, чертовски умна и понимала, что мужчина привыкает ко всему,
а значит, нельзя превращаться в привычку. Она держала Юрку на таком коротком
поводке... вернее сказать, на поводках  она  держала  почти  всех  мальчишек
класса, и только диву можно было даваться, как все эти  многочисленные  нити
не путались в ее тоненьких, проворных, как у  кукловода,  пальцах.  Убедить,
что ты единственный, что только тебя она целует,  только  твою  руку  кладет
себе за пазуху в то время, когда другой лезет в твои штаны, в этом  возрасте
нетрудно. И сегодня ты - герой. А завтра твой одноклассник, твой друг,  твой
лучший друг Тимка приходит с перевернутым лицом; в курилке, когда начинаются
непристойные  анекдоты,  задирает   нос   и   пытается   выглядеть   бывалым
распутником; на уроках жалким взором ищет улыбку на Лорином лице, но чуть не
плачет, увидев, что улыбка эта обращена к другому, уже к другому...
   Наверное, каждый мог бы рассказать  друг  другу  немало  интересного,  но
молчал, стараясь убедить себя, что такое  Лора  проделывала  только  с  ним.
Никто не хотел делиться с другими воспоминаниями  о  Лоре,  хотя,  наверное,
обсуди они ее с мужским презрением, хотя бы только ее кривые,  по-настоящему
уродские ноги, - и смогли бы избавиться от этого наваждения. Не решились - и
влачили это ярмо все оставшиеся школьные годы.
   Лора училась отвратительно, вылезала на подсказках да  шпорах.  Списывать
она умела виртуозно, каким-то непостижимым образом умудряясь смотреть  разом
и в шпаргалку, и в  глаза  преподавателю.  Под  этим  порочным,  откровенным
взором терялись даже немолодые женщины.
   Конечно, Юра тогда ничего  не  умел  формулировать  и  анализировать,  но
смутно  чувствовал,  что  от  Лоры  надо  держаться  подальше.  Иногда   это
удавалось, он с головой погружался  в  учебу:  уже  в  девятом  ему  прочили
золотую медаль. Весь фокус в том, что освободиться  от  Лоры  он  мог  -  на
недолгое время! - после очередной порции торопливых, сводящих с ума ласк.  А
потом опять период свободы кончался, наступала эта сексуальная  зависимость,
которая была сродни наркотической. Он провожал  Лору  тоскующим,  по-собачьи
преданным  взглядом,  а  она  держалась  отчужденно,  раззадоривала  его  до
изнеможения, потом вдруг резко меняла гнев на милость  -  и  все  начиналось
сначала.
   Юра проклинал себя за бесхарактерность, за то, что сам себе портит жизнь.
Если бы смог понять, что конечной целью сексуальных игрищ Лоры Фроловой  был
он сам, его жизнь, его судьба, он бы, конечно, нашел в себе силы  расстаться
с ней, даже если бы для этого пришлось перевестись в другую  школу.  Но  это
все казалось игрой - мучительной, болезненной, но, в  общем-то,  приятной...
На самом же деле она прочно  держала  его  на  крючке  чувственности  и  вот
наконец-то решила, что настало время подсекать.
   Было это уже в одиннадцатом классе.  Опять  все  встретились  в  школьном
дворе 30 августа, опять смотрели  друг  на  друга  новыми  глазами.  Прежние
дурнушки одна за другой превращались в красоток,  парни  откровенно  мужали.
Новоявленные красотки и мужчины мерили друг друга оценивающими взглядами,  в
которых  вспыхивали  искорки  взаимных  симпатий,   прямо-таки   на   глазах
формировались будущие парочки, Евгения Федоровна наблюдала за этой  идиллией
с материнской нежностью. И вдруг все рухнуло, все исчезло.
   - Приветик! - послышался хрипловатый, как бы  простуженный,  а  может,  и
прокуренный голос, невольно заставивший повернуться.
