ил лопату, вскинул руки, пытаясь защититься.  В  это  мгновение  что-то
тяжелое обрушилось на его голову - и он всем телом  и  всем  лицом  встретил
прохладу широких крашеных половиц.
 
Тамара Шестакова. Август 1998 
 
   Было  десять  часов  вечера,  когда  Тамара  наконец   вскарабкалась   по
невообразимой лестнице, ведущей на  чердачный  этаж  старинного  купеческого
дома на бывшей Маяковке, ныне - Рождественской  улице.  Раньше,  во  времена
незапамятные, эта улица тоже звалась Рождественской, а в этом доме, как и  в
соседних,  были  номера.  "Нумера",  так  сказать.  По  слухам,  с  веселыми
девицами.
   Тамара   вспомнила   фотографии   знаменитых   Дмитриева   и    Карелина,
запечатлевших  для  потомства  нижегородскую  старину.  Судя  по  ним,   эта
безобразно крутая лестница не была такой заплеванной и, наверное, не  воняла
в ту пору кошками. Но до чего же тяжело карабкаться!
   Остановившись отдышаться перед дверью в общий коридор мастерских,  Тамара
поглядела  вниз,  в  пролет.  Ничего  себе  высота!  Идеальное   место   для
самоубийства, только очень уж тут грязно.
   Дверь была вся испещрена фамилиями художников. Тамара вспомнила,  как  не
единожды приходила сюда делать репортажи. Не одна, как теперь, а с  солидной
свитой:  оператор,  осветитель,  помощники  и  тому   подобные.   Захотелось
повернуться и трусливо убежать, но в  это  время  дверь  распахнулась  и  на
пороге вырос Роман.
   Может, Тамара и навоображала себя чего-то, но ей  показалось,  будто  при
виде ее Роман страшно обрадовался.
   - Я вроде бы не звонила еще, - робко, как бы оправдываясь, начала она, но
Роман махнул рукой:
   - Ничего, я уже десятый раз выхожу посмотреть, пришли вы или нет.
   Ужасно ждал, честное слово! Извините, я вперед  пойду,  ладно,  -  дорогу
показывать, а то в наших катакомбах...
   "Катакомбы на высоте десятого этажа?" - с насмешкой думала Тамара, следуя
за ним и стараясь не глядеть на его спину слишком пристально. Он был в белой
майке и солдатских галифе старого образца,  изрядно  застиранных,  а  может,
выгоревших. На  ногах  высокие  черные  гетры  и  черные  кроссовки.  Полное
впечатление, что обут в солдатские сапоги. Сейчас таких не носят, все больше
в ботинках...
   Вошли в мастерскую.
   Она  состояла  из  двух  комнат,  в  первой  царил  скучный   порядок   в
геометрическом стиле, зато вторая, куда вела  низенькая  дверка,  завешанная
мешковиной, являла  собой  полный  хаос:  в  беспорядке  сваленные  картины,
подрамники и мольберты.
   - Садитесь, - сказал Роман,  указывая  на  огромный  продавленный  диван,
сбоку от которого висело большое темное зеркало.
   "Если лечь головой вон туда, то можно смотреться в зеркало",  -  подумала
Тамара и удивилась причуде хозяина.
   - Выпьете чего-нибудь? - спросил Роман. - То есть у  меня  ничего  такого
особенного  нет,  только  водка,  но  зато  очень  хорошая  водка,   знаете,
"Нижегородская"? Со льдом - просто класс!
   Не успела она сказать, что водки не пьет, что  предпочитает  сухое  вино,
лучше всего "Мозельское", как в руке у нее оказался граненый стакан,  полный
доверху.
   На поверхности трепыхалась  льдинка,  и  Тамара  с  испугом  прикоснулась
губами к краю стакана.
   Ничего страшного. Совсем ничего, даже очень вкусно! Тамара сделал глоток,
потом, расхрабрившись, еще один.
