и. - Нет, нет! Ты очень ошибаешься. Это только слухи. За ней настойчиво ухаживает другой вполне достойный джентльмен. Я не назову его имя, но к концу лета он наверняка сделает предложение.
     Уинифред покачала головой, явно озадаченная.
     - - Ты уверена, что это не Сомерсби? - спросила она, медленно произнося слова. - Да ведь я на днях видела их вместе. По крайней мере, я уверена, что видела Дафну - кто же забудет ее ангельское лицо. Она ехала в экипаже вместе с вашей тетей. Она выглядела такой счастливой.
     Марджори засмеялась.
     - Ты, должно быть, ошиблась. Я уверена, что это был другой джентльмен. Опекун не разрешает Сомерсби ухаживать за Дафной.
     - Понимаю, - сказала Уинни, уступая, - тогда я, должно быть, ошиблась. Что ж, желаю ей и тебе счастья. Но что касается твоего положения, кое-что мне уже было известно. Видишь ли, я знакома с одной из нанятых тобой швей. - Затем она прикусила губу, и на ее лице появилось выражение ужаса. - Я никогда не думала, что кого-нибудь попрошу об этом, но придется. - Она замолчала снова и, прежде чем продолжить, прижала платок к губам. - Ты ведь нанимаешь швей для своей тети. Я пришла сюда сегодня, надеясь тебя встретить и попросить какую-нибудь работу. Я прекрасно шью, разбираюсь в нитках и пухе. Конечно, я не могу подолгу работать, но если понадобится сделать небольшую вышивку, оборки или отделку рюшем... - Она внезапно остановилась, сделала глубокий вдох и снова закашлялась.
     Приступ кашля закончился не скоро, Марджори подвела ее к стулу и усадила. Мальчик шел следом за ними, твердо отказываясь выпустить юбки ее серой поношенной ротонды.
     Марджори смотрела на склоненную голову и тонкую костлявую шею Уинни. Старая серая фетровая шляпка с красной атласной лентой закрывала ее темные кудри, когда-то полные жизни и блестящие, а теперь тусклые. Она помнила, какой жизнерадостной была Уинифред, ее заразительный смех. Марджори достаточно хорошо ее знала. Уинни не примет благотворительности.
     - Как хорошо, что мы сегодня с тобой встретились, - произнесла она. - Мои швеи могут только стегать многочисленные швы на одеждах тети. Если я только упомяну вышитый или плоеный воротник, отделанный рюшем, или кружевную сборку, на меня попросту смотрят злыми глазами.
     Уинни, внезапно перестала кашлять, взяла руку Марджи и нежно ее сжала.
     - Ты всегда была добра, и мы много веселились, правда?
     - Я бы напомнила тебе один или два эпизода, но боюсь, ты снова закашляешься, так что я лучше промолчу.
     Затем Уинни принялась что-то искать в сумочке и наконец достала карточку с адресом. Марджори ужаснулась, узнав, что ее подруга живет на Эйвон-стрит, в печально известном жилище для нищих Бата.
     - Знаю, знаю, - закивала та с легкой улыбкой отчаяния. - Это ужасно, но, если ты пришлешь лакея, я уверена, что все будет хорошо, а я буду тебе признательна. Так признательна, что ты представить себе не можешь. - Закончив речь, Уинни встала и, взяв сына за руку, еще раз поблагодарила Марджори перед тем, как покинуть магазин. Марджори предложила проводить ее домой, но Уинни упрямо отказалась.
     Марджори смотрела, как они уходят. Сердце ее было полно печали. В тот момент казалось, что в жизни произошла очередная перемена. Ее мысли больше не были заняты жалобами на ее собственное положение. Они уступили место искренней благодарности за все то хорошее, что было у нее: здоровье, сестра, приличный дом, прекрасная пища и небольшое умение, которое и сделало возможной эту поездку в Бат. Может быть, оно поможет ей однажды открыть собственный магазин платьев.
     Снова повернувшись к ткани, она внезапно воочию увидела одежду, которую сошьет тете: наряд для прогулок с буфами, сборки на лифе, стоячий воротник, отделанный кружевом, а между лифом и воротником - легкий шелковый тюль с крошечными складочками - достаточно работы для Уинни на две, а то и четыре недели.

22.