   Пришла Лора.  Взлохмаченные  ветром  лимонно-желтые  невероятные  волосы,
немыслимые ореховые глаза...
   Юрий взглянул только раз - и тотчас отвел  взгляд,  словно  обжегся.  Вот
именно!  Она  стояла  против  солнца,  в  белом,  невесомом  сарафанчике  из
марлевки, и теперь не только угадывалось, но и невооруженным  взглядом  было
видно, что на ней нет ни трусиков, ни лифчика. Темнели крупные соски, темнел
треугольник внизу живота. Все смотрели на нее, не отрываясь.
   "Ты, Фролова, совсем с ума сошла!" - хотела было стереть ее с лица  земли
праведным осуждением Евгения Федоровна, но вместо этого жалобно проблеяла:
   - А, Фролова... здравствуй... запиши расписание на 1 сентября.
   - Да мне Юрка запишет, правда? - отозвалась Лора, по-свойски закидывая на
плечо Юрия свою худую, голую, загорелую руку и прижимаясь к нему раскаленным
бедром. Она была много ниже его ростом, за лето он еще больше  вытянулся,  и
создавалось такое впечатление, что Лора откровенно виснет у него на шее.
   Тоскливый, пророческий ужас пронзил в это  мгновение  Евгению  Федоровну,
которая очень любила Юру  Никифорова,  считала  его  восходящей  звездой  на
небосклоне исторических наук... Как же она потом жалела, что  не  дала  воли
этому предчувствию, что привычным, "педагогическим"  усилием  воли  погасила
остро вспыхнувшую ненависть к маленькой  распутнице!  Но  Лора  так  на  нее
глянула,  что  Евгения  Федоровна  вмиг  ощутила  свои  пятьдесят  одиноких,
безмужних лет и подумала, что, если бы она в свое  время  решилась  вот  так
закинуть руку на плечо парню, в которого была влюблена, ее жизнь  прошла  бы
иначе!
   И все, миг был упущен: Юрка покорно нацарапал для Лоры расписание уроков,
а потом с обреченным видом потащился за ней вслед, повинуясь команде:
   - Проводишь меня?
   Не говоря ни слова, они добрели до заветной лавчонки и плюхнулись на нее.
Юрка мучился желанием привлечь к себе Лору, поцеловать, а она  в  это  время
чтобы... Он и хотел этого, и боялся.
   Эх, сбежать бы сейчас отсюда, оказаться где-нибудь подальше, лучше  всего
в библиотеке! Как ему отлично жилось летом без Лоры, сначала  два  месяца  в
Болгарии, на Золотых песках, потом, в августе, на даче, с короткими наездами
в город, набегами на библиотеку, с обвальным, блаженным чтением!.. Он как бы
прощался мысленно со всем этим,  сам  не  зная,  откуда  взялась  эта  тоска
грядущей разлуки. Черт его знает, может быть, Юрку тоже  посетило  внезапное
предчувствие?
   - В Болгарии был, да? - наконец подала голос Лора, и он кивнул:
   - Ага.
   - Там классно, наверное? - завистливо вздохнула Лора, и Юра опять кивнул,
отчаянно надеясь, что она не начнет его расспрашивать о  красотах  Болгарии.
Никаких таких красот, кроме моря и пляжа, они не видели.  Режим  на  курорте
для партийных советских шишек был санаторно-тюремный, при слове  "экскурсия"
руководитель их группы делал такие  глаза,  словно  его  спросили,  где  тут
поблизости, в каком ларьке можно Родину продать.
   Но Лору интересовали не радости туризма.
   - Мне привез что-нибудь?  -  был  следующий  вопрос,  и  Юрка  со  стыдом
осознал, что ни разу за все лето не вспомнил свою подружку.
