кой табличке, нажимает на кнопку - и из стены выезжает ящик длиной в
человеческий рост и шириной в аршин. А в ящичке  лежит  по  стойке  "смирно"
генсек компартии. Лежит и глазами лупает... Вынули его, поставили,  а  ножки
подгибаются: отвык ходить-то. Достали таким манером еще  несколько  лидеров,
стряхнули пыль и подтащили к гостям. Те в  шоке,  конечно.  И  вдруг  сверху
опускается железная клетка, накрывая и тех, и других.  А  вокруг  становится
охрана с автоматами. И четыре часа наших продержали в этой клетке вместе  со
спятившими арабскими товарищами. И все эти четыре часа наши думали только об
одном: откроют клетку или нет, а  то,  может,  и  для  них  уже  заготовлены
выдвижные ящички с табличками...
   Бусыгин хлебнул из стакана.
   - Но это еще ничего, потому что  вторую  группу,  пожелавшую  общаться  с
политбюро  целый  день  для   решения   накопившихся   вопросов   партийного
строительства, отвезли за пятьсот кэмэ от столицы в пустыню. Там пустыни  не
песчаные,  а  каменные.  Лежат  вокруг,  аж  до  самого  горизонта,   черные
булыжники,  такое  впечатление,   что   они   с   неба   упала,   а   вокруг
шестидесятиградусная жара.
   Воздух плавится, течет... Там лагерь заключенных, которые собирают камень
и упаковывают в особые сетки. Его потом  для  строительства  используют.  Но
отнюдь не для партийного! Охраны в лагере нет, как и ограды: кто  побежит  в
пустыню?
   Умрешь через шесть шагов! Раз в неделю доставляют воду и еду. И вот  наши
провели в этом аду целый день и тоже гадали -  заберут  их  оттуда  вечером,
пришлют за ними вертолет или нет. Забрали... Но к тому  времени  один  мужик
уже  умер  от  сердечного  приступа.  Веришь  ли,  покойник  был  тем  самым
генералом, которому положено  было  знать  всю  подноготную  о  стране,  где
властвует сей щедрый и обожаемый своими подданными тиран. Представляешь, как
прокололось наше ведомство плаща  и  кинжала?  Трое  других  партийных  бонз
вернулись в Москву явно сдвинутыми по фазе. Вот такой народ нефть  из  земли
качает и заключает с нами секретные контракты! Понимаешь  теперь,  почему  я
запрыгал,  как  карась  на  сковородке,  когда  узнал,  что  "Черное  танго"
отправляют в Амман?
   - От кого узнал?
   - Угадай с трех раз, - усмехнулся Бусыгин. - Конечно, от Сани Путятина!
   Мы с ним давние знакомые: еще когда я за прегрешенья юных лет первый срок
мотал, на зоне повстречались.  Его  за  участие  в  групповом  изнасиловании
посадили, потом под амнистию попал, перековался, человеком стал.
   - Санька сидел? - вытаращил глаза Юрий. -  Не  может  быть!  Я  знаю,  он
служил где-то на Дальнем Востоке, но чтобы сидеть... Я дружил с его  братом,
дома у них дневал и ночевал, но они никогда ни словом не обмолвились.
   - А какой дурак о таком болтал в прошлое время? Это сейчас отсидкой  чуть
ли не гордиться стали, это сейчас татуировку как орден носят.  Совсем  народ
одурел! Но насчет Сани можешь мне поверить: сидел он, сукой буду.
   - Скажи... - Юрий запнулся. - Это не ты его...
   - Нет, - отрезал Бусыгин. - Нет, не я.
   - А знаешь, кто? Бусыгин смотрел вприщур:
   - А что, его кто-то... это самое? Следствие вроде бы установило, что Саня
с Жанкой угорели по неосторожности...
