дела  большую  комнату   с   несколькими
кроватями, на которых спали женщины. Возле каждой кровати -  тумбочка.  Инга
зачем-то начала считать их, но сбилась и бросила.
   Да ведь это больничная палата. Ну да, она находится в больничной  палате.
Господи, интересно, от чего же можно вылечиться в компании  шести  или  даже
восьми больных женщин?! Некоторые лежат тихо,  а  другие  похрапывают,  даже
храпят. И какой спертый воздух! Надо скорее уйти отсюда.
   Она оглянулась  на  свою  отгороженную  кровать.  В  больницах  в  палате
отгораживают того, кто находится в особенно тяжелом состоянии,  может,  даже
умирает. Это она, что ли, умирает? Да нет, непохоже...
   На всякий  случай  Инга  ощупала  себя  руками  и  обнаружила  две  вещи:
во-первых, она жива, что и требовалось  доказать,  а  во-вторых  -  из  всей
одежды на ней только коротенькая рубашонка,  довольно  грубая,  застиранная,
вдобавок с расплывшимся  клеймом  на  животе.  В  таком  прикиде  далеко  не
убежишь!
   Стиснув зубы  от  брезгливости,  она  сняла  со  спинки  ближней  кровати
байковый халат и надела на себя. Сунула ноги в тапочки.
   Чудо, если ее не задержит милиция в таком виде!
   Хотя в деревне-то...
   Ну да, она ведь в Выксе. Вроде как ее называют городом,  но  Инга  всегда
считала глухой деревней.
   Тишина в этой больничке стояла просто-таки гробовая. Взгляд, брошенный на
большие настенные часы, объяснил Инге, в чем дело. Еще только  четыре  утра,
все нормальные люди спят. Ну и хорошо, так  и  так  ее  все  всегда  считали
ненормальной,  она  и  не  будет  спать,  она  пойдет,  достанет  свою  мину
замедленного действия. Отдаст ее Алене и попросит...
   О чем? Что должна сделать Алена?
   Инга не знала. Может, раньше и знала - вчера, а теперь забыла. Хотя  нет,
как теперь вспоминается, никакого четкого плана у нее в  голове  не  было  и
вчера, она действовала под влиянием страха.
   Когда Мэтр и Никита заворачивали зарезанного Вадимку в пододеяльник, Ингу
колотила истерика в Алениной комнате. Нет,  она  не  рыдала,  не  плакала  -
просто  сидела,  поджав  колени   к   подбородку,   на   диванчике   сестры,
прислушивалась к возне за стенкой и кусала подушку, чтобы заглушить рвущийся
из груди крик ужаса.
   Почему-то только сейчас до нее дошло, в какие опасные,  нет,  смертельные
игры она заигралась. Только сейчас. Хотя могла бы и раньше спохватиться"
   Гораздо раньше... Ну, хотя бы в феврале, на поминках Пашки. К ней подошла
рыжая Светка и шепотом спросила, не  думает  ли  Инга,  что  их  уже  начали
"выпалывать".
   ...Они здорово промерзли в  тот  день  на  кладбище,  ну  и  согревались,
поминая Пашку, на полную катушку. Да и жалко было его, гада, заводного парня
и классного мастера постельных  дел.  Они  все  друг  с  другом  спали,  все
студийцы, разумеется, никакой ревности не было и быть не могло, и,  думая  о
том, каким молодцом был Пашка, Инга знала, что и Светка  думает  о  том  же,
именно поэтому с ее ресниц так и сыплются  слезы!  Всхлипывая  и  сморкаясь,
Светка сказала, что она все время ждала  чего-то  в  этом  роде  после  того
"пионерского сбора", все-таки там был не только их хороший  знакомый,  но  и
заклятый, как теперь выяснилось, враг этого хорошего  знакомого.  А  руки  у
него, говорят, длинные, это только кажется, что он теперь вне игры, а он еще
ого-го... Так вот, гибель Пашки - не его ли это рук дело? Не  спешит  ли  он
убрать свидетелей своих игрищ?
