тами и украсили бантами, так что в конце концов комната предстала во всей своей рождественской красе. Хью должен был вернуться сегодня к ужину, и Мэри, как и Кит, с нетерпением ожидала его реакцию на сюрприз.
     - Скажи мне, а тебе понравилось?
     - Очень нарядно.
     Мэри заметила, что даже в санях Кит сидел очень прямо и чинно. Он, видимо, во всем следовал примеру мистера Белпера. Мэри стало грустно при воспоминании, каким бойким и жизнерадостным мальчиком он был когда-то.
     Кит слегка вздохнул, погруженный в свои мысли. Взгляд его скользил по мелькавшим мимо деревьям.
     - Мама всегда следила за тем, чтобы все парадные комнаты были украшены к Рождеству. Когда вчера вечером Констанция позвала меня в гостиную, чтобы я мог оценить результат ваших стараний... Я даже не подозревал, как нам не хватало прежнего веселья в доме! Гостиная выглядит чудесно.
     Сидевшая впереди Джудит, прислушавшись к их разговору, бросила через плечо:
     - Хотела бы я, чтобы Хьюго позволил нам устроить бал! Тогда Хэверседж стал бы таким, каким был когда-то.
     - Это зависит не только от его желания, но и от желания мисс Юлгрив, - сухо заметил Кит. - Он считается с ней, и правильно делает.
     Джудит промолчала, а потом спросила у Амабел, не холодно ли ей. Закутанная по уши в одеяла, Амабел слабым голосом проговорила, что ей хорошо. Мэри была очень рада, что больная девочка нашла в себе силы присоединиться к ним. С Амабел ей случалось общаться реже, чем с другими, - она много времени проводила в своей комнате. Когда же они встречались, уже после нескольких минут беседы Амабел казалась уставшей. Тем не менее Мэри надеялась в ближайшие дни получше с ней познакомиться. Амабел изменилась еще больше, чем Хью, - возможно, потому, что она была прикована к инвалидной коляске. Когда-то она была самой большой любительницей приключений среди Лейтонов. У Мэри сердце разрывалось, когда она видела, как Амабел передвигается по комнате; ей хотелось плакать от жалости и собственной беспомощности. Хью говорил ей, что Амабел осматривали по меньшей мере одиннадцать врачей и все они оказались бессильны что-нибудь сделать.
     Чувствуя, как стремительно портится ее настроение, Мэри решительно выбросила из головы мрачные мысли и снова заговорила с Китом:
     - Я надеюсь, что Хью не войдет в гостиную, пока мы не разожжем камин и свечи.
     - Я сосчитала свечи, - вмешалась Беатриса. - Совсем забыла вам сказать. Их тридцать три, не считая тех, что в люстре! Мы все их зажжем?
     - Ну конечно! По крайней мере, в первый вечер, - улыбнулась Мэри. - Но теперь и я уже начинаю побаиваться. Тридцать три! Боже мой! Все будет сверкать кругом, и Хью наверняка это не понравится.
     Джудит со смехом обернулась к ней:
     - Ну и пусть! Какое нам дело?
     И тут неожиданно раздался голос Амабел, которая редко высказывала свое мнение и вообще больше молчала:
     - Вы обе ошибаетесь. Хью это понравится.
     Воцарилось молчание. Мимо проносились прикрытые кружевом снега обнаженные деревья, тут и там мелькали вечнозеленые кустарники. Слегка наклонившись вперед, Мэри оперлась рукой о спинку переднего сиденья; плед, прикрывавший ее колени, сполз.
     - Ты и правда так думаешь, Белла? - спросила она с удивлением. В сердце у нее вспыхнуло чувство, очень похожее на надежду.
     Амабел немного помолчала. Все остальные тоже примолкли, ожидая ее ответа.
     - Да. Конечно, наш брат очень изменился в последнее время, и все-таки в глубине души он тот же Хью. Мне всегда казалось, что на Рождество он веселился больше всех нас. Я уверена, что он снова ему обрадуется когда-нибудь. Может быть, даже в этом году.
