вили! Только милиции ей сейчас и не хватало.
   - Отзовите вашу машину, - мрачно посоветовала Фаина Павловна.  -  У  меня
тут замок заело, бывает.
   - Ладно, - согласилась дежурная, - сейчас отзовем.
   Но еще  несколько  минут  Фаина  Павловна  с  дрожью  прислушивалась:  не
раздастся ли грозный звонок в дверь? Нет, объяснение с кем бы то ни было  по
какому бы то ни было поводу не входило сейчас в ее планы! Разве что с  одним
человеком...
   Она замочила юбку в "Ариэле", ну а  жакетик  вроде  не  очень  пострадал,
можно просто почистить - и  все.  Беда,  что  нежнейшая  блузка  пропиталась
острым запахом пота, прямо-таки звериным  каким-то.  Фаина  Павловна  сперва
принюхивалась, удивляясь: вроде бы от ее  мучителя  не  пахло  ничем,  кроме
какой-то туалетной воды - это было смешно и страшно одновременно, надушенный
убийца! - а потом вдруг поняла, что это разит ее собственным потом, это  она
так взмокла от страха, что начала испускать отвратительный, козлиный запах!
   Это было последней каплей в чаше ее ярости. С отвращением затолкав блузку
в мыльную воду, Фаина Павловна, как  была,  голая,  ринулась  к  телефону  и
набрала номер, по которому звонила только раз, но  который  по  ряду  причин
прочно врезался ей в память.
   - Да-а? - отозвался протяжный женский голос, при звуке которого  у  Фаины
Павловны свело челюсти от ненависти, но она все-таки смогла выдавить:
   - Здравствуйте, Белла Михайловна. Это... Фаина Малютина. Помните такую?
   - О, да-ра-гая, - со своим  отвратительным,  протяжным  акцентом  пропела
женщина, которая на самом деле была никакая не  Белла,  а  вообще  Бюль-Бюль
Мусатовна, то есть Соловей Мусатовна, и, наверное, она однажды  решила,  что
лучше покончить с  собой  или  назваться  Беллой,  чем  выставлять  себя  на
посмешище.
   - О да-ра-гая, как же я рада, как же рада слышать вас! Как вы  поживаете,
да-ра-гая, без-цен-ная наша?
   "Ах ты, сучка усатая!"
   - Насчет того, как я  поживаю,  я  вам  немного  погодя  расскажу,  Белла
Михайловна, - голосом, не предвещающим  ничего  доброго,  проговорила  Фаина
Павловна. - Но сначала вы мне скажите: где Рашид?
   Мгновенная пауза сообщила ей  больше,  чем  слова,  хотя  тут  же  бурным
потоком полились и слова:
   - Ой, ну как это -  где?  В  Нижнем  Новгороде,  канэшна.  -  Она  всегда
говорила именно так, жутко и смешно: канэшна вместо конечно. - Он,  канэшна,
собирался навестить свою двоюродную бабушку в Гекчае, вы же знаете, что туда
еще  в  декабре  уехал  брат  моего  мужа  Максуд,  однако  Максуд   прислал
телеграмму, что бабушке становится лучше, он сам  скоро  вернется,  и  Рашид
остался, потому что работа, вы понимаете, канэшна...
   - Белла Михайловна, - с трудом вклинилась Фаина  Павловна  в  этот  поток
гортанных, протяжных, сладких, как рахат-лукум, словесных оборотов, - я  вас
спрашиваю, где Рашид находится сейчас. В данную минуту!
   - Ах вон вы о чем! Я вас не поняла, да-ра-гая, - хрипло  хохотнула  Белла
Михайловна, - вы знаете, я в последнее время стала такая  заторможенная,  до
меня все доходит с бальшим трудом. Это так на меня непохоже, я  всегда  была
очень бойкая,  как  птичка!  Как  настоящий  бюль-бюль  -  соловей!  Кстати,
да-ра-гая, я хотела посоветоваться с вами  как  со  специалистом.  Может  ли
быть, что эти явления моей забывчивости - первые признаки климакса?  Как  вы
думаете, у меня уже настал возраст, подходящий для климакса?