   Там подобралась неплохая компания русских,  таких  же  детей  обкомовских
боссов, как он. Ребята изо всех сил кичились друг пред другом, но не постами
предков, а собственным интеллектом, у них там даже был свой "Клуб знатоков",
вроде телевизионного, Юрий в нем лидировал с  таким  отрывом,  что  на  него
смотрели как на самого Друзя или по меньшей мере на Федю  Двенятина,  и  это
настолько окрыляло, что никакие разнеживающие глупости не  лезли  в  голову.
Ну, разве когда насмотришься на пляже на стройненьких смуглых болгарок, - но
это так, как бы мимоходом, а потом опять окунешься в  интеллектуальные  игры
или в соленые волны - и дурмана как не бывало...
   Остро  захотелось  признаться  в  этом  Лоре,   захотелось   унизить   ее
равнодушием, но совесть взыграла, черт бы ее подрал, она с этой минуты стала
его врагом, эта поганая совесть! Юра мгновенно перебрал в  памяти  множество
дешевеньких безделушек, которых навезла мама, каких-то нарядных флакончиков,
куколок, значков... Что-нибудь одно оттуда явно можно позаимствовать.
   - А как же! - кивнул солидно. - Сувенирчик. В школу принесу, послезавтра.
   - Почему же сегодня не принес?
   - Ой, ты знаешь, я чуть не проспал, - соврал Юрка. - И  потом,  я  думал,
что ты сегодня не придешь.
   Это была правда. А еще правдивей было бы сказать, что он надеялся на это.
Он не хотел видеть Лору, вот в чем штука! Боялся...  И  даже  сейчас  где-то
глубоко внутри его сосал слабенький, жалконький страх.
   - Ну ладно, послезавтра так послезавтра, - покладисто согласилась она.
   - Слушай, а девчонки болгарские - они как, лучше наших?
   Юрий неловко пожал плечами. Честное слово, он не знал, что ответить!
   Во-первых, ему было не до девчонок, а во-вторых, болгарки показались  ему
грубоватыми. Слишком  смуглые,  слишком  черноволосые,  слишком  бойкие.  Но
признаться в этом было стыдно: сам виноват, что  никого  себе  не  нашел  за
лето,   ведь   его   московские   приятели   иногда   умудрялись    сочетать
интеллектуальные игры с прогулками по берегу моря при луне, а он-то...
   Лора смотрела на него с интересом:
   - Что, хочешь сказать, за все лето ни с кем не трахнулся?
   Юра вскочил, бестолково взмахнув руками, потом снова сел.
   - По-нят-нень-ко... - протянула Лора и хихикнула.
   - Что тебе понятненько?  -  спросил  он  хрипло,  ощущая,  как  при  этом
запретном слове полузабытый, но такой  знакомый  жар  начинает  опалять  низ
живота.
   Рука его словно невзначай легла на спинку скамьи и  поползла  к  Лориному
плечу, но та  вдруг  вскочила  и  танцующей  походкой  прошлась  перед  ним,
выглядывая из-за куста, словно проверяя, не идет ли кто по дорожке.
   - То и понятненько, что ты еще ни с кем  это  не  пробовал,  -  сообщила,
останавливаясь перед ним и пристально глядя в глаза.
   В ее голосе почудились нотки превосходства, и Юра вдруг  представил,  как
на этой самой скамейке она с кем-то из их класса, может быть, даже с  Тимкой
Путятиным, и они оба голые, лежат, раскинувшись,  отдыхая  после  объятий...
Хотя нет, на этой лавке не больно-то разлежишься, узковата она.
   - А ты что, уже успела попробовать? - выдохнул, вонзая  ногти  в  ладони,
чтобы криком не закричать от болезненной ревности.
   Его спокойного равнодушия как не бывало. И тело... что творилось с телом!
Он едва мог сидеть, так все распухло, так заныло, так рвалось из джинсов.
   Лора помолчала, вглядываясь в его лицо и словно прислушиваясь к  чему-то.