   - Ладно, пусть так, - покладисто кивнул Юрий. - Если ты  этому  веришь  -
ради бога. Сформулируем вопрос иначе. Кто против тебя сыграл на Востоке? Вас
было четверо на том сборе. Вряд ли это Фролов: он в твоей команде, ты  спишь
с его дочкой, он зависит от твоих щедрот.  Мусульман,  как  ты  выражаешься,
отпадает в полуфинале. Ты - лицо страдающее. Значит, ваш, четвертый приятель
подсуетился? И кто он?
   - А тебе зачем? - насторожился Бусыгин.
   - Угадай с трех раз! - легко засмеялся Юрий.
   - Мстить будешь? Не надо, споткнешься.
   - А за что мне ему мстить? - Юрий сделал самые большие глаза, какие  мог.
- Он мне ничего дурного не сделал. Если бы Саня не сыграл против него,  если
бы я привез кассетку по  назначению,  все  в  моей  жизни  было  бы  тихо  и
спокойно, без эксцессов, без слежки, без покушений на меня.  Ты,  может,  не
знаешь, но мне шагу ступить нельзя, живу не дома, а так, где  придется.  Мне
одно от него нужно: чтобы с крючка снял.
   Бусыгин хохотнул:
   - Ври давай! Что-то ты задумал... ведь сюда за кассетой  шел?  Да  ладно,
твоя игра. Играй, только осторожнее. Парень ты хороший, неохота было  бы  на
помин твоей души рюмку поднимать. Что же касается четвертого...  Есть  такая
старинная пословица: "Кто тебе выдрал око? - Брат. - То-то так  и  глубоко".
Вот и меня навовсе добить хотел друг, товарищ  и  брат.  С  одного  разу  не
удалось, решил добавить, чтоб уж наверняка.
   - Чужанин?!
   - Тебе еще налить? - Лицо Бусыгина вдруг стало угрюмым. То ли тяжело было
ему слышать эту фамилию, то ли раскаивался в излишней откровенности.
   - Значит, ему тоже нравится запах сырой нефти?
   -  А  то!  Потерся  в  верхах,  узнал  какие  нужно  подходы,  пошпионил,
подсуетился - и решил моими руками себе жар загрести.
   - Пошпионил? То есть у него там связи есть?
   - Еще какие! Не знаю, помнишь ли ты, но еще в бытность мэром был у Глебки
помощником такой Мордухаев. Прославился тем, что один "Ту-134" продал  сразу
в  две  страны  мира.  И  много  чего  наворотил,   пользуясь   практической
безнаказанностью. Ох, отстегивал он Глебушке... нам в те времена  столько  и
не снилось! Но настал и Мордухаеву окорот. Чужанин под давлением сверху  его
уволил, а через две недели пришли фээсбэшники его  арестовывать.  И  в  этот
момент - среди ночи - появляется в его квартире Глеб и начинает качать права
человека.
   Болен Мордухаев, в  натуре,  нельзя  так  негуманно...  И  дали  железные
феликсовцы слабину, позволили Глебу забрать Мордухаева  под  свою  гарантию:
якобы врачу показать. Рано утром получили по башке от прокурора области -  а
он мужик какой надо! - помчались с врачом к Мордухаеву, а  его  уже  и  след
простыл: улетел на Ближний Восток. Только через несколько  лет  замелькал  в
Аммане. Понял? В Аммане!
   - Погоди! - вспомнил Юрий встречу на  холме  Геракла.  -  Он  такой...  с
одутловатой мордой?
   - Точно, - кивнул Бусыгин. - Таким и родился. Послышалось щелканье замка,
и в комнату ворвалась Лора. Юрий едва успел  встать  так,  чтобы  загородить
развороченное кресло, но Лора ни на что не обращала внимания:
   - Степан, ты что?! Тебе пора! Все время вышло!
   - Да, - он провел  ладонью  по  лицу.  -  Я  как-то  и  забыл,  что  надо
возвращаться... Погоди, Лорик. Еще шесть секунд.