     Мэри откинулась на спинку сиденья, накинув на колени плед. Слезы жгли ей глаза. Слова Амабел так много для нее значили - гораздо больше, чем она сама могла предполагать. Надежда разгоралась в сердце Мэри. "Быть может, даже в этом году..." Констанция и Джудит говорили ей, что для Хью не все еще потеряно: немного усилий - и он изменится. Но высказанное спокойным твердым голосом мнение Амабел произвело на нее гораздо большее впечатление. Мэри сама не знала, почему слова больной девочки так сильно отозвались у нее в сердце. Впрочем, Амабел ведь всегда отличалась острым умом и проницательностью...
     Между тем слова Амабел разрядили общее напряжение. Все заговорили одновременно.
     - А помните, как однажды Хью нашел рождественское полено? - воскликнул Кит. - Он выехал рано утром, пока в доме все еще спали. И когда мы как раз садились завтракать, раздались странные звуки - Хью очень громко пел "Радость миру". Он заставил конюха втащить полено на газон под окна гостиной, а сам стоял рядом и пел, махая нам рукой. Папа с мамой так смеялись! Хью всегда придумывал такие шутки. Я открыл окно - было ужасно холодно - и совсем уже собрался присоединиться к нему, но...
     Кит не успел закончить: тишину внезапно нарушил глухой звук выстрела.
     - Это еще что? - воскликнул он. - Кто это охотится в нашем лесу?
     Констанция обернулась к ним.
     - Ты думаешь, это браконьеры? - прошептала она с расширившимися от страха глазами.
     - Стой! - приказал Кит кучеру.
     Когда сани остановились у опушки, они сразу увидели охотника: впереди за деревьями какой-то человек в потрепанной одежде наклонился над убитым оленем.
     - О боже, - прошептала Мэри.
     Прежде чем кто-нибудь успел вымолвить хоть слово, Кит выпрыгнул из саней и бросился к браконьеру.
     - Кит, подожди! - закричала Мэри.
     Сестры тоже что-то кричали, видимо, опасаясь за его жизнь, но Кит не слушал. Холодный воздух при каждом вдохе обжигал ему легкие. Он видел, как незнакомый человек связывает веревкой задние ноги молодого оленя, и его душила бессильная ярость. От тела животного шел пар, на снегу расплывалось красное пятно. Как смел кто-то прокрасться на их землю и покуситься на их животных?! Браконьерство считается тяжким преступлением. Кит несколько раз обсуждал это с мистером Белпером и пришел к заключению, что такие негодяи заслуживают самого сурового наказания.
     Футах в восьми от браконьера Кит с изумлением убедился, что тот и не пытается бежать. Поверх поношенной шапки голова его была обмотана коричневым шерстяным шарфом. Возможно, он просто не слышал ни подъезжающих саней, ни криков Мэри и его сестер.
     - Эй, что ты делаешь?! - крикнул Кит. Человек поднял голову и с ужасом уставился на него запавшими темными глазами. На его худом лице проступала щетина. Отскочив от оленя, он уронил на снег веревки, оставил свое оружие - старинный мушкет - и, как испуганный заяц, метнулся в лес.
     Кит сообразил, что еще минуту назад он мог легко поймать браконьера, и пожалел, что окликнул его. Теперь ему предстояла хорошая гонка. Браконьер прихрамывал, но тем не менее стремительно удалялся - видимо, ему были хорошо знакомы здесь все тропинки. У Кита заболела грудь - сказывался затворнический образ жизни. Так как расстояние между ними все увеличивалось, Кит уже готов был остановиться, но что-то внутри у него - вероятно, гордость - взяло верх. Каждая часть его существа - сначала голова, потом легкие, потом руки и ноги - как будто наполнились новой силой. Он уже не бежал, он летел. Его ноги работали, как лопасти чудовищной машины, заставляя его двигаться быстрее и быстрее. Кит и сам чувствовал себя машиной. Уже много лет он не испытывал такого ощущения. По мере того как он приближался к своей жертве, радостное возбуждение все больше овладевало им.
     Догнав браконьера, Кит совершил последний рывок, обхватил его за пояс и опрокинул на землю. Она знал, что браконьер так легко не сдастся: в случае поимки его ожидала виселица. Сэр Руперт распорядился развесить повсюду предупреждения о наказании для браконьеров, пойманных на месте преступления.
     Человек был очень худой, и Кит не сомневался, что сломать ему пару ребер ничего не стоит. Но браконьер изо всех сил изворачивался, извивался и, наконец, ударил Кита острым коленом в живот. Боль поразила Кита, как молния, но он не выпустил своего противника. Нет, ни за что! Приподнявшись, он ударил его кулаком по голове. Но шарф смягчил удар, и следующие несколько минут они, сцепившись, катались по земле, молотя друг друга кулаками.
