самом
кресле, до ручки которого стремился добраться Юрий.
   Нет, неопределенно-личное местоимение "какой-то"  не  имело  отношения  к
этому человеку. Юрий узнал его мгновенно, с одного взгляда, хотя  прежде  ни
разу не встречался с ним. Но  на  прошлогодних  выборах  мэра  это  широкое,
умное, наглое лицо, эта  могучая,  несколько  оплывшая  фигура,  эта  улыбка
хитреца  и  жизнелюба  стали,  можно  сказать,  родными   в   доме   каждого
нижегородца, потому что  стоило  только  включить  телевизор  -  и  вот  он,
распирает экран широченными плечами, щурит и без того узкие глаза...
   Степан Бусыгин, несмотря на  это  имя,  которому  позавидовали  бы  герои
Островского и Горького, только в первую минуту  мог  показаться  неотесанным
здоровяком, из тех, что ежедневно ставят личные рекорды по употреблению пива
"Волга" и астраханской воблы. Один из богатейших  людей  области,  удачливый
бизнесмен, некогда он считался  самым  близким  другом  и  советником  Глеба
Чужанина, но впоследствии был "по дружбе" отправлен им за решетку, для  чего
пришлось объявить  фальсифицированными  результаты  самых  что  ни  на  есть
правильных выборов. Всенародно избранный мэр, Бусыгин пал жертвой последнего
всплеска привязанности к Чужанину Первого Папы. Но Папа откровенно  презирал
тех,  кого  прикрывал  от  всенародного  гнева  монаршей  грудью,  а  потому
вскорости Чужанин и полетел с правительственных верхов турманом.  После  его
свержения резко изменилось к лучшему и положение  Степана  Андреича,  потому
что Бусыгин, еще вчера заключенный ИТУ номер пять  строгого  режима,  теперь
вальяжно восседал  на  свободной  территории  и  неприветливо  таращился  на
остолбенелого Юрия: откуда, мол, и что это за?..
   - Куда полез?! Ну куда ты полез, кто тебя звал? Лора ворвалась в  комнату
со стаканом и была так разозлена, что выплеснула воду прямо в лицо незваному
гостю. К счастью, вода была холодная, чего не скажешь о  взглядах,  которыми
Лора так и шпарила его.
   - Степа, извини, ну извини, я не виновата,  я  думала,  это  твой  водила
что-то забыл и вернулся, я даже дверь не успела закрыть, а тут звонок. Но ты
не бойся, ты не переживай, это так, ничего особенного, это мой  бывший  муж,
ты его всерьез не принимай, он человек интеллигентный, он тебя не выдаст.
   Юрий  растерянно  оглянулся  на  Лору,  подивившись,  с  каким   пиететом
произнесла она слово "интеллигентный". С каких бы это пор? И с каких пор это
слово стало знаковым для Бусыгина? Почему он  вдруг  расплылся  в  улыбке  и
закивал так, будто не признал родного брата-близнеца?
   - Твой бывший? - загудел приветливый бас. - Никифоров? Юрий Никифоров?
   Не ждал, никак не ждал, что... Братец ты мой молочный, да я твой  должник
по гроб жизни!
   Судорога изломала брови Юрия.
   -  Это  вы  Лорину  благосклонность  имеете  в   виду?   -   спросил   он
холодновато-вежливо. - Не стоит, право. Я тут давно ни при чем.  Не  в  коня
попкорн, знаете ли!
   Бумыгин разинул  рот,  полный  отличнейших  фарфоровых  зубов,  и  громко
заржал.
   - Не в коня попкорн! Во! Пять баллов! - выставил он большой палец. -  Это
не ты хохмы для "Радио России" ваяешь? Фоменко -  не  твой  псевдоним?  Юрий
прищурился, презирая не этот дешевенький юмор, а себя:  ему  почему-то  была
приятна похвала Бусыгина. Вот харизма, так харизма,  понятно,  отчего  вечно
потеющий, суетливый Чужанин умирал от зависти к близкому дружку  и  старался
наступить ему на горло!
