х баков и зарослей полыни, которые к августу
были уже выше человеческого роста. Тамара, которая вообще все  бытовые  дела
делала на автопилоте, так привыкла к этой дороге, что продолжала  ходить  по
ней, даже когда обычный путь расчистился. Из-за  этого  все  в  ее  жизни  и
перевернулось с ног на голову.
   В тот вечер она  возвращалась  около  полуночи.  Удалось  взять  отличный
материал  в  "Рокко",  где   выступали   стриптизеры-"голубые".   Дам   туда
практически  не  пускали,  но  Тамару  провел  один  визажист  (тоже  гомик,
конечно), который когда-то работал в ее  студии  и  был  многим  ей  обязан.
Честно говоря, Тамаре была многим обязана чертова уйма  разного  народу,  но
все они, завидев ее, теперь переходили на другую сторону улицы:  "Шестакова?
Тамара Шестакова? Кто такая, впервые слышу!" Ну  а  этот  визажист  оказался
порядочным человеком. К тому же он был наполовину кореец,  а  значит,  мудр,
как всякий восточный человек, и предпочитал не плевать в колодец, даже  если
тот и кажется на первый взгляд высохшим.
   В "Рокко" в тот вечер тако-ое творилось! Ну, может, по  столичным  меркам
это было что-то вроде взаимной демонстрации писек и попок в детском саду, но
с точки зрения провинциалов... Именно для газеты "Провинциал" и намеревалась
Тамара сделать основной материал - обличающий. Хоть от нее теперь  многие  и
воротили носы, но редакторы ведь не идиоты, для них нет хороших  или  плохих
людей, есть хорошие или плохие журналисты, ну а писать Тамара умела, что да,
то да! Толик Козлов, бывший  оператор-алкоголик,  а  теперь  директор  самой
престижной студии  в  городе,  "2Н",  сохранивший  с  Тамарой  самые  добрые
отношения, но при этом не подпускавший ее  к  эфиру  (персона  нон  грата!),
как-то сказал: "Томка, ну какого  черта  ты  тратишь  время,  ждешь  у  моря
погоды? Пиши для  газет,  тебя  с  твоим  пером  всегда  будут  печатать,  а
телевидение - это не твое, ты слишком любишь слово, а на экране надо  любить
человека!" Тамара не верила, что телевизионные времена для нее  кончены,  но
жить-то надо было...
   Толик, пьяница этакий, оказался совершенно прав! Конечно, она  печаталась
теперь  под  псевдонимами,  но  редакторы-то  знали,  кто   истинный   автор
материалов. Их и правда брали охотно, а псевдонимов  можно  навыдумывать  на
все случаи жизни.  Только  когда  Тамаре  взбредала  фантазия  увидеть  свою
статеечку в  "Губошлепе",  приходилось  идти  ну  о-очень  кружным  путем  и
пускаться на разные смешные  ухищрения,  но  цель  оправдывала  средства.  К
примеру,  стоило  лишь  вообразить  себе,  что  редактор  "Губошлепа"  Римка
Поливанова, которую Тамара некогда  выперла  с  телеканала  за  воинствующее
лесбиянство, теперь украшает страницы своей тухлой  газетенки  публицистикой
ненавистной Шестаковой,  даже  не  подозревая  об  этом,  как  у  означенной
Шестаковой резко улучшалось настроение.
   Вторую заметку, в разнузданно-обличительном духе, она завтра же  отправит
в "Губошлеп". В "Рокко" был оттуда фотокор, Тамара его  приметила  в  толпе,
однако знала: писать этот парень вообще не способен, в  лучшем  случае  даст
простейшую информацию, а вот посмаковать в подробностях поведение  некоторых
именитых гостей, которые пришли в клуб как бы брезгливо подергать губами, но
к концу вечеринки совершенно расслабились и начали срывать  со  стриптизеров
последнее оперенье, а с себя - фрачные брюки, - такое по плечу только...