     Клерк проводил Марджори к выходу, неся купленные ею ситцы и тюль, а также большой кусок кисеи, которой миссис Вэнстроу приказала задрапировать нижнюю часть окон своего городского дома. Марджори собиралась нанять экипаж, как вдруг заметила знакомую черную коляску, которая замедляла ход перед магазином. О боже, ведь этот экипаж принадлежал мистеру Раштону, и правил им сам хозяин. Удивительно, но он, кажется, ехал прямо к ней.
     Она насмешливо подумала, что мисс Притчард пришла бы в восторг, узнав, как она ошиблась, заявляя, что Раштон не вернется в Бат еще целых две недели. Прошло всего шесть дней, и вот он здесь, явно в добром здравии.
     Как только Раштон остановил лошадей, он посмотрел прямо на нее и вежливо спросил:
     - Вы позволите проводить вас домой, мисс Чалкот?
     Марджори хотела отказаться, но, когда она увидела на его лице выражение смиренного сожаления, правда, сочетавшееся с гордым блеском глаз, она подумала, что едва ли сможет разочаровать его.
     - Благодарю вас, сэр, - ответила она и сделала жест клерку, чтобы тот передал свертки мистеру Раштону.
     Потом клерк помог ей сесть в элегантный экипаж, мистер Раштон положил ей на колени дорожный плед и хлестнул свою пару прекрасных серых лошадей.
     Солнечные лучи, появляясь из-за туч, согревали лицо Марджори. Судя по юго-восточному ветерку с запахом дождя, в ближайшее время ожидалась ненастная погода, но пока что солнце улыбалось, и Марджори улыбалась в ответ.
     Когда они справились с оживленным движением вокруг многочисленных магазинов Милсом-стрит, мистер Раштон сказал:
     - Как раз когда я возвращался в город, я случайно увидел, что вы выходите из магазина. Я не мог не прийти вам на помощь, особенно когда увидел клерка, нагруженного ценными приобретениями. Надеюсь, ваша вылазка была удачной?
     - Совершенно верно, - ответила она, нисколько не преувеличивая. Затем он сделал вежливое замечание по поводу прекрасной погоды, стоявшей в Бате последнее время, и спросил, часто ли шел дождь с тех пор, как он уехал. Она ответила, что дождь шел всего три раза. Надо было бы продолжить разговор, хотя бы для приличия, но Марджори молчала, не находя слов. Ее мысли все время возвращались к Уинни, гладившей по голове своего сына.
     Обычно она не думала так долго о несчастьях, своих или чьих-то еще. Но осознание того, что при самом незначительном повороте судьбы она могла бы оказаться в таком же отчаянном положении, сильно потрясло ее. Ей захотелось не только дать работу Уинифред, но и сделать для нее нечто большее. Но что еще можно было сделать, она не знала, по крайней мере пока.
     - И какие же грезы возникают в вашем пылком мозгу?
     Марджори взглянула на Раштона, который смотрел на нее явно озадаченно.
     - Неужели вы наконец обратили на меня внимание? - спросил он чуть ли не с обидой. - Неужели я перешел все границы? Поэтому вы не обращаете внимание на меня и мои извинения?
     - Ваши извинения?
     - Вот! Я так и думал. Я только что произнес самую убедительную речь за всю мою жизнь, а вы ничего не слышали!
     Марджори растерянно глядела на него. Она все еще воспринимала только половину его слов.
     - О, мне очень жаль, - равнодушно ответила она.
     - Нет, не думаю, что вам жаль! - сердито воскликнул он, круто поворачивая влево и останавливая лошадей перед рядом контор.
     - Что вы затеяли, Раштон? Почему мы остановились?
     - Потому что я не стану больше говорить или, вернее, не стану больше обращаться к вам, не посмотрев в глаза. Я желаю понять, почему вы отвечали столь односложно и отказывались слушать мои смиренные речи!
     Наконец Марджори перестала думать об Уинни и повернулась к нему, твердо решив его выслушать.
     - Мне начать снова? - спросил он.
     - Да, пожалуйста. Простите, что я вас не слушала. Я думала о другом. Прошу вас, говорите что хотите. Я не позволю больше моим мыслям оказаться далеко.
     - О том вечере, на концерте. Боюсь, что я выставил себя полным болваном и подверг ваше имя насмешкам со стороны всех, кому нравится вас дразнить. Мне очень, очень жаль, что произошла эта злосчастная сцена, которая, обещаю вам, никогда...