   - Нет, Лоркина корма и прочие части тела отношения к  делу  не  имеют,  -
отсмеялся наконец Бусыгин. - Слушай, девуля,  сбегай-ка  вниз  и  предупреди
водилу, чтоб еще немножко подождал. Да дверочку запри за  собой.  А  мы  тут
интересным словцом перекинемся.
   Лора сверкнула помолодевшими ореховыми глазами и вышла, не поперечив  ему
ни словом. Щелкнул замок.
   Бусыгин вынул из кресла свое  большое,  крепкое,  тренированное  тело  и,
шлепая по паркету босыми ногами, дошел до бара. Юрий бросил жадный взгляд на
освободившееся кресло, но даже не рискнул занять его, не  то  что  вскрывать
тайник.
   Бусыгин обернулся. В его руках были два толстостенных бокала, наполненных
прозрачной жидкостью. Весело звякнули льдинки, когда он протянул один  бокал
Юрию и сказал:
   - За тебя. За твое здоровье. И твою драгоценную жизнь. Не  думал,  честно
сказать, что тебе удастся вернуться оттуда, но... рад, знаешь, честно,  рад,
что все так вышло.
   Юрий машинально поднял бокал. Тонко пахло можжевельником. Джин... хороший
джин. Куда лучше той жидкой водички, которую он пил в самолете,  когда...  У
него вдруг перехватило дыхание. В самолете, когда...
   Вскинул глаза на Бусыгина - и еле протолкнул сквозь  стиснутое  судорогой
горло свою невероятную догадку:
   - Так это твою кассету я вез в Амман?
 
Алена Васнецова. Июнь 1999 
 
   Тяжелое тело  Фаины  оказалось  неожиданно  проворным.  Одной  рукой  она
вцепилась Алене в блузку на груди и молотила ее  по  голове  сумочкой.  Шарф
соскользнул, открыв едва покрытую волосами голову.
   Выражение мрачного удовлетворения мелькнуло в Глазах Фаины, и она удвоила
силу ударов. Это  было  чуть  ли  не  единственным  живым,  человеческим  ее
выражением. Маска тупой злобы на миг соскользнула - но тотчас же лицо  снова
оледенело.
   Эти ничего не выражающие глаза гипнотизировали Алену, лишали ее сил.
   Она  одной  рукой  отбивалась,  другой  пыталась  разжать  пальцы  Фаины,
стиснувшие блузку на самом  горле.  Ей  было  душно,  больно,  она  пыталась
увернуться от металлической застежки на Фаининой сумке, удары  которой  были
болезненны, но Фаина была сильнее,  она  теснила  Алену  в  угол,  методично
нанося ей новые и новые удары. Если бы у нее в руках оказалась не сумка,  а,
к примеру, молоток или топорик, она работала бы  ими  точно  так  же  споро,
неостановимо. Но ведь в углу будет еще труднее выворачиваться! Этой круглой,
выпуклой, тяжелой застежкой Фаина и без всякого топорика забьет ее до потери
сознания.
   Изловчившись, Алена сильно двинула Фаину локтем в грудь. Та  отшатнулась,
охнула. Мгновенно промелькнуло воспоминание: заведующая в клинике возмущенно
рассказывает о каком-то неловком дядьке, в автобусе нечаянно  толкнувшем  ее
локтем в грудь, морщится и обеспокоенно  повторяет:  "У  женщины  это  самая
проблемная зона, от такого удара может быть рак!" Ненужное  воспоминание,  а
главное, ненужный  стыд,  молнией  вспыхнувший  при  виде  искаженного  лица
Фаины...
   Как бы там ни было,  Алене  удалось  вырваться  и  оттолкнуть  Фаину.  Та
отпрянула, поскользнулась на еще сыром полу и тяжело  села.  Сумка  отлетела
куда-то под кровать.