   Инга отвернулась, уткнула  лицо  в  ладони  и  дала  волю...  смеху.  Ну,
конечно, кое-чему она все-таки в  студии  научилась:  до  Светки  доносились
какие-то рыдающие и всхлипывающие звуки, как будто  Ингу  поразил  внезапный
взрыв отчаяния, а на самом деле она от души хохотала.
   История Пашкиной смерти была настоящей трагикомедией. Он подрабатывал,  и
неплохо подрабатывал, переправляя в  Москву  боевые  награды,  купленные  по
дешевке у разного "ветхого фонда". Как правило, покупал не у самих стариков,
а у  их  внучат,  которые  предпочитали  зелененькие  бумажки  заплесневелым
орденам и медалям своих дедушек. Изредка, когда сойтись в цене не удавалось,
а товар неодолимо привлекал Пашку, он шел на кражу. Была у него такая черта:
если разохотится - вынь да положь! К примеру, встретит на Покровке девчонку,
которая ему понравится, - не отстанет, пока не затащит в койку. Или  положит
глаз на какую-нибудь медальку -  не  успокоится,  пока  не  стибрит!  Вот  и
теперь: узнал, что у одинокой хлипенькой бабульки есть Золотая Звезда  мужа,
разные другие советские побрякушки - и со свойственным  ему  нахрапом  решил
взять .товар.
   Думал, будет легкая добыча, но не на такую напал...
   Ирония судьбы состояла в том, что Инга отлично знала, на кого напал идиот
Пашка. Обладательницей Звезды оказалась  не  кто  иная,  как  ее  двоюродная
бабка,  Варвара  Васильевна  Громова,  жуткое  чучело   внешне   и   упертая
сталинистка внутренне. Инга ее видеть не могла,  особенно  после  того,  как
старуха столь по-свински повела себя  в  истории  с  Аленой.  И  если  права
сестра, уверяющая, что Бог есть, он-то, конечно, и покарал  зловредную  бабу
Варю. Ну, это, впрочем, не факт. А факт тот, что баба Варя никак, ну  ни  за
что не могла бы оказаться наемным киллером, который  начал  осуществлять  ту
самую "прополку", которой боялась Светка. Налицо была случайность, что  Инга
и попыталась Светке объяснить. Ну, разумеется, она ни словом не  обмолвилась
про бабу Варю, а валила все на Пашку, на его дурацкое  пристрастие  к  чужим
наградам и даже приводила старинную пословицу про кувшин, который  повадился
по воду ходить - там ему и голову сложить.
   То, что эта пословица имеет отношение к ним ко всем, к  ней  -  в  первую
очередь, пришло Инге в голову только сейчас, на залитой  рассветным  солнцем
улице Выксы.
   Потом ту же мысль высказал Мэтр. Нет, о Пашкиной смерти речи не  шло,  он
знал, что бедняге просто не повезло,  и  хорошо  еще,  что  подельник  Пашки
оказался человеком сугубо посторонним, так что никакой ушлый следователь  не
нащупал никаких подходов к студии.  Только  такого  позора  им  не  хватало,
Тамара Михайловна тогда от волнения просто с лица спала!
   Мэтр в задушевной беседе с Ингой - они с ним лежали на  одной  подушке  и
передавали друг другу изо рта в рот  сигаретку  -  пробормотал,  что  всякая
дружба - штука очень непрочная, нет больших врагов, чем недавние  друзья,  и
им всем, "юным пионерам",  придется  очень  даже  хреновато-задумчиво,  если
вдруг хорошие знакомые задумают с ними рассориться.
   - Что, думаешь, "прополка" начнется? -  хихикнула  она,  чтобы  показать,
какие слова знает. А Мэтр вдруг резко дернул головой:
   - Ты тоже... тоже думаешь, что?..