     Она перебила его.
     - В самом деле, Раштон, перестаньте. Видите ли, мне совершенно все равно! Вы не первый человек, которого захватила врасплох замолкшая музыка. А что до всего остального, я ценю ваши извинения, но они не имеют для меня значения. Я вас простила, если вам это так необходимо, раньше, чем вы извинились. И уверяю вас, меня никто не дразнил.
     - Никто не осмелился, - тихо сказал он, задумчиво нахмурившись.
     Она легко рассмеялась.
     - Думаю, это скорее потому, что я занимаю в Бате совершенно незначительное положение. Кроме того, любой, кто знает вас так, как я, поймет, какой бы это было нелепостью. Разве можно предположить, что вы в меня влюбились? Я сирота без гроша в кармане, без особой самоуверенности в общении и с весьма дерзким язычком. Так что сами видите, вас может беспокоить разве что ваша совесть. Я вас прощаю, но думаю, вам будет труднее простить самого себя.
     - Тут вы ошибаетесь! - живо возразил он, стегая вожжами лошадь, чтобы та вновь тронулась с места. - Я бы легко мог себя простить, если бы не утратил или, возможно, так и не заслужил, вашего уважения.
     Марджори удивленно посмотрела на него. Он, конечно, был прав, так что она сочла за лучшее промолчать.
     Всю оставшуюся дорогу они не разговаривали друг с другом. Раштон, казалось, погрузился в глубокое раздумье и не отрывал взгляда от дороги.
     Когда наконец свернули к "Полумесяцу", он произнес:
     - Кажется, с тех пор как вы сели в мой экипаж, ваши мысли что-то очень занимало. Вы позволите мне поинтересоваться, что же вас так расстроило? Ваше лицо - просто воплощение печали.
     Марджори, чувствуя, что она сильно уязвила его гордость во время этого путешествия, полагала себя до некоторой степени обязанной ответить ему прямо:
     - Я встретила свою подругу, с которой мы вместе учились несколько лет назад. С тех пор она вышла замуж и овдовела. Она привела с собой своего милого ребенка - мальчика по имени Чарли. И к своему ужасу, я поняла, что она очень больна и, возможно, умирает.
     - Мне очень жаль, - тихо ответил он, инстинктивно беря ее за руку.
     Ее тронуло такое неожиданное сочувствие с его стороны. Она опустила глаза и стала рассматривать его желтовато-коричневые перчатки. Почему-то она совсем не ощущала неловкости из-за того, что он завладел ее рукой. Она сказала:
     - Меня обычно не выбивают из колеи несчастья других людей, но в этом случае... - Она взглянула на Раштона и сказала:
     - Я хочу что-нибудь сделать для нее. Моя тетя наняла несколько швей, и я уверена, что для нее найдется работа, хотя едва ли этого будет достаточно, учитывая, в какой ситуации Уинни. О, Раштон, это действительно ужасно! Видите ли, у нее чахотка, и она живет... на Эйвон-стрит!
     Теперь ее глаза жгли непрошеные слезы, и она быстро выдернула свою руку из-под его руки, чтобы поискать в сумочке носовой платок. Она так и не смогла его найти и почувствовала огромное облегчение, когда Раштон вложил в ее руку свой собственный платок. В то же время ее так поразила аккуратность этого свежего батистового квадрата, который накрахмалили, погладили и безупречно сложили, что она серьезно отвлеклась.
     Она секунду смотрела на платок, а потом произнесла дрожащими губами:
     - Не могу же я испачкать ваш платок.
     - О, черт бы вас побрал, несчастная вы мегера! - Он вырвал у нее платок, сердитым движением развернул его и почти ткнул ей в лицо.
     Марджори кое-как привела себя в порядок. Потом она повернулась к нему и сказала:
     - Если хотите, я приглашаю вас зайти и выпить чаю или хереса. Я знаю, что моя тетя будет счастлива принять вас... - Тут она с вызовом взглянула на него. Все знали, что миссис Вэнстроу необычайно подобострастна.
     - Я бы с удовольствием... ах вы маленькая дерзкая девчонка! Знаете, я начинаю думать, что вам нужна хорошая взбучка, и, если вы впредь не поостережетесь, я с удовольствием вам ее задам.