   Настойчиво, но ласково выставил ее  из  комнаты.  Быстро  натянул  брюки,
рубашку, валявшиеся на полу, обулся.  Извлек  кассету  из  видеомагнитофона,
спрятал за пазуху. Юрий только и мог, что смотрел беспомощно, чувствуя  себя
окончательно обезоруженным. Бусыгин начал  было  закрывать  тайник  и  вдруг
насторожился, заглянул в недра кресла... Сунул туда руку и вытащил  знакомую
Юрию пачку долларов:
   - А это еще что?! Егоркина заначка, что ли? Ну, были ваши - стали наши.
   - Сунул деньги Юрию:
   - На, держи. Это тебе. Да бери немедленно! Пленку дать не  могу,  извини.
Ты даже не понимаешь, какой это  тринитротолуол,  а  у  тебя  руки  горячие.
Рванет так, что... Нет, слишком большой риск. А деньги  возьми,  они  пойдут
сверх обещанной суммы. И вот еще что...
   Бусыгин огляделся, схватил со столика дамский журнал,  отодрал  не  глядя
полстраницы, что-то торопливо написал Лориным  темно-бордовым  косметическим
карандашиком, валявшимся прямо на полу.
   - Это телефон. Если что, звони - и не обращай внимания, что  бы  тебе  ни
говорили. Тупо стой на своем и передавай привет Степану  Андреевичу.  А  вот
когда скажут, что такого  здесь  нет,  но  есть  Андрей  Степанович,  можешь
назвать номер телефона, где ты находишься, и я  вскоре  перезвоню.  Или  еще
что-то передай.
   Человек по этому номеру сидит надежнейший... Знай:  чем  могу  -  помогу.
Давай краба.
   Бусыгин стиснул руку Юрия, сверкнул  на  прощание  улыбкой  и  ринулся  в
дверь.  Какое-то  мгновение  он  еще  помедлил  в  прихожей,  причем  оттуда
доносились звуки смачных поцелуев, а потом снова щелкнул замок.
   Юрий оглянулся на кресло и окончательно привинтил деревянный кругляшок на
место.
   Что-то мешало. Ах да, он ведь держит  пачку  денег...  Подумал  минуту  и
сунул ее за пазуху, как Бусыгин - кассету. Привел в порядок кресло  и  вышел
из комнаты.
   Он думал, Лора спустилась проводить Бусыгина, однако увидел ее стоящей  у
кухонного окна. Она смотрела во двор так напряженно, что  даже  не  услышала
шагов Юрия.
   Он глянул поверх ее коротко стриженной  белобрысой  головы  -  и  на  миг
задохнулся,  увидев,  что  из  автомобилей,  запрудивших  двор,  выскакивают
омоновцы.
   У Бусыгина, брошенного лицом  на  капот  обшарпанной  "Волги",  за  рулем
которой сидел перепуганный до смерти водитель, руки были вывернуты назад.
   Невысокий капитан защелкнул на них  наручники,  потом  заставил  Бусыгина
подняться и сноровисто охлопал его ладонями.  Вынул  из-за  пазухи  кассету,
повертел и, держа  в  вытянутой  руке,  будто  взрывное  устройство,  прошел
журавлиным шагом к  черному  "Мерседесу",  стоящему  поодаль.  Вытянулся  во
фрунт.
   Затемненное стекло чуть приспустилось; капитан протянул туда кассету.
   Ее приняли, и стекло поднялось. Капитан козырнул и отправился в  обратный
путь, к Бусыгину, которого в это время  два  омоновца  запихивали  под  белы
рученьки в невесть откуда взявшийся автозак.
   Степан Андреевич вывернул голову, оглянувшись на дом.
   Лора резко отпрянула от окна, наткнулась на Юрия и испуганно пискнула.
   - Они сейчас придут, - выдохнул Юрий. - Никому не открывай! Пошли отсюда,
быстро! Выберемся через балкон, может быть, там свободно? Я тебя  сниму,  не
бойся, это не так уж высоко. Скажу, что все это время ты была  со  мной.  Не
дома, а со мной!