   - Ну, кто его знает, - пробормотала Инга, чтобы придать себе больше  веса
в его глазах, а то все почему-то уверены:  она  способна  только  пируэты  в
койке выделывать.
   - Я не думаю. Я просто слышал один разговор. Случайно, конечно,  как  все
такие разговоры и слышишь. Говорили наш друг и этот жирный  Фролов.  Фролов,
как я понимаю, только недавно выкупил свою кассетку и очень этому радовался.
И предостерегал нашего друга: мол, гляди, как бы и тебе не приставили  ножик
к горлу, все-таки играли в опасную игру, и почем ты знаешь, не скумекают  ли
все эти ребятишки, которые, как ты думаешь, с твоих рук едят,  что  питаться
можно гораздо лучшей пищей? Слишком много они видели, слишком, много знают.
   - А он?
   - Он сначала хмыкал, знаешь, как он умеет хмыкать, а потом  говорит:  ну,
вероятно, ты прав, Егорушка, и мне стоит подумать о  некоторых  страховочных
приспособлениях.
   - О каких, не сказал?
   - Может, и сказал, да я не слышал. Кто-то прошел  по  коридору,  пришлось
ноги делать, чтоб не застукали. Но услышал я, как ты понимаешь,  достаточно,
чтобы о многом задуматься.
   - Как в детективе! - восхитилась Инга. - Разговор злодеев прерывается  на
самом интересном месте, и герою только и остается, что  задумываться...  При
этом очень часто бывает, что ничего зловещего в подслушанном не было!
   - Не было? - Мэтр выдохнул плоское колечко дыма, и оно, вихляясь, поплыло
к потолку. - Тебе прецедент желателен? Что Пашку настигла карающая  рука,  я
плохо верю, но если что-то случится со Светкой,  с  тобой,  со  мной?  Тогда
хватимся, да поздно будет.
   - Ну и что ты  предлагаешь?  Может,  сказать  ему,  что  ты  слышал  этот
разговор и нам передал? Мэтр тяжело вздохнул.
   - Инга, - в голосе его прозвучала печаль, - ну в  кого  ты  такая  дуреха
уродилась? Твоя незамысловатая сестричка по сравнению с тобой - просто гуру.
   Поднапряги извилины! Чего ради  махать  пустыми  кулаками?!  Вот  если  в
кулаке зажат хотя бы булыжник...
   - А у тебя есть булыжник? - Инга так удивилась, что сравнение ее с Аленой
оказалось в пользу Алены, что даже не особенно обиделась.
   - Пока нет. Но можно сделать.
   - Сделать? - отметила она словцо. - И как?
   - Своими руками. Все-таки Тамарка нас многому научила, разве нет?
   Зря, зря Мэтр считал Ингу только постельной принадлежностью!
   - Ты имеешь в виду, проследить за ним и...
   - Слабоваты у нас коленки для того, чтобы следить за таким  зверем!  -  с
явным сожалением выдохнул Мэтр, тыча сигареткой в пепельницу у изголовья.  -
Нет,  есть  другой  план.  Только  смотри,  Ингусик,  подумай,   будешь   ты
участвовать или нет, потому что обратно не повернешь. Если разболтаешь,  или
испугаешься, или  вздумаешь  слинять...  Инга,  наш  друг  пока  еще  только
раздумывает о страховочных мероприятиях, а у  меня  шаг  вправо,  шаг  влево
приравнивается к бегству!
   Инга вздрогнула. Мэтр решил, что она испугалась, покосился довольно:
   - А у Вадимки вообще разговор короткий, он даже шагу шагнуть не даст!
   - Кто такой Вадимка? - хрипло спросила Инга.
   - Один мой знакомый. Он бы мог деньги зарабатывать своим личиком!..