     Наконец Киту удалось опрокинуть браконьера на живот, заломив ему руки за спину. "Остается только затянуть чуть посильнее - и худая рука переломится", - как-то отстраненно подумал он. Но внезапно тело человека обмякло, и он выкрикнул одно только слово:
     - Пустите!
     Битва закончилась. Кит словно бы очнулся и услышал свое собственное тяжелое дыхание и хрип своего противника.
     - У меня шестеро голодных детей и нет работы. Прошу вас, отпустите меня, лорд Рейнворт! Ноги моей больше не будет на вашей земле.
     - Я не Рейнворт, - отдуваясь проговорил Кит.
     Человек взглянул на него и снова уронил голову в снег.
     - Я вижу. Значит, вы мистер Кит. Я давно не бывал в здешних местах и не знал, что вы так выросли.
     Он с трудом глотнул и замолчал.
     Кит нахмурился. Рука его все еще сжимала локоть пленника.
     - Так ты знаешь, кто я? Откуда ты меня знаешь?
     - Мой отец был кузнецом в Фрогвелле. Я его второй сын, Джейкоб.
     - Джейкоб Райт? - воскликнул изумленный Кит. - В твоей семье все были честные и трудолюбивые люди! Почему ты не пошел по стопам отца?
     Человек горько засмеялся.
     - Я потерял ногу при Ватерлоо.
     Кит уставился на него во все глаза.
     - То есть как потерял ногу? Я же тебя едва догнал!
     Райт перевернулся на спину, задрал штанину, и Кит увидел, что к лодыжке его привязано что-то вроде деревянной ступни.
     - Я не могу работать в кузнице, - сказал Райт. - А бежал так быстро потому, что очень испугался.
     - Ты же, наверное, получаешь пенсию.
     - Нет. Правительство ничего нам не платит.
     - Тогда пособие по бедности... - Что-то вроде паники охватывало Кита.
     - Его не хватает, чтобы прокормить восьмерых, - просто ответил Райт.
     В эту минуту к ним подбежал кучер и крикнул догонявшим его Джудит и Мэри, что мистер Кит в порядке.
     Кит вдруг почувствовал дурноту - отчасти от усталости после погони, отчасти от ужаса при виде изуродованной ноги этого человека. Он поспешно помог Райту встать и при этом обменялся с ним взглядом, в котором было что-то вроде мужской солидарности. "Как бы ни были убедительны аргументы мистера Белпера, - подумал Кит, - он не смотрел в голодные глаза, Джейкоба Райта, не видел его изуродованной ноги..."
     Когда девушки подошли, Райт уже стоял, тяжело привалившись к дереву. Он был дюйма на четыре выше Кита, но весил намного меньше. Погоня и потасовка совершенно вымотали его.
     - Ну что ж, - сказал Джейкоб спокойно и обреченно, - вы меня теперь отведете к сэру Руперту. Он только и ждет, чтобы меня повесить.
     Выступив вперед, Мэри дотронулась до руки Кита:
     - Неужели ты собираешься так поступить? Нет, это невозможно! Прошу тебя!
     Кит, нахмурившись, покачал головой.
     - Не беспокойся, не собираюсь. Еще несколько минут назад мог бы, но не теперь. Вот только что же нам делать? Мы можем поклясться друг другу, что будем молчать об этом происшествии, но вы знаете Беатрису. Она обязательно проболтается кому-нибудь, и что тогда?
     Мэри задумчиво посмотрела на Кита, потом на браконьера.
     - Давайте отдадим ему этого оленя в качестве платы за то, что он поможет нам найти рождественское полено. Ведь этот человек наверняка прекрасно знает лес. Он может быть нашим проводником.
     Лицо Кита просветлело.
     - А если до сэра Руперта и дойдут какие-нибудь слухи, мы будем все отрицать! Прекрасно! - Он повернулся к Джейкобу. - По-моему, ты заработал этого оленя и тысячу таких оленей за свою службу Англии. Но мисс Фэрфилд предложила хороший план - я отдам тебе оленя, если ты найдешь нам рождественское полено. Ведь тебе это, наверное, нетрудно?
     Джейкоб улыбнулся и хлопнул Кита по плечу.
