой - он был исключен из коллегии адвокатов. Оказывается, он просто личный адъютант Спарацино.
     - А Спарацино работает в "Орндорфф и Бергер"? - выдавила я из себя.
     - Он их адвокат, специализирующийся на индустрии развлечении. Это действительно так, - ответил Итридж.
     Я молча пыталась сдержать наворачивавшиеся слезы.
     - Держись от него подальше, Кей. - Итридж пытался быть помягче, и в его голосе сквозила грубоватая ласка. - Ради Бога, порви с ним. Порви, что бы там у тебя с ним не было.
     - У меня с ним ничего нет. - Мой голос дрожал.
     - Когда последний раз ты разговаривала с ним?
     - Несколько недель назад. Он звонил. Мы говорили не более тридцати секунд.
     Итридж кивнул, как будто ожидал этого.
     - Да, беспокойная жизнь - один из ядовитых плодов криминальной деятельности. Сомневаюсь, что Марк Джеймс располагает временем для длительных телефонных разговоров. Сомневаюсь, что он вообще приблизился бы к тебе, если бы ему не было от тебя что-то нужно. Расскажи мне, как тебя угораздило оказаться с ним в Нью-Йорке.
     - Он хотел увидеться со мной, хотел предупредить меня о Спарацино, - добавила я неуверенно, - во всяком случае, он так сказал.
     - И он предупредил тебя о нем?
     - Да.
     - Что именно он сказал?
     - Именно то, что ты как раз и говорил.
     - Зачем он тебе это рассказывал?
     - Он сказал, что хочет защитить меня.
     - Ты в это веришь?
     - Я уже сама не знаю, во что, черт побери, верю.
     - Ты любишь этого человека?
     Я молча уставилась на главного прокурора застывшим взглядом.
     Очень тихо он произнес:
     - Мне нужно знать, насколько ты уязвима. Пожалуйста, не думай, что мне это нравится, Кей.
     - Пожалуйста, не думай, что это нравится мне, Том. - Я говорила срывающимся голосом.
     Итридж убрал с колен салфетку и, прежде чем засунуть ее под тарелку, принялся неторопливо и аккуратно ее складывать.
     - У меня есть причина опасаться, - сказал он очень тихо, и мне пришлось наклониться, чтобы расслышать его слова, - что Марк Джеймс может сильно навредить тебе, Кей. Есть основания подозревать, что именно он стоит за попыткой вторжения в твой кабинет...
     - Какие основания? - оборвала я его. - О чем ты говоришь? Что доказывает?.. - Слова застряли у меня в горле, когда возле нашего стола внезапно появился сенатор Патин и сопровождавший его молодой человек. Я не заметила, когда они встали и направились в нашу сторону. Они уже поняли, что вмешались в напряженный разговор, о чем свидетельствовало выражение на их лицах.
     - Джон, рад тебя видеть. - Итридж отодвинул свой стул. - Ты ведь знаком с главным медицинским экспертом Кей Скарпеттой?
     - Конечно, конечно. Как поживаете, доктор Скарпетта? - Со сдержанной улыбкой сенатор пожал мне руку. - А это - мой сын Скотт.
     Я заметила, что Скотт не унаследовал от своего отца грубые, довольно крупные черты лица и невысокое, приземистое телосложение. Молодой человек был противоестественно красив, высок, строен, его приятное лицо обрамляла шапка великолепных черных волос. Ему было двадцать с чем-то, а в глазах сквозила обжигающая надменность, которая меня неприятно беспокоила. Дружеский разговор не рассеял моей тревоги, и после того как отец с сыном в конце концов снова оставили нас одних, я не почувствовала себя лучше.
     - Я видела его где-то раньше, - сказала я Итриджу после того, как официант снова налил нам кофе.
     - Кого? Джона?
     - Нет, нет... Конечно, сенатора я видела и прежде. Я говорю о его сыне, о Скотте. Его лицо выглядит очень знакомым.
     - Возможно, ты видела его по телевизору, - ответил Итридж, украдкой бросая взгляд на свои часы. - Он актер, или, по крайней мере, пытается им быть. Кажется, у него несколько незначительных ролей в каких-то мыльных операх.
     - О боже мой, - пробормотала я.
     - Ну, может быть, еще пара эпизодических ролей в кино. Он жил в Калифорнии, а теперь обретается в Нью-Йорке.
     - Нет, - сказала я ошеломленно.
     Итридж поставил чашку на стол и уперся в меня спокойным взглядом.
     - Как он узнал, что мы завтракаем здесь сегодня утром. Том? - спросила я, усиленно стараясь придать своему голосу твердость. Перед глазами всплывал образ: "Галлахер", одинокий молодой человек, потягивающий пиво через несколько столиков от того места, где сидели мы с Марком.
     - Понятия не имею, откуда он узнал. - Глаза Итриджа блестели от тайного удовлетворения. - Достаточно сказать, что я не удивлен, Кей. Молодой Патин уже несколько дней следует за мной как тень.
     - И это и есть твой источник информации из Департамента юстиции?..
     - Боже милостивый, конечно нет! - воскликнул Итридж.
     - Спарацино?
     - Я бы предположил именно это. Это наиболее логичное объяснение, не так ли, Кей?
     - Но зачем?
     Итридж некоторое время изучал счет, а затем ответил:
     - Чтобы быть в курсе событий. Чтобы шпионить. Запугивать. - Он взглянул на меня. - Выбери, что тебе больше нравится.