     - Я вся дрожу, - выдохнула она, будучи не прочь подразнить его.
     - Не сомневаюсь! Теперь, если я возьму вас за руку, надеюсь, вы сумеете выйти из экипажа и привести сюда одного из лакеев, чтобы он позаботился о моих лошадях?
     Марджори отложила плед в сторону и выбралась из экипажа. Его лошади почти не устали. Они били копытами, сердясь, что прогулку оборвали, и Раштон должен был их удерживать, пока кто-нибудь не пришел ему на помощь.
     Войдя в дом и усевшись в уютном кресле у окна рядом с камином, Раштон взял предложенный ему стакан хереса и вежливо отвечал на все вопросы миссис Вэнстроу: как себя чувствует его мать, в каком состоянии рукоделие его сестры, для которого еще два года назад ей понадобились пяльцы, собирается ли он в следующий вторник посетить нижние залы, и так далее и тому подобное.
     Марджори смотрела на него с интересом. Подумайте, как любезен. Она поняла, что мало с ним общалась, чтобы с ходу определить, ведет ли он себя как обычно или делает над собой усилие, чтобы доставить ей удовольствие, так вежливо беседуя с миссис Вэнстроу. Она надеялась, что он не выдержит и ей удастся поймать его на невежливом поведении. Тут как раз подвернулся удачный случай.
     К ее немалому удивлению, тетя сказала:
     - К нам часто приходят вечером в воскресенье наши близкие знакомые. Теперь частый гость - сэр Литон-Джонс, который стал одним из любимцев моих племянниц. Если бы вы захотели присоединиться к нам, я была бы очень рада. А может быть, и лорд Сомерсби. Надеюсь, вы удостоите нас чести посетить мой смиренный дом.
     Марджори почувствовала, как ею овладевает обычное ее озорство. Она внимательно наблюдала за Раштоном, гадая, как же он откажет ее тете. Она знала, что он не захочет оказаться в числе приглашенных. Поэтому не смогла удержаться и добавила:
     - Да, обязательно приходите, мистер Раштон! Присутствие ваше и лорда Сомерсби - это именно то, что нам надо! Правда!
     Он посмотрел на нее в упор, слегка сузив глаза. Она заметила, как в его взгляде появился стальной блеск, и подумала, что же сейчас произойдет.
     Он перевел взгляд на миссис Вэнстроу и, к немалому изумлению Марджори, ответил:
     - Почту за честь. Хотя я могу говорить только за себя, я принимаю ваше приглашение и передам его Сомерсби.
     - Вы шутите! - воскликнула Марджори, не подумав.
     - Марджори! - не на шутку разгневалась тетя. - Немедленно извинись перед мистером Раштоном. Я никогда не видела подобных манер!
     Марджи кротко склонила голову и тихим голосом, слегка дрожащим от смеха, сказала:
     - Прошу прощения, мистер Раштон. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что вам здесь рады.
     Затем она взглянула на него из-под ресниц, но он был совершенно спокоен. Только глаза странно поблескивали. Ох уж эти его глаза! Когда они сияли таким блеском, Марджори чувствовала, что ей действительно грозит опасность потерять свое сердце.
     Раштон покинул их дом после пятнадцатиминутного визита. Миссис Вэнстроу подошла к окну и стала наблюдать, как он кричит на своих серых лошадей.
     - Ты только посмотри! Я думаю, он сумел бы согнать хлыстом муху с уха передней лошади! Он очень известен среди тех, кто правит лошадьми. Однажды он выиграл состязание от Лондона до Бристоля!
     - Вот как, - пробормотала Марджори. Чтобы не подвергать лишней опасности свое сердце, она решила не смотреть на это зрелище и вместо этого уселась на диван. Проглядывая номер "La Belle Assemblee", она сказала:
     - По крайней мере, скажите мне, дорогая тетушка, разве вас не удивило, что Раштон принял ваше приглашение?
     Она подняла взгляд от журнала и посмотрела на тетю. То, что она увидела, ее озадачило. Миссис Вэнстроу обернулась, спокойно посмотрела на нее и сказала:
     - Вовсе нет, но тебя это удивило, не так ли?
     Честно говоря, Марджори, я не уверена, кто из вас глупее, Дафна или ты!
     И с этими словами она вышла, оставив Марджори размышлять над непостижимым характером этой женщины, который с каждым днем оказывался для нее все большей загадкой.