   - Что, такой красавчик? - хохотнула Инга,  но  ответить  Мэтру  не  дала:
вскочила на колени и обрушилась на него всем телом.
   Не передать, как ее возбудило, как зажгло, что  Мэтр,  взрослый,  сильный
парень, мужик, можно сказать, не то что все эти  детсадники  из  их  студии,
обращается к ней  за  советом,  разговаривает,  как  с  равной.  Но  главным
стимулом сексуального взрыва оказался этот разговор о неведомой опасности.
   Да, ее всегда необычайно возбуждала опасность: и тогда, в бане, когда эти
"бизнесмены" раздухарились настолько, что Инга уже думала, что ее кто-нибудь
придушит или разорвет. И потом, когда Мэтр уже  познакомил  их  с  Вадимкой,
когда до  Инги  вполне  дошел  замысел  его  страховки  и  она  от  души  им
восхитилась. Именно риск придавал ее участию в деле особую остроту.  Она  от
этого ловила непрерывающийся кайф, такого удовлетворения в жизни с  мужиками
не испытывала!
   Но все кончилось, когда в окошко сунулся  вдруг  тот  белобрысый  парень,
которому за каким-то чертом понадобилась Алена.  В  тот  день  Инга  впервые
поняла, что встала на самый краешек пропасти - по доброй воле встала! В  тот
день они должны были закончить работу,  это  был  самый  потрясающий,  самый
выигрышный эпизод, почти в точности повторяющий то, что проделывали с  Ингой
в бане. И мужики совершенно оборзели, когда им помешали. Они убили  бы  того
парня, как его, Никифорова, а если бы  Инга  слишком  за  него  заступалась,
убили бы и ее!
   Случай спас. Случай  в  лице  Рашида,  которого  раньше  Инга  боялась  и
ненавидела. А теперь она бы свечку за его здоровье  поставила.  И  поставит,
если только решится зайти в какую-нибудь церковь. Еще побьют камнями, как ту
блудницу!
   Рашид прикончил Вадимку... Жаль, что и Мэтра не зацепил,  подумала  Инга,
приостановившись на косогорчике перевести дух. Она давным-давно  не  была  в
Выксе, но не забыла дорогу. Вон  там,  за  этими  домами,  сейчас  покажутся
строения бывшего монастыря. Вон там домик тети Кати. Не зайти ли за  Аленой?
Нет, потом, - когда заберет свою мину.
   Никто не обращал внимания на Ингу. Даже по деревенским порядкам пятый час
утра - не самое оживленное время. Ей встретились две-три  тетки,  что  самое
смешное, одетые совершенно так же, как она: в заношенные халаты и тапки.  На
минуточку Инга решила, что тетки тоже сбежали из больницы, но вряд ли оттуда
сбежали также и коровы, которых они гнали посреди улицы. В стадо,  наверное.
Ни коровы, ни тетки не обратили на Ингу внимания:  небось  решили,  что  она
свою буренку уже отогнала.
   Неподалеку за домами взревел мотор.  Инга  задрожала.  А  вдруг  Мэтр  не
уехал? Или вернулся, когда понял, что привез не то, что надо? Ведь у Инги  в
сумке лежали две коробки, одну она спрятала, а вторую оставила. Мэтр  вырвал
сумку, ударил Ингу и сбежал. А теперь вернулся!
   Она огляделась, но никакой опасности не заметила. Может, повезло?
   Может, он не стал проверять добычу, а просто заховал  ее  в  каком-нибудь
укромном месте, а сам дал деру? Ведь вполне можно изобразить дело так, будто
его в  момент  вчерашнего  убийства  и  в  городе-то  не  было!  Никита  его
поддержит.
   А что, если Мэтр решит, что и Никита должен замолчать?