   Роман отпил полстакана и теперь смотрел на нее, склонив голову набок.
   - Извините, а вы не кардиологом работаете? - спросил заговорщически.
   - Почему вдруг?! -  изумилась  Тамара,  чувствуя  враз  и  облегчение,  и
разочарование, что он, оказывается,  и  понятия  не  имеет,  что  перед  ним
знаменитая Тамара Шестакова.
   Некогда знаменитая! Sic transit gloria mundi (Так проходит мирская  слава
(лат.).)... Вот именно.
   - Я давно заметил, что самые  лучшие  кардиологи  -  это  всегда  высокие
худо... ну, очень стройные, тонкие женщины, темноглазые брюнетки, с  длинной
шеей и маленькой, аккуратной головкой, стриженные вот  так,  как  вы,  таким
симпатичным ежиком, с непременными выбеленными прядями, - оживленно  сверкая
глазами, пояснил Роман. - И по году они непременно Змеи.
   Тамара нервно сглотнула. Может, толстухи и грезят этим эпитетом,  но  она
не выносила, когда ее называли  "худощавой".  Хотя  как  еще  можно  назвать
женщину ростом 178 сантиметров и весом 70 килограммов?  А  он  нашел  другие
слова, будто почувствовав, что те ей неприятны.
   - Нет, я не кардиолог. И насчет года не  угадали.  Я  по  году...  -  Она
осеклась. Совсем необязательно сразу сообщать, сколько ей  лет!  -  Впрочем,
это неважно, я не верю ни в какие такие штуки.
   - А кем вы работаете? Вы кто по профессии?
   - Журналистка. - И, чтобы пресечь дальнейшие вопросы,  Тамара  подошла  к
мольберту:
   - Но обо мне не интересно. Поговорим лучше о ваших картинах.
   Картин было много, а в стиле Вальежо - всего одна.
   Такую на Покровке не выставишь: мигом в милицию заберут.
   Тамара отвела глаза и двинулась вдоль стен,  с  изумлением  отмечая,  что
парень-то очень талантливый. Пейзажи слишком декоративны и конфетны,  однако
именно этой декоративностью были сильны сюжетные сценки.  Слишком  тщательно
прописанные в деталях декорума, в стиле  Луи  Фрагонара  или  нашего  Федора
Толстого, они при этом были очень эротичны. Вот например: в интерьере  XVIII
века стоит дама в обширном, будто копна сена, кринолине. А из всех  складок,
воланов, бантиков и карманчиков  пышной  юбки  в  разные  стороны  вылезают,
выпрыгивают, вылетают маленькие мужчины, все как один в париках и  роскошных
камзолах, но без штанов, так что сразу понятно, чем они там занимались,  под
юбкой у дамы.
   Тамара хмыкнула:
   - Вот это - лихо  придумано.  Вы  в  театре  не  работали?  Это  отличная
выгородка для спектакля. А на телевидении? Хотя нет, конечно, я бы...
   И осеклась, чуть не проговорившись:  "Я  бы  об  этом  знала".  Нет,  чем
позднее станет известно Роману, кто его  новая  знакомая,  "кардиолог-Змея",
тем лучше. Почему? Потому! Тамара была в этом уверена - и все.
   - Нет, я не работал на телевидении. Я вообще-то из Дзержинска, но  учился
в художественном училище здесь. Пейзажи меня, как видите, не привлекают,  да
и не проживешь теперь искусством. Я работал на стройке, но и теперь от такой
работы не отказываюсь, сами знаете. Но чем дальше, тем больше хочется только
рисовать. Эта тетка в кринолине могла быть отличной  рекламой  какого-нибудь
дамского  магазина,  хотя  бы  "Жаклин  Кеннеди".  Только   ведь   туда   не
подступишься!
   "Хотя бы! - не без юмора подумала Тамара. - Ничего себе: хотя бы  "Жаклин
Кеннеди"! Мальчик с амбициями, и это неплохо. Из него получился бы  отличный
телевизионный художник, театральный, да и рекламщик тоже, тут он прав".