   Тамара  споткнулась.  В  кустах,  мимо  которых  она  проходила,   кто-то
захохотал - так внезапно и отвратительно, что  мурашки  побежали  по  спине.
"Дура, зачем я тут  пошла!"  -  ругнула  себя  Тамара  и  на  всякий  случай
повернула в обратном направлении, на асфальтированную дорожку, но тут  вдруг
зашуршали высоченные полынные стебли, и  ей  наперерез  вывалилась  какая-то
фигура, умоляюще пробормотав что-то вроде: "Девушка, дай курнуть!"
   - Я не курю! - сердито бросила Тамара,  пытаясь  обойти  идиота.  И  ноги
ослабели от страха, когда она увидела,  что  мужчина  стоит  в  расстегнутых
штанах, нянча обеими руками...
   Ей стало тошно, заметалась туда-сюда, но он метался вместе с ней, бормоча
умоляюще:
   - Ну дай, дай...
   - Пошел вон!
   Тамара кинулась напролом через  кусты,  чтобы  наконец-то  избавиться  от
него, но тут кто-то схватил ее за руку и укоризненно сказал:
   - Ну чего ты человека мучаешь, курва? Он что, дрочить теперь должен,  раз
ты такая грубая? Просит человек - значит, надо дать!
   Ей вцепились в плечи, рванули - Тамара неуклюже повалилась навзничь.
   Завозилась, пытаясь вскочить, натянуть на  колени  задравшуюся  юбку,  но
руки ей больно вывернули:
   - Не мешай!
   Она взвизгнула, еще не понимая, что происходит, не веря, все еще  пытаясь
вскочить, но какая-то темная тяжесть уже наваливалась сверху, комкала  юбку,
лапала грудь.
   - Ой, скорей, ой,  скорей!  -  причитал  кто-то  рядом,  и  Тамара  вдруг
услышала, как человек мелко топочет от нетерпения. -  Я  сейчас  кончу,  дай
мне!
   - Кончишь - так снова начнешь, - деловито пробурчал другой, грубо разводя
Тамарины судорожно сжатые ноги и разрывая ее трусики. - Да не дергайся, что,
не нравится, когда с передка? Я и в задницу могу, как скажешь!
   Она взвыла от ужаса, пытаясь сбросить тяжелое тело... Он был не один,  их
было шестеро. В ослепших от слез, от боли и страха глазах замелькали фигуры,
которые нетерпеливо топтались около стола,  бормоча:  "Шуня,  давай  скорей!
Шунька, слазь, кто-то идет!" А этот  парень  со  странным  прозвищем  Шунька
словно не слышал тревожного шепота. Да он и криков Тамары не слышал,  а  она
захлебывалась стонами:  "Мне  больно!  Пусти,  больно!"  Ее  уже  достаточно
измучили перед этим, но  все  остальные  пятеро  парней  от  нетерпения,  от
долгого воздержания и страха делали свое дело быстро, один почти не успел ее
коснуться,  как  отвалился,  засопел  удовлетворенно...  А  Шунька  возился,
возился, сопел, кряхтел, то терзая губами ее шею, то нависая над  Тамарой  и
роняя ей на лицо капли пота.
   - Дурак, хватит! - закричал кто-то, но Шунька прохрипел:
   - Не мешай! Я хочу, чтобы она тоже кончила. Пусть узнает, что это такое!
   Услышав это, Тамара завизжала так, что  мгновенно  сорвала  горло  и  уже
только сипела задушенно. Шунька...  нет,  сейчас  кто-то  другой  с  усилием
проталкивал  в  нее  раздутую  плоть,  кряхтел  от  напряжения.   И   не   в
воспоминаниях, а наяву!
   "Боже мой, да неужели опять?!" - вспыхнуло в мозгу. Вместе с этой  мыслью
вернулось осознание действительности, Тамара поняла, что валяется на земле в
полыни, что судьба решила-таки поизмываться над ней во второй раз, но теперь
ей  этого  не  пережить.  Она  последним  усилием  попыталась   вывернуться,
задергалась, забилась, но на горло налегла широкая ладонь, и в глазах  сразу
завертелись огненные колеса. Гул  в  голове  становился  все  громче,  гасил
сознание. Она еще билась, но все слабее, все реже.