Юрка чуть не умер от  страха:  сейчас  она  как  скажет,  как  назовет  имя,
несколько имен! Но Лора вдруг дернула плечиком:
   - Не-а... Хочется, конечно, только с кем? - Хихикнула дразняще:
   - Может, с Вовкой попробовать?
   Юрка громко сглотнул. Что она говорит? Кто такой Вовка? Она  что,  своего
брата имеет в виду?! С нее станется, пожалуй!
   - Не надо с Вовкой, - выдавил он, сам не слыша себя из-за звона в ушах.
   - Давай лучше со мной. Лора приблизила вмиг оживившееся лицо:
   - Давай! Когда? Сейчас?
   Он кивнул, уже ничего не соображая.
   Лора мгновенно расстегнула пуговицу на поясе его джинсов,  схватилась  за
"молнию" и дернула ее. Юрка  чуть  не  сгорел  со  стыда,  когда  в  ширинку
просто-таки выскочил этот... его молчаливый приятель. Однако на Лорином лице
выразилось искреннее восхищение:
   - Ого! Готов к труду и обороне? Ну, поехали? Сядь чуть пониже!
   И не успел  Юрка  глазом  моргнуть,  как  она  задрала  свой  марлевочный
сарафанчик, под которым и правда ничего не оказалось, - и вскочила верхом на
его колени, широко расставив ноги.
   Они оба разом испустили сдавленный крик, оба прижали ладони ко рту,  и  в
эти первые потрясающие мгновения своей  новой  жизни  оба  испуганно  думали
только о том, что же они натворили, оба хотели только одного - оказаться как
можно дальше друг от друга. Но плоть взяла свое.
   Не так ли вся их жизнь - телом вместе,  но  души  рвутся  прочь  друг  от
друга?
   Всю первую четверть они были неразлучны. Эта лавочка стала их домом,  где
они открывали все новые и новые телесные радости. Теперь Юрка был совершенно
спокоен за Лору: никто больше не мог похвастаться ее  благосклонностью,  она
глаз с него не сводила, нежность и преданность так и светились в ее взгляде.
   Постепенно в классе привыкли к новому  распределению  ролей,  только  вот
Тимка никак не  мог  успокоиться.  Они  разругались  насмерть,  и  хотя  оба
тосковали по потерянной дружбе, Юрка знал, что скорее  умрет,  чем  потеряет
Лору, лишится того, что она открывала ему, когда исступленно прыгала на  его
коленях, вцепившись пальцами в плечи,  не  отрывая  рта  от  его  распухших,
нацелованных губ.
   Потом... потом настали ноябрьские каникулы, навалились просто-таки зимние
холода, все вокруг засыпало снегом. Пойти было некуда: предки  все  выходные
просидели дома как пришитые, а Юрка просто изнемогал от желания.
   Лора же вела себя как-то странно. За последние две недели она еще  больше
похудела,  побледнела,  стала  дерганая.  Юрка  пытался  спрашивать  -   она
отмалчивалась.  "Разлюбила!  -  билось  в  его  голове  самое  страшное.   -
Изменила!"
   Показалось или в самом деле Тимка  последнее  время  смотрел  на  бывшего
приятеля с каким-то сочувственным видом, словно знал какую-то гадость, но не
решался признаться? В чем? Не в том ли, что Лора и  он...  Нет,  нельзя  так
думать о Лоре!
   Но думалось.
   Юрка месил ногами снег вокруг замерзшего бересклета и тоскливо поглядывал
на часы. Где она? Почему опаздывает? А вдруг  не  придет?  Ох,  слава  богу,
бежит кто-то...
   Нет, это не она, это какой-то парень. Тимка! Тимка Путятин!
   Первой мыслью было, что все самые  страшные  его  подозрения  и  опасения
подтвердились, что все кончено и сейчас  Тимка  сообщит  ему  об  этом,  как
мужчина мужчине. Юрка ринулся вперед,  бестолково  размахивая  кулаками,  но
увяз в сугробе и так стоял, не вытирая  слез,  которые  вдруг  выступили  на
щеках...
