е про Рашида. А ведь он  вполне
мог нагрянуть...
   Теперь ей казалось, что она предпочла бы снова встретиться с  ним  нос  к
носу, только бы  не  стоять  вот  так,  согнувшись  над  ведром,  совершенно
беззащитной, слушая резковатый, уверенный в себе голос:
   - Гостей принимаешь? Рада тебя видеть, Алена, очень рада! И когда  же  ты
вернулась?
   Алена с трудом перевела дух, повернула голову  и  даже  смогла  деревянно
кивнуть:
   - Здравствуйте, Фаина Павловна. Проходите, садитесь.
   На ненавистном лице, которое  она  столько  раз  видела  в  своих  мечтах
расцарапанным в кровь  и  сморщившимся  от  страха,  сияла  широкая  улыбка.
Слишком уж широкая, чтобы быть искренней! Так Фаина  никогда  не  улыбалась:
раньше у нее были плохие зубы, и, видимо, она  привыкла  еле-еле  раздвигать
губы в улыбке, ну а потом, когда вставила новые, фарфоровые и  вполне  могла
позволить себе по-голливудски "сушить зубы", старая привычка мешала.
   - О, да у тебя новая прическа? А зачем ты носишь шарф, жарко ведь! Что же
ты сразу не зашла в клинику? Мы все были бы очень рады: и я, и девочки.
   Алена вспомнила свой последний визит в "Ваш новый образ",  отвратительную
заносчивость этих самых девочек, а главное, то, чем закончилось великодушное
предложение Фаины поехать подработать к почтенному господину  Кейвану,  -  и
почувствовала, что у нее судорогой сводит губы.
   Фаина не могла не заметить этого, потому что так и  вцепилась  глазами  в
Алену, однако на ее лице сияла прежняя улыбища:
   - Ну, впрочем, ты ведь  недавно  вернулась,  да?  От  Инги  я  не  смогла
добиться толку, она, как всегда, спешила, твоя сестричка, но я сразу поняла,
что ты должна быть дома, - и прямиком ринулась тебя навестить!
   От Инги толку и впрямь было трудновато добиться - особенно  если  учесть,
что она лежит без сознания в палате выксунской больницы, под присмотром тети
Кати  и  сестры  Олимпиады,  контролируемых  матушкой  Февронией.  А  Фаина,
кажется, хочет изобразить дело так, будто случайно узнала о приезде Алены от
Инги... Ну и наглая баба, это ж надо - так бесстыже врать!
   От возмущения Фаининой наглостью дрожь, бившая Алену,  начала  несколько,
униматься, но тут же снова вернулась от догадки: раз Фаина  врет  про  Ингу,
значит, ни за что не хочет, чтобы Алена поняла, как она узнала о ее приезде.
А чего тут особенно гадать: не имелось у Фаины других  шансов  увидеть  свою
бывшую  медсестру,  кроме  как  сегодня  на  Среднем  рынке.  Мудрено  было,
наверное, не заметить Фаининым  вострым  глазом,  как  Алена  металась  там,
словно больная лошадь! И сюда пришла Малютина только затем, чтобы  выяснить:
не видела ли ее Алена рядом с Бюль-Бюль,  не  слышала  ли  их  разговора?  А
главное - чтобы выспросить, как там все  обстояло,  в  Аммане,  как  удалось
оттуда выбраться? Ведь бизнес усатой Рашидовой мамаши, похоже, оказался  под
угрозой, если господин Кейван не отвечает на звонки. Наверняка  Фаина  имела
какой-то процент с Алениной продажи в рабство, и не исключено, что это  была
не первая ее сделка с Бюль-Бюль!
   Конечно, можно как следует поморочить Фаине голову. Даже  нужно!  Но  это
было уже сверх человеческих сил.  Так  долго  мечтать  о  мести,  так  долго
мучиться сомнениями - и  наконец  узнать  все  наверняка,  наконец  получить
возможность эту месть осуществить...