   Надо было схватить что-то тяжелое, наброситься, оглушить Фаину, но Алена,
наконец-то глотнув воздуху, ринулась к выходу.
   Не тут-то было!
   Фаина с неожиданным проворством  вскочила  и  навалилась  на  нее  сзади,
добравшись наконец пальцами до горла. Они были длинные, проворные,  сильные,
эти пальцы отличного хирурга, они знали, как причинить побольше  боли,  куда
надавить, чтобы пережать на шее артерии...
   Тьма вдруг начала заволакивать голову Алены.  Она  билась,  металась  под
этим гнущим к земле тяжелым телом, но рывки  становились  слабее  и  слабее.
Ноги вдруг начали разъезжаться, подкосились; она рухнула на колени, а  Фаина
все давила сверху, давила на шею...
   "Если потеряю сознание - все", - вяло проплыло в голове.
   Еще раз рванулась, пытаясь сбросить смертельный  груз,  но  вместо  этого
оказалась лежащей плашмя,  уткнувшись  лицом  во  влажные  доски.  Они  были
какого-то странного цвета, не светло-коричневые, как раньше, а мутно-красные
и  почему-то  мягкие  на  вид.  Доски  вдруг  начали   расступаться,   Алена
проваливалась в них, будто в какое-то красное болото. Это было так  страшно,
что она закрыла глаза, лишь бы не видеть... и вдруг тяжесть, вдавившая ее  в
страшное красное месиво, исчезла. Какая-то сила рывком  вздернула  Алену  на
ноги, и кто-то прокричал ей в лицо:
   - Жива?
   Она  медленно  разлепила  веки  и  уставилась  в  большое  красное  лицо,
маячившее перед глазами  и  заслонявшее  весь  мир.  Лицо  было  злое,  даже
яростное, но оно не было лицом Фаины, это Алена знала  точно,  а  потому  не
испытывала страха и только тупо смотрела и смотрела на него...
   - Ой, Андрюха, она шевелится! - тоненько завизжало  что-то  за  пределами
лица.
   Сердитые маленькие глазки оторвались от Алены,  тяжелый  голос  угрожающе
взрыкнул:
   - Ща я ей шевельнусь, паскуде...
   "Да я тихо стою, я не шевелюсь!" - чуть не вскрикнула Алена, как вдруг до
нее дошло, что эта ярость адресована не ей.
   Алена почувствовала, как ее слегка подтолкнули куда-то. Ноги подломились,
и она плюхнулась в мягкие объятия старого продавленного дивана.
   Туман перед глазами  рассеялся,  она  увидела  комнату  -  свою  комнату,
знакомую, но вместе с тем  незнакомую  из-за  царившего  вокруг  беспорядка.
Стулья  валялись,  скатерть  была  сдернута  со  стола  вместе   с   большой
керамической вазой, расколовшейся надвое, с тумбочки упал приемник...
   Алена смутно вспомнила, как ударялась обо что-то, когда пыталась сбросить
с себя Фаину.
   Фаина! Где она? Убежала?
   - Вон, гляди, шевелится! Гляди, сбежит! Андрюха,  дай  ей  еще  разок!  -
азартно завизжал кто-то рядом, и Алена, покосившись, с изумлением узнала...
   Антонину Васильевну, соседку.
   Не может быть!
   Нет, точно, она. А могучая мужская фигура, которая склонилась над лежащим
в углу бледно-зеленым кулем, - это соседкин зять, милиционер. А бесформенный
куль лимонно-желтого цвета, внезапно шевельнувшийся, - это что?
   Фаина?
   -  Аленка,  ты  живая?  -  Темные,  задорные  глаза  Антонины  Васильевны
заглянули в лицо. - Живая, говорю? Ну, чего молчишь?