   Лора не шелохнулась. Ее глаза были огромными, неподвижными, потом  взгляд
вдруг резко вильнул - и Юрий понял все.
   - Так это ты? - выдохнул чуть слышно. - Ты его?.. Но за что?
   Хриплый голос Лоры доходчиво объяснил, куда следует обращаться  с  такими
вопросами.
   Юрий махнул рукой:
   - Падающего - толкни, так? Что, папашка  твой  сменил  хозяина  и  теперь
пашет на Чужанина? Ведь это  их  совместные  игры?  Можешь  молчать,  тут  и
слепому видно. Чужанинский "Мерседес", да? Глеб Семеныч на "Волгах" ведь  не
ездит! Но не рано ли вы Степу решили закопать? Он  тебя  достанет  рано  или
поздно, он же не дурак...
   - Меня? - перебила Лора, вытаращив глаза. - А при чем  тут  я?  Ему  и  в
голову ничего насчет меня не взбредет. Другое дело - ты. Если кого  и  будет
Степа доставать, то, уж конечно, тебя! Ты пришел ни с того  ни  с  сего,  ты
и...
   - Ах ты...
   - Ой, не надо, а?  -  Лора  махнула  рукой  и  пошла  к  холодильнику.  -
Обойдемся без слов! Я их от тебя наслушалась выше головы, ты лучше  подумай,
какими тропками теперь бегать будешь: один заяц сразу от двух волков!
   Она достала кастрюльку с холодными макаронами, большую ложку и  принялась
есть прямо из кастрюли, почти не жуя и быстро глотая.
   - Смотри не подавись, - наконец сказал Юрий и вышел из кухни.
   Уже открывая балконную дверь, услышал, как Лора вдруг громко поперхнулась
и зашлась кашлем. Ну чего же еще ждать, когда вот так глотаешь живьем...
   Она еще кашляла, когда Юрий спрыгивал с балкона. Внизу никто не караулил,
а высота была ему привычна. Не в первый раз... но уж точно - в последний.
 
Варвара Васильевна Громова. Июнь 1999 
 
   Уж она ждала, ждала... Кастрюля,  закутанная  в  газету,  старую  шаль  и
спрятанная в подушки, остыла, а никто не возвращался. "Да что  это  я  сижу,
сижу... - обиделась Варвара  Васильевна.  -  Сяду  да  поем,  нужна  мне  их
компания?"
   Такового борща она давно не ела! Никогда не умела как  следует  готовить,
не для кого, а себе - лень. Перебивалась всю жизнь всухомятку, но сегодня не
могла оторваться: съела две тарелки со сметаной, да еще с  черным  хлебом  с
маслом. Алена, конечно, спустила на базаре уйму  деньжищ.  Слава  богу,  при
всех своих недостатках она ничуть не скупая. Сто раз  сказала:  "Баба  Варя,
все это тебе, ешь все, съедай, я еще куплю".
   Варвара Васильевна положила ложку. При всех своих недостатках?.. А  какие
у Алены недостатки, интересно знать?
   - Ты ведь совсем не знаешь эту девочку, зачем ее оговариваешь? -  сказала
она сердито, но тотчас спохватилась, что говорит сама с собой.
   Появилась в последнее время такая старушечья привычка. От старости  и  от
одиночества...
   А ведь и правда - ничего она не знает о своей внучатой племяннице.
   Прожила жизнь, сторонясь родни,  как  врагов,  но  кто  в  этом  виноват?
Неуемная гордыня, правильно люди говорят! Уж  и  не  вспомнить,  из-за  чего
когда-то  рассорились  с  сестрой.  Потом  вражда  по  наследству  досталась
Катерине с Лидой.
   Верующие  были  обе,  такой  и  Алену  вырастили.  То  есть  это  Варвара
Васильевна так думала, а для нее Бог, религия - это была такая мертвечина...
А сегодня утром вдруг поняла: нет, Алена - еще очень живой человечек,  живой
и молодой!