   "Задуши меня! Убей меня, ну пожалуйста!"
   Губы дрогнули, пытаясь высказать  эту  последнюю  мольбу,  но  с  них  не
сорвалось и стона. Тело обмякло, ноги вяло раскинулись, и насильник довольно
хохотнул, поняв, что сопротивление подавлено.
   И вдруг воздух прорвался к пережатому горлу Тамары. Она слабо  вздохнула,
почти ненавидя себя за эту попытку вернуться к жизни, но поделать ничего  не
могла: дышала жадно, глубоко, громко всхлипывая,  и  за  своими  хрипами  не
сразу расслышала топот и звуки ударов.
   Кто-то  дрался  рядом,  жестоко,  кроваво.  Тамара  приоткрыла  заплывшие
слезами глаза: двое били одного... нет, один бил двоих. Пригнувшиеся  фигуры
мельтешили в темноте, но вот одна метнулась в сторону и  исчезла,  а  вторая
повалилась на карачки, медленно поползла, мотая головой.
   - Куда? - со злой насмешкой спросил человек, оставшийся на ногах.
   Вздернул ползущего, сильно встряхнул:
   - Ментов вызвать торопишься? Ничего, не спеши, я сам  тебе  ментом  буду.
Ну, говори, ты с ней что-нибудь сделал? Сделал?
   Успел?
   - Не... не... - послышалось в ответ испуганное блеяние. - Она  дергалась,
я не... гадом буду, ничего не... да я хотел просто так побаловаться!
   Пусти, браток, я тебе... возьми в кармане деньги, только отпусти!
   - Брато-ок? Козел в зоне тебе браток!
   Он с новой силой встряхнул пленника, но, видно,  не  рассчитал:  нечаянно
выпустил его из рук. Тот какое-то мгновение перебирал ногами  на  месте,  но
тотчас спохватился и ринулся наутек, даже не оглянувшись.
   Тамара, лежа на земле, смотрела  вокруг  неподвижными  глазами,  не  веря
тому, что случилось, не веря в спасение.
   Незнакомое лицо склонилось над ней:
   - Вы как? Вы ничего? Он вам действительно ничего не сделал?
   Она бессильно шевельнула руками, не в силах даже юбку оправить, и мужчина
осторожно сделал это за нее. Потом помог Тамаре подняться, а вернее,  просто
поднял ее и поставил на ноги, как куклу. Ноги у нее подгибались,  и  мужчина
не выпускал ее, тревожно заглядывая в глаза и то и дело спрашивая:
   - Ну, вы как? Как вы? Идти можете? - то принимаясь объяснять:
   - Я в подвале как раз докрашивал, вышел мусор вынести, слышу - а тут... -
то неловко успокаивая:
   - Да не  переживайте.  Он  же  ничего  не  сделал,  гад.  Я  понимаю,  вы
испугались, но больше не ходите этой дорогой, а я завтра же вырублю всю  эту
полынь, чтоб больше никто...
   Тамара в ужасе оглянулась. Ее спаситель,  чья  майка  белела  в  темноте,
думал, что разогнал насильников, но  она-то  отлично  знала:  удрали  только
двое, а там, в темных, остро пахнущих зарослях, затаились  остальные  из  ее
прошлого и среди них - Шунька, который утирает пот со лба и бормочет  своими
толстыми губами: "Нет, я хочу, чтобы она кончила, со мной кончила..."
   Тамара зажала рот рукой и, пригнувшись, метнулась  куда-то,  не  разбирая
дороги. Ноги сами донесли ее до подъезда, но она напрасно  рвала  и  дергала
дверь: кодовый замок не открывался.
