да строился этот дом, с тех пор ни разу не менялся и не ремонтировался. А
по этому настилу нужно пройти до самого конца, до  последней  двери.  Именно
там размещался сарай квартиры номер 15, то есть сарай Фроловых.  Разумеется,
им никто никогда не пользовался: охота была совершать  акробатические  этюды
на этих прогнивших досках!
   Антонина Фролова, которая была одержима  почти  маниакальной  страстью  к
хранению всяческого старья еще из прошлой, барачной жизни,  за  ненормальные
деньги купила нормальный сарай у каких-то стариков  из  соседнего  подъезда,
которые с тех пор  молились  на  нее,  благодетельницу,  позволившую  им  не
зависеть от прихотей выдачи или невыдачи пенсий.  Однако  когда  Фроловы  (с
вынужденно примкнувшим к ним Никифоровым) переезжали в этот дом, Юрий все же
побывал по приказу тещи в верхнем сарае и отлично  помнил,  что  там,  кроме
какого-то замшелого хлама времен первых пятилеток,  валялся  моток  отличной
бельевой веревки.
   Кто и зачем схоронил ее там, неведомо, однако именно веревка была  сейчас
необходима Юрию. Вот только добраться бы до нее... Помнится, тогда, семь или
восемь лет назад, самая крайняя доска была более или  менее  надежна.  Может
быть, время пощадило ее?
   Шаг, еще шаг... Доска гнется и скрипит, как та мачта. Если проломится под
ногами, надо ухитриться отпрыгнуть вправо, тогда есть шанс просто  упасть  в
песочницу, ничего себе не сломав. Ого! Нет, это только артподготовка.
   Удовольствие, если можно так выразиться, из последних... Но, принимая  во
внимание, сколько  нелегких  гимнастических  упражнений  ему  еще  предстоит
исполнить, эта эквилибристика - еще не самое худшее. А вот и дверь, ну  надо
же, дошел-таки! Если она еще и откроется... Сейчас как заскрипит!
   Ржавые петли жалобно застонали, но Юрий  ожидал  худшего.  Не  переступая
порога, пошарил по стенке и снял с гвоздя моток веревки.  Если  правда,  что
все на свете предопределено, может быть, эта веревка оказалась здесь,  чтобы
помочь ему выпутаться из почти безвыходного положения.
   Он не стал искушать судьбу и возвращаться тем же путем: спрыгнул  с  края
настила вниз. Очень  удачно  приземлился:  высота-то,  строго  говоря,  была
никакая - и снова обогнул дом.
   Вот этот  балкон  -  единственный  над  первым  подъездом  выступ.  Какая
темнотища, ни одно окошко не светится. Обитатели этого  дома  -  в  основном
глубокие стариканы, пенсионеры, в прошлом партийные или профсоюзные  деятели
областного масштаба. Да, в красивых домах на набережной, от  площади  Минина
до Сенной, некогда селилась только советская элита. Теперь они доживают век,
нипочем не желая сдавать рубежи "новорусским"  захватчикам.  Прежние  жильцы
квартиры номер 15 были из числа первых предателей.
   Впрочем, на соседство с Фроловым никому из жильцов этого дома  жаловаться
не приходилось.  Во  всех  подъездах  сменили  электропроводку,  что-то  там
сделали с проржавевшими от времени трубами, канализацией, обновили фасад.  И
все-таки Юрий точно знал, что Фролова и его семейство, а также  того  мужика
из второго подъезда, кажется, зама главного железнодорожного босса  области,
который тоже взял приступом эту крепость, соседи тихо ненавидели. За все! За
деньги главным образом. За иномарку, вернее, иномарки, за евроремонт, за то,
что разрушили миф, будто в домах на набережной могут жить  только  советские
небожители, а народу  путь  туда  заказан.  Но  ведь  сейчас  опять,  как  в
семнадцатом, кто был никем, тот стал всем!
   Одно  хорошо.  Если  кому-то  из  соседей  в  голову  придет,  что  тень,
мелькнувшая в парке, - злоумышленник, вздумавший залезть в квартиру  "нового
русского", никто  и  пальцем  не  пошевелит,  чтобы  помешать  или  хотя  бы
позвонить в милицию.
   Юрий обмотал веревку вокруг ствола  липы,  стоящей  чуть  левее  балкона,
завязал самым мертвым узлом, на какой только был способен, раскрутил связку,
перебросил ее на другую сторону перил. Проверил натяжение -  и  без  проблем
взобрался по веревке на балкон, который Фролов так и не собрался застеклить.