   - Я вообще люблю хорошую рекламу, - болтал  между  тем  Роман,  бродя  за
Тамарой, как пришитый, а она все старалась отойти от него как можно  дальше,
поэтому они  совершали  круг  за  кругом  по  мастерской,  словно  исполняли
какой-то странный танец. - Но не  только  торговую  -  политическую  рекламу
тоже. Сейчас иногда хорошие сюжетики стали проскакивать, но как до  политики
доходит - такое все убожество, такая тоска  берет!  Обязательно  тупое  лицо
кандидата, какие-то слова, которым никто не верит... Вот когда были  прошлые
выборы в Думу, я знаете какую штучку придумал?
   Роман остановился перед Тамарой, и она невольно остановилась тоже.
   -  Представьте:  по  Москве  идет,  к  примеру,  Сильвестр  Сталлоне.  Не
настоящий, конечно, но я у нас в Нижнем знаю одного парня, который похож  на
него, как родной брат. Это Миша Пресняков, знаменитый хоккеист с Автозавода,
не слышали? Ну вот, идет Сталлоне, и вдруг на него налетает толпа хулиганов.
Он какое-то время дерется, но их  слишком  много,  они  начинают  одолевать,
Сталлоне падает, и вроде бы ему приходит каюк, как вдруг откуда ни  возьмись
подкатывает машинка, из нее выскакивает этакая русская  красавица  с  косой,
румянец во всю щеку, бюст какой надо, - и начинает махать руками  и  ногами,
расшвыривая хулиганов. Кто лежит неподвижно, кто обратился в  бегство.  Слай
открывает затуманившиеся глазки и спрашивает дрожащим голоском: "Ху а ю?"  А
красавица с косой ему гордо отвечает: "Я - женщина  России!"  Тут  Сильвестр
подскакивает, целует даме ручку, они садятся в ее тачку, которая разбегается
по шоссе - и постепенно превращается в  маленький  самолетик.  Он  взлетает,
кружит над городом, а в воздухе остается инверсионный след в  виде  огромных
букв: "Голосуйте за "Женщин России"!"
   Роман взахлеб засмеялся, страшно довольный собой.
   - Ну как? Не слабо,  верно?  Может  быть,  если  бы  эти  тетки,  вернее,
"Женщины России", взяли мой сюжет, то набрали бы больше голосов на  выборах.
Я предложил одной из них, которая из Нижнего, так она сделала такое  лицо...
Для нас, мол, работают профессиональные пиары, а  вы  кто?  Пи-ары,  убиться
веником!
   Это не пиары, а писсуары, если после их работы такие  результаты!  А  вам
нравится? Вы как думаете, классный сюжет?
   Тамара машинально кивнула, чувствуя себя невыносимо неловко  оттого,  что
стоит так близко к Роману. Воровато отвела глаза - и уставилась именно туда,
куда больше всего не хотела смотреть.
   Эта картина в стиле Вальежо...  Она  изображала  полуженщину-полузмею,  с
которой  занимался  любовью  красавец-брюнет   с   широченными   плечами   и
скульптурной задницей. Нижняя часть дамы была вполне женской и лицо тоже,  а
вот обнимала она любовника не руками, а змеиными кольцами, так что непонятно
было, то ли его страсть превращает ее из змеи в женщину,  то  ли,  наоборот,
пробуждает в ней самые что ни на есть гадские эмоции.
   - Красивая бабенка, верно? - спросил Роман, перехватив взгляд  Тамары.  -
Это, так сказать, контаминация лиц некоторых моих натурщиц.
   - У вас есть натурщицы?
   Ну и голос у нее. Откуда в нем такая тоска?  Прямо  умирающий  лебедь!  У
художника должны быть натурщицы и натурщики, это вполне нормально.
   - Да так, ходят всякие девчонки.
   - Вы им платите? Ну, за работу?