   Рядом затопали шаги, Тамара оглянулась с новым приливом ужаса, но это был
тот же человек в белой майке:
   - Сумка ваша, вот, в траве валялась.
   Тамара выхватила ее, вспомнила код и, не говоря  ни  слова,  ворвалась  в
подъезд. Дверь громко захлопнулась.
   Она взлетела на свой пятый этаж, с  ужасом  прислушиваясь.  Но  никто  не
бежал следом, в подъезде было тихо. Тишина вернула ей подобие соображения.
   Нельзя стучать, биться в дверь: проснется Олег, что  прочтет  она  в  его
глазах, когда он увидит ее  в  рваной  одежде,  исцарапанную,  распатланную,
извалянную в грязи? Отец его  застрелился  в  схожей  ситуации...  отдаленно
схожей, потому что сейчас ее все-таки не изнасиловали, Тамара  вдруг  поняла
это - и залилась слезами...
   Поплакала, стоя под дверью, бесшумно открыла  ее,  бесшумно  вошла  (Олег
крепко спал), долго стояла под душем, потом легла, зная, что не заснет,  что
ей еще предстоит заново пережить весь этот кошмар в воспоминаниях. И уснула,
едва прикоснувшись к подушке, только успев с раскаянием подумать,  что  даже
не сказала своему спасителю "спасибо".
 
Алена Васнецова. Февраль 1999 
 
   Первое, что она отметила, войдя в холл центра "Ваш новый  образ",  -  там
стало темновато. Ах да, шторы зачем-то задернули.
   - Пожалуйста, входите" что вам угодно, спасибо, что пришли к нам!
   Заученно-приветливые  интонации  в  голосе  Сони   Колобановой   внезапно
померкли, радушная улыбка слиняла с лица:
   - Ты-ы?
   Алена скрипнула зубами: для нее  тоже  было  не  самой  большой  радостью
увидеть в регистратуре не славненькое  личико  Маши,  а  Сонькину  лошадиную
физиономию. Надо же, чтоб так не повезло!
   - Привет. А Маша где?
   Соня поджала губы, не сводя прищуренных глаз с Алены.
   Ладно,  подумаешь,  ей  тоже  не  больно-то  охота  с  Сонькой  разговоры
разговаривать. Сделала шаг по коридору,  но  Колобанова  проворно  выскочила
из-за барьера и поймала ее за рукав шубки:
   - Куда направилась?
   Алена рывком  высвободилась,  но  удалось  сдержаться  и  ответить  почти
миролюбиво:
   - В бухгалтерию. Мне позвонили, чтобы я пришла за расчетом.
   - Подожди здесь, я позову кассира. Сережа! Сергей, слышишь?
   Алена еще успела мимолетно  удивиться  -  как,  значит,  кассирша  Ирочка
больше не работает в центре, взяли какого-то парня? - как вдруг из  коридора
вывалился какой-то амбал в камуфле.
   - Вечно тебя нет, когда надо! - раздраженно выкрикнула  Соня.  -  Где  ты
шлялся?
   - За сигаретами ходил.
   - Бросать надо! Ты ведь на работе! Ладно, посмотри тут за ней, пока  я  в
бухгалтерию сбегаю.
   Амбал последовал совету буквально и с неподдельным интересом уставился на
Алену. Его глаза сползли с лица на ее грудь, потом обшарили  бедра,  изучили
ноги и опять неторопливо, вдумчиво вернулись к лицу. Алена от  растерянности
даже как-то не очень возмутилась, тем более  что  амбал  не  скрывал  своего
удовольствия от увиденного.
   - Ты... это... - Он  деликатно  кашлянул.  -  Сегодня  после  шести  чего
делаешь? Алена вздохнула.
   - Ты кто вообще-то?
   - Работаю тут, - довольно уныло сообщил амбал, кивая почему-то на кресло,
стоявшее  в  уголке.  На  кресле  лежало   несколько   захватанных   номеров
"Космополитена".