И это правильно, товарищи!
   Теперь, надо полагать, предстояло бить стекла.  Он  только  что  морально
приготовился к этому, как вдруг дверь поддалась под рукой.
   Отлично. Значит, Лора по-прежнему забывает закрывать балконную дверь!
   Приткнет - и все. Беспечная дурочка! Небось и сигнализацию не включила?
   Он быстро прошел через огромную  темную  гостиную  в  коридор  и  услышал
суетливое тиканье из угла, как будто  кто-то  нечаянно  забыл  там  взрывное
устройство  с  часовым  механизмом.  Нашарил  тумблер,   нажал   -   тиканье
прекратилось.
   Юрий прошел на кухню, снял трубку телефона, набрал номер, который за годы
жизни в этой квартире накрепко отпечатался в памяти. Подождал, пока ответили
на пульте, и назвал пароль.
   - 214, Фроловы. Снимите с охраны, пожалуйста.
   - А у вас не принялось! - сердито сообщили с пульта охраны. - Как всегда!
Сами же свои деньги зря тратите. Неужели трудно все закрыть  как  следует  и
проверить перед тем, как квартиру сдавать?!
   Ну, еще бы принялось! Балкон-то Лора ведь не закрыла!
   Юрий пробормотал что-то покаянное, и наконец охранный  инцидент  оказался
исчерпан.
   Он стоял в темноте, ожидая, пока  привыкнут  глаза.  Свет  включать  было
глупо. Ничего, вернется память об этой квартире, и он найдет без света  все,
что нужно.
   И, как всегда, когда он входил в этот дом,  мелькнуло  удивление:  откуда
здесь этот запах? Пахло гнилью, сыростью, старыми  заношенными  вещами.  Это
был неистребимый запах прежнего жилья Фроловых - запах барака. Они  вошли  в
эту новую скорлупу как бы заново родившимися -  с  новой  судьбой,  в  новой
одежде, и сама скорлупа была отделана и  переделана  до  неузнаваемости.  Из
прежней фроловской жизни здесь не было  ничего,  все  отправилось  в  сарай,
однако запах, который когда-то царил  в  покосившемся  бараке,  воцарился  и
здесь. И Юрий ощутил, как его охватывает привычная  тоска  и  безнадежность,
как будто не прошло десяти лет с тех пор, как он впервые ощутил этот  запах,
как будто он не вырвался наконец  Из  цепких  Лориных  лапок  и  по-прежнему
вынужден жить здесь, слушать грозные проповеди Фролова о том, что  коммуняки
только и способны были, что  пить  народную  кровь,  а  работать  не  умели,
поэтому так быстро выпустили из рук власть, сносить бесконечные Лорины пинки
по его самолюбию и терпеть глупость Антонины, которая, впрочем,  была  самым
безобидным существом в семье, и если обижала Юрия, то просто по  врожденному
неумению не обижать  людей,  и  постоянно  находиться  в  глухой  обороне  в
отношениях с Серегой и Вовкой, которые никогда не упуcкали случая попрекнуть
родителя тем, что он поспешил отдать Лору за сынка обкомовского босса,  ныне
нищенствующего на зарплате учителя...
   Это была любимая тема разговоров Лориных братьев: как папаша  лопухнулся.
Но, с другой стороны, Фролова, только что вышедшего из тюрьмы  и  узнавшего,
что его дочь беременна от сына завотделом обкома  партии,  тоже  можно  было
понять! Кто же знал, что через год или два все пойдет  таким  прахом.  В  ту
пору обкомы еще были незыблемой крепостью - или, во всяком случае,  казались
таковой. К тому же время для аборта было безнадежно упущено,  а  ребенок  не
мог родиться без отца.
   Юрий привычно стиснул зубы при воспоминании  о  Костике.  Это  был  чужой
сын... конечно, как могло быть иначе, если он с пеленок  привык  слышать  об
отце только ехидные гадости. А ведь именно из-за него Юрий  терпел  гнетущие
узы этого брака целых восемь лет. Ну, с другой стороны, мог бы уделять  сыну
больше внимания, если бы так уж не хотел его терять. Он же заботился  больше
всего о том, чтобы не потерять самого себя  в  этом  сумасшедшем  доме,  где
вынужден был жить. Он настолько глубоко погружался в дела, в диссертации,  в
книги, в подготовку к защите, что искренне забывал обо всем  и  только  знай
таращил глаза, приходя домой и  обнаруживая  какие-то  очередные  новшества.