   Наверное, лицо Алены слишком уж откровенно отразило эти мысли, потому что
Фаина попятилась и совсем другим голосом,  не  сахарно-медовым,  как  минуту
назад, а холодноватым, официальным, произнесла:
   - Нам нужно поговорить.
   Она сорвала и отбросила за ненадобностью маску доброй  тетушки  -  теперь
это было более привычное, хорошо знакомое Алене  лицо  заведующей  клиникой,
деловой  женщины,  хирурга  накануне  операции...  операции,  иногда  плавно
перетекающей в убийство. Алена шагнула назад и встала,  крепко  взявшись  за
спинку стула. Когда между ней и Фаиной оказалась преграда, пусть даже в виде
шаткого стула, немного полегчало.
   -  Вот  что,  -  сказала  Фаина,  -  хочу  сделать  тебе  очень   хорошее
предложение.   Видишь   ли,   я   решила   полностью   сосредоточиться    на
административной деятельности, однако  не  могу  допустить,  чтобы  снизился
приток посетителей в клинику. Дела наши обстоят хорошо, но я просто рвусь на
части. Мне нужна замена,  теперь  я  это  отлично  понимаю,  но  не  хочется
передавать свое уникальное мастерство  кому  попало,  в  чужие,  равнодушные
руки. А как ты работала, я отлично помню.  Хочешь  научиться  всему,  что  я
знаю? Отсутствие институтского диплома не преграда, когда у  человека  такие
талантливые руки, как у тебя! И, в конце концов, нет  проблем  поступить  на
вечернее отделение...
   Если бы Алена могла, она бы сейчас рассмеялась. В памяти будто  высветили
картинку: они с Фаиной стоят  в  ее  кабинете,  вернее,  Алена  стоит  перед
столом,  как  провинившаяся  школьница  -  в  кабинете  директора,  а  Фаина
подписывает какие-то бумаги,  изредка  холодно  поглядывая  на  медсестру  и
чеканя слово за словом:
   - Нет, я считаю наличие институтского диплома  обязательным!  Вернее,  не
диплома, а завершенного  высшего  образования.  Я  все  понимаю,  все  знаю:
родители погибли, денег на институт не было, тебе пришлось зарабатывать  для
себя и сестры, медучилище вместо института... Все это  очень  трогательно  и
по-человечески понятно, однако ты, Алена, упустила в жизни свой  шанс.  Тебе
сколько? Двадцать пять? Увы... Я в твоем возрасте уже  готовилась  к  защите
кандидатской диссертации. К тому же профессия хирурга-косметолога, тем более
- косметолога-гинеколога требует высочайшего мастерства, а  у  тебя,  скажем
прямо, руки очень далеки от совершенства, ты хорошо ассистируешь, однако  до
самостоятельной работы еще расти да расти. А главное - учиться да учиться.
   Только не надо мне  говорить  про  вечернее  отделение!  Или  учеба,  или
работа. Я не допущу, чтобы моя ассистентка думала не об операции, которую мы
делаем, а о семинаре, зачете, экзамене и всем таком прочем!
   Алена тогда только испуганно кивала, словно каждым словом  Фаина  ударяла
по ее голове, и она покорно соглашалась со всем, что вбивалось ей в мысли. К
тому же незадолго до этого выяснилось, что вечернее обучение стало  платным,
хотя экзамены все равно надо сдавать, а откуда взять  столько  денег,  чтобы
выложить сначала за репетиторство, потом дать взятку в приемную комиссию,  а
потом еще и за курс обучения платить?..
   И тут, словно  Фаина  тоже  об  этом  подумала,  на  сиденье  стула  упал
небольшой сверточек: беленький, а сверху обернутый в полиэтиленовый пакет.
   Алена  уставилась  на  него  как  завороженная.  Она  сразу  узнала  этот
сверточек, но не поверила глазам.