   - Ой, Никифоров, - задыхаясь от быстрого бега,  выкрикнул  Тимка,  и  его
большие шоколадные глаза стали вдруг детскими и круглыми. - Ой, Никифоров, у
вас дома такое... Я нечаянно зашел, хотел с тобой  поми...  -  он  проглотил
слово, - а там такое!
   - Да что? - испуганно выкрикнул Юрка,  кое-как  выбираясь  из  сугроба  и
хватая Тимку за рукав. - Кто-то заболел? Отцу плохо с сердцем?!
   Тимка покачал головой, еще помолчал,  испуганно  таращась  на  друга,  но
все-таки нашел силы выговорить, вернее, выхрипеть:
   - К вам Фроловы пришли! Насчет... насчет Лорки!
 
Юрий Никифоров. Июнь 1999 
 
   - Чтоб ты знал, - авторитетно  пояснила  Лора,  -  "Ал.  Фавитов"  -  это
рабочий псевдоним, под которым пишут все подряд.  Если  появляется  какая-то
особо острая статья, в реакции на которую мы не уверены,  автор  которой  не
хочет светиться, мы ставим подпись "Ал. Фавитов".
   - То есть если автор наворотил такого, что и  сам  стыдится?  Или  просто
боится, что вывеску начистят? - уточнил Юрий.
   Лору вообще трудно было смутить грубостью. Вот и сейчас она хихикнула:
   - Ну, скажем, так.
   - Если вы имеете хоть малейшее представление об истории  журналистики,  -
высокомерно вмешалась Римма, - то должны  знать:  в  редакциях  всегда  есть
такой дежурный псевдоним. Скажем, в знаменитом "Гудке" был некогда анонимный
автор Зубило, под этим именем печатались самые острые  критические  заметки.
Кто только не писал под этим псевдонимом! Одним из "зубил", к  примеру,  был
сам Булгаков.
   - А кто из вас тутошний Булгаков?  -  поинтересовался  Юрий.  -  Вы?  Или
Лорка?
   - Попрошу вас... - Римма оскорбление выпятила плоскую, совершенно мужскую
грудную клетку типичной лесбиянки, и Юрий вдруг ни с того ни с сего вспомнил
знаменитый конкурс на теплоходе "Салон  Каминов",  вспомнил,  как  лежал  на
узкой койке, прижимая к себе укутанную в три одеяла Алену, а  она  говорила,
говорила...
   Неужели они больше никогда не увидятся? Зачем он отпустил ее  так  легко,
ну зачем?! Дурак. Сегодня же надо пойти на ту улицу в  Высокове,  попытаться
найти ее дом,  поговорить...  О  чем?  Ну,  это  он  придумает.  Вот  только
выспросит все относительно Сани - и поедет в Высоково.
   - Ладно, хрен с вами, - махнул он рукой. - Мне в  принципе  до  лампочки,
кто вы - Зубилы или Ал. Фавитовы. Но насчет того поганого  материала  -  как
найти его автора?
   - Никак, - ответила Римма злорадно.
   - То есть? - нахмурился Юрий.
   - Римма, ну ты же зна-аешь, - заныла Лора. - Ну скажи-и ему! Он же смерть
какой занудный, он ни за что не отстанет, будет нас с тобой доставать...
   - Не отстану, - с удовольствием подтвердил  Юрий.  -  Буду  доставать!  А
начну с того, что схожу в гости к своему любимому тестюшке...
   - Бывшему, - быстро уточнила Лора,  и  в  ее  ореховых  глазах  плеснулся
страх.