   - Замолчишь тут, наверное, - тяжело  пробасил  зять,  бесцеремонно  ткнув
ножищей куль, который жалобно всхлипнул, но тотчас затих. -  Эта  бабища  ее
только что не задушила. Вовремя вы ситуацию просекли, мамаша. - Он обернулся
и с уважением поглядел на Антонину Васильевну. - Конечно, в окошки за людьми
подглядывать - вроде как не совсем удобно, хотя, с другой стороны,  если  бы
не вы, мы наверняка имели бы здесь нераскрытое убийство!
   - Да  и  ты,  сынок,  не  оплошал,  -  с  нежностью  отозвалась  Антонина
Васильевна. - Хоть и напрасно того черного бранил, а тут не оплошал!
   - Как это напрасно? - В голосе  Андрюхи  прозвучала  нотка  обиды,  будто
кто-то звякнул чайной ложечкой  по  чугунному  котлу.  -  Да  он  же  небось
наркоман, иначе разве бы... Дом покупать он решил, надо  же  такое  наврать!
Только вы, мамаша, с вашим добрым сердцем можете всякой  ерунде  верить!  Вы
думаете, если я инспектор ГИБДД, так  в  оперативной  обстановке  ни  в  зуб
ногой? А нож ему зачем, этому вашему черному? Зачем ему нож, да  еще  такой,
каким человека в один миг можно вскрыть, будто банку с тушенкой! Я, конечно,
думать не думал, что у вас в  переулочке  возможны  кровавые  разборки,  но,
видно, криминал и сюда лапы протянул. Если лицо  кавказской  национальности,
значит, преступник, я это всегда говорил и буду говорить! Не нравится  такой
подход - мотайте все отсюда на свой Кавказ. А  то  у  них  там  война,  они,
понимаешь, от воинской обязанности за прилавками на Мытном да на Канавинском
рынках отсиживаются, а криминогенная обстановка за их  счет  растет  как  на
дрожжах! Еще хорошо, что он себе этим ножиком горло взрезал,  а  не  кому-то
другому!
   Андрюха обернулся к Алене, которая сделала попытку вскочить.
   - Лежите, девушка, отдыхайте, - сказал начальственно.  -  Отдохнете  -  в
отделение поедем. У вас тут, я гляжу, преступная группировка. Эта дама,  тот
черный...  Давно  надо  было   мне   просигналить,   что   лицо   кавказской
национальности тут у вас обосновалось. Это, мамаша, целиком и полностью ваша
ошибка. И вот вам результат! Привадили наркомана! Накурился, видать,  вот  и
не перенес ломки.
   Конечно, вроде как нехорошо о мертвом... а все-таки  этого  места  теперь
ребятишки будут бояться, да и когда еще дождик его кровушку смоет...
   Алена закрыла глаза.  Она-то  думала,  что  Рашид  сразу  ринулся  домой,
разбираться с Бюль-Бюль, а он... Ну да, что бы он ей сказал? Что  бы  сделал
ей?
   Мать... Вот он и предпочел разобраться с собой, а не с матерью.
   И все-таки он отомстил Бюль-Бюль! Отомстил! Как она  будет  жить,  узнав,
что сын все-таки соединился со своей Надей? Или у мусульман  и  православных
разные места в раю? Хотя вряд ли, что это, паспортный отдел, что ли!  Вместе
они сейчас, вместе...
   Только эта мысль и могла сейчас утешить Алену.
 
Юрий Никифоров. Июнь 1999 
 
   - Так это твою кассету я вез в Амман? - повторил Юрий,  не  слыша  своего
голоса.
   Бусыгин смотрел, прищурясь. Он был  явно  удивлен,  но  еще  вопрос,  чем
больше: догадливостью Юрия или этим бесцеремонным "ты".
   Наконец медленно качнул головой:
   - Не мою. Но имевшую ко мне прямое и непосредственное отношение. Если  бы
не ты, если бы не Саня Путятин... - он резко перекрестился, - я был бы  там,
где сейчас Саня.
   Он вернулся к бару и принес оттуда непочатую бутылку  "Бифитера",  достал
из встроенного холодильника миску, полную льда.  Щедро  налил  джина,  щедро
сыпанул льдинок:
   - Давай за него. Не чокаясь, на помин души. Юрий покорно отхлебнул.