   Неужели тот самый, который передала мать Рашида шантажистке? "Пять  тысяч
дол-ла-ров", - простонала при этом Бюль-Бюль, и еще  одна  тысяча,  какой-то
соседке, наверняка выдуманной, если знать Фаину, - итого, стало быть, шесть.
И что, Фаина даже не распечатала пакетик, не отсчитала себе процентик -  все
принесла в клювике Алене?
   - Здесь шесть тысяч  долларов,  -  выдохнула  Фаина,  словно  отвечая  ее
мыслям.  -  Это  большие  деньги,  особенно  сейчас.  Умножить  на  двадцать
четыре... доллар ведь двадцать четыре рубля стоит,  кажется...  -  Голос  ее
задрожал. - Ты сможешь заплатить за учебу в институте, приодеться,  съездить
за рубеж...
   - Ага, - с невинным видом кивнула Алена. - В Иорданию, к примеру.
   Передать привет господину Кейвану, до которого  вы  почему-то  не  можете
дозвониться...
   Фаина вскинула голову и уставилась ей в глаза. Лицо ее резко  побледнело,
она покачнулась, словно разом лишившись  всех  сил,  однако  не  рухнула,  к
примеру, в обморок, не ударилась в  истерику,  как  можно  было  ожидать,  а
молниеносно протянула руку и цапнула со стула беленький сверточек. Миг -  он
исчез в сумочке, и Фаина застыла, опустив туда руку, словно  черпая  силы  в
прикосновении к деньгам. Мол, ежели  подкуп  не  удался,  так  хоть  доллары
по-прежнему мои!
   Она шевельнула губами, но Алена больше  не  могла  позволить  допрашивать
себя.
   - Да! - злорадно выкрикнула она. - Я все слышала! Каждое слово из  вашего
разговора с этой Усатовной-Мусатовной! Про Рашида,  про  господина  Кейвана,
про все! Я и раньше подозревала, что Надю прикончили вы,  а  меня  вульгарно
сплавили в рабство, но тут-то...
   - Я так и подумала, увидев, как ты  странно  ведешь  себя  на  базаре,  -
кивнула Фаина, и Алена слегка удивилась: та была хоть и бледная  впрозелень,
но говорила вполне спокойно,  отлично  владея  собой  даже  в  эту  страшную
минуту, когда судьба все ставила на свои места. - Ну что  ж,  тебе  сказочно
повезло...
   Значит, уверена, что не хочешь взять... принять мои условия?
   Сначала она хотела сказать "взять деньги", Алена готова была  спорить  на
что угодно! Однако Фаине было слишком тяжело, может  быть,  даже  невозможно
снова расстаться со сверточком Бюль-Бюль, поэтому  она  оговорилась.  Деньги
для нее дороже всего на свете, она и бедняжку Надю  прикончила  только  ради
денег, и Алену, опасную свидетельницу, отправила на  верную  смерть.  Деньги
для нее - смысл существования. Она ради них убила - и еще убьет...
   -  Значит,  не  хочешь,  -  повторила  Фаина,  кивая  словно  бы  даже  с
удовлетворением. - Значит, объявляешь войну? Странно только, почему ты сразу
с базара не понеслась в милицию, если уж такая принципиальная.
   Алена пожала плечами. И правда! Ей это  и  в  голову  не  пришло,  насчет
милиции. Уж настолько привыкла сама распутывать свои  дела,  да  и  от  Юрия
заразилась этой его безрассудной отвагой...
   - Для начала  мне  хотелось  поговорить  с  Рашидом,  -  пояснила  она  с
оскорбительной вежливостью. - Что я и сделала. Теперь он вполне осведомлен о
том, как старательно его мамаша устраивала их с Надей  свадьбу.  И  о  вашей
изобретательности в подмене лекарств осведомлен. А теперь, когда его желание
непременно, во что бы то ни стало расправиться со мной направлено на другого
человека, а конкретно - на вас,  я  поблагодарю  вас  за  подсказку.  Честно
говоря, про милицию я совершенно забыла, но охотно обращусь  туда,  если  вы
так просите...