***

     Скотт Патин был ярким образчиком тех молодых людей, что никогда не снимают маску высокомерия и мрачной величавости. Я вспомнила, как он читал "Нью-Йорк Таймс" и с угрюмым видом пил пиво. Я непроизвольно обратила на него внимание только потому, что чрезвычайно красивых людей, так же как и великолепные цветочные композиции, трудно не заметить.
     Я почувствовала побуждение рассказать обо всем этом Марино, когда немного позже этим утром мы спускались в лифте на первый этаж моего офиса.
     - Я уверена, - повторила я, - он сидел через два столика от нас у "Галлахера".
     - И с ним никого не было?
     - Никого. Он читал и пил пиво. Не думаю, чтобы он что-нибудь ел, но, вообще-то говоря, точно не помню, - ответила я. Мы проходили через большую комнату, используемую для хранения всякой ерунды, в которой пахло картоном и пылью.
     Мое сердце и рассудок отчаянно пытались справиться с раной, нанесенной очередной ложью Марка. Он сказал, что Спарацино не знает о моем приезде в Нью-Йорк, и его появление в ресторане - просто совпадение. Это не могло быть правдой. Молодой Патин был приставлен, чтобы шпионить за мной тем вечером, то есть Спарацино заранее знал о нашей встрече с Марком.
     - Ну, можно посмотреть на все это и с другой точки зрения, - сказал Марино, пока мы, пробирались через пыльные внутренности нашего здания. - Скажем, для Патина один из способов выжить в Нью-Йорке - это на полставки стучать для Спарацино, о'кей? Ведь он мог быть послан, чтобы следить за Марком, а не за тобой. Вспомни, ведь Спарацино рекомендовал эту бифштексную Марку, по крайней мере, по словам последнего. Так что Спарацино вполне мог знать, что Марк тем вечером собирался там ужинать. Спарацино навострил Патина к "Галлахеру" проверить, что собирается делать Марк. Патин так и поступает, сидит и в одиночестве пьет свое пиво, когда входите вы с Марком. Возможно, в какой-то момент он выскользнул, чтобы позвонить Спарацино и сообщить ему новость. Сработало! Дальше - ты знаешь, появляется Спарацино.
     Мне очень хотелось верить в это.
     - Конечно, это всего лишь теория, - добавил Марино.
     Я не могла позволить себе поверить в это. Правда, сурово напомнила я себе, заключается в том, что Марк предал меня. Он - преступник, если верить Итриджу.
     - Ты должна учитывать все возможности, - заключил Марино.
     - Конечно, - пробормотала я.
     Мы прошли очередной узкий коридор и остановились перед тяжелой металлической дверью. Отыскав нужный ключ, я открыла дверь в тир, где эксперты по огнестрельному оружию проводили баллистические экспертизы практически любого стрелкового оружия, известного человеку. Это было скучное, отравленное свинцом, закопченное помещение, целая стена которого была увешана рядами револьверов и автоматических пистолетов, конфискованных судом и, в конце концов, переданных в лабораторию. В подставках стояли ружья и автоматы. Дальняя стена была усилена толстой сталью и изрыта тысячами отверстий от пуль, простреленными за долгие годы. Марино направился в угол, где были свалены в кучу голые торсы, тазовые части, головы и ноги манекенов, производившие жуткое впечатление братской могилы.
     - Ты ведь предпочитаешь белое мясо, не так ли? - спросил он, выбирая мужской торс бледного телесного цвета.
     Не обращая на него внимания, я открыла футляр и достала сияющий нержавеющей сталью "Руджер". Марино продолжал грохотать в углу пластиком до тех пор, пока не выбрал кавказскую голову с нарисованными темными волосами и глазами, которой и увенчал торс, а затем получившийся бюст водрузил на картонную коробку у стальной стены примерно в тридцати шагах.
     - У тебя одна обойма на то, чтобы он стал историей, - сказал Марино.
     Зарядив свой револьвер, я взглянула на Марино, который из заднего кармана брюк доставал девятимиллиметровый пистолет. Оттянув затвор, он вытащил обойму, а затем защелкнул ее обратно.
     - Счастливого Рождества. - Марино протянул мне его ручкой вперед.
     - Нет, спасибо, - сказала я, стараясь быть вежливой, насколько возможно.
     - Пять выстрелов твоим револьвером - и ты выбываешь.
     - Если я промахнусь.
     - Черт, док. Все иногда промахиваются. Недостаток твоего "Руджера" - малое количество зарядов.
     - Уж лучше пусть будет мало зарядов, но зато х-оро-шее попадание. А все эти штуки только разбрызгивают свинец.
     - У них чертовски большая огневая мощь, - сказал Марино.
     - Я знаю. С пятидесяти футов примерно на сто футо-фунтов больше, чем из моего, если я использую патроны "силвертипс".
     - Не говоря уже о том, что выстрелов в три раза больше, - добавил Марино.
     Я стреляла раньше из девятимиллиметровых, и они мне не понравились. Они были не столь точны, как мой тридцать восьмой, не настолько безопасны и к тому же давали осечки. Я не из тех людей, которые меняют качество на количество, и, по моему глубокому убеждению, никакая огневая мощь не может заменить знания и практику.
     - Тебе понадобится только один выстрел, - сказала я, надевая звукоизолирующие наушники.
     - Да. Если этот выстрел - промеж его чертовых глаз.
     Уравновесив револьвер левой рукой, я спустила курок и выстрелила один раз в голову манекена и три раза в г