   - Нет, я их...
   Он запнулся, и в эту долю секунды Тамара мысленно продолжила: "... трахаю
в качестве вознаграждения". Нет, не угадала!
   - Я на них возлагаю руки.
   - Что-о?! Вы, господи помилуй, еще и экстрасенс?
   - Нет, что вы! - почти обиделся Роман.  -  Бесовщиной  не  увлекаюсь.  Но
некоторые дамы говорят, что  если  я  кладу  руку  им  на  шею,  то  хондроз
проходит, а если на спину, то спину перестает  ломать.  Я  сам-то  не  очень
верю, но разве жалко? Давайте проведем опыт, хотите?
   И тотчас, не ожидая ответа, положил руку на шею Тамары.
   Рука была горячая и тяжелая; Тамара невольно пригнулась и теперь смотрела
вниз, на его ноги в галифе и этих  черных  гетрах,  напоминающих  солдатские
сапоги.
   С ней творилась что-то неладное,  причем  началось  это  некоторое  время
назад: с той самой минуты, как Роман пошел впереди  по  коридору,  показывая
дорогу в мастерскую, а Тамара брела  следом  и  смотрела,  как  натягиваются
солдатские штаны на его сильных  ягодицах.  Наверняка  если  бы  он  спустил
штаны, задница у него оказалась бы такая же упругая  и  мускулистая,  как  у
того парня на картине, ну, который сношался с женщиной-змеей. Наверное,  это
он себя рисовал.
   К примеру, одна из его натурщиц, с которыми  он,  без  всякого  сомнения,
спит напропалую, сфотографировала его со спины крупным планом, оттого  он  и
смог так тщательно вырисовать этот эротичнейший зад. Но если бы он нарисовал
любовника змеи в солдатских галифе...
   Тамара зажмурилась, вонзила ногти в ладони. Надо сказать ему, чтобы убрал
руку с ее шеи, не то она сейчас потеряет сознание от жара, который вливается
в ее тело.
   - Роман, - выдохнула она, не поднимая головы, - пожалуйста, возьмите...
   Господи, что она говорит?! Она хотела сказать: "Уберите руку!", а  вместо
этого чуть не взмолилась, чтобы он...
   Роман коснулся раскаленными пальцами ее  подбородка  и  заставил  поднять
голову.
   Эти глаза напротив!
   Тамара покачнулась.
   - Помнишь, тогда, ночью, я все время спрашивал у того  гада,  который  на
тебя напал, сделал он что-то с тобой или нет? Помнишь?
   - Пом...ню... - простонала Тамара, ничего не соображая.
   - Я думал, что он тебя поимел, потому что  ты  валялась  полуголая,  ноги
задраны, и он так возился на тебе,  как  будто  трахал  на  полную  катушку.
Помнишь?
   Она хотела отвернуться, спастись, из последних  сил  спастись,  но  Роман
схватил ее за плечи и грубо встряхнул.
   - Да, да...
   - Ну так вот, слушай: если бы он сказал, что имел тебя, я бы его прогнал,
а потом сам трахал бы тебя до тех пор, пока ты криком не закричала бы.
   Я на тебя давно смотрел, сколько раз ты мимо проходила, и мне  все  время
хотелось затащить тебя в подвал, и если бы я узнал, что это кто-то сделал до
меня, я бы не удержался и тоже изнасиловал бы тебя.
   Изнасиловал... изнасиловал бы!
   Тамара покачнулась, вцепилась в его плечи, чтобы не упасть, но Роман чуть
толкнул ее, и они упали вдвоем на диван, который стоял позади.
   Роман кусал ее губы, одной рукой срывая одежду то с нее, то  с  себя,  но
Тамара крикнула:
   - Не надо! Скорей!
   И он понял: задрал ей платье, расстегнул свои галифе  и,  не  снимая  их,
врезался в нее.