   Она наслаждалась ситуацией, и она перенасладилась ею. Пропустила тот миг,
когда Фаина вдруг выдернула руку из сумки и ринулась вперед.
 
Юрий Никифоров. Июнь 1999 
 
   Прямо из редакции он пошел в  парк  Кулибина  и  сел  там  под  огромными
сомкнувшимися   деревьями,   глядя   на   асфальтированную    дорожку    так
сосредоточенно, как если бы на ней были начертаны осколком красного  кирпича
не классики, а ответы на все вопросы, раздиравшие голову.
   В той статье в "Губошлепе", которую Юрий мельком пробежал, было задушевно
описано, как переживало накануне  вечером  все  прогрессивное  нижегородское
человечество, как опрокидывало рюмку за рюмкой на  помин  души  злосчастного
Чужанина, убитого ударом ножа. И если бы Юрий посмотрел "Итоги дня", он тоже
решил бы, что психованный Рашид прикончил Глеба Семеновича.
   Окажись у него рюмка водки, опрокинул бы ее за то, что покойный  умер  по
крайней мере счастливым, ибо получил удовольствия перед смертью - на  полную
катушку!
   А убит оказался вовсе не он, а просто какой-то  человек,  чрезвычайно  на
него похожий. Как две капли  воды!  Обманулся  даже  ведущий  телепрограммы,
сообщивший нижегородцам печальную новость. Потом  ему  пришлось  через  эфир
приносить свои извинения семье и близким несостоявшегося покойника, живого и
здоровенького Чужанина. Тому кудрявому парню в шоу двойников  выступать  бы.
Или если б кому-то пришло в голову снять компромат на  Чужанина  -  ну,  как
снимали недавно в верхах, с подставными лицами, -  лучшей  кандидатуры,  чем
убитый, трудно было бы отыскать...
   Юрий прищурился. Зрение вдруг начало вытворять с  ним  чудные  штуки.  На
асфальте нарисованы  классики,  а  ему  вдруг  почудилось,  будто  начеркано
красными буквами: "Если  б  кому-то  пришло  в  голову  снять  компромат  на
Чужанина..." Буквы были кривые, да и все мысли Юрия шли вразброд.
   Если бы кто-то запечатлел на пленку сцену, которую увидел Юрий  в  окошко
Алениного дома, он мог  бы  показывать  ее  другим  людям,  и  никто  бы  не
усомнился: это сам Чужанин  предается  жутковатому  удовольствию.  Репутация
Чужанина, живого или  мертвого  -  без  разницы,  оказалась  бы  непоправимо
подмочена.
   А что, если увиденное как раз и было... Да ну, ерунда. Кто, интересно, до
такой  степени  одержим  желанием  подгадить  Глебу  Чужанину,   что   готов
изготовить на него пошлый и при том очень похожий на правду компромат?  Ведь
еще в бытность его министром по какому-то из центральных каналов ТВ мелькала
информашка: мол, заловили  нью-минина  (он  же  нью-пожарский)  в  баньке  с
девками, он им, дескать, говорит:  потрите-ка  мне  спинку,  а  те  ему:  да
сколько пожелаешь, хоть с вечера до утра! Очевидно, не настолько уж  длинные
руки оказались у  чужанинского  ненавистника,  чтобы  разжиться  компроматом
подлинным, с достаточной степенью убойности,  вот  и  пошел  на  откровенный
подлог.
   Юрий  вскочил.  Две  молоденькие  мамочки,  вяло  толкавшие  перед  собой
нарядные и большие, как бригантины, коляски, в ужасе глянули  на  него  -  и
ринулись по аллейке прочь. Над бригантинами бурно парусили пеленки.
   Его приняли за маньяка, наверное. Надо думать, вид у него был...