   "Если бы я не вернулся, а Санька остался жив, интересно, они с  Бусыгиным
помянули бы меня?"  -  мелькнула  мысль,  и  Юрий  вдруг  почувствовал:  да,
помянули бы. Выпили бы вот этак джинчику, Санька, может, уронил бы покаянную
слезинку...
   Забавно: Лора была любовницей и Сани, и Бусыгина.  Наверное,  Саня  их  и
познакомил. А может, Фролов - они с Бусыгиным  небось  знакомы  еще  по  его
прежней отсидке.
   И он опять едва не подавился, потому что с языка слетело еще прежде,  чем
даже оформилось в голове:
   - А не ты ли был с Фроловым на том пионерском сборе?
   - 0-па, - выдохнул Бусыгин. - О-па, о-па,  Америка-Европа!  Когда  же  ты
умудрился в кассетку свой нос сунуть, а? В Аммане? Где видак нашел?  Похоже,
не такой уж ты лох оказался, каким тебя покойник  Санька  описывал!  Киношку
посмотрел, от таких чертей вырвался... А ведь они никак не могли тебя живьем
выпустить.
   - Да уж простите, - сказал Юрий. - Вырвался вот... Сам не пойму, как  так
получилось. Судьба играет человеком! А кассету я в Аммане не смотрел, не  до
"Черного танго" мне там было. Увидел я ее уже здесь, вот в этой квартире.
   - Копию снял, что ли? - почти не разжимая губ, произнес Бусыгин, и на его
лице набрякли все складки, все морщины.
   - Вы смеетесь? Какую копию? Ничего я не снимал. Пришел в эту комнату, вот
так сел в кресло...
   Юрий с наслаждением откинулся на мягкую, податливую спинку.
   - Положил руки на подлокотники.
   Пальцы уже привычно поворачивали деревянный кругляшок.
   - Сунул туда руку, достал кассету, точно так же, как сейчас достаю... под
названием "Черное танго". Потом  включил  видак  и  начал  смотреть.  Хотите
глянуть? Только звук не прибавляйте, а то больно уж горн  крикливый  у  этих
ваших пионеров.
   Он протянул Бусыгину пульт, а сам отошел к окну.
   Тот, впрочем, не садился: смотрел на экран, не  шелохнувшись,  и  по  его
неподвижности можно было понять, что он видит кассету впервые.
   Странно... это было странно! Но теперь уже никто ничего не мог  объяснить
Юрию, кроме самого Бусыгина, поэтому приходилось  ждать.  Даже  если  вместо
объяснения последует выстрел в затылок, все равно - ждать!
   Хотя стрелять он не будет. Здесь, в квартире своей любовницы? А труп куда
девать? Вроде бы у Лоры в ванной не стоит бочка с такой химической гадостью,
о которой рассказывала Алена.
   Алена! Какой  страшный  мир  их  сейчас  окружает,  агрессивный,  алчный,
разъедающий плоть, как вещество в тех страшных баках  в  Аммане.  Скорей  бы
отделаться от всего этого, пока он и  сам  не  стал  такой  же  расчетливой,
беспощадной биомассой, как все, что его окружает.
   Неразборчивое журчанье голосов стихло: кассета кончилась.
   Юрий обернулся. Бусыгин задумчиво смотрел на него.
   - Надо же... - сказал негромко. - А я и не знал, что Егор... Мы  там  все
по отдельности развлекались, кто во что горазд, и, значит, каждого  отдельно
снимали. Я-то думал, была только одна кассета. Выходит, не одна.  Но  дорого
бы я дал, чтобы... - Он осекся и прямо взглянул на Юрия. - Спасибо еще  раз.
Конечно, я понимаю, из этого шубы не сошьешь,  но  можешь  рассчитывать  как
минимум на сто тысяч  баксов.  Одна  из  капелек,  которые  капнут  из  моих
скважин, - твоя по праву!