   - Блядь, - громко и отчетливо сказала в трубку Фаина Павловна,  -  блядь,
если ты мне не скажешь, где твой поганый сын, я тебе устрою климакс прямо по
телефону! Мало не покажется!
   Бюль-Бюль что-то булькнула потрясение, потом голосок все же прорезался:
   - Да как вы... Да что вы со мной...
   - Блядь, - с ненавистью  повторила  Фаина  Павловна,  -  только  попробуй
бросить трубку - и я сию же минуту позвоню в  милицию  и  сообщу,  что  твой
ублюдок  на  меня  напал  сегодня  ночью,  буквально  полчаса  назад,  хотел
изнасиловать и чуть не задушил. Если бы не соседка, которая подняла шум,  он
бы убил  меня,  убил!  Так  что  у  меня  есть  свидетельница,  которая  его
разглядела. Вдобавок он еще и обоссал меня, я вся в его вонючей моче,  можно
анализы сделать, и у меня горло все расцарапано! - кричала Фаина Павловна, с
болезненным наслаждением описывая свои реальные и вымышленные  страдания,  а
то, что она употребляла для этого  самые  грубые  слова,  которые  раньше  и
мысленно-то  произнести  считала  для  себя  зазорным,  еще  усиливало   это
наслаждение.   Но   самым   лучшим   была   неведомо   откуда    вынырнувшая
соседка-свидетельница, это просто класс, что такое вдруг пришло ей в голову!
   - Да-ра-га... - начала было Бюль-Бюль, но умолкла, словно подавилась.
   Фаина Павловна вспомнила, как она сама давилась криком, когда руки Рашида
стискивали ей горло, - и злорадно хохотнула:
   - Вот вам и дорогая! О, теперь это вам и в самом деле дорого обойдется!
   Я вам покажу, что со мной такие игры не проходят! Я  вам  кто  -  наемный
киллер, которого убирают после того, как он выполнил заказ?!
   - Ради Аллаха, - простонала Белла Михайловна, - умоляю вас, дара...  -  И
она осеклась, видимо, вспомнив угрозу собеседницы и сообразив, что  означали
эти слова. - Ско... сколько вы хотите?
   - Прежде всего мне нужны гарантии,  что  ваш  поганый  сынуля  больше  не
сунется ко мне со своим  поганым  разбитым  сердцем  и  грязными  руками!  -
отчеканила Фаина Павловна. - И, чтобы обеспечить эти гарантии,  моя  соседка
сейчас же, прямо сию минуту, запишет все, что она  видела  сегодня  вечером,
опишет, в каком состоянии она меня нашла, все эти пятна мочи...
   Она всхлипнула: ей никогда не составляло особого труда  заплакать,  а  уж
теперь-то...
   - Я тоже все напишу: все, вы меня  поняли?  Мне  ничего  не  грозит,  мое
участие в том деле доказать будет довольно сложно, а то и вовсе  невозможно,
вы мне сами об этом говорили, Белла Михайловна, помните, в декабре? Помните?
- вдруг гаркнула она,  испугавшись  мертвенной  тишины  в  трубке:  а  вдруг
чертова Бюль-Бюль там сдохла от страха? Это никак не входило в  планы  Фаины
Павловны, хотя бы потому, что из Беллы Михайловны еще много чего можно  было
выкачать!
   - Помню, помню, канэшна, не надо так кричать, да-ра-гая...
   Ну, жива, слава богу! Но она еще смеет что-то советовать Фаине  Павловне,
которая, можно сказать, держит в кулаке и ее  жизнь,  и  жизнь  ее  мерзкого
сыночка!
