ном состоянии. К тому же, черт побери;  прыжки  и  так  доставили  ему
немалое удовольствие! Именно ради этих недолгих секунд свободного полета  он
время  от  времени  позволял  себе  прыгать  с  парашютом  просто  так,  для
поддержания физической формы. Безусловно, для  человека  среднего  возраста,
находящегося в здравом уме, это было довольно необычное времяпрепровождение,
однако отказаться от него Адачи не мог.
   Опустив ноги на пол, Адачи щедро плеснул  себе  сакэ  в  чайную  чашечку,
выпил, а затем повторил операцию снова. Алкоголь в совокупности  с  приятной
усталостью - результатом недавнего физического напряжения -  вызвал  у  него
легкое головокружение. Блаженствуя,  Адачи  вернулся  на  диван,  вытянулся,
насколько это было возможно, и лениво взял в руки  подвернувшийся  служебный
документ.
   Это оказалась сравнительная статистика тяжких  преступлений.  В  двадцати
трех административных районах Токио вместе  с  пригородами  проживало  около
восьми миллионов человек. В прошлом  году  здесь  произошло  девяносто  семь
убийств. В Нью-Йорке, где населения было  даже  чуть  меньше,  убийств  было
зарегистрировано чуть меньше двух тысяч. Грабежей  в  Токио  было  совершено
триста сорок три, в то  время  как  в  Нью-Йорке  -  девяносто  три  тысячи,
изнасилований было зарегистрировано в Токио сто шестьдесят одно и более трех
тысяч двухсот в Нью-Йорке.
   Адачи довольно улыбнулся. Похоже, полиция Токио прекрасно справлялась  со
своим делом. И все же, как ни  странно,  Нью-Йорк  ему  нравился,  и  он  не
отказался  бы  поселиться  там.  Собственно  говоря,  для  счастливой  жизни
человеку  нужны  не  только  тихие  улицы,   на   которых   не   совершается
преступлений. Аки Адачи давно решил, что своим  выдающимся  вкладом  в  дело
охраны законности и порядка он заслужил  отдых,  при  этом  охотно  воздавая
должное своим коллегам - блюстителям  порядка  из  Столичного  департамента,
коих было ни много ни мало - сорок одна тысяча человек.
   Закрывая глаза, он подумал о  Чифуни.  Она  привиделась  ему  обнаженной,
обольстительно-прекрасной,   склонившейся   над    ним    и    его    жалким
диванчиком-недомерком. Потом он заснул.
   За дверями его кабинета,  в  дежурной  части,  семеро  членов  опергруппы
специального назначения сосредоточенно обсуждали связи между  организованной
преступностью и политическими партиями, одобрительно кивая друг  другу.  Они
поставили на своего шефа очень приличную сумму, рассчитывая на его победу  в
чемпионате департамента по  кендо,  и  теперь  с  радостью  позволили  своей
?лошадке? отдохнуть и набраться сил. Кроме того, все было спокойно.
   И в это время зазвонил телефон.

***

Тошио Секинэ, старший общественный обвинитель, был седым человечком шестидесяти с лишним лет и, избери он карьеру актера или комментатора на телевидении, где от него потребовались бы респектабельность и серьезная торжественность, казался бы довольно невзрачным и маленьким. Вместо этого он занялся юриспруденцией и избрал для себя поприще общественной службы, сделав карьеру совершенно головокружительную даже по высоким стандартам Токийской общественной прокуратуры.
   Секинэ-сан занимался, и не безуспешно,  тем,  что  отправлял  за  решетку
коррумпированных политиков и чиновников. В большинстве стран подобная служба
раскрывала бы ничем  не  ограниченные  перспективы,  однако  в  Японии  дело
осложнялось  тесными  связями  политиков  с   ?Бориоку-дан?   -   синдикатом
организованной  преступности.  Коррупция  и  политика  сплетались  настолько
тесно, что чем дальше, тем труднее было разобраться, что же  на  самом  деле
является  незаконным.  Действительно,  раз   уж   коррупция   стала   нормой
политической жизни, может быть, она перестала быть коррупцией и превратилась
в один  из  способов,  благодаря  которым  политическая  система  продолжает
функционировать?