   Может, кому-то это покажется диким... может, ей следовало бы  возмутиться
и вознегодовать, учитывая ее годы, правила приличия и все такое...
   Но Варвара Васильевна никогда своих лет не ощущала. Какая-то  злая  сила,
небось та же самая, которая некогда отняла у нее Данилу, с течением  времени
заволакивала ее лицо и тело плотной завесой морщин. Но под  этими  морщинами
Варя оставалась такой, как была!
   Эта проклятущая личина не имела никакого  отношения  к  ее  белой  нежной
коже, серо-зеленым огромным глазам, золотистым ресницам и пшеничным  кудрям.
И боли в пояснице не имели отношения к  Вариной  тоненькой,  пальцами  можно
обхватить, талии, к ее дерзкой груди и длинным ногам. Теперь про таких,  как
она, говорят: "Фотомодель, ноги от ушей растут!" Это у  нее  ноги  росли  от
ушей!
   Но Данила таких слов не знал. Он не восклицал восхищенно при  взгляде  на
нее:
   "Умри, Голливуд!" - он щурился, будто от яркого  света,  и  шептал:  "Про
тебя все сказки сказаны, Краса Ненаглядная?"
   Ну разве может она постареть, если Данила навсегда остался молодым?!
   Варвара Васильевна  не  сомневалась:  смерть  все  исправит.  Как  только
заколотят гвоздями крышку ее гроба, морщинистая маска исчезнет, и с  Данилой
там, на небесах, встретится прежняя  зеленоглазка  с  пшеничными  кудряшками
вокруг белого высокого лба...
   Варвара Васильевна насупилась и в сердцах налила в кружку  слишком  много
чаю. Пришлось вытирать лужу со стола.
   На небесах! Как же это они встретятся с Данилой на небесах, если  Варвара
Васильевна не верит, что существует жизнь после  смерти?  Если  жизнь  после
смерти, значит, рай и ад. А ведь это поповские выдумки!
   ...Сегодня утром ей почудилось спросонок, будто  они  уже  встретились  с
Данилой - на земле встретились. Бросила только один взгляд в сторону  своего
старого Дивана, где тихо лежали двое - молодые, обнявшиеся, - а потом  долго
стояла в ванной, глуша за шумом воды всхлипывания и бесконечно умывая  лицо,
по которому так и лились слезы.
   "Только бы не спугнуть их! - думала,  плача  от  полузабытого,  странного
какого-то ощущения. - Только бы не спугнуть!" Потом вдруг вспомнила, что это
ощущение называется счастьем.
   Когда молодые встали и смущенно отводили глаза от Варвары Васильевны, она
присматривалась к мальчику. Хороший какой! Глаза хорошие. Хотя он уже далеко
не мальчик, лет двадцати семи - даже постарше Данилы. И  Алена  старше,  чем
была она в те годы, когда любила. Сейчас поздно начинают, наверное.  А  если
эти двое поженятся, кем ей будет Юрий? Внучатый зять? Смехота! Но  он  может
ее звать бабушкой, бабой Варей, как Алена зовет. И если  ребятки  не  станут
тянуть, ее, может, еще и прабабушкой успеют назвать!
   Потом они ушли, и опять день  потянулся  привычно  и  одиноко.  И  только
теперь поняла Варвара Васильевна, как же устала она от этого. А  ребята  все
не шли, только Алена забежала как сумасшедшая, бросила  в  прихожей  набитые
продуктами сумки и снова умчалась, Юрий  позвонил,  но  не  пришел,  а  борщ
остыл, и неизвестно, вернется ли кто-то к ней или нет...
   При мысли, что ребята решат не возвращаться, аж сердце заболело.
   А что? Зачем она им?  Аленина-то  халупа  на  месте,  небось  там  решили
ночевать. Наверное, уже и сейчас они там.
   Обида вышибла слезы на глазах, но тут же Варвара Васильевна одумалась.
