тый виконт Конистан, выполнял хитроумные фигуры кадрили с привычной легкостью человека, проведшего в столице несчетное количество сезонов. Ему было тридцать пять лет, и давно уже миновало то время, когда он готов был ублажать легкомысленных дебютанток, делающих первые шаги в высшем свете, или потакать прихотям такой коварной интриганки, как Эммелайн Пенрит.
     Он следил за нею со смешанными чувствами, ибо Эммелайн вызывала у него сильнейшую неприязнь и в то же время невольное восхищение. Возможно, именно по этой причине в его голове вдруг с пугающей отчетливостью возникло самое первое воспоминание о ней. Однажды он отправился в оперу один и увидел там Эммелайн. Сидя рядом со своим отцом и машинально стиснув рукой барьер ложи, она всем телом подалась вперед, целиком поглощенная спектаклем.
     Конистана поразило то, с каким напряженным вниманием Эммелайн слушала музыку. Ее тело, натянутое, как струна, едва заметно покачивалось в такт мелодии. Золотистые, как у ангела, волосы подобно легчайшему облачку обрамляли ее лицо и водопадом струились по спине. Он был очарован безупречной белизной и свежестью ее кожи, красиво очерченными высокими скулами и даже тем, как она чуть-чуть приоткрывала рот от восторга при звуках музыки. Эта девушка представляла собою бриллиант чистой воды, и уже тогда, при первой встрече, он ни на минуту не усомнился, что весь Высший свет окажется у ее ног, что вскоре и произошло. Однако то первое, ничем, казалось бы, не омраченное впечатление, когда Конистан, пораженный красотой Эммелайн, следил, с каким чистым и непосредственным восторгом она упивается музыкой, вызвало у него в душе какое-то непонятное расстройство, тревогу, пробиравшую его до костей при каждой новой встрече. Если бы он мог сам себе объяснить свое первое чувство, то, пожалуй, назвал бы его глупой ребяческой влюбленностью. Но этому чувству так и не суждено было перерасти в нечто большее, потому что Эммелайн с самого начала отнеслась к Конистану с открытой неприязнью. Тем не менее воспоминание о первой встрече так и не потускнело в его памяти. Да, Эммелайн Пенрит была поистине необыкновенной женщиной.
     И вот теперь он смотрел, как непринужденно она болтает с Гарви Торнуэйтом, словно с другом детства.
     Конистан считал себя человеком справедливым и снисходительным в своем отношении к Эммелайн. Успех, завоеванный ею в свете и возраставший от сезона к сезону, представлялся ему вполне заслуженным. Она вращалась в высших кругах, была принята при дворе, и даже сам Принни <Прозвище наследного принца Георга, который в 1811- 1820 годах был регентом в связи с психическим заболеванием своего отца Георга III; впоследствии стал королем Георгом IV.> удостоил ее своим вниманием. Всем было известно, что принц-регент ищет встречи с нею всякий раз, когда им доводилось вместе посещать какое-нибудь из великосветских сборищ.
     Но вот чего Конистан никак не мог ей простить, так это неуемного увлечения работой на ниве сватовства. Сей труд, обычно весьма неблагодарный, удавался ей на славу. Можно было подумать, что единственной целью ежегодных появлений Эммелайн в Лондоне является ловля самых завидных женихов для своих подружек. Конистану уже не раз приходилось с грустью наблюдать за тем, как незадачливые джентльмены, попавшие в ее сети, один за другим покорно бредут по центральному церковному проходу, пропитанному смешанными запахами флердоранжа и нервной испарины, чтобы подставить шею под ярмо. Предосудительным, с его точки зрения, ремеслом сватовства занимались многие женщины, как правило, матери, мечтающие сбыть с рук взрослых дочерей, но всем им было далеко до Эммелайн. Неутомимая в своем рвении, она всякий раз добивалась поставленной цели. Однако вскоре ей предстоит впервые познать горечь поражения, ибо он готов пойти на что угодно, лишь бы не позволить Дункану жениться на Грэйс Баттермир.
     Бросив на нее взгляд, он заметил, как пугливо она отвела глаза, и вновь презрительно фыркнул, решив про себя, что Грэйс - никчемная серая мышь.
     Его настроение не укрылось от партнерши по танцу.