   Ладно, пусть каждый сам стоит за себя. Вот Инга,  например,  сделала  для
себя все, что могла: вовремя сбежала, прихватив с собой единственное оружие,
которым могла бы сражаться против этих мерзавцев. Спрятала его в надежнейшем
месте! Правда, ей немножко не повезло, она не рассчитала, что Мэтр  окажется
таким соображучим, поймет, куда  она  ринулась  спасаться.  Может  быть,  он
выследил ее еще на автовокзале, но не решился напасть  там,  преследовал  на
своем джипе, выбирая удобный момент...
   Но все-таки он опоздал. Все-таки она обвела его вокруг пальца!
   Инга с улыбкой, выражавшей только слабую тень  ее  торжества,  вбежала  в
проход между сараями и остановилась, прислонившись к стенке одного из них.
   Слабость, о которой она уже  стала  забывать,  вдруг  накрыла  ее,  будто
огромное черное одеяло. Стиснув зубы, опустив голову и  напряженно  глядя  в
землю, Инга старалась прогнать головокружение, рассеять зелень, сгустившуюся
перед глазами.
   Черт, да ведь это трава зеленая, это она на траву смотрит, вылупив глаза!
   Осторожно подняла голову. Голова почти не кружится. Сделала еще несколько
шагов, внимательно присматриваясь к крышам. Теперь еще  бы  вспомнить,  куда
она вчера...
   Ледяным потом прошибло при мысли, что не сможет вспомнить, не найдет свою
драгоценную мину. Ну ничего, сколько тут сараев  -  двадцать,  тридцать?  Не
велика проблема заглянуть под крышу каждого и найти... если только кто-то не
нашел это раньше.
   Инга зажмурилась от ужаса. Случайно, совершенно случайно какой-то человек
мог вытащить коробку. Он же не знает, что это мина, способная  взорваться  в
руках неосторожного - и разнести его в клочки!
   Инга уже почти поверила, что все пропало, что  коробку  и  впрямь  кто-то
забрал, как вдруг ее лихорадочный взгляд скользнул по свесившемуся  с  крыши
куску толя.
   Вот оно, это место! Ну конечно, как она могла забыть!
   Скользнула пальцами в щель между доской и серым от дождей толем. Здесь!
   Вот черт, как она перепугалась! Здесь!
   Инга потянула на себя  коробку,  вытащила  -  все  на  месте!  Попыталась
спрятать в карман халата, но карман был слишком узким, коробка застряла,  ни
туда, ни сюда, Инга силилась протолкнуть ее или вытащить, халат затрещал...
   И она обмерла, когда чья-то рука вдруг вцепилась в ее локоть.
 
Алена Васнецова. Июнь 1999 
 
   Собственно говоря, это была царапина - длинная, но  мелкая,  а  выглядела
она так плохо больше оттого, что была на больно уж  устрашающем  месте:  как
раз поперек горла. Алена долго стояла перед зеркалом, прижигая  ее  йодом  и
стараясь сделать это как можно аккуратнее: ведь  широкая  рыжая  полоса  еще
больше привлекла бы к себе внимание.
   "Шарфик бы", - мелькнуло в голове, и она бледно  усмехнулась:  на  голове
уже повязан рыжий шарфик, и еще один,  например,  голубенький,  повязать  на
шею...
   Не примут ли ее за сумасшедшую?
   Да ведь она и есть сумасшедшая. Ни один человек, будучи в здравом уме, не
кинулся бы сюда выяснять отношения с Рашидом, который хотел  ее  смерти;  ни
один нормальный человек не шарахнулся бы вот так в сторону,  когда  к  горлу
приставлен  нож...  Но  она  знала,  что  еще  мгновение  -  и  завопит   от
нерассуждающего страха, а тогда Рашида ничто не остановит, в его глазах  уже
сверкала готовность к убийству, как зарницы перед грозой, еще миг - и  Алену
ничто не спасло бы...