   А вдруг с Аленой что-то случилось дома? Она ведь была не  в  себе,  когда
забегала. Точно, что-то случилось.
   Оделась, кое-как причесалась и вышла  в  подъезд.  Позвонила  в  соседнюю
квартиру и отдала ключ, предупредив, что  придет  красивый  молодой  человек
("Мой внук, вернее, муж моей внучки!") и ключ следует отдать ему. Оставила в
двери клочок бумаги: "Юрочка, ключ в 8-й квартире. Кушай  борщ.  Я  пошла  к
Алене".  И  торопливо  отправилась  со  двора,  даже  не  удостоив  взглядом
собравшихся на лавочке соседок.
   Вроде бы Нинель Петровны меж ними не было, что неудивительно после ночных
приключений. Она небось думает, что  Варвара  Васильевна  ее  теперь  живьем
съест. Господи, да знала бы Нинелька, насколько  далека  она  от  всей  этой
чепухи, обид, мстительности, страха!
   Главное, чтоб ребятишки никуда не делись. И чтоб не тянули...
   Она порядком подзабыла дорогу, не была в Высокове лет пять,  наверное,  а
то и больше, и удивилась, насколько это близко. Почему-то от этого  открытия
улучшилось настроение. Даже если ребята будут жить у Алены, их  можно  будет
навещать. А им удобно будет завозить к ней правнука - нянчиться.
   У въезда в проулок стояла "Газель", такая пыльная, словно добиралась сюда
из-за тридевяти земель. За рулем дремал  благообразный  шофер  с  окладистой
бородой. Возле ветрового стекла,  куда  водители  обычно  навешивают  всякие
побрякушки, болталась связка образков.  Да  еще  имелась  белая  надпись  на
черном борту фургона: "Выксунская православная женская обитель".
   Варвара Васильевна нахмурилась. Эт-то еще что такое?!
   Торопливо свернула в проулок и понеслась со всех ног, не обращая внимания
ни на идиллический пейзаж, ни на стайку милицейских машин, ни  на  людей  в.
форме, которые что-то делали около свалки бревен на краю оврага.
   Около  каждой  калитки   стояли   жильцы,   тревожно   перешептываясь   и
переглядываясь. Они были заняты чем-то своим, на Варвару Васильевну никто не
обратил внимания.
   Аленина калитка тоже настежь, но во дворе пусто. И двери нараспашку.
   Варвара Васильевна взлетела по ступенькам, бурно ворвалась в комнату -  и
замерла при виде  согбенной  фигуры  в  черном,  до  пят,  одеянии,  которая
отвешивала поклоны перед иконкой, прислоненной к книжкам на стеллаже.
   Варвара Васильевна бессильно прислонилась к притолоке.
   Ну, вот и все. Напрасно она мечтала... Никогда  не  сбываются  мечты,  ни
молодой девчонки, какой она была, ни старухи, какой стала.
   - Алена, куда ты... ну зачем... -  прошептала,  сама  себя  не  слыша,  и
женщина в черном испуганно обернулась.
   Да ведь это никакая не Алена! Этой далеко за тридцать, и она гораздо ниже
ростом, в очках, в  этом  ужасном  черном  платке  или  как  его  там,  туго
врезавшемся кожу.
   -  Свят,  свят,  свят,  -  быстро  перекрестилась  незнакомка.  -  Ох,  и
напугалась же я!
   Ее глаза за стеклами очков улыбались, улыбался боль той рот,  топорщились
на верхней губе чуть заметны усики.
   Варвара  Васильевна  против  воли  улыбнулась  в   ответ.   Конечно,   от
чернорясниц она всю жизнь старалась держаться подальше, но эта женщина очень
симпатичная - прежде всего тем, что не Алена.
   - Вы не подумайте, я дверь не ломала, - с усмешкой пояснила монашенка.
   - Мне Инга сказала, где ключ лежит.
   - Инга? - Варвара Васильевна оглянулась. - Что она уже вернулась?
   - Нет, Инга еще в больнице. Она очнулась утром