   - Кем?  Специалистом  по  пластической  хирургии?  Амбал  оценил  юмор  и
одобрительно хрюкнул:
   - Во-во. Давеча тута одному чучмеку форму носа изменил. Был с  горбинкой,
а стал картошкой!
   Он жизнерадостно заржал,  однако  тут  же  подавился  смехом:  в  глубине
коридора зазвучали торопливые шаги, и около регистратуры  появились  Соня  и
кассирша Ирочка с бумагами в руках.
   - Ир, привет, - обрадовалась было  Алена,  но  Ирочка  зажато  кивнула  и
положила бумаги на барьер, ограждавший стол регистратора:
   - Распишись вот здесь, в ведомости.
   Алена в некоторой  растерянности  расписалась  против  галочки,  даже  не
обратив внимания на сумму, и Ира протянула ей конверт:
   - Вот. Пересчитай, если хочешь.
   Алена тупо открыла конверт, взглянула на тощенькую пачечку полусотенных и
сунула деньги в карман.
   Ира кивнула и, собрав бумаги, быстро  ушла,  не  обмолвившись  больше  ни
словом. Алена проводила ее растерянным взглядом.
   - Ну, все? - нетерпеливо постукивая каблучком в  пол,  спросила  Соня.  -
Можешь идти.
   -  Погоди-ка,  -   пробормотала   Алена,   начиная   понимать,   что   ее
просто-напросто гонят вон. - Я хотела с девочками...
   - Нечего тебе тут  больше  делать,  -  надвинулась  Соня.  -  Хватает  же
наглости! Получила деньги - и иди, скажи спасибо, что  вообще  с  тобой  еще
по-человечески обошлись.
   - Да ты что? - ошеломленно пробормотала Алена, и голос у нее вдруг сел от
обиды. В глазах предательски защипало. - Почему? Не надо... так...
   Они с Сонькой всегда терпеть не могли друг друга, однако почему-то именно
ее грубость оказалась последней каплей. Алена столько вынесла за этот месяц,
так настрадалась, столько гадостей выслушала по  своему  адресу!  Ну  почему
никто, никто не задумается, каково приходится ей?  Ведь  она  ни  в  чем  не
виновата, произошла трагическая случайность, у  нее  сердце  разрывается  от
горя и боли, воспоминания о Наде Куниной стали просто  кошмаром,  бессонница
замучила, а еще пуще -  неопределенность  будущего.  Почему  ни  у  кого  не
найдется сердца подумать и о ней, пожалеть и ее?!
   - Не вой! - грубо выкрикнула Соня. - Распустила свои крокодиловы слезы!
   Знала бы, что тут из-за тебя делается, - только посмотри!
   Она подскочила к окну и отдернула портьеру. Стекла не было:  вместо  него
проем оказался забит фанерным листом.
   - Вот! Это все  из-за  тебя!  Этот  твой  Рашид...  -  Соня  захлебнулась
яростью.
   Не  будь  Алена  так  потрясена,  она   бы   нашла,   наверное,   особый,
издевательский юмор в этих словах Сони:
   "Этот твой Рашид..." Назвать "ее Рашидом" человека, который  поклялся  на
Коране ее убить, - да, это круто! Когда-нибудь, вполне вероятно, можно будет
сказать:
   "Ее убийца Рашид", но пока что связывать их имена рановато.
   Она еще раз взглянула на заколоченное окно, потом на амбала  Серегу  -  и
поняла, какому "чучмеку" он изменил вчера форму носа.  Значит,  окно  разбил
Рашид - ворвался сюда, начал дебоширить, ну а Серега... Молодец! У него есть
все  шансы   понравиться   Алене,   несмотря   на   его   поистине   детскую
непосредственность.
   Однако она, похоже, утратила шансы на взаимность. Восхищения в его глазах
как не было: теперь перед Аленой стоит натасканный сторожевой пес,  в  любую
минуту готовый если не вцепиться в горло опасной посетительнице, то хотя  бы
как надо облаять ее. Да и Сонька лает за двоих, за себя и за собаку...