     - Ты славный парень, и я знаю как раз то, что вам нужно. Два года назад молния свалила отличный дуб, у него здоровый толстый ствол.
     Браконьер попросил кучера привести одну лошадь, чтобы дотащить обрубок дерева до саней. Они с Китом направились вперед по тропе, оставляя на снегу четкие следы, а Мэри и Джудит вернулись к саням, где оставались Амабел с Беатрисой и Констанция. Беатрисе объяснили, что они подарили одному человеку оленя, а он за это обещал им найти рождественское полено.
     На обратном пути Мэри молчала - сердце ее было переполнено. Уже возле самого дома, сжав руку Кита, она сказала ему, что он вел себя великолепно.
     - Я поступил так, как поступил бы на моем месте всякий мало-мальски порядочный человек, - ответил Кит. - К тому же Райт... Он был тяжело ранен при Ватерлоо и ничего не получает от правительства. Мэри, я не хотел, чтобы ты это видела, но он потерял ногу и не может полноценно работать. Подумай только, изувеченный герой войны - и прозябает в нищете! Как это мерзко! Все доводы, которые я слышал в пользу законов, справедливости и необходимости наказания - все это не имеет и капли смысла перед лицом такого страдания.
     - Я вполне с тобой согласна, - вздохнула Мэри.
     Оглядев притихшую компанию, Кит вдруг рассмеялся и, заявив, что не намерен портить им настроение, запел "Придите, все верные!". Этим он доставил всему обществу живейшее удовольствие, и девушки с энтузиазмом ему подтянули.

13.

     - Это действительно загадка, - сказал Хьюго, нахмурившись. - Но разве только простой люд поддерживает Белого Принца?
     Он стоял у камина в библиотеке, рассеянно вертя в пальцах рюмку хереса. Солнце еще не заходило, но из-за того, что на северо-западе начали сгущаться тучи, в комнате быстро темнело.
     Гонория, ее дядя и тетка тоже держали в руках рюмки. Леди Хаклоу и Гонория сидели в теплых накидках, но шляпы они сняли, а ноги поставили на скамеечки. Хью смотрел на сэра Руперта, сидевшего в обитом зеленым бархатом кресле у пустого камина.
     Баронет устремил на него пронзительный взгляд своих темных глаз.
     - Вы можете представить себе мое удивление, - раздраженно произнес он, - когда мне сообщили, что некоторые торговцы тоже заявили о своей поддержке Белого Принца и о том, что, если его поймают, они собираются протестовать против его казни.
     Хью отметил про себя, что независимо от того, раздражен ли сэр Руперт или наоборот чем-то очень доволен, тон его голоса никогда не меняется. Этот голос всегда звучал так властно, словно сэр Руперт никогда не сомневался, что способен подчинить себе весь мир. Наблюдая, как золотистое вино плещется о грани рюмки, Хью размышлял, почему сэр Руперт обосновался в Дербишире, когда он мог сделать политическую карьеру в Лондоне. Седина придавала ему еще более внушительный вид: его внешность и голос были просто созданы для политики. Но, очевидно, связи сэра Руперта были далеко не такие выдающиеся, как его наружность.
     Тем же твердым ровным голосом баронет завершил свою мысль:
     - Я был просто поражен.
     - Я тоже не вполне понимаю такую позицию, - сказал Хьюго.
     Его отношение к Белому Принцу было несколько иным, чем у сэра Руперта, но он осуждал и тех, кто его поддерживал. Единственное различие между его взглядами и взглядами баронета заключалось в том, что, по мнению Хьюго, повешение как форма наказания - и особенно за воровство - последнее время слишком часто применялось в стране. Только месяц назад пойманный в окрестностях Честерфилда браконьер после краткого формального суда был повешен. Разумеется, браконьерство, если его не пресечь, могло превратиться в ужасную проблему. Но повешение - это уже совсем другое дело! Лично он предпочел бы, чтобы преступников ссылали в Новый Южный Уэльс.
     Баронет кивнул в знак согласия с замечанием Хью.
     - Я и сам этого не понимаю. Но я знаю одно - как это я и хотел вам сообщить: мы скоро схватим Белого Принца.
     - Неужели? - удивился Хьюго.
     - Очень скоро! Не могу сказать вам, как я доволен, что разбойник, так долго терроризировавший наши семьи, наконец окажется в наших руках.