Фролов  открыл  один  магазин,  второй,  третий...  оптовый  склад,  второй,
третий... стал акционером того-то, того-то и того-то...  вошел  в  правление
банка, второго, третьего... купил жене модное ателье,  парфюмерную  лавочку,
парикмахерскую и салон дамского белья для  новой  элиты...  нанял  для  Лоры
учителей  иностранных  языков,  отправил  ее  на   курсы   автовождения,   в
кругосветный тур...  купил  сыновьям  иномарки,  вторые,  третьи...  Кошмар,
словом.
   Удивляло только, что при этаком размахе  Фролов  не  построил  для  своей
семьи дворец, а вселился в квартиру в  старом  и  довольно-таки  обветшавшем
доме.
   Но надо знать психологию коренного нижегородца откуда-нибудь из  Красного
Сормова, или с Автозавода, или вовсе из пригородов.  Обитатели  этих  окраин
рождались  и  умирали  с  сознанием,  что  поселиться   на   Верхне-Волжской
набережной означает при жизни занять себе местечко  у  самых  райских  врат.
Фролов просто не мог упустить такую возможность.
   "Откуда  у  него  такие  деньги?!"  -  позволяли  себе  иногда  ужасаться
тактичные родители Юрия. И сами себе отвечали глубокомысленно: "Какой-нибудь
воровской общак, не иначе!"  Да,  их  образование  пополнялось  семимильными
шагами - они уже не думали, что "заказать" можно только пальто  или  платье,
однако убежденность в правоте Бальзака, некогда  сказавшего,  что  в  основе
каждого крупного состояния непременно лежит преступление,  крепла  у  них  с
каждым днем.
   Они никогда не упрекали сына за то, что однажды  поддался,  так  сказать,
плоти и изломал себе жизнь. Жестоко было бы упрекать его - в  конце  концов,
сильнее всех от своей "юношеской шалости" пострадал  сам  Юрий.  И  все-таки
безумная жизнь в доме Фроловых была почти терпима,  пока  для  Лоры  он  был
единственным светом в окошке, пока была надежда, что Костик останется на всю
жизнь таким же нежным, прилипчивым лизуном, каким он был в  год,  два,  три,
четыре, даже в пять лет...
   Хотя нет, в пять он уже начал меняться. Компьютер сожрал его  сознание  -
вернее, эта игровая приставка, заменившая книжки, сказки, песенки, друзей.
   Оторваться от "Денди" он мог, только если кто-то из дядей обещал покатать
его на иномарке. Смешно, но любые машины в доме Фроловых  назывались  только
так:
   "иномарки". Не мой "Мерседес", "БМВ" или "Лэнд-Круизер", к примеру, а моя
иномарка. С другой стороны, эти самые  марки  менялись  так  часто,  что  их
названия просто не удерживались в голове. Как перчатки менялись!
   Нет, Юрий не мог сказать,  что  Костик  предоставлен  самому  себе.  Лора
оказалась довольно заботливой матерью, и за это он прощал ей  очень  многое,
пока не понял, что все ее заботы о сыне - только средство оторвать мальчишку
от отца, внушить ему, что "папа Юра" (честное слово, его так и называли  при
мальчике, как будто у Костика  был  еще  один  какой-нибудь  папа,  Коля,  к
примеру, или Вася!) глупый, ничего не умеет, у папы Юры нет  денег  сыну  на
мороженое, на новый костюмчик, на новую игру, на конфеты и все  такое.  А  у
дедушки есть. И у дяди Сережи с дядей Вовой. И у бабушки, и у мамы...
   Жизнь  Фролова  являла  собой  типичную  картину   жизни   "новорусского"
скоробогача. Юрию иногда казалось, что все эти "Фроловы"  сами  по  себе  не
менее однообразны, чем их предшественники у кормила жизни - партийные боссы.
Всех их, чудилось, отливали в одной мастерской: сначала массовым потоком шли
верные  сыны  коммунистической  партии,  застегнутые  на  все  пуговицы,   с
чугунными взглядами и  речами  о  "развитом  социализме",  а  потом,  словно
оборонный завод перестроили на выпуск мультивибраторов, с конвейера повалили
эти... с вылупленными  от  жадности  глазами,  бритыми  затылками,  покатыми
накачанными плечами и пальцами веером. У новых было одно  преимущество:  они
никому не врали. Они пришли разрушить страну и  нахапать  -  и  не  скрывали
своей цели!