   Прокурор отпил маленький глоток  зеленого  чая.  Он  происходил  из  рода
самураев  и  придерживался  вековых  традиций  государственной   службы.   К
современной политической системе Японии он относился с неодобрением, если не
с отвращением. Большинство  избранных  на  государственные  посты  политиков
казались ему скудоумными и продажными людьми. К счастью, они были в основном
не  в  состоянии  управлять  государством,  в  котором  имелась  превосходно
организованная  и  в  значительной   степени   не   подверженная   коррупции
гражданская   служба   и   законопослушное   население,    руководствующееся
конфуцианской  трудовой  этикой.  Секинэ   даже   считал,   что   избираемые
политические деятели занимались скорее чем-то вроде шоу,  отвлекая  на  себя
внимание, но не имели никакого отношения к серьезному делу  государственного
управления.
   В кабинет прокурора вошел суперинтендант Адачи  и  низко  поклонился.  Он
всегда демонстрировал свое искреннее уважение к  Генеральному  прокурору,  в
частности  еще  и  потому,  что  оба  принадлежали  к  одному  и   тому   же
общественному классу; их родители были давно знакомы между собой,  и  оба  -
суперинтендант и прокурор - были выпускниками токийского университета Тодаи.
   Больше того, и тот и другой получили в университете  степень  права,  что
ставило их на самую высокую  ступень  в  обществе.  Выпускники  университета
Тодаи и так принадлежали к общественной элите,  но  и  среди  них  был  круг
избранных - учащиеся правового факультета.  Можно  было  даже  сказать,  что
страной управляли выпускники Тодаи.
   Старший обвинитель  Секинэ  выбрал  суперинтенданта  Адачи  не  случайно.
Расследование фактов коррупции в среде политиков, связанных с организованной
преступностью, было сложным и небезопасным делом, поэтому  немаловажно  было
иметь в своей команде доверенных людей, на которых можно  положиться  и  чье
поведение в тех или иных ситуациях можно предвидеть. Секинэ целиком  доверял
Адачи и считал, что он может в нужное время быть чрезвычайно полезным.
   Прокурор дал Адачи время немного  расслабиться,  собраться  с  мыслями  и
пригубить свой чай. Ему было известно, что полицейский только что  прибыл  с
места преступления, где наблюдал за тем, как извлекают из кипятка  и  увозят
тело Ходамы. Иными словами, за плечами Адачи был длинный тяжелый  день,  что
было хорошо видно по его усталому лицу.
   -  Ходама?  -  участливо  спросил  прокурор,  когда  Адачи   отпил   чаю.
Полицейский едва заметно скривился.
   - Крайне неприятное дело, сэнсей, - сказал он, вежливо наклонив голову. -
Кто-то устроил там настоящую резню. Всех слуг в доме перебили. Телохранитель
был застрелен прямо на дорожке в саду, он не успел даже сдвинуться с  места.
Двое других погибли в доме. Слугу  застрелили  в  ванной,  а  самого  Ходаму
сварили в кипятке.
   Прокурор скривился.
   - Огнестрельное оружие, - с отвращением произнес  он.  -  Пистолеты.  Это
скверно. Наверняка действовали не японцы.
   Адачи согласно кивнул, задумавшись на секунду, было бы для  жертвы  более
легким концом, если бы ее  изрубили  мечами,  как  требовали  того  японские
традиции. Что же касалось странного способа казни, то лично он,  безусловно,
предпочел бы пару тупоконечных девятимиллиметровых пуль. Как бы там ни было,
однако способ умерщвления, столь популярный в средние века, вышел  из  моды.
Насколько Адачи было известно, последним человеком, которого сварили живьем,
был известный грабитель Ишикава Дзюмон. Говорили, что  этот  японский  Робин
Гуд обирал богатых и раздавал награбленное бедным, за вычетом,  естественно,
накладных расходов. Ходама, однако, был человеком совсем  иного  склада,  не
склонным к подобной расточительности.
   - Способ, каким его  убили...  -  промолвил  он.  -  Не  является  ли  он
характерным сам по себе?
   Прокурор пожал плечами.
   - Мне кажется, что гадать пока не стоит. Обратимся сначала к фактам.
   - Мы считаем, что убийство произошло около  семи  часов  утра,  -  сказал
Адачи. - Ходама был весьма  привержен  установленному  распорядку  и  всегда
принимал ванну в это  время  дня.  Полицейский  врач  не  так  уверен  -  он
определил время смерти с шести до восьми часов утра.
