акать  перед
ними! А жалости-то у них как раз и не было.
   - Ну, дозрела? - спросил "Адидас". - Где  медальки?  Я  тебя  внимательно
слушаю.
   Варвара Васильевна захлебнулась рыданием, но ничего не сказала.
   "Адидас" брезгливо передернул плечами, поглядев  на  ее  залитое  слезами
лицо, потом вцепился в ее короткие седые волосы, повернул голову и несколько
раз сильно, больно тиранул о сбившуюся простыню. Это он вытирал ей слезы,  и
через секунду стало понятно, зачем.
   Второй грабитель - он был пониже ростом, чем "Адидас", но тоже отнюдь  не
"шкет", - вынул из кармана моток пластыря и ловко обмотал его вокруг  головы
Варвары Васильевны, залепив ей рот. Значит,  они  вытерли  ее  мокрое  лицо,
чтобы пластырь держался крепко, не отклеивался.
   И пластырь прилип что надо...
   - Значит, так, -  сказал  "Адидас".  -  Не  хочешь  по-хорошему  -  будем
по-плохому. Только имей в виду: мы этого не хотели, ты нас сама вынуждаешь.
   Сейчас будет больно... а может, приятно, это уж зависит от степени  твоей
испорченности.
   "Да что это за дом? - с ненавистью подумала Варвара Васильевна. -  Глухая
ночь, а тут ногами топочут, голоса мужские раздаются, свет горит...
   Неужели никто не заметит ничего неладного, не вызовет милицию?!"
   Не заметит, не вызовет. Это вам не 30-50-е годы, когда все друг  с  друга
глаз не спускали. Плохо было, теперь говорят. Доносительство господствовало.
   Права человека нарушались!  Эх,  как  было  бы  кстати,  если  бы  сейчас
какой-нибудь доноситель нарушил права этих двух ублюдков...
   Но Варвара Васильевна знала, что никто не придет, никто не спасет.
   - Посмотри сюда, - приказал  "Адидас",  а  когда  Варвара  Васильевна  не
послушалась, ударил ее кулаком, да так, что новый крик боли потонул в груди,
задавленный пластырем, только судорога свела тело. - Посмотри, я  сказал!  И
знай: меня надо слушаться! Поняла? Смотри, ну!
   Она открыла залепленные слезами глаза. "Адидас" что-то держал в  руках...
Сначала Варваре Васильевне почудилось,  будто  она  видит  отрезанную  часть
мужского тела, но через мгновение она поняла: это  механическая  игрушка,  о
них теперь даже в газетах пишут. Подделка под мужской орган.
   Спазм отвращения стиснул горло.
   Надо отдать  должное  "Адидасу":  он  внимательно  наблюдал  за  реакцией
Варвары Васильевны. И если бы не успел зацепить ногтем  полоску  пластыря  и
рвануть ее, она, наверное, погибла бы уже в следующее мгновение, потому  что
все нутро вывернулось наружу. Она задохнулась бы от рвоты, но  вот  пластырь
сорван, она может повернуться, свеситься с кровати...
   Ее выворачивало наизнанку. Второй грабитель едва успел  отпрянуть,  иначе
все вылилось бы ему на ноги. Он стоял в углу и негромко ругался.
   Наконец Варвара Васильевна затихла. Еще нашла силы вытереть  лицо  и  рот
уголком простыни, но тут же рухнула плашмя, почти в беспамятстве.
   Милосердная тьма наплывала, но  "Адидас"  и  впрямь  следил  внимательно:
опять перевернул на спину, опять потряс перед ее лицом орудием пытки:
   - Производит впечатление, да? Советую сказать именно теперь, а  не  через
полчаса, когда эта штуковина оттрахает тебя  во  все  дырки.  Представляешь?
Тебя, фронтовичку, ветераншу, - изнасилуют мультивибратором. Сделано,  между
прочим, в дойчланде. Немецко-фашистский хрен, так сказать.
   Напарник хихикнул:
   - А может, ей это будет в кайф? Может, она кончит и еще попросит?
   Небось бабушку столько времени не Драли, что она уже  и  сны  эротические
видеть перестала.
   - Ты глуп, - устало сказал "Адидас",  продолжая  поводить  этой  гадостью
перед лицом Варвары  Васильевны.  -  Ты...  механическая  машина,  как  этот
вибратор!
   В каждом деле нужен творческий подход. Ты должен проникнуть в ее душу так
же, как проникаешь в душу партнера  на  сцене.  Кто  перед  тобой?  Думаешь,
просто бабка? Да это же типичный представитель своего поколения,  даром  что
женского полу! Зоя Космодемьянская тоже, кстати сказать, была женского полу,
и что?