   Юрий встряхнулся. Похоже, он уже довольно долго стоял  в  отделанной  под
мрамор прихожей, опершись на какую-то  псевдоантичную  полуколонну,  и  тупо
смотрел в стену. Глаза уже вполне привыкли  к  темноте,  времени  терять  не
следовало. Кто ее знает, эту Лору, вдруг да и решит  провести  остаток  ночи
под родительской кровлей. А то и  не  одна  завалится  сюда  -  с  нее  ведь
станется!
   Он отклеился от колонны и вошел в  гостиную.  Тихонько  журчал  бессонный
фонтанчик. Юрий сел в кресло и положил руки на подлокотники так, что  пальцы
обхватили точеные деревянные кругляши, скрытые в шелковых складках, рельефно
собранных вокруг.
   Он наткнулся на тайник случайно, года два назад, перед самым отъездом  из
этого дома. Фроловых как раз не было дома, Юрий сидел и смотрел телевизор  -
вернее,  смотрел  на  телевизор,  потому  что  мысли  его  были  далеко   от
каменноугольного  Шварценеггера,  который  в  это  время  убивал  очередного
страдальца ударами своих жутких кулаков. Юрий думал, что сил терпеть у  него
больше не осталось, надо наконец решиться - и уйти от Лоры,  даже  если  это
означает - бросить сына. Костик вчера в ответ на просьбу отца сделать потише
звук в проклятущем "Денди" одарил его  таким  словосочетанием,  какого  Юрий
прежде не слышал даже от заядлых матерщинников  Сереги  с  Вовкой.  И  Лора,
присутствовавшая  при  этом,  не  одернула  сына,  а  залилась   счастливым,
торжествующим смехом,  подбежала  к  мальчишке  и  расцеловала  его.  Костик
отпихнул ее  локтем  и  продолжал  гонять  по  экрану  какое-то  несчастное,
полурастерзанное чудовище, у которого не было никаких шансов спастись. Тогда
до Юрия впервые дошло, что жена подводит его  к  мысли  о  разводе.  Так  же
"ненавязчиво", как некогда подвела к мысли о женитьбе! Он вдруг нашел  ответ
на вопрос, почему Фроловы до сих пор не  выкинули  его,  чужака,  примака  и
докуку, из своего дома.
   Да потому, что он был любимой Лориной  игрушкой!  А  теперь  перестал  ею
быть. И вслед за тем, как  жена  и  сын  недвусмысленно  выказали  ему  свое
отношение, надо было ждать недвусмысленных мер от  остальных  Фроловых...  А
зачем их ждать? Не лучше ли уйти самому, сохранив -  или  уверив  себя,  что
сохраняешь! - остатки гордости?
   В тот вечер, сидя перед телевизором, он снова вспомнил небрежную  ругань,
вырвавшуюся из детского ротика сына, хохот Лоры, свое  оцепенение  -  и  ему
захотелось немедленно свернуть кому-нибудь шею. Наверное, именно поэтому его
пальцы, вцепившиеся в деревянный  кругляшок,  сделали  сильное  рефлекторное
движение - и повернули его.
   В первую минуту Юрий даже не заметил этого и, весь поглощенный невеселыми
мыслями,  продолжал  машинально  работать  пальцами.  Опомнился  он,   когда
деревяшка оказалась у него в руках. Изумленно поглядел на  нее  и  попытался
вкрутить на место. Сделать это было не так-то легко. Юрий  встал  на  колени
рядом с Креслом, заглянул в место  крепления  кругляшка  -  и  вдруг  увидел
небольшую нишу в широкой ручке кресла. "Отличный был бы тайник!"  -  подумал
он и сунул туда руку, которая вдруг...  наткнулась  на  аккуратный  сверток,
обернутый в полиэтиленовый пакет и перетянутый скотчем. Это оказалась  пачка
долларов - довольно увесистая пачка. Сколько - Юрий считать не стал. Пошарил
в тайнике, нашел еще несколько таких  свертков  -  и,  запихав  их  обратно,
прикрутил-таки на место полированный кругляшок.
   И долго еще сидел, сцепив руки на коленях, чтобы не дать им снова открыть
тайник, нырнуть туда - и вынырнуть с добычей...
   Черт знает, что его остановило тогда. Велико было искушение,  чего  греха
таить! Может быть, остановило отвращение к воровству - это  было  нормальное
человеческое чувство, чуждое, конечно, обитателям той квартиры, в которой он
находился. А может  быть,  элементарный  страх  -  рано  или  поздно  Фролов
обнаружил бы пропажу и, уж конечно, догадался бы, кто лазил  в  тайник.  Так
или иначе, Юрий никогда больше не подходил к этому креслу.