   - Эти показания будут храниться в надежном месте, вы до них не доберетесь
даже со всей вашей мафией с Мытного рынка, - пригрозила она. -  Но  если  со
мной что-нибудь случится, они немедленно станут достоянием гласности,  и  от
вас от всех пух и перья полетят! Вы сами знаете, как относятся  в  городе  к
кавказцам, а  к  этому  рынку,  тем  паче.  Если  мои  свидетельства  станут
достоянием широкой гласности, отношение вряд ли изменится к  лучшему!  Скоро
выборы, такую выгодную карту только дурак не согласится разыграть!  А  я  уж
позабочусь, чтобы копии моих свидетельств попали и к Чужанину, и к Мертваго,
и к другим кандидатам.
   Фаина Павловна перевела дух. Хватит угроз. Пора переходить к делу.
   Бюль-Бюлька сейчас в таком состоянии,  что  из  нее  можно  любые  фигуры
лепить.
   - Кстати сказать, моя соседка -  пенсионерка,  а  вы  представляете,  что
сейчас происходит с пенсиями? Если не ошибаюсь, еще за март не платили!
   - Сколько... сколько она хочет? - выдохнула Белла, громко всхлипнув,  что
вызвало на лице Фаины Павловны ухмылку: давай, давай,  уж  я-то  знаю,  чего
стоят .твои слезы!
   - Она хочет тысячу  долларов,  -  ответила  Фаина  Павловна,  не  моргнув
глазом, и на сей раз в трубке воцарилось такое глубокое  молчание,  что  она
снова струхнула: уж не окочурилась  ли  Белла  в  одночасье?  -  Итак,  моей
соседке - тысячу долларов. Ну а мне за все, что пришлось испытать...  -  Она
сделала паузу, просто-таки слыша, как нож страдания поворачивается в  сердце
Бюль-Бюль, со скрежетом разрывая ткани, и спокойно продолжила:
   - И десять тысяч мне.
   - Долларов? Десять тысяч долларов? - вскричала , Белла,  и  в  голосе  ее
прорезалась такая острая ненависть, что Фаина Павловна на миг струхнула:  не
перегнула ли палку?
   - Разумеется, долларов, но если у вас есть фунты стерлингов, возьму ими.
   - У меня нет десяти тысяч! - выкрикнула Белла.  -  Вы  же  знаете,  мы  с
декабря до сих пор в долгах, на мужа наезжают кредиторы...
   - Адвокаты у нас  тоже  чрезвычайно  дорого  берут,  особенно  если  надо
отмазать человека от покушения на  убийство,  -  равнодушно  сообщила  Фаина
Павловна и удовлетворенно кивнула, когда в ответ раздалось:
   - Пять! У меня только пять тысяч! Больше нету, клянусь жизнью сына!
   Фаина Павловна мысленно выругалась. Если  Белла  начала  клясться  жизнью
сына, этому можно верить. Эта жирная усатая  особа  была  суеверней  древней
старухи и всякие такие клятвы воспринимала чуть ли не как средство накликать
беду на своего единственного ненаглядного ребеночка.
   Ребеночку было тридцать лет, и полчаса назад Фаина Павловна в полной мере
испытала на себе силу его шаловливых ручонок.
   - Хорошо, - сказала она скучающим голосом. - Пять так пять. Это мне. И не
забудьте про тысячу моей соседке. Однако, раз уж вы так  повернули  дело,  я
оставляю за собой право обнародовать наши  показания  в  любую  минуту,  как
только Рашид попадется мне на глаза. Всякое его появление в радиусе двадцати
метров от себя я буду воспринимать как угрозу своей безопасности -  и  стану
защищаться, как только смогу. Вам понятно?