   От боли, от неожиданности слезы выступили на глазах. Сотрясаясь  под  его
телом, Тамара открыла глаза и увидела в косо повешенном зеркале  свои  голые
ноги, с силой обхватившие мужской зад.
   ...Там, на заставе  Приморские  Тетюши,  в  красном  уголке,  над  столом
президиума висел большой застекленный портрет какого-то вождя.
   - Я хочу, чтобы она со мной кончила, - бормотал Шунька, заливая  ее  лицо
своим потом. Тамара с мукой открыла заплывшие слезами глаза и вдруг  увидела
в темном  стекле  содроганье  мужского  зада,  туго  обтянутого  выгоревшими
солдатскими галифе...
   Она зажала рот рукой и, не отводя глаз от зеркала, выплеснула наконец  из
себя  всю  боль  и  муку  минувших  шестнадцати  лет,  корчась  в  неистовых
судорогах, и если бы не искусала себе край ладони, то  ее  крики,  наверное,
разнеслись бы по всем мастерским, которые обосновались в бывших "нумерах".
 
Юрий Никифоров. Июнь 1999 
 
   Он смутно помнил, как его колотил кашель,  как  вынимало  душу  отчаянное
чихание. Но все это было как бы сквозь сон, то ли с ним, то  ли  вовсе  нет.
Потом навалилась тяжелая,  беззвучная  темнота,  и  вдруг  прорвался  чей-то
голос:
   - Да я этого психа впервые в жизни вижу!
   Голос был женский, незнакомый. В нем звенели слезы.
   "Какой же я дурак!  Обознался!  У  Алены  не  может  быть  таких  длинных
белокурых волос, она ведь подстриглась!"
   Это было первой на диво связной мыслью. Юрий  даже  смог  понять,  почему
ошибся: там, на холме возле храма Геракла, Алена  была  с  точно  такими  же
длинными, взлохмаченными соломенными волосами. Но тогда кто же эта  девушка,
так на нее похожая, которую ринулся спасать Юрий? И тут же пришел ответ:  да
младшая сестра Алены, кто же еще. Как ее там? Инга!
   Инга, та самая Инга, которая вызывала у Алены  столько  беспокойства.  Не
зря, не зря. Ну и компанию она себе подобрала! Какое отвратительное, мерзкое
насилие прервал Юрий! А где же Алена? Куда-то ушла, а в ее отсутствие... Или
не ушла? Или где-то лежит, связанная, истерзанная,  в  соседней  комнате,  а
младшую сестру негодяи оставили "на второе"?
   От этой мысли по телу прошла  судорога,  Юрию  даже  показалось,  что  он
вскочил, ринулся куда-то... но нет, ничего подобного, он только вздрогнул.
   Однако даже и это легкое движение не осталось незамеченным.
   - Эй, он шевелится! - испуганно вскрикнула Инга. - Очухался, что ли?
   Кто-то бесцеремонно ткнул Юрия в  бок.  Стон  удалось  сдержать,  удалось
остаться безвольно-неподвижным.
   - Не-а, - отозвался самодовольный мужской голос. - Я его крепко приложил!
   - Между прочим, он Казю еще крепче приложил, - отозвался другой  голос  -
угрюмый. - В такой отключке валяется, что и не знаю...
   - Этот тоже в отключке, -  перебил  самодовольный  голос,  и  Юрию  остро
захотелось встать, схватить его обладателя за горло и  трясти  до  сих  пор,
пока это самодовольство не сменится жалким сипением.
   - Вот и хорошо, - сделал вывод угрюмый. -  Теперь  осталось  решить,  что
делать дальше. Во-первых, какого черта он сюда полез?
   - Да окно, блин, не завесили толком! - с досадой выкрикнула Инга. - Окно,
понятно вам? Еще слава богу, что он один заявился, а не с отрядом ментов!
   - Ну, Казя! - выдохнул угрюмый. - Ну, Казя... Душу выну!
   - Не суетись, - подхихикнул самодовольный. - Уже и без тебя постарались.