   Это  что  же  получается?  Не  многовато  ли  в  его  жизни   видеокассет
образовалось? И что - всюду поддельный компромат? На Чужанина,  на  Фролова,
еще неизвестно на кого в Аммане?
   А что, если и та кассета, которую  Юрий  видел  у  Фролова,  -  такая  же
обманка, как и заснятая в домике над оврагом? Что, если бывший тесть выложил
энную сумму за откровенную фальшивку? И ради фальшивки погиб  Саня  Путятин,
сначала едва не доведя до смерти друга детства?
   Или там были подлинные кассеты? Поди знай теперь!
   - Идиот! - сквозь зубы сказал Юрий. - Ну почему ты не сделал копию!
   Времени же было вагон!
   Он осекся, когда еще одна  бригантина  пронеслась  мимо,  подгоняемая  не
ветром, а молоденькой мамой.
   Пожалуй, хватит пугать бедных женщин, от стрессов,  говорят,  у  кормящих
матерей пропадает молоко. Надо уходить отсюда... надо уходить, и  не  просто
куда-нибудь, а конкретно - на Верхне-Волжскую набережную,  заморочить  Лорке
голову. А если бывшая супружница  где-то  шастает,  что  очень  может  быть,
пробраться в квартиру любым способом. И переписать кассету.  Да  нет,  зачем
писать? Забрать ее!
   Он не только дурак, но и трус, что не сделал этого  сразу.  В  результате
сам себе создал массу проблем. Но ведь тогда, ночью, он не  знал  того,  что
ему известно... вернее, о чем он  догадывается  теперь.  У  него  наконец-то
появился шанс заполучить в руки хоть какое-то оружие. Не  просто  бегать  от
неведомого врага с вытаращенными глазами, но как-то огрызаться.
   Хотя вполне возможно, что никакого порнофильма в  высоковском  домике  не
снимали. И он преувеличивает убойную силу "Черного  танго".  И  надо  просто
плюнуть на все и пойти домой. Вон она, рядом, Великая Стена! А  там  -  будь
что будет!
   Юрий перебежал парк в обратном направлении и купил в газетном  киоске  на
площади Свободы "звонилку". Набрал номер.
   Был уверен, что ответит Алена, однако Варвара Васильевна отчеканила,  что
Алена принесла гору продуктов и куда-то убежала, не сказав  ни  слова.  Нет,
про Ингу ничего нового. Нет, все вещи Алены  на  месте,  она  не  прощалась,
сказала, что сделает одно дело и придет. А когда вернется  Юрий,  ведь  борщ
уже готов?
   Юрий посоветовал бабуле обедать одной и повесил трубку.
   Убежала! Куда, интересно? Уж не на автовокзал ли,  не  на  выксунский  ли
автобус? Настроение резко испортилось. Захотелось обо всем забыть, вернуться
в домишко в самом конце  Ковалихи  и  ждать  Алену.  Как  будто  она  скорее
вернется, если он будет ждать!
   Глупости.  Век  не  просидишь,  опасаясь  каждого  шороха,   с   тревогой
оглядываясь на каждый красный "Москвич". А главное,  не  предложишь  другому
человеку вечно бегать с тобой вместе от твоих  проблем.  Вот  хотя  бы  ради
этого надо пойти и...
   Пожалуй,  это  было  легче:  двигаться,  что-то  делать,  -  чем  сидеть,
терпеливо ждать неизвестно куда подевавшуюся Алену, представляя, что она уже
идет по Выксе в направлении трагических развалин.  И  то,  что  Юрий  сделал
потом, он сделал, конечно, не от большого ума или великой  храбрости,  а  от
нетерпения сердца.