     - Я имела несчастье вызвать ваше неудовольствие? - осведомилась Оливия Брэмптон, скромно потупив взор, однако всем своим видом демонстрируя, что не верит собственным словам.
     Лорд Конистан плавно перевел взгляд на прелестное юное создание, повторявшее вместе с ним многочисленные фигуры кадрили, не преминув отметить задорно вздернутый подбородок, кокетливую полуулыбку розовых губ, веселую искорку в устремленных на него ярко-синих глазках. Все эти знаки внимания со стороны столь очаровательной молодой особы должны были бы льстить его самолюбию. И будь виконт желторотым юнцом, впервые попавшим в столицу на открытие светского сезона, вполне возможно, он почувствовал бы себя польщенным. Вероятно, его даже вдохновила бы возможность немного пофлиртовать с такой красоткой. Но сейчас ее слова заставили его лишь досадливо поморщиться. Вот так, наверное, матерый лис презрительно фыркает, заслышав звук охотничьего рога и прекрасно зная, какие маневры следует совершить, чтобы уйти от загонщиков, науськивающих свору псов.
     - О нет, я убежден, что вы не способны вызвать неудовольствие у кого бы то ни было, - любезно ответил он.
     Юная леди надула губки и широко раскрыла глаза.
     - Зато я больше ни минуточки не сомневаюсь, что чем-то обидела вас, - заметила она, - а не то вы не стали бы отвечать с такой холодной учтивостью!
     В ожидании ответа на губах у нее вновь заиграла едва заметная улыбка.
     Конистан с тяжелым вздохом спросил себя, почему звук охотничьего рога его больше ничуть не увлекает. "До чего же все это скучно!" - подумал он, а на вопрос девушки ответил так:
     - Приберегите ваши уловки для кого-нибудь другого. Боюсь, я для них уже староват.
     Мисс Брэмптон вспыхнула и пошла пятнами. Явно пристыженная его словами, она отвернулась и сосредоточила все свое внимание на Дункане.
     Конистану стало стыдно за собственное поведение, Боже праведный, неужели он настоль-ко очерствел душой, что стал способен ни за что ни про что оскорбить чувства такого прелестного создания, как Оливия Брэмптон?! Он молча поклялся загладить свою вину, попросить у девушки прощения и вернуть себе ее расположение, но тут же случайно встретился глазами с устремленным на него и полным укоризны взглядом Эммелайн. Ее большие зеленые глаза излучали негодование с такой неистовой силой, что он отшатнулся, как от удара.
     При обычных обстоятельствах Конистан ответил бы ей тем же, но сейчас, повергнутый в уныние краской смущения на щеках мисс Брэмптон, он улыбнулся в ответ с убитым видом и кивнул, покорно принимая осуждение, которое прочитал в глазах Эммелайн.
     Его покаянный жест возымел неожиданное действие, заставившее его удивиться и порадоваться. В полном замешательстве Эммелайн открыла рот и сбилась с такта, поэтому бедняге Торнуэйту пришлось поспешно и весьма неделикатно закружить свою даму волчком, дабы не наступить ей на ногу.
     Вновь войдя в ритм танца, она весело рассмеялась и принялась извиняться перед своим партнером. На краткий миг Конистан был захвачен ее красотой, неповторимым звучанием ее напевного, солнечного смеха. В этот вечер она, как и несколько лет назад, когда он впервые ее увидел, была похожа на ангела, сошедшего с картины старинного мастера. Волосы, напоминавшие тончайшую шелковую пряжу, свободно
     Падали ей на плечи и спускались по спине золотистым водопадом, вспыхивая и переливаясь при каждом движении. У нее была та же прическа, что и тогда: кудри, взбитые легким облачком вокруг головы, но сегодня в них были впле-тены узенькие ленточки розового атласа. Но больше всего поразило Конистана внезапно воз-никшее у него желание коснуться этих душис-тых волос. Он опять подумал, что могло бы про-изойти несколько лет назад, если бы она с самого начала не отнеслась к нему столь непри-язненно. Неприязненной Если бы дело своди-лось только к этому! Да Эммелайн не упускала ни единого случая, чтобы довести до сведения Конистана свое отрицательное мнение о нем, и - словно этого было мало - она к тому же сумела найти его слабое место, вонзила в него кинжал и продолжала беспрестанно поворачивать его в ране.