   - По... по... - Белла Михайловна  плакала  в  трубку,  давилась  слезами,
мысленно  прощаясь  с  зелененькими  бумажками,  таящими  в   себе   столько
безграничных возможностей, столько радостных минут. Особенно  теперь,  когда
вроде бы все так отлично устроилось и можно вздохнуть  с  облегчением,  копя
денежки на новую свадьбу сына! А брат мужа Максуд, кроме того, что  оберегал
покой умирающей матери, частенько захаживал в дом  Рената-оглы,  у  которого
подрастала дочь, четырнадцатилетняя красавица Гуля.  И,  очень  может  быть,
Максуд даже начал с Ренатом интересный разговор о том, что здесь, в горах, у
девушки нет достойных женихов, которые способны обеспечить ее будущее и дать
отцу приличный калым, а вот в русском городе Нижнем  Новгороде,  где  умному
человеку настоящее раздолье, есть один  молодой  красивый  джигит  по  имени
Рашид...
   Да, с мечтами о Гуле в качестве покорной, послушной, а главное - невинной
невестки теперь можно проститься надолго! А это означало,  что  Рашид  опять
останется неприкаянным, опять будет тратить жизнь на тоску  и  горе,  а  то,
чего доброго, снова свяжется с какой-нибудь русской  мошенницей...  Конечно,
зарыдаешь тут!
   -  Ой,  ну  мне  все  это  надоело,  ваши  слезы,  ваши  стоны!  -  снова
рассердилась Фаина Павловна. - Подавитесь  вы  вашими  деньгами!  Короче,  я
вызываю милицию!
   - Нет, нет, не надо! - завопила Белла Михайловна.  -  Не  делайте  этого,
да-ра-гая, я согласна, канэшна, согласна на все. Но дайте  мне  хоть  неделю
собрать деньги. Ну хоть два дня! День! Послезавтра, я их принесу послезавтра
куда прикажете!
   - Послезавтра в десять утра будьте на Среднем  рынке,  там,  где  торгуют
помидорами, - отчеканила Фаина Павловна. - И потрудитесь устроить так, чтобы
к вам не было очереди. Я приду. Но смотрите - если  что-то  перепутаете  или
притащитесь  ко  мне  в  больницу  и  опять  начнете  при  медсестре  своими
кошельками трясти, как в прошлый раз...
   - Нет, нет, я все сделаю как надо! - закудахтала Белла Михайловна.
   - Ну, хорошо, - смилостивилась Фаина Павловна, которая  порядком  озябла,
стоя у телефона голышом. - Тогда до послезавтра. Да, кстати... -  Что?  -  с
готовностью  откликнулась  трубка,  но  Фаина  Павловна  какое-то  мгновение
молчала, нахмурясь и уставясь в темное окно.
   Странно... странно, почему вдруг захотелось задать этот вопрос?
   Словно бы чье-то бледное лицо прильнуло  к  стеклу  со  двора,  хотя  она
прекрасно знала, что это всего  лишь  лунный  свет  дрожит  на  листьях  под
порывами прохладного ночного ветерка.
   - Кстати, вы не получали никаких вестей из... ну, вы знаете, откуда?
   - Какие вести? - испуганно закудахтала Бюль-Бюль. - Неужели и там  что-то
случилось? Да нет, этого не может быть, это совершенно надежно!
   - Спокойной ночи, - оборвала ее Фаина Павловна, швырнув трубку.
   Так и до смерти замерзнуть можно! Прочь, прочь всякие  глупости,  которые
полезли вдруг в голову, надо позаботиться и о своем здоровье.
   Она сначала смыла с себя первую грязь  под  душем,  а  потом  улеглась  в
ванну. Рядом на табуреточке стоял коньяк и вазочка с печеньем. Печенье  было
сухое, типа крекера, такое Фаина Павловна не  больно-то  любила,  однако  из
других лакомств в доме оказался только рахат-лукум, а ей сейчас было  не  до
восточных сладостей.
   Она полулежала в объятиях душистой мыльной пены,  катала  во  рту  глоток
коньяка и думала об этих пяти тысячах долларов, которые лягут  в  ее  карман
послезавтра. Нет, о шести, ведь тысяча причитается мифической соседке!