   - М-да... - тяжело прозвучало в ответ. - Ни хрена...
   - Хватит охать! - с истерическими нотками простонала Инга. - Что теперь с
этим придурком делать, я вас спрашиваю?
   И внезапно до Юрия дошло, что  он  свалял  очередную  глупость.  Инга-то,
похоже, вовсе не жаждала, чтобы ее спасали от насильников! Вообще  создается
впечатление, что и насилия никакого не было. Ну да, ну  да!  Если  вспомнить
скупые  намеки  Алены,  у  младшенькой  сестренки  множество  нетрадиционных
пристрастий. Похоже, она неравнодушна  к  групповухе,  это  придает  остроту
сексуальным ощущениям, причем групповуха сия непременно должна вершиться при
ослепительно  ярком  свете.  Чтобы,  так  сказать,  никаких  недомолвок   не
оставалось.
   О, бог ты мой... Вот уж воистину:  хотел  как  лучше,  а  получилось  как
всегда. Но где все-таки Алена? Ушла небось по каким-то  делам,  а  сестренка
воспользовалась моментом, кликнула-гаркнула призывно, слетелись  сексуальные
маньяки, как воронье на падаль...
   - А мне почему-то  кажется,  Ингусик,  что  ты  врешь,  -  возник  в  это
мгновение  третий  голос,  по-женски  высокий,  но  при  этом,   несомненно,
принадлежащий мужчине. - Он тебя определенно  знает.  Он  ведь  рвался  тебя
спасать от  нас,  сволочей  таких!  Ну  скажи,  где  ты  найдешь  случайного
человека, чтобы ни с того ни  с  сего  ринулся  спасать  незнакомую  девицу,
которую трахают двое каких-то слонов?  Сметая  все  на  своем  пути,  рискуя
качественно схлопотать по маковке - что, кстати, и произошло.  Да  он,  этот
случайный человек, скорее попросится третьим быть!
   - Четвертым! - зазвучал самодовольный голос. - Третьим я был бы!
   - Много вас таких, у меня на всех дырок не хватит! - взвизгнула Инга. - И
я же говорю: не знаю никакого Юрия Никифорова, сколько раз повторять!
   "Как это не знает? - вяло проплыло в голове Юрия. -  Только  что  назвала
мое имя... а откуда она его взяла, интересно?"
   - Мы сами дураки, - проворчал угрюмый. - Я же давно говорил: менять  надо
место!  Повадились  тут:  сперва  этот  безумный  хачик,  который  за  твоей
сестрицей  охотится,  потом  она  сама  вдруг  нагрянула,  теперь  вот  этот
явился... Я же говорил, так? Говорил! Так разве кто-то из вас меня хоть  раз
слушался?
   - Тихо! - звучно шлепнул ладонью о ладонь обладатель высокого  голоса.  -
Хуже всего во всей этой истории то, что он видел меня. Понятно вам? И кто бы
он ни был: твой тайный воздыхатель, Ингусик, или приятель  твоей  сестрички,
будущей монашенки, - это сейчас не суть важно. Важно только одно: этот  хрен
на ножках никому не должен рассказать о том, что он видел здесь. Ясно?
   - И как ты это собираешься обеспечить? -  всхлипнула  Инга.  -  Язык  ему
отрезать, что ли? Ну-ка, подождите. Дайте-ка я на  него  еще  раз  посмотрю.
Может, и правда  я  с  ним  когда-нибудь  спала,  да  ведь  память,  знаете,
девичья...
   Пальцы с острыми ноготками впились в щеки Юрию, и он  с  трудом  заставил
себя не сморщиться от боли.
   - Фу, он весь в слюнях, - брезгливо пробурчала Инга, немилосердно ворочая
его голову туда-сюда.
   - А ты его умой, - хихикнул самодовольный. Инга без  промедления  назвала
место, куда он, по ее  мнению,  должен  навсегда  отправиться,  и  отпустила
наконец Юрия, которы