   А теперь - спасло? Это получается  что:  она  освободилась  от  призрака,
который преследовал ее дни и месяцы, обратила  поток,  грозивший  накрыть  с
головой и потопить, в другое русло? Или Рашид перенес только первый  шок,  а
потом маманя убедит его в своей непричастности - и он сочтет, что  теперь  у
него появился еще один повод гоняться за Аленой с  вытаращенными  глазами  и
остро наточенным ножом?
   Рука дрогнула и нарисовала на горле кривую петлю.
   Ну, хватит, наверное, а то она скоро будет похожа  на  индейца  в  боевой
раскраске. Аккуратно закрутила крышечку на пузыречке с йодом, вспомнив,  как
Инга всегда почему-то ленилась плотно закручивать эти крышечки, и  пузыречки
потом то и дело вываливались из рук,  содержимое  разливалось,  оставляя  на
полу  пятна.  А  как-то  раз  даже  на  обивке  дивана  появилось  уродливое
едко-желтое пятно, и  стоило  немалых  усилий  его  вывести,  но  оставшийся
расплывчатый след  долго  еще  был  виден,  словно  здесь  пролилась  чья-то
кровь...
   Алена вздрогнула. Чуть не забыла! Если  б  сейчас  вдруг  не  стукнуло  в
голову, так и ушла бы отсюда, не осмотрев дом. Ведь они с  Юрием  зачем  так
резво рванули из Выксы? Проверить, не осталось ли в доме следов убийства!  А
прошлой ночью их спугнул Рашид, и столько всякого случилось...
   Огляделась. Ну, трупы, во всяком случае, не валяются.  На  всякий  случай
она заглянула под кровать, в диван и в шкафы, потом поняла, что выглядит все
это довольно глупо. Может быть, Юрию  что-то  почудилось  -  в  смысле,  тот
человек мог быть всего лишь ранен и все обошлось... Хотя нет. Инга,  которая
примчалась  в  Выксу,  совершенно  потеряв   голову   от   страха,   -   вот
подтверждение, что произошло самое плохое. И потом все случившееся  с  самой
Ингой...
   Где, по словам Юрия, Рашид ударил того черноволосого? На пороге, почти на
крыльце?
   Алена выглянула - крыльцо было чистым. Но порог, на котором кое-где  была
выщерблена краска (дверь зимой разбухала и начинала заедать, ее  приходилось
двигать с силой, вот краска  и  ободралась),  показался  ей  подозрительным.
Вроде бы пятна какие-то... А на косяке - отчетливые темно-вишневые брызги.
   Кровь!
   Алена постояла, тяжело двигая горлом, подавляя тошноту,  подкатившую  при
одной только мысли, чего тут позавчера натерпелась Инга, пытаясь замыть  эту
кровь, а потом ринулась в боковушку  за  ведром  и  тряпкой.  Драила  порог,
стену, косяк, пока не начало саднить руки, пока  не  убедилась:  даже  самый
придирчивый глаз не отыщет подозрительных следов.
   Она сменила воду в ведре и  заодно  уж  взялась  перемыть  полы  во  всем
домике. Ее всегда почему-то успокаивало мытье полов. Возиться  с  посудой  и
гладить белье  ненавидела,  а  вот  уборку...  Алена  и  теперь  успокоилась
настолько, до такой степени отвлеклась,  что  ее  будто  пулей  прошил  звук
внезапно раздавшегося голоса:
   - Ну, какую же ты чистоту навела, любо-дорого посмотреть!
   Алена стояла спиной к двери и первый миг не могла двинуться с  места,  не
могла заставить себя обернуться. Казалось, если потерпит, не будет смотреть,
одолеет первый страх - там, за спиной, все исчезнет так же внезапно,  как  и
появилось. Исчезнет, будто призрак, выпавший из памяти!
   Конечно, это призрак, ей просто мерещится, ведь  Алена  даже  не  слышала
звука открывшейся двери. Ах да, дверь-то ведь была нараспашку...
   Забеспокоившись о сестре, Алена забыла даж