   Тела обнаружили лишь в 15.18 пополудни. Обычно Ходама  начинал  принимать
посетителей в 14.45. Сегодня ворота его резиденции в  назначенное  время  не
открылись, более того, на звонки никто не открывал и  никто  не  отвечал  по
переговорному устройству. Наконец послали за местным полицейским. Он перелез
через стену, чтобы проверить, все ли в порядке, и заблевал первое же мертвое
тело,  которое  увидел.  Они  там  не  очень-то  привыкли  к  виду  крови  и
развороченных мозгов.
   - Таким образом, резиденция Ходамы никем не охранялась  с  семи  утра  до
послеобеденного времени, - задумчиво  сказал  прокурор.  -  Срок  более  чем
достаточный, чтобы убрать все, что нужно убрать, и замести следы.
   Адачи кивнул. Он совершенно точно представлял себе,  что  именно  имел  в
виду сэнсей. Ходама был одним из наиболее влиятельных людей страны, которому
в обмен на его благосклонность и милости нескончаемый поток посетителей  нес
деньги. Этот процесс был поставлен чуть ли  не  на  промышленную  основу,  и
потому вполне резонно было предположить, что в доме  находятся  значительные
денежные суммы и соответствующие записи. Первым  же  вопросом,  какой  задал
прокурор во время телефонного разговора, происшедшего чуть раньше  их  очной
встречи, был вопрос об этих самых записях.
   - Мы снова все там  обыскали,  -  сказал  Адачи,  -  используя  при  этом
специальную   поисковую   бригаду,   зондирование    и    все    технические
приспособления. Мы не  нашли  никаких  документов  вообще,  зато  обнаружили
потайной сейф, а в нем - тридцать миллионов йен.
   Он ухмыльнулся.
   - Деньги были упакованы в пакеты универмага ?Мицукоши?.
   Прокурор тоже не сдержался и фыркнул. Тридцать миллионов иен, или  два  с
половиной миллиона долларов, - для Ходамы это  были  жалкие  крохи.  Что  же
касается пакетов, то тут все было очень  просто:  в  Японии  принято  делать
подарки, и  большинство  японцев  предпочитало  покупать  их  в  универмагах
?Мицукоши?. Его фирменная упаковочная бумага и красочные пакеты сами по себе
были частью обряда дарения. Пухлые  пачки  йен  -  любимой  валюты  японских
политиков - часто переходили из рук в руки именно в  таких  сумочках,  точно
так же, как американские политики предпочитали получать доллары в кейсах.
   - У тебя есть хоть какие-нибудь ниточки? - спросил он.
   Адачи медлил с ответом. Он чувствовал  себя  смертельно  усталым,  однако
после  сегодняшнего  происшествия  горячая  ванна  не  казалась  ему   столь
привлекательной, как в обычные дни.
   - Мои люди еще  работают  на  месте  преступления  с  пылесосами  и  тому
подобным, - сказал он, - но лично я не надеюсь ни на что сенсационное.  Пока
мы обнаружили два пустых пакета из-под жареных моллюсков,  да  еще  один  из
соседей показал, что видел два черных лимузина, подъехавших к особняку утром
около семи. Вот, пожалуй, и все.
   - Пожалуй? - насторожился прокурор.
   Адачи достал из кармана вещественное доказательство и  положил  на  стол.
Прокурор с осторожностью взял этот предмет в руки и  внимательно  исследовал
его. Затем он вытащил из ящика картотеки досье, извлек из него фотографию  и
сравнил с той вещицей, что держал в руке. Никаких сомнений быть не  могло  -
на фотографии был изображен тот же самый предмет.
   Сам этот предмет назывался сачо и представлял собой булавку  со  значком,
которую втыкают в лацканы своих пиджаков  миллионы  японцев,  обозначая  тем
самым свою принадлежность к определенной корпорации или к ее филиалу.
   Значок, который держал в руках Секинэ-сан, изображал герб  фирмы  ?Намака
Корпорейшн?.
   - ?Намака?? - проговорил прокурор с недоумением в голосе.  -  Где  вы  ее
нашли?
   - Она застряла в деревянном сиденье  медной  ванны,  как  раз  под  телом
Ходамы, - уточнил Адачи. - Очень подходящее место.
   Прокурор кивнул и, откинувшись на спинку кресла, смежил  веки.  Руки  его
были сложены  на  груди.  Несколько  минут  он  хранил  молчание,  и  Адачи,
привыкший к подобным паузам, расслабился в ожидании.