   Очень помогло это фрицам? А те девчонки из "Молодой гвардии", как их там?
- Он  беззвучно  пощелкал  пальцами,  обтянутыми  перчаткой,  но  так  и  не
вспомнил. - А всякие героические пионерки? Наша бабуля из таких же.  Кстати,
женщины крепче мужчин, лучше переносят боль. Это общеизвестно. Их надо брать
не кулаком, а на психику давить. Главное, что она должна усвоить,  -  мы  ее
все равно заставим сказать, где спрятаны железки. Но что произойдет до этого
момента? Она,  фронтовичка,  верная  дочь  комсомола,  партии  и  Ленина  со
Сталиным, будет вульгарно затрахана мультивибратором сзади и спереди до  тех
пор, пока мы ее насквозь не пробурим, как старую скважину. И потом, когда мы
уйдем, забрав то, что хотим забрать, а ей останется только в милицию заявить
о грабеже, какие обвинения она  может  против  нас  выставить?  Изнасиловали
искусственным членом? Да ее же  на  смех  поднимут,  ей  же  шагу  не  дадут
шагнуть! Ее же соседки - а соседки везде  одинаковы,  старые  суки,  которым
только в удовольствие, когда у кого-то беда, - разнесут эти новости по  всем
ближайшим дворам. А ты знаешь, что криминальную хронику теперь  печатают  во
всех газетках? И, хоть имена не называют, она-то сама будет знать,  что  это
написано о ней!  А  "Губошлеп"  снабжает  свои  информашки  такими  вонючими
комментариями... Представляю,  как  они  поизощряются  насчет  доставленного
бабульке удовольствия! Могу спорить, что она предпочтет никому ни о  чем  не
говорить, о грабеже не заявлять. Будет сидеть  тихо,  как  мышка...  а  чего
доброго, в петлю полезет. Некоторые ветераны это  любят:  в  петлю,  или  из
окошка, или в машине задавиться газом, как одна знаменитая поэтесса... -  Он
снова пощелкал пальцами, но снова не вспомнил. - И каков же будет результат?
Реликвий своих она все равно лишится, только еще и самой до себя дотронуться
будет противно. А тут есть выбор: добровольно  отдать  вещи  и  сохранить  в
неприкосновенности свою ветеранскую честь. Как, логично?
   Вопрос адресовался не только и не столько напарнику: смотрел "Адидас" при
этом на Варвару Васильевну. "Ох, попался бы ты мне на фронте..." -  подумала
она, и аж руку правую свело в привычной хватке на пистолетной рукояти!
   И в это мгновение вспыхнули в одобрительной улыбке синие глаза  Данилы  -
где-то там, на дальних тропинках памяти.
   - Хо-ро-шо...
 
Юрий Никифоров. Июнь 1999 
 
   Юрий стоял у двери подъезда и с ненавистью смотрел во двор.
   "Москвич" никуда не делся, из него никто не выходил, но не  было  никакой
гарантии, что там, за  темными  стеклами,  не  сидят  наблюдатели.  Конечно,
неосторожно было с его стороны выйти в подъезд - а вдруг кто-то из них решит
проверить квартиру, просто так, на всякий случай, и Юрий  столкнется  с  ним
нос к носу, даже не  зная,  что  столкнулся  с  врагом?  Но  сидеть  дома  и
размышлять, как выбраться отсюда,  и  не  находить  путей  выхода  было  уже
невыносимо.
   Он не мог ждать ночи - не только потому, что терпения не хватило бы.
   Просто надо было  кое-что  сделать,  какие-то  дела,  и  с  каждым  часом
бездействие становилось все нестерпимее. Поэтому он переоделся, распихал  по
карманам   паспорт   (как   это   было   приятно:   ощутить    себя    снова
задокументированным человеком, как бы законно существующим!),  еще  какую-то
мелочевку, прихватил на всякий случай курточку - и вышел в подъезд,  надеясь
разглядеть своих наблюдателей и хоть как-то сориентироваться.
   Но рядом с подъездом никого не было, что, впрочем, еще ничего не значило.
Может, они сидят в доме напротив. Или вообще вне поле зрения. Но они  где-то
здесь - Юрий кожей чувствовал опасность! Хотя... почувствуешь тут,  пожалуй,
после этаких-то открытий!
   Увы, теперь не оставалось никаких, даже призрачных надежд на случайность.
Саня был в игре с самого начала, он отпасовал своей  верной  подружке  Жанне
Юрия, словно мяч, и та мастерски провела гол!