   Фаина Павловна вспомнила старуху Лавочкину, образ которой вдохновил ее на
столь продуктивное вранье, - и просто-таки закисла от смеха.
   - За ваше драгоценнейшее, Клавдия Ивановна! - громко  провозгласила  она,
поднимая толстостенный хрустальный стакан.
   Глотнула - и вдруг подавилась, да так, что едва не задохнулась.
   Вскочила, пытаясь вытолкнуть коньяк из дыхательного горла. Это удалось  с
великим трудом.
   О господи, второй раз за один вечер она была на грани смерти...  и  снова
от удушья! За что, ну за что судьба так ополчилась на нее? Ну что она такого
сделала?!
   Тяжело дыша, Фаина Павловна стояла по колено  в  мыльной  воде,  опираясь
руками о край ванны, и слезы текли по ее распаренному лицу. Сначала это были
слезы, вызванные кашлем, но вскоре они хлынули ручьями.
   Она рыдала от жалости к себе. А поскольку Малютина жила  одна,  рядом  не
было никого, кто разделил бы эту жалость.
 
Юрий Никифоров. Июнь 1999 
 
   В Выксе, в  монастыре...  Юрий  довольно  слабо  представлял  себе,  где,
собственно, находится эта Выкса. Вроде бы по пути к  Арзамасу,  а  может,  и
нет.
   Где-то там есть еще Вача и Навашино. Или что-то в этом  роде.  Во  всяком
случае, одно  он  откуда-то  знал  наверняка:  в  Выксу  уходят  автобусы  с
автовокзала  на  площади  Лядова.  Но  идти  туда  сейчас  -   бессмысленно.
Во-первых, раньше шести утра никакой автобус никуда не  уйдет.  Во-вторых...
во-вторых, у него нет денег на  билет.  Остатки  былой  амманской  "роскоши"
остались в кармане рубашки, брошенной где-то  на  песчаном  берегу  Гребного
канала.
   Да, все это выглядит довольно однообразно: загранпаспорт забыт в сумке на
холме Геракла, последние деньги - в карманчике рубашки...  Юрию  не  на  что
купить не только билет до Выксы, но даже самый незамысловатый  трамвайный  -
если,  к  примеру,  ему  бы  вздумалось  сейчас  отправиться  покататься  на
"двойке", по кольцу. Хотя "двойка" уже, наверное, тоже отправилась в депо  -
спать.
   Юрий зевнул и сделал несколько стремительных прыжков и  выпадов,  отгоняя
сон. Но никакими прыжками и выпадами нельзя было отогнать этот вопрос, снова
нависший над ним: что теперь делать?
   Вопрос, конечно, интересный...
   Итак, что у него имеется? Джинсы, легкие бразильские мокасины, носки.
   Ну и трусы под джинсами. А еще паспорт в  кармане  и  ключи  -  ключи  от
родительской квартиры, где не лежат деньги и куда вообще нельзя  прийти,  не
рискнув при этом расстаться с жизнью.
   Чего нет? Всего остального, даже носового платка. У него нет также  крыши
над головой, ни копейки денег и маломальской уверенности в том, что он будет
жив завтра.
   Зато в добавление к  вышеперечисленному  имуществу  у  него  имеются  как
минимум три лица (или группы  лиц,  выражаясь  шершавым  языком  протокола),
которые жаждут его смерти. Это: люди из "Меркурия", приятели Инги  и  Рашид.
Как ни странно, вооруженный окровавленным ножом Рашид казался Юрию  наименее
опасным из этой троицы. Он не в себе, он действует  под  влиянием  минутного
настроения  и  своей  навязчивой  идеи;   вполне   вероятно,   что   завтра,
столкнувшись с Юрием на улице нос к носу, он  даже  не  узнает  его.  А  вот
остальные потенциальные ликвидаторы...