   Какие бы побуждения ни руководили им тогда, он уважал себя за то, что  не
украл. Он, нищий, затюканный примак, бестолочь, библиотечная крыса, сумел не
запачкаться о чужое богатство. И как  бы  взлетел  над  Фроловыми.  Ведь  их
деньги были у него в руках, их благосостояние, их счастье! Для них  не  было
счастья без денег. А для него - да сколько угодно!
   Тем же вечером он сказал Лоре, что хочет развестись. И все унижения,  всю
грязь, которой она сочла его нужным  полить  (даже  надоевшую  игрушку  Лора
Фролова не могла просто так  выпустить  из  рук,  ее  надо  было  непременно
изломать, изувечить, чтоб  никому  другому  и  в  голову  не  пришло  с  ней
поиграть!), он вынес стойко, Усмехаясь про себя, с наслаждением вспоминая ту
минуту, когда заталкивал обратно в тайник эти пачки...
   А вот сейчас он  снова  пришел  сюда  и  намерен  -  что?  Изменить  себе
прежнему?
   Нет. Ему просто вдруг захотелось заставить Фроловых заплатить за все, что
испытал по их милости. Заплатить натурально  -  твердой  валютой.  Наверняка
этот тайник у них не один, семейка не обеднеет. К тому же  это  не  какие-то
там  трудовые  копейки,  заработанные  непосильным  согнутием   спины.   Это
нахапанное, а значит, взятое  у  других  людей.  Краденое!  Это  принадлежит
Фроловым лишь  постольку,  поскольку  лежит  в  их  квартире.  Будет  только
справедливо, если... и ведь Юрию просто неоткуда больше взять денег!
   Русскому интеллигенту главное - подвести  теоретическое  обоснование  под
свой  поступок.  В  следующее  мгновение  Юрий  уже  откручивал   деревянный
кругляшок.
   Кто-то явно проделал подобную операцию совсем недавно: кругляш повернулся
легко. Отложив его в сторонку, чтобы не затерялся, Юрий  стал  на  колени  и
сунул руку в тайник.
   Он ожидал наткнуться на упругую тяжесть денежной пачки, однако рука  ушла
довольно  глубоко,  прежде  чем  встретила  угловатую  поверхность  какой-то
коробочки. Что,  Фролов  теперь  хранит  баксы  в  шкатулке?  Юрий  потянул,
вытащил, ощупал - и понял, что держит в руках кассету для видеомагнитофона.
   В первую минуту он не на шутку встревожился: не найдя денег в этом  доме,
оставалось только идти грабить на большую дорогу или сдаваться - на выбор, в
"Меркурий" или милицию. Однако  следующий  нырок  в  тайник  оказался  более
удачным: на самом дне нашлась-таки  пачка,  не  больно  увесистая,  но  тоже
ничего себе, тысяч на тридцать. Больше там  ничего  не  было.  То  ли  тесть
сменил "банк", то ли резко обеднел.  Впрочем,  даже  жалких  остатков  былой
роскоши было вполне достаточно при скромности  запросов  Юрия!  Он  довольно
присвистнул, сунул пачку за  ремень  джинсов  и  уже  приготовился  упрятать
кассету на место, как в голове у него что-то щелкнуло: и здесь кассета, надо
же случиться такому совпадению!
   С некоторых пор отношение  к  этим  продуктам  цивилизации  у  него  было
особое, не типичное, можно сказать. И Юрию  вдруг  почудилось,  будто  некие
незримые токи пронизывают его руку, сжимавшую плоскую коробочку. Более того!
На миг даже возникло ощущение, что именно ее он вез не так давно в Амман.
   Нет, глупости. Даже в темноте, к которой привыкли его глаза,  можно  было
разглядеть, что коробка сплошь черная, а та, роковая, была цветная.
   Следовало, конечно, поскорее сунуть ее на место, закрыть тайник и  мотать
отсюда, не эксплуатировать вновь вернувшуюся удачу, однако Юрий не смог.
   Почему-то, сам не понимая почему, он знал, что должен сейчас  просмотреть
эту кассету.
   Убеждая себя в том, что совершает большую  глупость,  он  дал  себе  шанс
передумать. Для этого отправился в комнату Сереги. Где-то здесь, вот в  этом
отделении огромного  гардероба,  всегда  лежали  пакеты  с  нераспечатанными
рубашками, футболками, ветровками... К счастью, привычки бывшего  шурина  не
изменились, а родители не наводили в шкафу порядка, пока сыночек пребывал  в
местах не столь отдаленных. То и дело подходя к  окну  и  при  свете  фонаря
разглядывая вещи, чтобы