   Юрия почему-то совсем не обрадовала справедливость судьбы, столь  жестоко
расправившейся с теми, кто причинил ему зло.  И  Саня,  замысливший  сделать
друга козлом отпущения, и Жанна, коварно  его  обчистившая  в  самолете  (не
иначе она что-то  подсыпала  ему  в  джин-тоник,  а  может,  тут  действовал
какой-то хитрый спрей, теперь понятно, почему Юрия все время тянуло в сон во
время полета!), - оба они получили свое.
   Смешно о них жалеть, конечно, - они-то его не пожалели. И даже не  успели
порадоваться, что так ловко провернули дельце. Послезавтра,  сказал  Женька,
будет девять дней... теперь уже завтра. Путешествие Юрия из  Аммана  длилось
двенадцать денечков. Значит,  буквально  сразу  после  того,  как  вернулась
Жанна,  доложив  о  выполненном   задании,   преступные   любовники   решили
отпраздновать это дело и... воспарили, как выразился бы  этот  Ал.  Фавитов.
Ладно, на здоровье, но за ними остался один должок. Они так и не ответили на
главный вопрос: зачем все это проделано? Ради чего понадобилось так  страшно
подставлять Юрия? Что  это  была  за  кассета,  ради  которой  на  кон  была
поставлена его жизнь?
   Юрий уныло вздохнул. Он прекрасно отдавал себе отчет в  том,  что  ответа
никогда не получит. Скорее всего Саня  был  таким  же  курьером,  как  он  -
передаточным  звеном.  Точнее,  не  передаточным.  И  теперь  вопросы  можно
задавать только заказчику. Ну а заказчик, естественно, только и ждет,  чтобы
кто-то пришел задавать ему вопросы. Какие-то ответы можно  было  получить  в
Аммане,  у  получателей  кассеты,  но  Юрий  уже  упустил  свой   шанс   для
доверительной беседы с ними и, если честно, не очень жалел об этом.
   Сказать откровенно, ему было наплевать, что он вез и зачем. Вот ужас, да?
На-пле-вать! Какие-то игры большой экономики, а то и политики. Такое не  для
него! Вся эта история интересовала его теперь только  в  одном  смысле:  как
снова стать свободным человеком, как избавиться  от  слежки,  от  опасности,
которая за этой слежкой кроется.
   Юрий нетерпеливо топнул. Ну что он стоит, как дурак,  боясь  высунуть  на
улицу нос? А ведь вполне возможно, что  слежка  уже  снята!  Можно  спокойно
выйти на улицу, идти куда хочешь, радуясь, что вернулся домой, что жив,  что
хоть и не заработал обещанных баксов, но все же удалось на мир посмотреть  и
себя показать. На пароходике вон катнулся, с милой девушкой пообщался...
   Смешнее всего, что есть только один способ выяснить, как обстоят дела.
   Выйти на крыльцо  и...  И  если  никто  не  выскочит  из  "Москвича",  не
примчится сломя голову из другого какого-то наблюдательного пункта, если  не
прилетит  Юрию   в   голову   невесть   откуда   (а   вдруг   его   караулит
киллер-снайпер?!), - если, стало быть, ничего такого не произойдет,  то  все
будет в порядке. Ну а если произойдет... значит, не в  порядке.  Вот  только
пользы от этого последнего открытия Юрию уже не будет: выяснять отношения  с
Санькой и Жанной на том свете ему вряд ли удастся...
   Он так глубоко погрузился в свои раздумья, что лишь в самый последний миг
заметил тень, мелькнувшую на крыльце. Едва успел отпрянуть, вжался в  стену,
перестал дышать...
   Мимо, не замечая его, стремительно прошла  коротко  стриженная  седоватая
женщина и споро зашагала по ступенькам. Юрий замер с открытым ртом, едва  не
поддавшись многолетней привычке окликнуть и поздороваться.  Он  сразу  узнал
эту чуть  сутуловатую  фигуру,  узнал  походку,  такую  порывистую,  что  ее
обладательница и в годах производила впечатление молодой и  легкой  на  ногу
женщины. Это была Лигия Петровна Демьянова, известная нижегородская поэтесса
и задушевная подружка матери Юрия. Не оставалось никаких сомнений, куда  она
летит: к Никифоровым, конечно. Однако странно, что мама, уезжая на дачу,  не
сказала об этом Лигии Петровне, и той напрасно придется подниматься почти на
четвертый этаж, по своей привычке высокомерно игнорируя лифт.