   - Ну и в пень! - отмахнулся Юрий. - К бывшему,  какая  разница?  Схожу  и
живописно опишу, чем вы тут занимались, на рабочем месте.  Помнишь,  как  он
распинался когда-то, а? "Чем вы там занимались в  школе,  в  отведенное  для
учебных занятий время!"
   - Ишь ты, запомнил! - удивилась Лора.
   - На всю жизнь, - кивнул Юрий. - На всю оставшуюся жизнь... Ну,  давайте,
колитесь, лесбюшки.
   Вышепоименованные быстро переглянулись, и Лора обреченно пожала  плечами:
делать, мол, нечего!
   Римма вприщур, с ненавистью посмотрела на Юрия и выцедила сквозь зубы:
   - Это заказной материал. Анонимный.
   - Ну, что анонимный - я и сам понял, - кивнул Юрий. - А писал-то его кто?
Римма шумно вздохнула:
   - Поясняю для идиотов. Анонимный - это значит, что автор  его  никому  не
известен. Заказной - это значит... Он был сделан кем-то в своих целях, а нам
заплатили за исполнение заказа, то есть за публикацию.
   - Погодите-ка... - Теперь Юрий и в самом деле растерялся. - То  есть  его
делали не ваши журналисты?
   - Нет. К нему была бы уместна рубрика: "Печатается на правах рекламы".
   Или антирекламы, как угодно.  Сначала  нам  позвонили  и  зарезервировали
место в номере. Потом курьер привез статью. Одновременно на  счет  поступили
деньги. Мы  прочитали  материал,  сочли  его  достаточно  острым  для  наших
страниц, а  сумму  -  вполне  достаточной  для  того,  чтобы  компенсировать
возможные моральные издержки, - и напечатали.
   - А фотографию вам тоже привезли? - угрюмо спросил Юрий.
   - Нет, снимок мы достали уже по своим каналам,  -  улыбнулась  Римма  так
довольно, что Юрию показалось, будто она сама добывала этот  поганый  снимок
"по своим каналам" и теперь очень гордится собой. - Очень эффектно, правда?
   - Очень,  -  глухо  буркнул  Юрий.  -  То  есть  теоретически  вы  можете
напечатать любое дерьмо, только бы вам хорошо заплатили?
   - Ну, вы же не вчера родились, верно? - ласково поинтересовалась Римма.
   - Ив школе небось изучали такую работу Ленина: "Партийная  организация  и
партийная литература"? Помните, что там сказано насчет  свободы  буржуазного
издателя, художника или актрисы? От чего она зависит?
   - От денежного мешка. Так ведь это ж буржуазного...
   - А у нас что, по-вашему, коммунизм, светлое будущее всего  человечества?
- осведомилась Римма.
   Притихшая было Лора хихикнула, и Римма бросила на любовницу торжествующий
взгляд.
   - Я все-таки не пойму... - Юрий мучительно потер лоб, сам не зная, с  чем
он никак не может смириться: с цинизмом "Губошлепа" и вообще принципов новой
прессы - или все-таки с тем, что надежда добраться до Саниных подельников  и
снять себя с крючка  становится  все  более  призрачной.  -  Погиб  человек,
вернее,  даже  два.  Для  кого-то  это  страшное  горе.  Нет,  конечно,   не
обязательно  проливать  крокодиловы  слезы  над   этими   посторонними   вам
покойниками. Но с уважением отнестись к самому факту смерти, к  горю  вдовы,
наконец, к чести человека - это же элементарно... И вообще: о  мертвых  либо
хорошо,  либо  ничего!  Это  вам  известно?  Ну   существует   же   какая-то
человеческая этика или нет?!
   Он уже с трудом сдерживался, чтобы не заорать, не наброситься с  кулаками
на эту, с позволения сказать, женщину,  которая  взирала  на  него  с  видом
величайшего превосходства.
   - Лорик,  ты  зачем  выходила  замуж  за  этого  недоумка?  -  театрально
всплеснула руками Римма. - Где ты вообще его откопала?!