   У подъезда на Верхне-Волжской, как всегда, стояли, тесно прижавшись  друг
к другу, иномарки. Юрий насмешливо  смерил  взглядом  хиловатую  "волжанку",
выглядевшую среди них, как пенсионерка в ночном клубе  "Рокко",  и  вошел  в
подъезд. На  повороте  лестницы  его  чуть  не  сбил  молоденький  парнишка,
спешивший во двор. Чей-нибудь  шофер,  наверное,  сразу  видно  мальчика  на
побегушках.
   Юрий нажал на кнопку звонка. Он был на девяносто девять процентов уверен,
что Лоры нет дома, потому что по пути прозванивал квартиру из всех встречных
автоматов, и, когда дверь сразу  после  курлыканья  распахнулась,  вытаращил
глаза.
   Лора! Что характерно, она столь же сильно удивилась увидев его у двери.
   Похоже, вообще  ждала  кого-то  другого,  потому  что  открыла,  явно  не
взглянув в глазок.
   - Бли-ин! - вырвалось у нее сдавленно, однако Юрий  раньше  справился  со
своим изумлением и втерся между Лорой и косяком в прихожую.
   - Привет, рад, что ты дома. А Костик где? И он огляделся как бы в поисках
сына.
   - Ты куда? - панически взвизгнула Лора. - Прешь, как к себе домой.
   Какой Костик, ты очумел, я ж тебе говорила, что  его  отец  с  матерью  в
Майами взяли!
   - Бли-ин! - очень похоже  передразнил  Юрий,  шлепнув  себя  по  лбу  для
натуральности.
   Конечно, он не забыл, что Фроловы увезли сына в Америку.  Эта  ложь  была
заготовлена заранее, хоть Юрию и тошно было оттого, что  он  сделал  Костика
разменной монеткой в своей игре.
   - Совсем забыл, надо же! А я хотел с  ним  на  рыбалку  съездить,  друзья
пригласили, они со своими пацанами завтра едут, ну, я тоже решил...
   - Вспомнил, что у тебя пацан есть? Не иначе леший в лесу сдох, -  ядовито
процедила Лора, - Ну ладно, я занята, давай отсюда.
   - А когда твои родичи вернутся? - спросил  Юрий,  на  шаг  придвигаясь  к
двери в гостиную.
   - До завтра уж точно не вернутся, так что на  рыбалку  ты  всяко  поедешь
один. Ну, вали, вали!
   - Ой, Лорик, ну какая же ты суровая  у  нас,  прямо  железный  Феликс,  -
простонал Юрий точь-в-точь голосом Риммы.  Он  здорово  умел  передразнивать
людей, особенно на свежего зрителя  это  производило  впечатление,  а  Лора,
конечно, успела забыть о его талантах и с некоторым  испугом  уставилась  на
дверь: не притащил ли, дескать, Юрий с собой еще и Римму в гости?! Это  было
интересно: испуг на ее лице. Неужели прошла любовь?  То-то  Римка  была  вне
себя от злости!
   - Неужели даже чайку не предложишь? - укоряюще  спросил  Юрий  уже  своим
нормальным голосом. -Знаешь, какая жара на улице, аж в горле пересохло.
   - Нету у меня чаю, - угрюмо буркнула Лора. - Ничего нету!
   - А вода в кране есть?
   Она пожала плечами, испытывая, видно, страшное  искушение  сообщить,  что
воду отключили до следующего всемирного потопа, но только неприятно  дернула
углом рта и прошла на кухню, буркнув:
   - Подожди тут, в комнату не ходи. Я... я  пол  мою!  Юрий  не  упал,  где
стоял, от изумления только потому, что успел прислониться  к  стенке.  Лора,
моющая полы?! Это из области фантастики.
   Стоило ее худощавой, туго обтянутой оранжевым платьем (Лора на всю  жизнь
сохранила любовь к этому цвету) фигуре скрыться в кухне, как он  вцепился  в
ручку двери - и ворвался в гостиную... чтобы замереть  на  пороге  при  виде
какого-то мужика, вольготно, в одних  трусах,  раскинувшегося  в  том