     Тут Конистан вспомнил о своих обязательствах перед мисс Брэмптон и вскоре не только восстановил добрые отношения с нею, но и заставил ее вновь улыбнуться. Он готов был продолжить ее очаровывать, искупая грехи, и после окончания танца, но вдруг заметил, как Эммелайн отвела Дункана в дальний угол бального зала, и это не позволило ему покинуть поле боя. Нельзя было допустить, чтобы она добилась своей цели.
     Когда Эммелайн вновь втянула его брата в разговор с Грэйс, пытаясь вызвать у Дункана интерес к своей никчемной подружке, Конистана охватил приступ холодного бешенства. Как смеет мисс Пенрит строить против него козни, как она смеет заманивать в ловушку его младшего брата, за которого он, Конистан, несет ответственность! Даже издали было заметно, что Дункан испытывает неловкость, стараясь поддержать разговор с Грэйс.
     Однако, прежде, чем он смог вмешаться, долг вежливости задержал его еще на несколько минут возле близняшек Брэмптон: невозможно было уйти, не перекинувшись словом с ними и с Торни. К счастью, юные леди вскоре сами покинули приятелей, спеша к своим хихикающим соученицам. Теперь ничто не мешало Конистану двинуться в атаку на Эммелайн.
     Но тут Гарви крепко ухватил его за локоть. Удивленно обернувшись, Конистан увидел, что Торнуэйт улыбается ему с самым многозначительным видом.
     - В чем дело? - спросил Конистан. Улыбка Гарви стала еще шире.
     - Мисс Пенрит сегодня выглядит просто великолепно, ты не находишь? - осведомился он.
     Конистан прищурился, пытаясь понять, что за игру затеял Торни.
     - Она всегда выглядит великолепно.
     - Совершенно верно, - кивнул его друг, весело подмигнув. - Хотел бы я обладать такой силой, чтобы взять над нею верх, - добавил он, переводя взгляд на Эммелайн, - ибо она, без сомнения, - самое обворожительное создание в Лондоне. Но, увы, у меня не хватит духу совладать с такой женщиной. Интересно, найдется ли на свете мужчина ей под стать?
     - Нет, - угрюмо отрезал Конистан. - Эта женщина - сущая ведьма. Вот увидишь, она так и останется в девках до самой смерти.
     - Ты слишком строг, - покачал головой Гарви.
     Казалось, он хотел еще что-то добавить, но тут его взгляд переместился чуть правее плеча Конистана, глаза расширились, и он вздохнул с тоской.
     Конистан готов был поддержать заинтересовавший его разговор о коварстве мисс Пенрит, но его ждало разочарование, ибо Гарви уже переключился на другой предмет. Он завидел издалека несравненную Алисию Сивилл и, пробормотав нечто невнятное об украшавшей ее тело родинке, пустился в погоню за дамой своего сердца.
     "Хотелось бы и мне быть таким же беззаботным, как Торни", - с легкой завистью подумал Конистан, невольно залюбовавшись Торнуэйтом, пока тот с глубочайшим поклоном расшаркивался перед мисс Сивилл. Затем, по-жав плечами, он вновь занялся своей головной болью. Дело не терпело дальнейших отлагательств, и он принялся лихорадочно изыскивать предлог, чтобы прервать оживленный разговор Эммелайн с братом, однако, вновь увидев ее локоны, колышущиеся при каждом движении, и вспомнив слова Гарви, он вдруг понял, что решение задачи требует совершенно иного подхода.
     Первоначально он просто намеревался любым способом воспрепятствовать поездке Дун-кана на рыцарский турнир в Фэйрфеллз, но слова "совладать с этой женщиной", произнесенные Торнуэйтом, вновь и вновь повторялись у него мозгу подобно назойливой гамме, которую разучивает на фортепьяно начинающая ученица, и помогли Конистану увидеть все в ином свете. У него зародился новый, более дерзкий план... Вместо того, чтобы удерживать Дун-кана от визита в Камберленд, почему бы ему самому не присоединиться к гостям и не предло-жить мисс Пенрит отведать ее же собственного лекарства? Другими словами, он должен заставить ее в себя влюбиться. Конистан усмехнулся, весьма довольный собой. Какое поистине справедливое возмездие! И какая идеальная месть за всех мужчин, когда-либо втянутых в магический круг ее чар и поплатившихся за это холостяцкой свободой!