   - Вот оно что, - пробормотал Юрий. - Кассета все-таки подлинная. А  дело,
значит, было в скважинах. Ну, ради этого можно на многое пойти!
   Бусыгин взглянул подозрительно, а  между  тем  Юрий  говорил  без  всякой
издевки. Ну что такое  жизнь  жалкого  курьера  по  сравнению  с  миллионами
долларов, которые польются черным, жирным, огнеопасным потоком?  К  тому  же
Бусыгин уверяет, будто не только деньги, но и жизнь свою спасал,  подставляя
Юрия. Это утешает.
   - Да, понятно, - кивнул Юрий. - Все это,  как  говорится,  по-человечески
понятно. Значит, на кассете был также ваш арабский партнер. И, значит, ему я
вез то "Черное танго", которое у меня подменила в самолете  Жанна.  За  нее,
кстати, тоже выпить не грех! Но что  ж  там  такое  было,  на  той  кассете?
Компромат на  вас?  Или  на  этого  правоверного,  с  которым  вы  заключили
контракт?
   - Ну, меня никаким компроматом не прошибешь! - усмехнулся Бусыгин. - Да и
мусульмана моего - тоже.
   Тем более что он ничего такого не делал, просто сидел и смотрел. Для него
это было экзотикой: пионерский сбор. Принимали мы его на высшем уровне и при
полном доверии. Смысл был именно в этой взаимной доверительности. Он с  нами
в баньку даже без нукеров своих пошел, а это много  значит.  И  если  бы  он
узнал, что его в это время снимали на  видео  -  голого,  в  компании  голых
распутных мужиков, если бы узнал, что над ним смеялись с самого  начала,  не
видать бы мне не только моих миллиончиков, но и жизни... Что, не  веришь?  А
зря. Я ведь не с мирными и цивилизованными иорданцами  имел  дело,  а  с  их
сопредельным  государством.  Амман  -   просто   перевалочный   пункт,   там
заключаются все сделки.
   Конечно, на это приходится идти, ведь в той стране  по-прежнему  санкции.
Но там такой народ... - Бусыгин покачал головой. -  Вот  послушай,  что  мне
рассказывал один из  бывших  наших  столпов  власти.  Лет  пятнадцать  назад
прилетает туда советская партийно-правительственная делегация. Их  носят  по
стране натурально на руках, предупреждают каждое желание. Привели к  тирану:
наши просят у него по случаю очередного неурожая зерновых какую-то сумму, не
помню уж, о  каких  цифрах  шла  речь.  Ну,  к  примеру,  пятьсот  миллионов
долларов. Тиран говорит визирю:
   "Дай этим людям два миллиарда!" И несут чек  -  даже  не  на  блюдечке  с
голубой каемочкой, а на большой тарелке из чистого золота. Тарелку  им  тоже
подарили! И наши олухи осмелели... А надо тебе сказать,  что  в  той  стране
компартия под запретом. И вот глава делегации, небрежно сунув в  карман  два
миллиарда и зажав тарелку под мышкой, говорит довольно нагло: "Нам  было  бы
желательно  встретиться  с  генеральным  секретарем  вашей  коммунистической
партии, а также с политбюро". - "Воля гостя - закон", -  приложил  ладонь  к
сердцу тиран и посоветовал гостям разбиться на две группы. Одна  поехала  на
рудники, где трудилось политбюро в полном составе, а другая - в тюрягу,  где
содержались генсек и еще некоторые лидеры. Мой знакомый оказался  во  второй
группе. Привозят их в тамошний зиндан и спрашивают: "Сколько  времени  нужно
вам на общение?" Наши говорят: часа, мол,  четыре.  "Воля  гостя  -  закон!"
Приводят делегацию  в  большой  зал.  Зал  как  зал,  да  здорово  похож  да
колумбарий: по стенам таблички с  именами  развешаны.  Подходит  охранник  к
одной та