   - Что  здесь  происходит?  -  раздался  негромкий  недовольный  голос,  и
Колобанова с Сергеем резко обернулись.
   Алена взглянула поверх их голов. В глубине коридора приоткрылась дверь, и
оттуда выглянула Фаина Павловна.
   -  Ой,  извините,  извините,  пожалуйста,  Фаина  Павловна!  -   покаянно
запричитала Соня. - Все, все, больше не будем,  Васнецова  уже  уходит,  уже
ушла...
   Алена бросила на нее  взгляд  исподлобья,  чувствуя  невыносимое  желание
что-нибудь сделать с Сонькой, какую-нибудь гадость, вцепиться  ей  в  волосы
или расцарапать физиономию, учинить что-то самое что ни на есть  вульгарное,
только бы дать выход бессильной ярости, пока она не прорвалась слезами.
   - Ухожу, не плачь! - только и смогла она  выдавить  из  себя  -  хотелось
думать, с издевательскими интонациями, - как вдруг послышалось:
   - Алена, постой.
   Все трое изумленно уставились на Малютину. Та стояла,  придерживая  одной
рукой дверь, с таким выражением лица, словно уже раскаивалась, что окликнула
Алену. Неловкая пауза затянулась, и в  тот  самый  миг,  когда  Алена  снова
решила плюнуть на все и гордо удалиться, Фаина Павловна отклеилась от  двери
и приглашающе махнула:
   - Зайди ко мне.
   Сонька издала какой-то странный звук горлом, словно у нее уже  готов  был
вырваться протестующий возглас, да она  вовремя  спохватилась.  И  стоически
молчала  все  время,  пока  Алена  снимала   шубку   в   гардеробной,   пока
причесывалась перед  зеркалом  и  поправляла  завернувшийся  хомут  свитера.
Проходить в кабинеты в верхней одежде было строжайше запрещено - даже  таким
париям, в какую теперь превратилась Алена, и ни Сонька, ни амбал  Серега,  в
глазах которого при взгляде на теплые вязаные штаны, обтянувшие бедра Алены,
снова вспыхнули заинтересованные искорки, ничего не посмели ей сказать, пока
она раздевалась. С видом триумфатора Васнецова прошествовала по коридору, но
весь гонор скис, как позавчерашнее молоко,  стоило  ей  остаться  наедине  с
Малютиной. Уж перед ней-то можно не притворяться пофигисткой!
   - Садись.
   Фаина Павловна кивнула на стул, и Алена робко притулилась на краешке.
   - Н-ну, - с запинкой выговорила Малютина, - как живешь?
   В голосе ее слышалось явное принуждение: она изо всех сил заставляла себя
быть вежливой. Спасибо, впрочем, что хоть заставляла!
   - Да так, - передернула плечами Алена. - Сама не знаю. Просто живу.
   - Рашид у тебя больше не появлялся?
   - Ну, как без Рашида? - невесело усмехнулась Алена.  -  Вчера  я  звонила
Инге, так она просто в  крик:  опять  твой  сумасшедший  приходил,  компанию
разогнал, буянил...
   - И в котором часу это было?
   - Не знаю точно, ближе к вечеру. А что?
   - Да ничего. Значит, он тут не  до  конца  снял  напряжение,  когда  окна
колотил, еще осталась дурь. Вчера его мать... -  Фаина  Павловна  запнулась,
потом с чувством выговорила:
   - Мать его так и переэтак!
   Алена изумленно воззрилась на Малютину. Ого, какие  слова!  Раньше  Алена
слышала такое только от своей ненормальной сестрицы, но от Инги всего  можно
ждать, а вот от респектабельной Фаины... Видно, крепко достал их тут  Рашид,
если в ход пошла тяжелая матерная артиллерия. Да уж,  Алена  отлично  знает,
как он может доставать!
   Интересно все-таки, зачем позвала ее Фаина?  Показать,