     Впервые за долгое время Конистан почувствовал себя значительно лучше и подошел к Эммелайн с твердым намерением открыть военные действия безотлагательно. Если ему удастся разбить ей сердце, Лондон опять заживет своей обычной жизнью, не опасаясь коварных козней и интриг мисс Эммелайн Пенрит.

5.

     Когда заполнявшая бальный зал толпа стала разбиваться на пары, готовясь к новому туру вальса, Эммелайн вдруг почувствовала, как кто-то схватил ее за локоть и потянул так сильно, что ей пришлось сделать несколько торопливых шагов, чтобы не потерять равновесия. В долю секунды она поняла, что оказалась пленницей Конистана, и он бесцеремонно увлекает ее за собой, подальше от Дункана и Грэйс! Какая неслыханная наглость! Он вел ее на самую середину зала и, очевидно, собирался танцевать с нею, несмотря на ее громкие и решительные возражения.
     - Да как вы смеете? Это же уму непостижимо! Отпустите меня немедленно!
     - Тихо! - властно скомандовал Конистан, проводя ее мимо других пар, разбросанных по залу. - Итак, из-за вашей глупейшей болтовни мы стали предметом всеобщего внимания!
     - Болтовни?! - возмутилась Эммелайн. - А зачем вы вытащили меня сюда? Я не хочу с вами вальсировать. Даже не припомню, чтобы вы меня приглашали!
     Конистан остановился на ходу и уставился на нее с безмятежно невинным видом.
     - Ах да, теперь, когда вы об этом заговорили, я тоже припоминаю, что вроде бы забыл вас пригласить! - Не обращая никакого внимания на новую серию возмущения и протестов, он учтиво поклонился ей и самым серьезным тоном спросил:
     - Не вверите ли вы мне свою очаровательную ручку на время танца? Обещаю хранить и беречь ее, холить, лелеять и защищать, равно как и ваше сердечко, вашу душу, ваши прелестные ножки в бальных туфельках, пока не закончится один-единственный коротенький тур вальса! По окончании его я торжественно обещаю вернуть их вам в целости и сохранности и проводить вас в безопасное место, не причинив вам вреда.
     На протяжении всей этой тирады Конистан умудрился сохранить на лице совершенно невозмутимое выражение, и лишь в его серых глазах промелькнула насмешливая искорка.
     "Интересно, что он задумал?" - удивилась Эммелайн. Заметив, что стала предметом всеобщего любопытства, она негромко ответила:
     - Какую чушь вы несете! Ну хорошо, тем более что музыканты, как я вижу, уже настроили свои инструменты.
     Она протянула ему руку, и, как только раздались первые звуки музыки, виконт подхватил и увлек ее в поток танцующих.
     Как ни странно, во время танца он даже не пытался с нею заговорить, и Эммелайн была ему за это благодарна, поскольку ей никогда раньше не приходилось танцевать с ним. Ну разве что кадриль, но не парный танец, такой, как вальс. Да, все это было очень и очень странно: находиться в его объятьях, чувствовать у себя на талии его руку, направляющую ее в плавных поворотах грациозного танца. По мере того, как она осваивалась с непривычным ощущением его близости, а гнев стал понемногу утихать, Эммелайн подчинилась его легкой и текучей манере вести в танце и в душе даже восхитилась его искусством. Конечно, Конистан состоял из самых возмутительных недостатков, но как партнеру в вальсе ему не было равных. Она уже готова была сказать ему об этом, но вдруг поняла, что ей почему-то ни единой секунды не хочется тратить на пустую болтовню. Каждое новое движение - шаг вперед, назад, поворот, круг - казалось все более плавным и отточенным, словно они с виконтом слились в этом танце воедино. Краем глаза она замечала стремительное кружение атласных платьев, пестро расписанных вееров, сверкающих ожерелий и кричаще-модных желтых жилетов, но все это расплывалось перед ее взором смутными и неясными цветовыми пятнами. Эммелайн с удивлением обнаружила, что поминутно заглядывает своему партнеру в лицо и видит в его глазах отражение своего упоения танцем. Казалось, его сердце бьется в такт с ее собственным, и он, так же, как и она, испытывает наслаждение от омывающих их обоих звуков музыки.