   Юрию почему-то понравилось это выражение, и он несколько раз повторил его
про себя. Оно довольно точно определяло создавшуюся ситуацию. Ну, с угрозой,
исходящей со стороны "Меркурия", Юрий уже худо-бедно свыкся. Что же касается
приятелей  Инги...  ради  бога,  почему  непременно  надо  было   прикончить
нечаянного  свидетеля  их  незамысловатых  сексуальных  забав?  Почему  тот,
черноволосый, с неприятно-знакомым лицом и высоким голосом,  так  нервничал,
что кто-то увидел его? Подумаешь, Железная  Маска!  В  конце  концов,  он  и
поплатился за свою чрезмерную нервозность и ведь наверняка погиб -  судя  по
длине лезвия, до самой рукоятки обагренного кровью,  выжить  с  такой  раной
трудновато...
   Юрия передернуло от запоздалого страха, когда он снова вспомнил, как  все
это было, - и вдруг отчетливо осознал, что угроза  исходит,  пожалуй,  не  с
трех, а с  четырех  сторон.  Ведь  милиция  уже  наверняка  получила  полное
описание примет убийцы некоего брюнета. Ворвался, сволочь  такая,  в  разгар
дружеской вечеринки в честную компанию, а потом ни за что ни про что  пырнул
человека ножом - и дал деру...
   Рашида они вряд ли разглядели, может быть, никто из них  даже  не  понял,
что именно он убийца. Зато пока Юрий валялся без сознания на  полу...  можно
не сомневаться, что словесный портрет в милицию передан точнехонький! Да что
словесный портрет! Это чепуха! Они ведь обшарили  его  карманы,  они  видели
паспорт, они знают его имя!
   Странно, что паспорт потом был положен на место. Юрий мельком порадовался
этому, а теперь выходит, что радоваться нечему!  Потенциальные  убийцы  вмиг
стали в глазах закона жертвами  убийцы  истинного,  жестокого  и  коварного,
может быть, даже маньяка... по имени Юрий Никифоров.
   Юрий поднял голову и поглядел сквозь ветви высоких  лип  в  небо,  словно
пытался найти там подсказку, поддержку или определенный ответ  на  все  свои
вопросы. Ничего. Темно. И означает сие: выпутывайся сам, дружище.
   Не привыкать!
   Что  требуется  человеку,   оказавшемуся   в   положении   затравленного,
разыскиваемого беглеца? Уехать - и по мере возможности  изменить  внешность.
На то и другое нужны деньги. Если денег нет  и  достать  их  законным  путем
невозможно, что нужно сделать? Правильно, украсть! А поскольку это слово  не
может не  вызвать  у  всякого  нормального  человека  отвращения  (Юрий,  по
какой-то странной слабости к себе самому, продолжал считать себя  нормальным
человеком),   можно   подобрать   для   предстоящей    акции    какой-нибудь
высокодуховный эвфемизм.
   Например, экспроприация экспроприаторов.
   Вроде бы смеяться было не с чего, однако почему-то стало  смешно.  Может,
от нервов? Во всяком случае, Юрий едва сдерживал нервическое хихиканье, пока
огибал дом, поднимался на второй этаж и звонил в квартиру  с  цифрой  15  на
сейфовой двери.
   Тихо, конечно. Это была просто проверка. Лора же ясно сказала: родители с
Костиком в отъезде, братцы "отдыхают". Ну а сама она, можно ручаться, ночует
где угодно, только не дома. Может быть, все на том же редакционном столе,  в
обнимку с Риммочкой! Ну и на здоровье.
   Юрий вышел  во  двор  и  приблизился  к  неуклюжему  сооружению  напротив
подъезда. Это были сараи. Осторожно поднялся  на  второй  ярус  и  замер  на
верхней ступеньке.
   С одной стороны, хорошо, что ничего не видно: значит,  и  Юрия  не  видит
никто. С другой... сейчас он очень близок к тому, чтобы сломать ногу, а то и
еще что-нибудь. Потому что настил на втором ярусе, положенный году  в  38-м,
ког