   На  столе  прокурора  зазвонил  телефон.  Секинэ   ответил   на   звонок,
отвернувшись от Адачи, чтобы полицейский не слышал, о чем говорят прокурор и
его собеседник. Жест этот не выглядел намеренным, скорее всего он был сделан
чисто машинально, тем более что, закончив разговор,  прокурор  снова  закрыл
глаза и погрузился в размышления. Наконец он открыл их и заговорил:
   - Это  будет  непростое  расследование,  Адачи-сан.  Оно  будет  сложным,
запутанным и,  вполне  вероятно,  опасным.  Едва  ли  найдется  политический
деятель или лидер преступного мира, который никогда не имел  никаких  дел  с
Ходамой, хотя бы и очень давно. Что бы мы  ни  раскопали,  непременно  будут
затронуты влиятельные силы и чьи-то интересы...
   Прокурор довольно улыбнулся, но тут же снова стал серьезным.
   - Вы всегда можете рассчитывать на мою  поддержку,  но  будьте  осторожны
даже с теми, кому доверяете. Необходимо будет предпринять все возможные меры
безопасности. Вы и ваша группа должны быть постоянно вооружены...
   Глаза  Адачи  удивленно  расширились.  Патрульные  полицейские,  носившие
форму, были, конечно, вооружены, но сам он почти никогда  не  брал  с  собой
своего  оружия.  В  этом  не  было  никакой  необходимости,  за  исключением
совершенно особых обстоятельств.  Кроме  того,  когда  к  его  поясу  бывала
пристегнута эта смертоубойная железяка, безупречно  сидящий  пиджак  начинал
сборить в самых заметных местах.
   Подумав обо всем этом,  Адачи  пробормотал  что-то  нелестное  по  адресу
неизвестных преступников. Прокурору, во  всяком  случае,  послышалось  слово
?дерьмо?.
   - И еще одно, - сказал Тошио Секинэ, дважды нажимая на кнопку  звонка  на
столе. Из кабинета его  помощника  донесся  противный  дребезжащий  звук.  -
?Кванчо? тоже будет в этом участвовать.
   Адачи услышал, как дверь за его спиной открывается, и узнал  запах  духов
прежде, чем увидел вошедшую молодую женщину.
   Секретная служба ?Кванчо? занималась внешней безопасностью  и  борьбой  с
терроризмом и являлась таинственной и весьма секретной организацией, которой
кое-кто   откровенно   побаивался.   Официально   эта   служба   подчинялась
непосредственно премьер-министру,  все  доклады  шли  к  самому  или  в  его
секретариат.   В   отдельных   случаях    ?Кванчо?    сотрудничала    и    с
правоохранительными службами. Можно было сказать, что эта организация являла
собой сам закон. Она делала все необходимое для защиты конституции,  что  бы
это ни означало. Она не медлила и не теряла  времени  понапрасну.  Она  была
немногочисленной, но весьма эффективной.
   - Как и почему? - осведомился Адачи.
   - В качестве наблюдателя и куратора, - пояснила вошедшая.
   - Вот именно, - подтвердил прокурор. Чифуни Танабу церемонно  поклонилась
Адачи, который привстал со стула. Полицейский поклонился в ответ.
   - Мне кажется, вы уже знакомы, - заметил прокурор, - и,  смею  надеяться,
доверяете друг другу. Я специально просил, чтобы это дело  поручили  госпоже
Танабу.
   "Я знаю твои губы и твой язык, я знаю твое  лоно  и  каждый  дюйм  твоего
прекрасного тела, - подумал Адачи. - Но доверяю ли я тебе? Теперь, когда  мы
вот-вот окажемся в нейтральных водах??
   - Я польщен, сэнсей, - он обращался к  прокурору,  однако  его  замечание
относилось и к Чифуни, которой он поклонился во  второй  раз.  -  Это  будет
подлинное наслаждение, - добавил он несколько неуверенно.  Адачи  чувствовал
себя определенно двусмысленно.
   Чифуни не ответила. Да ей и не было необходимости  ничего  говорить.  Она
лишь посмотрела на него по особенному, как умела только она одна.  На  губах
ее играла слабая улыбка.