     В очередной раз бросив на него взгляд, она была поражена выражением искренней радости на его лице. Куда привычнее была маска равнодушия, досады или отвращения, будто навек приросшая к нему. Но сейчас его глаза светились ничем не омраченной добротой, и весь облик его излучал чистую и открытую приветливость. Как приятно было на него смотреть! Конистана можно было смело назвать красивейшим из всех ее знакомых. Его черные брови были круто изогнуты, лицо отличалось благородной лепкой, на подбородке виднелась очаровательная небольшая ямочка. У него был орлиный нос, и хотя Эммелайн частенько приходилось видеть, как злобно раздуваются в гневе его ноздри, в настоящий момент этот надменный нос казался всего лишь аристократичным. Словом, Эммелайн вдруг почувствовала себя в плену у этого человека, силой навязавшего ей приглашение на вальс. Ей следовало его возненавидеть, но во время танца неприязнь странным образом смягчилась, уступив место непривычному и потому встревожившему ее ощущению теплоты и близости.
     Но вскоре она заметила, что выражение его лица немного изменилось, стало более напряженным, а взгляд потемнел. Конистан крепче обхватил рукой ее талию и, воспользовавшись очередным поворотом, притянул ее к себе. Волна смущения окатила Эммелайн, она едва не сбилась с такта, но он крепко держал ее в объятиях и увлекал за собой в стремительном кружении вальса. Ее сердце забилось учащенно, а дыхание стеснилось в груди, когда она заглянула в его серые глаза. По какой-то таинственной причине она больше не чувствовала под собою ног и вообще перестала различать окружающие предметы, ей казалось, что она плывет по воздуху. Как странно! Да, она просто плыла по волнам музыки, увлекаемая рукой Конистана, чудесным образом позабыв обо всем на свете.
     - Я и не думала... - пролепетала Эммелайн, сама не сознавая, что говорит. Звук ее голоса отчасти разрушил окружавшее их очарование. - То есть, я хочу сказать... что вы такой искусный танцор, лорд Конистан. Я и не подозревала... - Она отвернулась, опустила глаза и вспыхнула.
     - Дело вовсе не в моем искусстве, - раздалось в ответ.
     Конистан говорил низким, волнующим голосом, почти шепотом. И вместе с последним замирающим звуком вальса, эхом прокатившимся под сводами переполненного бального зала, по телу Эммелайн пробежала дрожь. Ей захотелось вновь услышать его голос. Пусть бы он говорил, чтобы его слова отдавались прямо у нее в сердце!
     - Что вы имеете в виду? - спросила она, когда он легонько подхватил ее под локоть и повел сквозь толчею танцоров, покидавших площадку. - Вы так бесподобно выполняли все фигуры! Никогда в жизни вальс не доставлял мне большего удовольствия.
     Конистан крепко сжал ее руку, и его дыхание опалило ей щеку, когда, низко склонившись к ней в окружавшей их толпе, он прошептал слова, поразившие ее до глубины души:
     - Повторяю, дело вовсе не в моем искусстве, мисс Пенрит. Весь секрет в вашем очаровании и грации, в том врожденном изяществе, которое свойственно вам во всем, что вы делаете.
     Они застряли в толпе разгоряченных танцем гостей, устремившихся к дверям зала в поисках прохладительного. Последние слова Конистана до крайности встревожили Эммелайн, но ей оста-валось лишь гадать, что он замышляет. Будь на его месте любой другой мужчина, она не сомне-валась бы, что он просто пытается с нею флир-товать. Ей хотелось взглянуть ему в лицо, чтобы по его выражению определить, что у него на уме. Но то, что последовало, вконец лишило ее душевного покоя, потому что, когда она обернулась, его губы легчайшим, мимолетным, почти неуловимым движением коснулись ее губ. Он поцеловал ее! Он посмел захватить ее врасплох прямо в бальном зале! Какое неслыханное коварство! С какой это стати лорд Конистан, никогда не скрывавший своей неприязни к ней, вдруг решил сорвать у нее с губ поцелуй?
     Г