   И вдруг Юрия осенило. Лигия Петровна идет не просто в гости  -  она  идет
поливать цветы! Мамин  ненаглядный  ванька-мокрый  и  столь  же  ненаглядный
бразильский водосбор нуждаются в ежедневной поливке, мама,  куда-то  уезжая,
всегда оставляет ключи подруге, чтобы та холила и лелеяла ее  любимчиков.  И
Лигия никогда не забывает о своих обязанностях.
   Юрий ощутил острый и весьма болезненный укол совести, поскольку  даже  не
вспомнил о маминых любимчиках, пока был в квартире, но  тут  же  порадовался
этому. Лигия не могла не заметить, что земля в  горшках  влажная,  -  у  нее
глаз-алмаз! Заподозрила бы неладное, еще милицию, чего доброго, вызвала  бы:
у нее вечно в голове какие-то детективные сюжеты  раскручиваются.  В  визите
милиции, конечно, нет ничего плохого, но сама-то Лигия  как  переволновалась
бы, заметив следы чьего-то незапланированного пребывания! И если она сунется
в ванную и обратит внимание на влажное полотенце,  а  также  на  еще  теплый
чайник на плите... Нет, будем надеяться, что она  просто  подойдет  к  окну,
отдернет шторку, возьмет загодя приготовленную бутылку  с  отстоянной  водой
и...
   У Юрия перехватило дух. Отдернет шторку!
   Он уставился на улицу и,  хотя  ждал  этого,  невольно  вздрогнул,  когда
дверцы пресловутого "Москвича" вдруг распахнулись и оттуда вырвались  четыре
плечистых парня.
   Все! Свершилось! Аннушка уже  купила  подсолнечное  масло,  и  не  только
купила, но и разлила! В  смысле,  Лигия  Петровна  уже  не  только  вошла  в
квартиру, но и отдернула шторку - и засада мгновенно среагировала.  Вон  как
чешут!
   Успела мелькнуть растерянная мысль, как  же  у  этих  здоровяков  хватило
терпения тесниться в маленькой  машинешке,  где  и  ноги-то  их  длинные  не
вытянуть, но тут же Юрий метнулся за угол лифтовой стойки и перестал дышать:
эти самые ноги протопали мимо него. После  короткого  обмена  репликами  две
пары стремительно понеслись вверх по лестнице, а две влетели в лифт и уехали
наверх.
   Велико было искушение подняться, как вчера, на полтретьего этажа и  стать
незримым слушателем спектакля, но Юрий преодолел глупый позыв.  Этим  качкам
он ничем помочь не сможет, да и охоты такой нет! У него и мыслей не возникло
о том, что в помощи будет нуждаться Лигия Петровна. Не родился еще  на  свет
человек, который не спасовал бы  перед  ней!  Ну  а  чтобы  четыре  человека
сразу... это просто нереально. К тому же она им ни за что не откроет, а если
начнутся угрозы, вызовет милицию. Так что, если парни не дураки, они  быстро
поймут, что по-глупому купились  и  лучше  отступить.  Ну  а  пока  грех  не
воспользоваться случаем...
   Юрий выскочил из подъезда, спрыгнул с крыльца и по  узенькой  тропке  под
окнами рванул прочь из двора.
   Нет, конечно, он не потому бежал, что боялся пятого наблюдающего.
   "Москвич" хоть и консервная банка, но эти здоровяки - все-таки не  шпроты
в масле, пятый туда просто не поместился бы. Он бежал потому, что застоялись
ноги, что нестерпимо хотелось действия - пусть даже это был просто бег!
   Наперегонки с ним мчался к остановке троллейбус. Юрий перескочил  дорогу,
влетел в вагон, оглянулся на арку родимого дома.
   Пусто. Никто не выскакивает оттуда, размахивая кулаками или пистолетом.
   Оторвался!
   На следующей остановке, на "Спутнике", Юрий вышел - и через парк Кулибина
пешком двинул на Белинку, где в покосившемся купеческом домишке  размещалась
редакция "Ведомостей", а в просторечии "Губошлепа".
   Ему никогда  не  приходилось  бывать  в  редакциях  газет,  разве  что  в
университетской многотиражке сто лет назад, и некоторая  священная  дрожь  в
коленках имела место быть. Бог знает, чего  он  ждал.  Какой-то  невероятной
суеты, снующих  туда-сюда  людей  с  пачками  исчерканных  гранок  в  руках,
замотанных,  непрерывно  курящих  репортеров,  на  подоконниках   строчивших
заметки в номер?..
   Глупости. На первом этаже было полутемно  и  пусто.  Юрий  только  сейчас
подумал об охране, которая непременно должна  была  быть  у  газетки  такого
рода.
   Сколько народу желает начистить рыло тутошним писакам - это ведь небось и
сосчитать невозможно!