***

Квартира Адачи располагалась не где-нибудь в Богом забытом пригороде, до которого приходилось добираться общественным транспортом, тратя по полтора часа в один конец. Это была довольно комфортабельная и большая квартира с двумя спальнями и одной гостиной, расположенная на самом верхнем этаже в районе Джинбохо, в непосредственной близости от штаб-квартиры полицейского ведомства. Этот квартал славился оживленной книжной торговлей и, благодаря какому-то причудливому стечению обстоятельств, ножевыми изделиями. Здешние лавки поражали разнообразием режущих, рубящих, колющих и пилящих инструментов.
   Чуть дальше по улице находился район Акихабара,  где  можно  было  купить
любую электронную технику. Другим своим  концом  улица  упиралась  в  ров  с
водой,  и  площадки  парка,  раскинувшегося  вокруг  императорского  дворца.
Неподалеку располагался и мавзолей Ясукуни - памятник жертвам войны.
   Это был своеобразный уютный район,  до  которого  без  труда  можно  было
добраться на метро. И жить в нем было приятно.  Иногда  Адачи  спускался  по
улице вниз  и  брал  напрокат  лодку,  в  которой  можно  было  кататься  по
небольшому каналу вокруг дворца Императора. А  иногда  он  брал  лестницу  и
через верхнее окно выбирался на  крышу  с  бутылочкой  сакэ,  чтобы  принять
солнечные ванны. Крыша была огорожена невысоким парапетом, который  создавал
иллюзию уединения.
   Время от времени он  выбирался  на  крышу  и  для  того,  чтобы  заняться
любовью, однако довольно часто ему  мешал  болтавшийся  в  небе  серебристый
полицейский вертолет, который патрулировал центральные районы Токио. Однажды
Адачи довелось побывать на борту этой легкой  машины,  и  потому  он  хорошо
представлял себе,  что  можно  разглядеть  при  помощи  хорошей  электронной
аппаратуры даже с высоты тысячи футов.
   Жилище Адачи, как и большинство японских квартир,  являлось  тем  местом,
где западный и восточный  стили  тесно  переплетались  друг  с  другом.  Как
правило, оба стиля смешивались между собой чисто по-японски: западная мебель
была модифицирована и изменена  в  соответствии  с  физическими  стандартами
местных жителей. В случае с Адачи, который  был  довольно  высок  ростом,  в
подобной перестройке не было нужды.
   Когда под рукой не было стульев, и когда этого требовали  обстоятельства,
Адачи, как и положено всякому цивилизованному японцу, умел часами сидеть  на
полу, не ощущая при этом ни малейшего неудобства. В данный  момент  он  тоже
был на полу, однако поза его была совсем не  традиционной:  он  вытянулся  в
гостиной на  тростниковой  циновке  татами,  подложив  под  голову  подушку.
Комната, освещенная двумя стеариновыми свечами, была погружена в полутьму.
   Напротив него также на полу сидела Чифуни, однако ее поза гораздо  больше
соответствовала образцу, который предписывался традициями японским женщинам.
Ноги она подогнула под себя и, перенеся тяжесть тела на пятки, сложила  руки
на коленях, выглядя при этом так покорно  и  скромно,  как  должна  была  бы
выглядеть идеальная гейша в мечтах любого японского мужчины. Едва подумав об
этом, Адачи немедленно отметил про себя, что в случае с Чифуни то, что можно
было увидеть на поверхности, едва ли соответствовало действительности.
   Чифуни была одета в короткую юбку по последней западной моде,  сшитую  из
какого-то мягкого бежевого материала, которая,  в  том  положении,  в  каком
сидела Чифуни, поднималась гораздо выше колен. Бежевый  жакет  из  такой  же
ткани она давно сняла, оставшись в кремовой блузке без рукавов.
   Она воистину  была  прелестна,  особенно  без  автоматической  ?беретты?,
которую носила в крошечной кобуре сзади, за поясом юбки. В  настоящее  время
оружие было надежно заперто в сумочку и убрано  подальше.  Адачи  знал,  что
Чифуни постоянно носила с собой глушитель и две запасные обоймы с патронами.
Это  оружие  означало  нечто  большее,  чем   мера   предосторожности;   оно
предназначалось для того, чтобы им пользоваться, а не для того, чтобы носить
с собой ?на всякий случай?. Впрочем,  в  настоящий  момент  Чифуни  по  всем
признакам не была расположена начинать пальбу.