23.

     Вечером в воскресенье, когда Марджори вошла в гостиную, готовясь к непринужденному званому вечеру миссис Вэнстроу, она с удивлением обнаружила, что в камине горел огонь. Но когда она поняла, что на каждом конце каминной полки стоят зажженные подсвечники с шестью свечами в каждом, освещая портрет тети Лидди, она чуть не ахнула.
     - Алтарь, - прошептала Марджори. Красивое лицо тетушки в расцвете лет царило над пространством комнаты.
     - Что ты сказала, дорогая? - спросила миссис Вэнстроу с порога.
     - Ничего особенного, - ответила Марджи, глядя на тетю через плечо. Она подавила сильное желание прижать холодные руки к своим внезапно загоревшимся щекам! Она надеялась, что тетя Лидди не слышала ее замечания.
     Миссис Вэнстроу, кажется, действительно не обратила внимания на покрасневшие щеки Марджори. Она напевая вошла в комнату со счастливым видом и довольной улыбкой. За ней следовал лакей с двумя тяжелыми медными канделябрами, которые она приказала поместить на фортепьяно. Когда она добилась желаемого результата, то повернулась к Марджори и сказала:
     - Надеюсь, вы с Дафной готовы петь дуэтом, если кто-то из наших гостей пожелает вас послушать?
     - Конечно, - ответила Марджори. Голос Дафны был под стать ее красивому лицу. Когда она пела, все получали истинное удовольствие. Марджори, не склонная к излишней театральности, довольствовалась ролью аккомпаниаторши и слегка поддерживала мелодичное сопрано Дафны.
     Через полчаса в гостиной было полно гостей. К удивлению Марджори, пришел не только мистер Раштон, но и его мать и сестра. Тетя, подумав, решила, что будет ошибкой не пригласить также миссис Раштон и ее хорошенькую дочку, но Марджори поняла по удовлетворенному блеску в глазах тети, что причиной приглашения была не только вежливость. Марджори не сомневалась, что этот предположительно вежливый поступок был продиктован воображаемым видом взбешенной миссис Притчард с побагровевшим лицом.
     Со своей стороны Марджори была довольна выбором гостей. Сэр Литон-Джонс привел с собой офицера, того самого майора Хита, который танцевал с Дафной на их первом здешнем балу. Он был высоким, любезным джентльменом с кудрявыми каштановыми волосами. Его алый мундир прекрасно подходил к комнате, отделанной красным шелком.
     Весь последний месяц Дафна без устали собирала вокруг себя хорошеньких юных дам, одной их которых была Эванджелина Раштон. Еще присутствовали сестры, Мэри и Элизабет Ходжес. У этих молодых женщин были золотисто-каштановые волосы и карие глаза, но, в отличие от Мэри, у Элизабет на носу была веселая россыпь веснушек. Почти весь вечер они хихикали с удвоенной силой, чем очень забавляли лорда Сомерсби и - к облегчению Марджори - держали его подальше от Дафны.
     Когда ее с Дафной попросили спеть дуэтом, Дафна привела в восторг своих слушателей. Ее светлый и лирический голос не мог не нравиться. Когда они начали третью мелодию, Марджори на середине пьесы сделала ошибку, немного позабыв о музыке и думая о другом. Ее взгляд оторвался от раскрытых нот, и она с испугом обнаружила, что Раштон наблюдает за ней со странным выражением лица, весьма похожим на то, которое у него было на концерте добрых десять дней назад. Она почти потеряла то место, где они пели, и, только удвоив внимание, сумела не сбиться с такта.
     Она, конечно же, была недовольна собой. Возмутительно, она почти перестала играть, и всего лишь потому, что Раштон смотрел на нее. Почему этот человек всегда так легко выбивал ее из колеи?
     Когда они допели, Элизабет Ходжес вскочила на ноги и попросила Марджори сыграть шотландский рил, чтобы она могла потанцевать с Сомерсби, которого знала с детства. Мэри с визгом поддержала просьбу своей сестры. И с очаровательным видом попросила майора Хита быть ее кавалером. Этот офицер, ослепленный рыжеволосыми красавицами, с энтузиазмом согласился. Из комнаты вынесли арфу, два самых больших кресла придвинули к стене, и начались танцы.
     Марджори была рада оказаться полезной друзьям сес