   Однако никакой камуфлированной фигуры на первом этаже не наблюдалось.
   Кресло рядом со столиком и телефоном пустовало.  Правда,  на  столе  была
распластана пестрая книжка с каким-то готовым к бою  манекеном  на  бумажной
обложке  и  надписью:  "Охота  на  пиранью".  Это  что-то  сексуальное,  для
извращенцев? На пиранью ему  охота,  ну  надо  же!  Хотя,  судя  по  прикиду
манекена, дело не в сексе. Курс молодого  бойца,  наверное.  А  где  же  сам
боец?
   Тут за стенкой раздалось громкое урчание,  какое  издает  унитаз-компакт,
потом щелканье задвижки - и Юрий взлетел  по  лестнице  на  второй  этаж  за
секунду до того, как открылась сливавшаяся со стеною дверка и  оттуда  вышел
страж ворот в полной уверенности, что за время его отсутствия на  охраняемом
им участке "государственной границы" ничего существенного не произошло.
   На втором этаже тоже царили полное безлюдье и тишина, только за одной  из
дверей кто-то громко стучал по клавишам компьютера. Юрий мысленно  хихикнул,
вспомнив "исчерканные гранки" и  репортеров  у  подоконника.  Он  прошел  по
коридору, деликатно заглядывая в двери.
   Одна  комната  со  множеством  компьютеров,   синтетической   мебелью   и
синтетическим потолком была пуста. В  другой,  тоже  заставленной  техникой,
сидя спиной к двери, увлеченно колотил по клавишам какой-то тощий  парнишка.
Его ярко-рыжие волосы были связаны в хвост, который так и прыгал  по  острым
лопаткам, обтянутым черной футболкой. На синем экране со страшной  скоростью
возникали белые буквы: он работал в "Нортоне".
   - Извините, вы не подскажете, как найти Ал. Фавитова?
   Не переставая писать, парнишка обернулся, и Юрий вытаращил глаза,  увидев
сплошь изрезанное морщинами лицо и увесистые мешки под глазами: шел парнишке
в ту пору годок семидесятый, никак не меньше!
   Рыжий смерил посетителя взглядом и с неожиданной ненавистью сказал:
   - Затрахали сегодня с этим Ал. Фавитовым! Что, тоже пришли заступаться за
честь доблестных солдатиков? А у вас случайно не пропали деньги  в  "Инкоме"
во время прошлогоднего кризиса?
   Юрий от изумления кивнул, хотя родители его всегда держали какую-то  свою
старорежимную мелочевку только в сберкассе, а  у  него  самого  отродясь  не
имелось никаких накоплений. Это было чисто рефлекторное движение,  но  рыжий
дедушка почему-то обрадовался:
   - Вот и ладненько! Вот и пойдите в "Инком", встаньте в очередь  обманутых
вкладчиков и ждите! Скорее дождетесь там, чем здесь. К Ал. Фавитову, знаете,
сколько народу рвется, и все, представьте, морду ему бить хотят!
   В это мгновение зазвонили телефоны, стоявшие на  столах  в  разных  углах
комнаты. Рыжий вскочил и, растопырившись так, что Юрий на миг струхнул,  что
тот разорвется надвое, ухитрился дотянуться до обеих трубок. Приложил  их  к
ушам, крикнул в никуда:
   - Але! - и лицо его приняло еще более страдальческое выражение.
   - Нету! - завопил он. - Нету  и  не  было  его!  Не  знаю!  Нету  у  него
телефона! И адреса нету! Звоните секретарю. Что? Да сам ты!..
   И он швырнул трубки. Отер со лба пот.
   - Видите, что делается? - спросил устало, взглянув на Юрия.  -  И  так  с
самого с ранья! И все из-за этой заметульки... Ну не знаю, не  знаю  я,  кто
вчера был Ал. Фавитов! Не помню! А впрочем, спросите  в  приемной!  -  И  он
отвернулся к экрану.
   Юрий осторожно прикрыл  дверь,  от  всей  души  жалея  рыжего  старикана,
который уже начал заговариваться и вместо того, чтобы сказать: "Не знаю, где
Ал. Фавитов", брякнул: "Не знаю, кто Ал. Фавитов".
   Интересно, что он там еще написал, этот поганец, что столько  народу  его
домогается? Не опередили бы, не пришибли бы страдальца, пока  Юрий  до  него
доберется!
   В  приемную,  судя  по  всему,  вела  третья  и  последняя  дверь.   Юрий
осторожненько приоткрыл ее и отпрянул - таким жаром полыхнуло в лицо.
   Комнатушка была - два шага н