     Когда баронет снова пустился в изложение всех причин, по которым лорд Рейнворт должен был помочь ему и не проявлять никакого сочувствия к бандиту, внимание Хью снова отвлеклось.
     Он вспомнил, как отдал кошелек молодой женщине и что чувствовал при этом. Нет, он не назвал бы ее нападение разбоем. Это воспоминание нахлынуло на него, подобно свежему прохладному ветру в долине на исходе жаркого летнего дня, и он с трудом подавил улыбку. В поцелуе, которым одарила его незнакомка, уж точно не было ничего устрашающего!
     А затем еще одно воспоминание ворвалось в его сознание: Мэри в его объятиях, ее мгновенный пылкий отклик на его прикосновение, ее страстные поцелуи.
     Но откуда у него такой хаос в мыслях? Вероятно, херес так действует или мерный ритм речи сэра Руперта. Но как бы там ни было, следующим воспоминанием Хью стали его ощущения по дороге из Дарби в Хэверседж сегодня - возбуждение и беспокойство при мысли о возвращении домой.
     Хьюго давно уже не испытывал такого сильного нетерпения, предвкушая, как переступит порог своего дома. Сначала он пытался объяснить это нетерпение мыслью о предстоящей женитьбе и молодой жене. Но это был самообман! Всего за несколько дней перед тем, по пути из Честерфилда, ему страшно не хотелось возвращаться.
     Затем он попытался внушить себе, что ему не терпелось посмотреть, какой сюрприз устроили для него Мэри и сестры. Беатриса проговорилась, что они решили украсить холл веточками остролиста, а ему раньше всегда доставляло удовольствие видеть зелень и алые атласные банты в парадных комнатах на Рождество. Но трудно было вообразить себе какую-нибудь реальную связь между его настойчивым желанием вернуться скорее домой и несколькими зелеными веточками.
     Потом Хьюго подумал, что, наверное, просто успел соскучиться по своему семейству и стремился поскорее их всех увидеть. Но как он ни любил Кита и Амабел, Джудит, Констанцию и Беатрису, он знал, что не из-за них так сильно забилось его сердце за милю от дома. Только когда под колесами кареты заскрипел гравий подъездной аллеи, Хьюго наконец признался сам себе - он желал оказаться как можно скорее дома, потому что там была Мэри.
     Там была Мэри!
     Неужели он все еще ее любит?
     Нет, конечно, нет!
     Хьюго подавил вздох. Да, было время, когда она была ему дорога, - это правда. Но он не любит ее. Он любит Гонорию. Просто приезд Мэри возбудил в нем так много забытых воспоминаний, что ему захотелось вновь пережить их вместе с ней. Однако, когда он женится, воспоминания исчезнут, как тает долго горевшая свеча. В повседневных заботах ее пламя погаснет навсегда...
     Размышляя обо всем этом, Хьюго нетерпеливо прислушивался, не раздастся ли звон бубенчиков.
     Когда он вернулся, Сиддонс первым делом сообщил ему, что его брат, сестры и их гостья уехали за рождественским поленом, но должны уже скоро вернуться.
     - Рейнворт, - услышал он кроткий голос Гонории, - вы не отвечаете дяде.
     Хью быстро обернулся к сэру Руперту.
     - Прошу прощения. Я немного беспокоюсь о брате и сестрах. Они еще не вернулись, а скоро уже совсем стемнеет.
     - Да-да, конечно, - кивнул сэр Руперт. - Вполне понимаю ваше беспокойство. Если они не вернутся до темноты, я буду рад поехать с вами им навстречу.
     - Благодарю вас, вы очень любезны. Но я не должен давать волю своему воображению. Прошу вас, продолжайте. Я обещаю вам, что больше не стану отвлекаться.
     Сэр Руперт слегка улыбнулся.
     - Могу я рассчитывать на вашу поддержку? Если я скажу некоторым лавочникам, что вы одобряете мое намерение уничтожить этого разбойника, нам будет легче объединить все население Эбботс-Энд против негодяя. Ведь ваше слово имеет решающее значение. Успехи, которых вы достигли в ведении хозяйства, не остались незамеченными. О вас со всех сторон очень высоко отзываются.
     Хью приподнял брови:
     - Разве? Я и не знал. Однако мне это приятно. Но скажите же наконец, в чем заключается ваш план?
     Сэр Руперт допил свою рюмку. Вид у него стал